Текст книги "Земля Богородицы"

А мироточения продолжались и продолжаются, и теперь уже и речи нет ни о каком обмане. Во-первых, чудес слишком много. А во-вторых, среди мироточивых икон много таких, в которых просто физически не спрятать тайную емкость – например, бумажных.

«Трудно и, пожалуй, просто невозможно представить дальнейшую хронику чудес, – пишет Д. Басов. – Во-первых, факты мироточения стали слишком многочисленны, а во-вторых, во многих храмах и монастырях священнослужители предпочли умолчать о чуде, не оглашали его ни устно, ни письменно и не благословляли прихожан рассказывать о нем. Причины тому находились разные. Алексей Любомудров, собирая данные о мироточении, услышал, например, от одного священника следующее: “Да, иконы в нашем храме обильно мироточат на протяжении двух лет. Но мы стараемся не придавать этому значения, не обращать сугубого внимания. Ведь нет выработанной позиции Церкви – как воспринимать подобные сверхъестественные явления. И я не знаю, что они означают. Об этом пусть выскажутся старцы. Я – простой священник, могу отвечать на вопросы ко мне как к священнику, а об этом судить не берусь”. Другой клирик сказал ему так: “Церковь благословляет почитать мироточивый образ, когда есть акт освидетельствования, составлен рапорт архиерею, когда все удостоверено. А если этого не было – возможна ситуация, что разные неуравновешенные люди могут впасть в соблазн, пойдут слухи, а затем может случиться и поругание святыни”.

Среди причин, по которым священнослужители не решались разглашать о чуде, нужно назвать и осторожность, опасение привлечь в храм любопытных, вызвать ненужный ажиотаж. Пишущему эти строки, например, иногда приходилось отказываться от мысли написать о некоторых чудесах, потому что священники не хотели привлекать внимание к своему храму. А в одном монастыре в Москве мне сказали примерно следующее: “Мы – монастырь. Наше дело – молиться, а не рассказывать о чудесах”.

Понятно, что многие иереи, наверное, просто не знали (и не знают), что делать в таких случаях. “Здесь сказывается и боязнь прослыть “пустосвятом”, – замечает А. Любомудров. – Встречается, увы, и обычное равнодушие. “В нашем храме делается все, что положено: таинства, требы. А то, что выходит за рамки этого, – не наше дело, это пусть решают церковные власти, епархия, Синод”, – останавливает иерей вопрошающего».[233]233
  Басов Д. Указ. соч. С. 81 – 81


[Закрыть]

А кроме того, в середине 1990-х годов и политика новых российских властей в отношении церкви была еще неясна. Ведь все было еще в будущем – и восстановление храма Христа Спасителя светскими властями, и президент, не скрывающий перед всей страной своего православия, и прочее… Зато по стране была дана полная воля сектантам самого мрачного толка. Так что никто не мог сказать тогда, куда повернет штурвал новая власть, и не обрушатся ли на церковь, слишком открыто свидетельствующую о чудесах, новые гонения.

И все же грустно это. Ведь наверняка все эти массовые чудеса были даны для того, чтобы в полуязыческой, полубезбожной стране приводить людей к вере и чтобы поддержать тех, кто стоит на пороге храма. Кого винить, что не получилось?

Говорят, что плачущую икону можно рассматривать двояко: как знамение радости и как предвестие беды. Ну не знаю, не знаю… Как это слезы могут быть знамением радости? По крайней мере, выражение лица той мироточащей иконы, перед которой я стояла в храме святой Екатерины, что на Васильевском острове, не давало оснований для радостных толкований – такой бесконечной скорбью было наполнено лицо Богородицы. Потом я вышла из церкви в плоский серый мир под плоским серым небом…

Почему люди не видят чудес? Неужели и вправду сбывается пророчество Исайи: «И сказал Он: пойди и скажи этому народу: слухом услышите, и не уразумеете; и очами смотреть будете, и не увидите. Ибо огрубело сердце народа сего, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтоб Я исцелил их».

Руки Хосе выглядели так, как будто он остановил ими огненный шар кометы, или же Земной шар, летящий в бездну.

А может, так оно и было на самом деле?

Л. Гумерова. «Иверский избранник»

А пример того, как можно себя вести в такой ситуации, пришел к нам из-за границы, из Канады. Мироточили-то многие иконы, но только одна стала известна на весь мир и стала подлинным свидетельством веры. Но и человек рядом с ней оказался слишком уж необычный.

