Текст книги "Эх, Малаховка!. Книга 2. Колхоз"

Эх, Малаховка!
Книга 2. Колхоз
Елена Поддубская

© Елена Поддубская, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Часть первая: Отъезд

1

Сентябрь одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года начался в Подмосковье тёплой неделей. Солнце было уже не палящим и ласково попадало в окна пригородной электрички, не ослепляя, а скорее пробуждая.

– Томилино. Следующая станция – Малаховка, – прогнусавил женский голос, растягивая гласные и вызывая оживление у пассажиров. В этот час в поезде тряслось много студентов МОИГФКа – Малаховского областного института физической культуры. Вопреки обычному гомону, сейчас в вагоне было приглушённо тихо. Полусонные студенты ехали на общий сбор для отправки в колхоз. На полу и лавках стояли торчком или лежали плашмя увесистые на вид багажи. Поезд быстро прокатил по возвышенности Красковской долины, выеденной небольшой речкой Пехоркой и составляющей ландшафт Мещерской низменности. Туман в низине был пока ещё плотным, вязким, хотя и прошибали его, нет-нет, лучи встающего солнца, разрезая бледно-жёлтыми проймами, освещая красные пучки рябин по верху оврага. Зелень и тишина мест поражали даже через окно электрички. Небольшие деревянные домики, коровы, пасущиеся на лугах поймы реки, плотный занавес деревьев по краям оврага, всё больше елей и берёз, никак не ассоциировали местность с близкой шумной и запылённой Москвой. Уже в десяти-пятнадцати километрах от столицы ударный ритм нарушался нерасторопностью пробуждения природы, протяжными криками домашней птицы, ленивым лаем собак, зазывными криками молочников и зеленщиков, развозивших товар по дворам.

На железнодорожной станции посёлка Малаховка вагоны значительно освободились. Студенты с большими рюкзаками, чемоданами, спортивными сумками, даже корзинами загалдели и заторопились на рейсовый автобус, проходящий мимо института. Что позволяло не тащиться пешком почти километр. Да ещё с грузом.

Молодёжь толпилась у спуска в узкий тоннель, ругалась негрубо и негромко. Поток прибывших был схож с толпой эвакуационных во время войны, которых поспешно отправляли подальше от мест боевых действий. Маленький ПАЗик на привокзальной площади быстро заполнился до предела.

– Харэ! – коротко приказал водитель и захлопнул передние и задние двери несмотря на то, что вошли не все.

– Придётся ноги бить, – вздохнул вслух Андрей Попинко и подтянул на плечах здоровенный рюкзак. Ногами Андрей держал плетёную корзину больших размеров, укрытую тканной белой материей.

– Ты что, Андрюха, как колхозник? – услышал парень за спиной девичий голос, который показался знакомым. Повернуть голову не удалось из-за рюкзака. Повернуться не получилось из-за корзины между ног. Попинко смешно крутил головой, насколько получалось, стараясь разглядеть кто с ним говорит, вызывая смех говорящего.

– Ну и обмундирование у тебя, Попинко, – перед глазами юноши наконец-то возникла симпатичная девушка в чёрном драповом полупальто и с маленьким чемоданчиком в руках. На ногах у модницы блестели симпатичные кожаные полуботиночки с заправленными в них брюками. На шее, из разреза пальто, виднелся красный в чёрную полоску шарфик. На роскошных светло-русых длинных кудрях симпатично висел берет. В одной руке она держала маленький жёсткий чемоданчик, в другой – увесистый целофановый пакет, откуда просматривались какие-то флаконы и пузыри.

– Привет, Кашина, – Андрей, улыбающийся до этого, сразу стал серьёзным. С Ирой, впрочем, как и с остальными, они не виделись с момента экзаменов. Нельзя сказать, что парень особо обрадовался, увидев насмешницу. Кашина продолжала разглядывать юношу:

– Ну, привет, привет. И куда это ты с таким багажом собрался?

Андрей отметил, что Ира для поездки в колхоз экипирована слабо, ответил без всякого желания:

– С каким с таким?

– С деревенскими, – девушка смотрела на корзину со сжатой в углах рта улыбкой.

– А ну да, я же забыл, ты-то у нас – городская и столичная, – Попинко решил сразу поставить зазнайку на место, – Только вот посмотрю я как ты в колхозе в таком одеянии до середины октября намаешься.

