Текст книги "Мелодия моей любви"

Глава 17
ПРОЩАЙ, АЛИНА!

На улице, в метро – во всем мире стояла оглушающая тишина.

Наверное, Лида перестала различать звуки.

Или они умерли вместе с Лидиной душой.

Ведь затихнуть, замереть от горя Москва не могла, не тот это город, чтобы отчаиваться и прекращать шуметь и кричать, звенеть и грохотать, гудеть и петь.

Значит, дело все-таки в Лиде.

Впрочем, зачем ей теперь слышать далекие подземные шорохи и небесный гул, купаться в струях щебечущего света и огибать стон проводов, подбирать треск и заворачивать в бумагу хохот?

На студию она не вернется, это решено.

И на звонки не станет отвечать.

Пусть Женя считает, что она умерла. Погорюет и смирится. Лучше потерять любовь одной-единственной девушки, чем веру в Любовь.

Тишиной встретил Лиду и загончик, в котором еще недавно весело похрюкивал поросенок в суконной жилетке. Пластиковый газончик и домик были пусты и заброшены, миска перевернута…

Лида понуро вошла в подъезд, отперла квартиру, шагнула в прихожую, прикрыла дверь и замерла в безмолвной тишине.

Скрип пола, шорох китайской розы, кряхтенье дивана, писк пылинок, хлопки бумаги растворились, рассеялись, уплыли, умерли, перестали существовать.

Она терла уши и виски, как трет глаза человек, внезапно переставший видеть.

Ощупью, натыкаясь на вещи, добралась до комнаты, скинула джинсы и джемпер, кое-как, путаясь в завязках, не издававших ни звука, накинула халатик.

Вошла в душевую.

Под ноги повалился пакет, собранный в тюрьму.

«Женя и не думал заявлять в милицию, – скорбно усмехнулась девушка. – Потому что он великодушный, честный, порядочный. Не то что я…»

Она медленно доставала вещи и раскладывала по местам.

Долго держала в руках блок сигарет и наконец опустила в мусорное ведро.

Тщательно, разглаживая сгибы холодными руками, сложила вчетверо пустой пакет и спрятала в шкафчик на кухне.

А может, в самом деле умереть?

И разом прекратится эта мука?

Глухо, как из-за закрытой двери, проиграл телефон.

Лида равнодушно посмотрела на экран…

Мама!..

Как она могла забыть о маме, отце, бабушке, дедушке!

– Лидуша, доченька, что же ты не звонишь, не отвечаешь? Пропала, мы здесь извелись все!

– Мамочка…

– А почему у тебя голос такой? Случилось что, доченька?

– Нет, мамочка, все в порядке…

– Как же в порядке?! Не спишь в такое время!

– Мама, это такой страшный сон…

– А ты, если сон плохой привиделся, в окно погляди и скажи: не ходи сегодня, уходи вчера! Да перекрестись! У тебя же иконка Божьей Матери есть, под подушку положи. Да сон свой страшный вслух всем подряд расскажи: дерево увидишь – ему поведай, кошку встретишь в подъезде – кошке рассказывай. Подруге обскажи! Доченька, ты вот что сделай: прочитай сейчас «Отче наш» и ложись. А я приеду!

– Не надо, мама, – вяло сопротивлялась Лида. – Деньги тратить…

– Ты наши деньги не считай, чай, с отцом работаем! Не бедствуем! Ложись иди, да иконку – под подушку!

– Мама, еще Захар… Он хороший ребенок, но сложный. Родители развелись, каждый живет своей жизнью… А я должна все ему рассказать…

– Какой ребенок, доченька? Да что у тебя там происходит?! Лидуша, ты сейчас успокойся, ляг, а я утром побегу на вокзал за билетом, и – к тебе.

…Ночь была глухой, как ватное одеяло.

Лида то бормотала простенькую молитву, которую выучила в детстве с бабушкой, то засыпала, то, не помня себя, стояла перед темным окном, мучительно напрягала слух, но не могла разобрать ни звука.