…Хосе Муньос-Кортес родился 13 мая 1948 года в Сантьяго, в Чили. Он был сыном моряка и аристократки, происходившей из рода Кортесов – тех самых, покорителей Америки. Служение Деве Марии было потомственным в семье Кортесов. Семьсот лет первенцев нарекали Хосе, в честь Иосифа Обручника. В этом служении мать, ревностная католичка, с раннего детства воспитывала сына.

Воспитанный в строгой католической вере, в двенадцать лет Хосе однажды случайно зашел в православный храм и… остался там навсегда. В 1964 году он принимает Православие с именем Иосиф.

Талантливый художник, Хосе закончил художественную академию в Сантьяго, после чего архиепископ Виталий пригласил его в Канаду для изучения искусства иконописи. В Монреале Хосе поселился на церковном подворье и стал готовиться к принятию монашества.

Трудно сказать, что было потом. Точнее, что было, сказать нетрудно – потребности души не совпали с тем путем, который перед ним открылся. Бывает… А вот какие конкретно события произошли? Известно, что Хосе отказался от мастерской и квартиры на подворье архиепископа, начал изучать французский язык, занялся художественным самообразованием, в конце 1970-х поступил на богословский факультет Монреальского университета. Автор книги «Иверский избранник» Лариса Гумерова пишет:

«Прежде всего он ощущал себя именно художником и, при совершенно искреннем стремлении посвятить жизнь Богу, после долгих раздумий и испытаний понял, что не может пока уместить свои потребности и интересы в рамки православной аскезы… Внутренняя предопределенность судьбы имеет свои непреложные законы. Для дальнейшего роста и развития ему необходима была полная духовная свобода.

Мне неоднократно и от очень уважаемых людей приходилось выслушивать в адрес Хосе отнюдь не лестные мнения и суждения. Чаще всего они касались его “непослушания”, “неповиновения”, “неблагодарности”, “неискренности”, “метаний и капризов баловня судьбы”. Конечно, с точки зрения всех правил поведение Хосе выглядело порой, мягко говоря, вызывающим нарекания. А вслед за констатацией нарушений отрицается и все остальное. Отрицается миссия, искупительный подвиг, его страдания и раны – все становится неинтересным, раз были нарушены правила».[234]234
  Гумерова Л. Иверский избранник. Уфа, 2000. С. 17.


[Закрыть]

Впрочем, это не является чем-то необычным. Многие почитаемые в Церкви люди, в том числе и святые, не находили общего языка с окружающими, и не только мирянами, но и монахами. Знать бы, какие психологические драмы стоят за строкой, которая так часто звучит в этой книге: «Инок ушел из монастыря…»

Однако то, что Хосе ушел с подворья, отнюдь не значит, что он ушел от Церкви. Он по-прежнему старался соблюдать все монастырские требования, посещал службы, его молитвенное правило было огромным. Но в духовной жизни этот человек шел своим путем. И больше всех, как привито было еще в детстве родителями, он почитал Божию Матерь.

Начало 1980-х было тяжелым временем для Хосе Муньоса-Кортеса. Одиночество, сомнения, тяжелая болезнь, безысходность окружающей жизни. «Ни любви, ни сострадания!» – не раз с горечью говорил он.

А потом пришло чудо.

В начале октября 1982 года, ночью, когда Хосе молился, к нему в комнату вошла Женщина, и он услышал:

«Восстань, чадо, не скорби и не сомневайся! Ибо исполнена мера и услышаны твои молитвы. Ступай на гору Мою Афон и возьми там большую икону, которую укажу, на которой Сын Мой дарует миру сему новую Заповедь Свою на Новые времена. Привези ее сюда, и обретешь путь, и послужишь Христу. И вступишь в семью твою, к возлюбленным братьям твоим, ждущим тебя с великим нетерпением и последней надеждой. И спасешь их. И тогда стяжаешь то, о чем мечтаешь. И возрадуется сердце твое вовеки. Воспрянь и прими единственное благословение».

На следующий день чудеса продолжались. Легко сказать: отправиться на Афон. А деньги?

Но рано утром в дверь постучали. Какая-то старушка заказала Хосе икону, за которую заплатила столько, что денег хватило на поездку ему и двоим спутникам.

На Афоне он, едва увидев, сразу же узнал свою икону. Это была Иверская Божия Матерь, всего год назад написанная отцом Хризостомом. Однако монахи наотрез отказывались отдать икону. Предложили написать копию – но копия была ему не нужна.

Время пребывания в монастыре закончилось, они уже спускались по тропинке, когда их догнал настоятель Свято-Рождественского скита, отец Климент, с большим свертком.

– Божия Матерь пожелала уйти с тобой, – сказал монах.