Парень был одет в ношеные джинсы, тёплую куртку-ветровку, из горловины которой виднелся высокий ворот свитера. На ногах юноши были старые кроссовки. Андрей наклонился взять корзину. Время общего сбора приближалось, а идти предстояло больше десяти минут. Услышав предупреждение Кашина сморщилась: «Что за нафталиновый тон? Уснёшь от таких речей». Перень ещё летом показался Ире несовременным и скучным. С такими ей было точно не по пути и Ира пошла чуть впереди Андрея по тротуару вдоль удицы Шоссейной, основной поселковой магистрали, которая вела прямо к воротам института:

– А я и не собираюсь там шесть недель торчать, в вашем колхозе. И вообще, меня тренер обещал вообще скоро освободить от этой идиотской сельхозпрактики.– несмотря на неровность дороги девушка даже умудрялась вилять бёдрами, Некогда мне там прохлаждаться; тренироваться нужно. У меня в этом году в планах по мастеру прыгнуть. Я недавно семьдесят восемь взяла. Так что, совсем ничего осталось.

Было заметно, как Ира горда собой и самоуверенна. Докладывая про желание пересечь планку на высоте 1 метр 80 сантиметров, что соответствовало уровню разряда «мастер спорта СССР», Кашина показала недостающие два сантиметра. Андрей, пыхтевший под тяжестью груза, обошёлся кивком. Он-то знал, как прыгун, что порой и одного сантиметра хватает, чтобы не приблизиться к заветной высоте:

Было заметно как Ира горда собой и самоуверенна. Понятно.

– Что не веришь? – Ира обернулась на ходу и снова удивилась так, что забыла хвастать, – Господи, чего ты там набрал? Как будто на год едешь.

– Тёплых вещей, – ответил Андрей снова коротко и причесал рукой коротко остриженные волосы; стрижка была свежей, словно Андрей только что вышел от парикмахера. Ира оценила внешний вид юноши и усмехнулась:

– Во даёт!

Не дождавшись продолжения беседы, девушка тоже замолчала, на ходу разглядывая народ по сторонам. Впереди и сзади них шли гружёные студенты: молодые и уже явно старшекурсники. Крупную девушку с неудачным рыжим мелированием на тёмно-русой голове, идущую сразу впереди, Кашина помнила по приёмной комиссии. «Кажется её зовут Катя? Боже, какое страшилище! Зачем она себя этими самопальными перьями изуродовала?» То, что подсвеченные локоны высокорослой волейболистки были произведением самой хозяйки головы, догадаться было нетрудно: «перья», имевшие начальное предназначение украсить шевелюру, повисли на ней рваными, плохо прокрашенными мазками. Наверняка для преображения второкурсница использовала в домашних условиях резиновую шапочку с прорезанными дырками, чтобы вытаскивать через них пряди волос, которые потом предстояло осветить. Глядя на результат, девушку хотелось пожалеть, нежели сделать ей комплимент, тут Кашина не преувеличивала. Ира вздохнула, оторвалась от Кати и стала всматриваться в ребят в поисках симпатичных и рослых, но взгляд выхватывал только маленьких и неприглядных. Зато красивых девушек было много.

«Что за беда с мужиками пошла: глаз положить не на кого», – пожалела Ира.

– Устала? – Андрей понял выдох иначе, – Ничего, полпути уже прошли.

– И кто додумался построить институт так далеко от станции? – Кашина всегда была чем-то недовольна.

– Тот, кто строил тут свои поместья в восемнадцатом веке, не думал, что однажды в девятнадцатом через Малаховку проложат железную дорогу. И уже тем более не знал, что будет наш институт, – про МОГИФК Андрей сказал гордо; парень был счастлив считать себя студентом этого ВУЗа. Оглядываясь по сторонам насколько это позволял рюкзак, он продолжил, —Кстати, ветка Москва-Рязань с платформой Малаховка была одной из первых в России. Благодаря ей посёлок стал развиваться как дачный.

– Откуда знаешь? – голос Кашиной был постным, рассказ Андрея Ира слушала невнимательно. Не замечая этого, Попинко заговорил увлечённее, коротая путь разговором:

– Я читал про наш ВУЗ и его бывших обитателей. Тут раньше было поместье. Между прочим жили купцы, богатые люди, в том числе и писатель Телешов.