Кажется, она просыпалась от резкого звонка в дверь. Но бабушка предупреждала: если снится звонок или стук, открывать ни в коем случае нельзя, не к добру!

Потом Лида снова проваливалась в забытье и после не могла вспомнить: приснился ей разговор с Иваном или она в самом деле звонила. И он неожиданно ответил.

«Ты знал, чья это квартира? – шептала девушка. – Почему именно Женя?»

«Потому что твой Горелый меня унизил, а Иван Гонсалес унижений не прощает! Ну как, месть была эффектной?»

«Чем он унизил тебя? Вы даже не были знакомы!»

«Продюсер хренов! Шишка на ровном месте! Не пустил меня в свою занюханную студию! Пропуск нужен, видите ли, ходят тут всякие! Нельзя войти в твою несчастную студию? Так я пройдусь грязными ботинками по твоей спальне!»

Лида калачиком сворачивалась в кресле, с головой забиралась под одеяло.

Ей казалось, исчезли все звуки во вселенной.

Она лезла на леса, задевала металлические трубы, но они покачивались в полной тишине.

Шаги тонули в ковре, безмолвно сидел в уголке Захар, бесшумно крутилось колесико машинки, Алина молча укоризненно качала головой.

Ночь сменил такой же беззвучный сумрачный день, незаметно перетекший глухим вечером в очередную непроницаемую ночь. И вроде бы она слышала издалека, по мобильнику, голос Жени и бессвязно рассказывала ему о событиях последних месяцев.

И, кажется, утром в квартиру вошла мама.

– Да ты горячая вся, доченька! Чуяло мое сердце, когда по телефону голос твой услышала! Господи, простыла! Небось без шапки по морозу бегала. Ложись, сейчас я морса наварю, ковшик целый выпьешь – и сразу на поправку!

Сквозь сон Лида чувствовала, как мама помогает сменить мокрую от пота ночную рубашку, переворачивает подушку.

На следующее утро она проснулась ослабевшей, но без жара.

Улыбнулась маме, сидящей в кресле с горестно поджатыми губами. В руке мама сжимала листок бумаги и визитную карточку участкового.

– Мамочка… – прошептала Лида.

– Лидуша, что же это такое? Ты ради денег стала девушкой по вызову?! Господи, позор-то какой!

– Мама, о чем ты?

– Это – что? – всхлипнула женщина и потрясла листком. – Записка – кому? «Дорогие мамочка, папочка, бабушка и дедушка! Не думайте обо мне плохо, эти деньги нужны были на операцию маленькой девочке Лизе. Ваша любящая дочь и внучка Лидия».

– Мамочка, это не то, что ты подумала, честное слово! Просто… Не знаю, с чего начать…

– Что, доченька?

– Это на случай, если бы меня посадили, – вздохнула Лида. – На зону…

– Час от часу не легче! – схватилась за сердце мама. – Да что у тебя здесь творилось-то?!

В прихожей заиграл домофон.

– Если это он, меня нет! Я умерла! – выкрикнула Лида.

– Типун тебе на язык! Кто «он»-то?!

Мама подбежала к домофону и поспешно сняла трубку.

– Лида, это я, открой! – закричал Евгений.

Девушка вскочила, босиком промчалась в прихожую и вцепилась в руку матери:

– Мама, не открывай!

– Лида, ну мы же все выяснили, все обговорили, это было курьезное, нелепое событие, и бог с ними, с этими дурацкими деньгами! Мне на них плевать! – еще громче крикнул Горелый. – Пожалуйста, открой, прошу! Я люблю тебя!

Лида дрожала и широко раскрытыми глазами глядела на мать.

Женщина растерянно нажала кнопку.

Через мгновение Горелый зазвонил и застучал в дверь.

Мама открыла замок и сделала шаг в сторону.

Горелый ворвался в прихожую, охватил девушку взглядом и с облегчением, словно не чаял застать живой, выдохнул.

– Откуда ты узнал про деньги? – пролепетала Лида.