Отсюда их путь шел в Иверскую обитель. Следующим шагом, как узнал Хосе, было приложить икону к оригиналу Монахи не хотели тревожить Иверскую. Тогда Хосе сказал:

– Послушайте, мы живем в Америке, где сатана все взял в свои руки. Нам просто необходимо привезти с собой что-то истинно святое.

Получилось и это.

И вот икона в монреальской квартире Хосе. Три недели он молился перед ней, пел акафисты. А в ночь на 24 ноября проснулся от сильнейшего аромата роз. Сначала даже решил, что сосед разбил флакон духов. Но утром выяснилось, что благоухание исходит от иконы, а по ее поверхности текут маслянистые струйки. Подложенное полотенце вскоре пропиталось маслом.

Икону отнесли архиепископу Виталию, и тот, пав перед ней ниц, провозгласил, что свершилось великое чудо.

С тех пор жизнь Хосе полностью переменилась. Теперь она протекала не в уединенной квартире, а в гостиницах и салонах самолетов.

– Я теперь ничего не могу планировать заранее, – говорил он на съезде православной молодежи в Сан-Пауло, – что будет завтра или, например, через неделю. Потому что жизнь моя сейчас полностью принадлежит людям. Я должен быть всегда готов идти с иконой туда, куда нужно…

«Как Хосе всегда точно знал, кто на этот раз ждет помощи, – до сих пор остается загадкой. Как справлялся он с трудностями дорог, визами, стихийными бедствиями, собственными болезнями и проблемами, один Господь ведает. Но ни одна просьба к Божией Матери не должна была остаться без ответа. Ни одна капелька драгоценного мира не могла пропасть даром. А ведь никто не отменял ему его собственного христианского долга и обязанностей зарабатывать на нужды иконы, на хлеб, на разъезды».[235]235
  Гумерова Л. Указ. соч. С. 41.


[Закрыть]

Богородица Сама указывала ему, как действовать. Он ориентировался по состоянию иконы. Она меняла выражение и цвет лика, взгляда, потухала или вспыхивала лампадка (это случалось накануне больших бедствий). Во время августовского путча в России Богородица впервые заплакала. И тут нелишне вспомнить, что слезы – знамение, толкуемое двояко: и как предвещающее беду, и наоборот.

При первой возможности Хосе старался вырваться на Афон, в тот самый Свято-Рождественский скит, откуда он привез свою икону. В 1992 году, когда чудо длилось уже десять лет, о. Климент постриг его в монахи с именем Амвросий.

«Только тому безграничному состраданию, каковым и был от рождения так щедро наделен Хосе, могло достаться подобное трудное счастье… Бог дает верным с избытком. Хосе просил о любви – Божия Матерь дала ему возможность любить и защищать каждого, кого Сама возлюбила. Он просил о близких, о родной душе – Она дала ему семью, размером в земной шар. Хосе жаждал поделиться с кем-то своими мыслями, чувствами, поговорить о самом важном – теперь все обращались к нему за советом и ловили каждое его слово. У него никогда не было детей – и он стал отцом. Да еще каким! Крестным отцом пятидесяти восьми детей и целого нового поколения, принявшего крещение и подросшего около его иконы»[236]236
  Гумерова Л. Указ. соч. С. 41 – 42.


[Закрыть] – так пишет в книге «Иверский избранник» Лариса Гумерова.

Хорошо бы на этом и закончить. Но на этом книга не кончается. Автор продолжает:

«Так Божия Матерь возвысила и возвеличила того, кого всю жизнь не принимали всерьез, считая последним пришельцем, чужаком, отщепенцем».

Автор не раз повторяет, что Хосе был рыцарем. Но ведь рыцарь в первую очередь – воин. В данном случае – воин Христов. И нелишне будет привести первое впечатление автора от знакомства с ним.

«Когда впервые увидела его в нашем храме, захотелось протереть глаза: не показалось ли подобное?

Откуда здесь такие люди? Он всегда стоял в притворе, так удобней было наблюдать за службой. Всегда начеку, охранял. На голову выше толпы – ему было видно все, с высоты его гренадерского роста. Не двигаясь, ни с кем не разговаривая, стоял на одном месте, огромной тенью в черном…

Сразу же бросились в глаза его мужественная красота, безупречная элегантность: аккуратно причесан, стрелочки на брюках, куртка и рубашка невиданного покроя.