– Не знаю такого, – ответила Ира безразлично; она вообще мало читала, поэтому знала только тех писателей, которых приходилось изучать в рамках школьной программы. – И не очень-то заметно, что богатый он был. Институт серый, некрасивый. Раньше так не строили. – Кашина скривилась. Попинко почувствовал недовольство девушки даже несмотря на то, что она шла перед ним; так и представил оттопыренные губы, усмехнулся:

– Не строили, потому, что всю усадьбу Телешова снесли. А институт наш и общагу в тридцатых годах возвели.

– Понятно почему там всё плесенью воняет, – не приминула откомментировать Ира информацию по-своему.

– Ну ты, Кашина, барыня. Тебе бы царицей родиться, – усмехнулся Попинко. Он понял ещё летом, что претензия на интеллигентность у девушки напускная. Мол, ходит по престижным заведениям, типа Дома Кино и театров, а на деле яйца выеденного не стоит. Потому, что целью её визитов является не повышение культурного уровня, а скорее повод отметиться, показать, что она может себе это позволить. «Пустышка», —оценил Андрей однокурсницу. И тут же чуть не засмеялся: на его замечание Ира отреагировала скорее довольно, чем с обидой:

– Не плохо было бы. Несли бы тогда меня на руках сейчас слуги. И не била бы я свои ноги о грязь этого, с позволения сказать, тротуара. Что за беда: как только заканчивается Москва, всё – конец цивилизации: дорог нет, комфорта нет, продуктов нет. Да и людей, умных и интересных, – тоже с трудом найдёшь, – девушка указала на спины студентов, идущих впереди и волокущих багаж. Попинко рассматривать народ было некогда. С первой частью её возмущения он, пожалуй, мог бы согласиться. А вот по поводу людей… «Подобное притягивает подобное» – вспомнил парень из профессорской семьи философскую доктрину.

– Фу-ф, погоди, дай руку поменяю, – Андрей остановился, опустил корзину перед собой, разогнулся, – Ну что, вспотела, царица, мечтаючи?

Ира улыбнулась, помахала рукой как веером и кивнула:

– Есть немного. Хорошо ещё, что дождя нет. Вчера по радио обещали по области дождь, а в Москве солнечно и тепло.

Юноша тоже осмотрел небо и заключил:

– Дождь будет. И не только по области. Это – вопрос одного дня. Сама знаешь какая у нас осень; редко, когда сентябрь без дождя начинается. Обычно как двадцать пятое августа перевалило, так и полил дождик, – Андрей улыбался, пропуская спешащих спортсменов. Общее настроение было всё-таки положительным; после лета студенты торопились в институт увидеться с однокурсниками. Поступившие абитуриенты спешили открыть для себя новых товарищей, с надеждой что тот или иной, с кем получилось сойтись поближе во время вступительных экзаменов, поступил.

– Ну пошли что ли? – Ира сложила губы трубочкой, – А то опоздаем.

– Да-да, – Попинко торопливо подхватил корзину, и они продолжили путь. Через несколько минут вдали замаячил светлый кирпичный забор, огораживающий территорию института.

– Ну вот, почти на месте, – сообщил Андрей и ускорил шаг.

2

По песчаным дорожкам соснового леса бежал черноволосый Стас Добров. Длинные ноги средневика с угластыми, на фоне тощих мышц, суставами, то и дело подворачивались на какой-нибудь коряге или ветке. Впрочим, костлявость и сухость не портили парня; у него было красивое, правильных черт, лицо с вырисованными бровями в разлёт, лучистыми глазами, библейски прямым носом и ярко-красным ртом. Светлая повязка на голове юноши приподнимала курчавые волосы, удлинняя и без того вертикальный овал лица и не давая поту попадать в глаза. Поправив повязку, Стас сплюнул на бегу слюну и в сотый раз вслух пожалел, что поздно проснулся и не побежал к озеру:

– Без ног тут останешься.