– Ты же сама мне все ночью рассказала, – недоуменно напомнил Горелый.

– Да?.. – пробормотала Лида. – Ничего не помню…

– Как не помнишь? Ты прошлой ночью позвонила. Я сразу приехал, но ты не открыла. Снова приехал, днем, опять напрасно.

– Днем? – уточнила Лидина мама. – Я в аптеку уходила и в магазин, Лидуше за маслом и медом. Болела она, в жару была.

– Я думала, мы больше никогда не увидимся… Думала, ты меня возненавидел…

– Мышонок, ты из-за этой глупой истории решила исчезнуть из моей жизни?

– А вы кто будете? – вдруг сурово спросила мама. – С работы?

– Извините, не представился. Я будущий муж Лидочки, Евгений Горелый. А вы, наверное, моя будущая теща?

Мама пошатнулась и ухватилась за комод.

– Лидуша, ты замуж выходишь? И отцу с матерью ничего не сказала?

Лида молча смотрела на Евгения.

Мама поглядела на дочь, на гостя, взялась за пальто:

– Ох, я ворона-кума, забыла Лидуше ромашки купить. Придется еще раз до аптеки дойти. А вы проходите, проходите в комнату, а то Лидуша босиком на полу…

Женщина вышла, осторожно прикрыла за собой дверь.

Горелый сделал шаг, судорожно обнял Лиду и замер.

Потом опустил руку в карман, нашел Лидину руку, вложил в нее невесомый комочек и прошептал:

– Захар просил тебе передать.

Девушка поднесла руку к груди.

На ладони лежала мелкая морозная цепочка с ажурной морской звездой (впрочем, возможно, это было солнце) и нефритовой сердцевинкой. К кулончику прижалась нанизанная на цепочку большая ярко-красная пластмассовая бусина.

«Захарка сделал для меня бусы смелости?» – растроганно улыбнулась Лида и подняла глаза на Евгения.

Горелый подхватил девушку на руки, донес до диванчика на кухне, усадил к себе на колени, укрыл пиджаком, судорожно обнял и принялся укачивать, как ребенка.

– Что же ты мне сразу не рассказала? – счастливо шептал мужчина.

– Иван, Лизин брат, сказал: квартира принадлежит олигарху, деньги у народа ворованные, – всхлипывала Лида.

– Глупенькая, разве олигархи живут в таких квартирах? Три комнаты с бумажными обоями…

– Откуда мне было знать? Я каждую ночь ждала, что за мной придут… Вещи собрала… Помнишь, тебе под ноги упал пакет с сигаретами? Это я в тюрьму готовилась.

– Маленькая, как ты жила все это время! Сказка о глупом мышонке! Почему этот пакостник сам не пошел грабить чужую квартиру?

– Потому что у меня уродство врожденное: я слышу любой шорох. Ты забыл? Я должна была по звуку определить, где лежат деньги!

– Мышонок, какое же это уродство? Такой уникальный слух – дар небесный! Значит, денежки все-таки не пропали? Я спродюсировал альбом… Как ты сказала? «Мертвый суслик»?

– «Мертвый хорек».

– Хор-рошее название! – хмыкнул Евгений. – Кстати, а как звучат деньги?

– Ну здрасте! А то ты не знаешь: хрустят и шуршат!

– А-а! Хрусты летели и летели! – пропел Горелый и с подъемом заявил: – До завтра я остаюсь у тебя, чтоб опять в какую-нибудь историю не вляпалась, а завтра идем подавать заявление. Срочно, пока ты снова не задумала меня бросить!

– Я не брошу, – заверила Лида.

– Сообщай подружкам, пусть готовятся к свадьбе, выбирай свидетельницу, – скомандовал Евгений.

– У меня всего одна близкая подруга, – растерянно пробормотала Лида. Представила Алину, вздохнула и испуганно призналась: – Но ее на самом деле нет. Она существует только в моих мечтах. Понимаешь, она идеальная: красивая, стройная, умная, необыкновенная. Не то что я…

И Лида украдкой потерла кончик острого, как у эльфа, уха.