Бегать в лесу было приятнее: вовсю галдели птицы, шумели от лёгкого ветерка высокие кроны деревьев, нет-нет проскакивали по веткам белки, а запах хвои, уже не молодой, насыщенной, готовой к зиме, был тут гуще, ошутимее. Но дорожки между деревьев проложили для прогулок, никак не для пробежек. Завершив очередной круг по дачному массиву, Добров добежал до высоких железных ворот и нажал на кнопку звонка. В селекторе двери тут же раздался насмешливый голос Стальнова:

– Нет, нет, сердешный, нам молочка не надо. Ступайте себе с богом.

– Открывай уже, клоун, – проворчал Стас, но совсем не злобно.

Веселое настроение Володи никак не соответствовало душевному состоянию Стаса, хотя бы потому, что приехав с каникул из Пятигорска, где он был у родителей, всего три дня назад и заранее обрадовавшись переселению на новую дачу, рассказы о которой уже ранее обсмаковали по телефону и с Юрой Галицким, и с тем же Стальновым, Стас узнал о колхозе. Воспоминания о предыдущих поездках на картошку были удручающими: два года подряд, на первом и втором курсе, студенты физкультурники отрабатывали осенью по месяцу-полтора в глубинках областей, прилежащих к московской, проживая в бараках и страдая от плохой погоды, грубой работы, грязи нечерноземья.

Впрочем, новость о поездке на сельхозработы оказалась фатальной не только для студента Доброва. Половина преподавательского персонала, ознакомившись в конце августа с решением, вывешенным деканом спортивного факультета Горобовой на доске объявлений, бросилась срочно оформлять фальшивые больничные, отпуска без содержания и прочие документы, теоретически позволявшие избежать экзекуции колхозом. «Проскочить» удалось немногим, ибо каждый конкретный случай разбирался лично парторгом Печёнкиным, и по каждому заявлению решение об освобождении принимал сам Владимир Ильич. Так, в первую неделю работы педагогического состава, приказным порядком были отменены отпуска, оформленные за свой счёт, сразу трём сотрудникам института, среди которых оказался проректор по хозяйственной части Сергей Сергеевич Блинов.

– Никаких больных мам и внуков, идущих в первый класс, не признаю, – густо шипел Владимир Ильич в лицо каждому просильщику, – У мам есть папы, а у детей – свои родители. Так что поедешь, Сергей Сергеевич, в колхоз как все; заодно поучишься управлению хозяйством на селе. Может пригодится для твоей собственной работы.

Блинов, пожелтевший и похудевший из-за отпуска, сорванного по причине срочного ремонта труб в общежитии и главном учебном здании, вяло мямлил про плохое состояние здоровья, недогуленные дни и взывал к сочувствию. Но то ли сострадание было исключено из общего поведения Печёнкина, то ли власть решила поставить всех в одинаковые условия и быть непреклонной без исключения, фактом осталось то, что освобождение от сельхозработ получили всего два преподавателя МОГИФКа: у одного был нестабильный диабет, у второго – онкология у супруги. Всем остальным начальственным голосом было приказано явиться в институт третьего сентября с вещами для отправки на сельхозработы.

И вот третье сентября наступило. День обещал быть светлым и тёплым, но радовал он не всех.

– Балдеешь? – Стас кивнул на чашку чая, стоящую перед Стальновым. Володя сидел на террасе перед домом и блаженно щурился от света. На миниатюрном железном столике с витиеватыми ножками стоял чайник, в который, Стас это знал наверняка, Стальнов бросил пару листьев чёрной смородины с куста на участке. Добров наклонился к чайнику и потянул носом. Стальнов сделал то же и проговорил, благоговейно проговаривая:

– Балдею – не то слово, Стас. Сижу вот и думаю: за какие такие заслуги господь послал нам пожить в такой вот красоте?

– Ну, тебе виднее, – огрызнулся Добров, не разделяя восхищения друга и заставляя Володю отклеить спину от стула и приподнять правую стопу в тапочке; ребята были уверены в том, что дача «упала» им только потому, что на Стальнова «положила глаз» хозяйская дочь Лариса.

– Ты о чём это? – голос Володи прорезало легкое, но слышимое волнение; на носу проступил пот.

– Да ни о чём. Расслабься и принимай вон солнечные ванны, – Стас смотрел на Володю простодушно. Стальнов стряхнул с майки крошки только что съеденного печенья, снова откинулся на спинку стула, кивнул напротив себя:

– Садись?

– Потом. Сначала я в душ.

– Иди-иди, а то потом Витёк проснётся и залезет туда на час, – это вышел на улицу Галицкий. В противоположность друзьям Юра уже был одет по походному: в широкие вельветовые брюки и старую футболку с рукавом до локтя и широким вырезом горловины. На ногах у парня были тупоносые ботинки с массивной подошвой, какие надевают туристы в горы.

Стас хлопнул Галицкому по подставленной руке:

– Везёт же некоторым; и чё я не аспирант?

Виктор Кранчевский, единственный из проживавших на даче ребят не легкоатлет и не студент, а уже аспирант первого курса и бывший гандболист, впервые оказался предметом зависти Доброва. Учиться Стас не любил и всегда сетовал на «заумность» старшего товарища. Но теперь с удовольствием поменялся бы с ним местами. Хотя бы сроком на месяц, пока все буду в колхозе.

– Зато ты – студент третьего курса, готовый отбыть для выполнения задания партии и поработать во спасение Родины, – многоборец Галицкий трижды похлопал Доброва по груди.

– Во спасение от чего, Юрок? – скривился Стас; накануне он выпил, и теперь у него неприятно жало виски и щипало на свету глаза.

– От излишнего урожая, – засмеялся Стальнов, – Иди, страдалец, мойся. А потом Юрка тебе кофею нальёт в твою «мадонну», будешь пить как Пульхерия Андреевна, оттянув мизинец и вдыхая запах камелий.

– Вот уж точно горе у тебя, Вовчик, от ума. Начитался, на мою голову. Пей свой чай с «можжевеловыми почками» и не подавись, – Стас не любил, когда его подначивали насчёт собственной притязательности. Дело в том, что пить варёный кофе по утрам было у Доброва тем ритуалом, без которого парень не мог начать день. В родном Пятигорске к напитку с утра приучила матушка, и пили Добровы варёный кофе именно на террасе, именно из красивых чашек и именно вкушая его. Для полной эстетики Стас привёз три дня назад в сумке коробочку прекрасного молотого кофе и изящную чашку по форме раскрытого тюльпана из домашнего сервиза «Мадонна», которые теперь придётся оставить на даче на целые шесть недель отсутствия.

Юра прошёл по террасе и остановился на краю, перед красиво выложенными каменными ступенями. Галицкий стоял на ступеньку ниже и возразил:

– Откуда тут камелии, Вовка? Тут камелиями и не пахнет. Тут пахнет черёмухой, жимолостью, ёлками и вот, цветами, – Юра наклонился, притронулся рукой к астрам, осторожно стал отделять лепестки и заглядывать внутрь. Цветы посадили в небольшой деревянной одноколёсной тачке, опущенной ручками вниз, оформленной как клумба и стоящей тут же на террасе. Раздор между приятелями всегда грозил затянуться в настоящую перепалку. Но сейчас Володя был не в том настроении, чтобы спорить:

– Какая разница от чего тут такой балдёж? Всё равно – красотища неописуемая, – Стальнов глубоко вдохнул воздух ноздрями, отпил из чашки и упоенно закрыл глаза. Стас ушёл, оставив его Володи без комментариев и только криво улыбнувшись. Галицкий скрылся с террасы внутри кухни, чтобы сварить обещанный Доброву кофе. Володя продолжал сидеть с закрытыми глазами и вдыхать ароматы осеннего сада. Пели птицы, с утра оповещая лес о ещё одном тёплом начавшемся дне.

Дача Королёвых, на которую ребята переселились неделю назад, была откровенно богатой. Сам дом, большой бревенчатый сруб с вековой черепичной крышей, кружевными наличниками и ставнями под старину, впечатлял не столько, сколько участок при доме, изобилующий такими декорациями, о которых обычные дачники понятия не имели. Участок был в сорок соток, что уже само по себе являлось для Малаховки роскошью. Дорогой земля здесь была всегда, недаром посёлок называли

«дачным раем столичных торгашей и мафиози».