Евгений стал целовать Лидин висок.

– Какая же ты глупая, маленькая девочка. Да ты самая красивая в мире!

Щелкнул замок, открылась входная дверь.

Мама вошла в прихожую, глянула на сидящих в обнимку Лиду и Горелого, всплеснула руками и сокрушенно сообщила комоду:

– Ой, я полоротая, а молока-то не купила! Придется опять идти.

И повернулась, собираясь выйти.

– Подождите, не уходите!

Мама обернулась.

Девушка поспешно перебралась с колен Горелого на диванчик.

– Лидочка, ты не сказала, как зовут мою любимую тещу?

– Уж сразу и любимую, – польщенно проворчала мама. – Сорок девять лет уж Ольга Борисовна!

Евгений встал.

– Дорогая Ольга Борисовна, я прошу руки вашей дочери! А также прошу разрешения остаться сегодня в вашем доме на ночь: буду караулить Лидочку. Глаз не спущу: как бы не сбежала до завтрашнего дня. Утром мы поедем в ЗАГС и подадим заявление.

* * *

Едва проснувшись, Лида услышала ласковое пение капели.

Она открыла глаза, увидела голубое небо, пронизанное звенящим тысячами колокольчиков солнечным светом.

За окном стоял оглушительный московский гвалт.

Звуки маршировали по улицам, трепетали во влажном весеннем воздухе, трелями взлетали с веток и срывались в лужи, солидно гудели над асфальтом и вибрировали над крышами.

Лида села, надавила пальцами на уши, отпустила…

Звон, смех, гул, стук не исчезли.

Она снова слышала!

Девушка счастливо упала на подушку и с блаженной улыбкой прислушалась к шелковистому шороху свадебного платья, висевшего на спинке кресла.

Она с наслаждением окунулась в шум улицы и вдруг услышала задорное хрюканье поросенка в загончике возле ресторана.

«Ты жив, поросюшка, – ликуя, подскочила Лида к окну. – Тебя не слопали, а просто берегли от мороза? Потерпи до вечера – принесу тебе кусочек тортика!» И она принялась кружиться по комнате с фатой в руках.

…В полдень белоснежный лимузин остановился у въезда на Крымский мост.

Лида и Евгений взялись за руки, прошли вдоль ограды, остановились, любуясь на город, реку, парк.

Между деревьями лежали лоскуты белого снега, но небо сияло перламутром, Москва была как невеста в подвенечном наряде.

Лида сжимала нежно шелестящий букетик крошечных белых роз и слушала, как органными трубами гудят ванты моста.

За темным стеклом лимузина сидела Наталья и пудрилась, глядя в усыпанную стразами пудреницу.

Она взглянула на Лидию, подмигнула, подняла вверх большой палец.

Лиза и Захар, нарядные, в платье принцессы и смокинге, выскочили из машины и с веселыми криками наперегонки помчались к молодоженам.

Лида посмотрела вдаль.

По мосту в колышущихся струях весеннего воздуха шла Алина.

В прозрачно-сером костюме от Шанель, отороченном по рукавам мехом, с гладко забранными волосами и длинным шарфом бирюзового шелка на точеной шее.

Она прошла не поднимая глаз, с загадочной улыбкой, обращенной внутрь себя, и на мгновение встретилась взглядом с Лидой.

– Прощай, Алина, – прошептала Лида.

– Что? – сказал Евгений.

Захар замер, проводил истаивающую фигуру сосредоточенным взглядом, крепко ухватил Лидину ладонь, поднял голову, внимательно посмотрел Лиде в глаза.

Девушка улыбнулась малышу, прижалась к Евгению, прочертила рукой в звенящем воздухе плавную линию, словно старалась дотронуться до летящей над деревьями нежно трепещущей шелковой бирюзовой ленты.

Кто-то дернул девушку за подол.

Это была Лиза.

Девушка подхватила малышку на руки.

Над Москвой плыл колокольный звон и отдавался любовью в сердце Лиды…