От железных ворот на рельсах к южной стороне дома расходилось три дуги дорожек из камня. Параллельно длине дома и прямо от ворот в две стороны уходили дорожки из дерева. Именно они, не из гравия как повсеместно, и уж тем более не простые земельные утоптыши, поразили Стальнова больше всего в первый раз. Каменные дорожки были выложены из шершавого светло-серого гранита и шли к передней террасе, к беседке в глубине сада и в обход дома, где с северной стороны к строению примыкала большая утеплённая веранда, выложенная терракотовой глиняной плиткой, что придавало шарм и делало помещение теплее. У передней террасы дорожка поднималась в каменную лестницу, под нижней ступенью которой мило цвели мелкие маргаритки. Навес тут был односкатным, сезонным, натянутым на брёвнах. Деревянные сваи красиво обвивал дикий виноград, вплетаясь в водостойкий тент.

Дорожка, ведущая к беседке, постепенно превращалась в туннель, образованный стенами, искуственно возведёнными из светлого камня в виде полусфер и облицованными гранитом в тон. Тут расщелины камней в подпорках укреплялись ползучими традесканцией и плющом, среди которых выглядывали васильки, петунья и герань. Под ними, на бордюрах, выложенных окатанными камнями, разноцветом пылали неприхотливые мандариновые бархатцы, розовый мышиный горошек, фиолетово-синий котовник, посаженные в промежутке трав, любящих солнце: раскидывающей ветки вербены и кучковатой овсянницы. Далее стена из камня переходила в живую изгородь из плотного кустарника манжетки и водосбора, в который вплетались вьюн и душистый табак. Изгородь заканчивалась аркой с ползущими розами, стоящей в двух шагах от входа в беседку. Зелёный яркий газон повсюду заменял привычные для дач грядки.

Деревянные дорожки из сосновых кругалей, закатанных прямо в бетон, оригинально смотрелись на фоне тёмно-зелёных хвойных, разномастных и разноразмерных по всей территории: высоких подальше к деревянной высокой изгороди, а поближе помельче, но погуще, можжевеловыми кустами подползающими местами к самому дому. Деревянных дорожек было две: к сараю и к гаражу. Сарай стоял слева от ворот, гараж – справа, не загромождая территорию дачи.

– Нет, всё-таки есть разница между дачей и загородным домом, – изрёк Стальнов задумчиво, когда Галицкий снова появился на виду с кофейной туркой и двумя чашками.

– Конечно есть, – Юра сел, разлил кофе по чашкам, – Это, Вовчик, не дом, а целая усадьба. Молодцы хозяева. Только, я вот думаю, без опытного садовника тут не обошлось.

– Считаешь?

– Почти уверен. Ну не Лариса же всё это высаживает, подстригает и удобряет?

– Да, трудно представить Ларису с тележкой навоза, – улыбнулся Стальнов задумчиво. Ребята помолчали, думая о разном. Когда из дома вышел Стас, с голой грудью и махровым полотенцем вокруг бедер, Стальнов уступил своё место.

– Садись, Руд Гуллит, – Володя всё время применял к друзьям имена знаменитостей, на которых они внешне были похожи. Курчавые тёмные волосы Доброва после мытья опали по всей длине и действительно напоминали косички темнокожего голландского футболиста. Стас хмыкнул и сел, не отвечая, привычный к причудливым именам, какими его «обзывал» Стальнов. Володя взял со стола свою чашку и пустой заварочный чайник, – А я пойду одеваться. Общий сбор через полчаса. Юрок, как думаешь, мне джинсы стоит в колхоз брать? – крикнул Сальнов уже изнутри.

– Ещё как стоит, – ответил Галицкий обычным голосом и тут же рассмеялся: секунды не прошло и Стальнов вернулся с удивлённым лицом:

– Почему это так категорично?

– Чтобы не остаться без столь дорогого подарка, в который твои предки вбабахали как минимум стольник, – ответил Юра по-простому, с удовольствием отпивая налитый в чашку кофе, – Дача – она и есть дача. Поэтому я всё ценное беру с собой.

– А в колхозе их никто не сворует? – усомнился Стальнов.

– Могут своровать и в колхозе, – качнул кудрями Стас, тоже отпивая напиток и причмокивая, – Я этот долбанный колхоз всеми фибрами… – даже хороший кофе не помогал Доброву настроиться на позитив.

– Ладно, возьму, – пробурчал Стальнов, у которого тоже стало портиться настроение, – Знал бы, оставил джинсы дома, – Володя сожалел только для видимости; перед глазами стояло, как задохнулись от восторга и зависти Галицкий и Кранчевский, когда неделю назад он вернулся с каникул в новеньких джинсах «Монтана».