И все же внешнее отступало на задний план перед ореолом возвышенной и печальной Тайны…

Я увидела Хосе и, наверное, впервые в жизни испытала необъяснимый трепет, даже страх. Ни за что на свете не смогла бы к нему обратиться и что-то такое сказать. Это казалось невероятным, все равно что подойти к Архангелу Гавриилу и спросить, как у него дела.

Страх и робость только усилились, когда я наблюдала перед отъездом Хосе, как он укладывал в футляр свою икону.

Привычная мягкая полуулыбка сошла с лица. Скулы страшно сведены, взгляд мечет молнии. Веки огромных черных глаз опущены, но этот огонь невозможно спрятать. Хосе видел все и за всем зорко следил, словно и впрямь исполненный очей. Сосредоточенность и собранность, как перед боем.

А с иконой обращался удивительно нежно. Пальцы побелели от напряжения, но все движения отточенно плавны и легки. Я на всю жизнь запомнила его облик в ту минуту: силу и пластику какого-то огромного существа, явно не обыкновенного человека…»[237]237
  Гумерова Л. Иверский избранник. Уфа, 2000. С. 44 – 45.


[Закрыть]

И на этом хорошо бы закончить. Но и на этом книга не кончается.

Избранник Богоматери знал свою судьбу. Он говорил, что мечтает умереть за Христа. В его квартире, среди икон и картин, на стенах гостиной висели эстампы с изображениями средневековых пыток.

13 сентября 1997 года он приехал в Нью-Йорк на крестины, и с глубокой печалью сказал: «Это будет мой последний крестник».

В начале октября икона перестала мироточить и начала плакать.

Той же осенью некто разместил в Интернете информацию о том, что икону украшают драгоценности.

– Теперь мне недолго осталось жить, – сказал Хосе.

13 октября 1997 года он приехал в Афины на всемирную выставку икон. 29 октября посетил Свято-Николаевский храм на острове Андрос. Когда Хосе подошел к фреске молящейся Богородицы, она заплакала.

30 октября ему позвонили и попросили о помощи. Как обычно…

«Тело было обнаружено ранним утром в 806-м номере Гранд-отеля.

С кляпом во рту, с руками и ногами, связанными по всем требованиям профессионального мучительства. Убивали несколько человек, долго пытали, не оставив живого места на лице и на теле. На руках электрические ожоги, на переломанных пальцах – проволока, электроды.

Устав и вконец озверев, сокрушили кости шеи.

Человек в соседнем номере всю ночь слышал стоны, но, парализованный ужасом, никуда не обратился…»[238]238
  Там же. С. 50.


[Закрыть]

Кто и почему убил Хосе Муньоса-Кортеса, до сих пор так и остается загадкой. Ну не было на иконе драгоценностей, это же невооруженным глазом видно. Собственно, исчез только поминальник Хосе, куда он записывал имена тех, с кем свела его судьба. Исчезла также икона – но это и вообще несерьезно, если говорить о корыстных мотивах: неужели кто-то всерьез вознамерился, как не раз предлагали Хосе, торговать миром?

Нет, ничего на ум не приходит, кроме одного, того самого, что и в Древнем Риме: похули Христа, и останешься цел.

Косвенно о том, что все так и было, говорят следующие факты:

«12 ноября, почти через две недели после убийства, смогли состояться похороны в Джорданвилле, штат Нью-Йорк.

Когда вскрывали пластиковый мешок с телом, разлилось благоухание роз.

Владыка Лавр с благоговением срезал прядь волос.

Люди прикладывали к телу крестики, четки, иконы, обручальные кольца. Все были охвачены небывалой благодатью…

А вот от вида его изломанных, черных рук в гробу добрая знакомая Хосе лишилась чувств.

Руки Хосе выглядели так, будто он остановил ими огненный шар кометы, или же Земной шар, летящий в бездну.

А может, так оно и было на самом деле?

На сороковой день был мороз и ветер, ни одной свечи на панихиде зажечь не удалось. В снегу сами собой вспыхнули две большие свечи и горели на ветру восемь часов».[239]239
  Гумерова Л. Указ. соч. С. 51.


[Закрыть]

Иверская Монреальская икона исчезла бесследно.

А. С. Пушкин

***

 
Жил на свете рыцарь бедный,
Молчаливый и простой,
С виду сумрачный и бледный,
Духом смелый и прямой.
 
 
Он имел одно виденье,
Непостижное уму,
И глубоко впечатленье
В сердце врезалось ему.
 
 
Путешествуя в Женеву,
На дороге у креста
Видел он Марию-Деву,
Матерь Господа Христа.
 
 
С той поры, сгорев душою,
Он на женщин не смотрел
И до гроба ни с одною
Молвить слова не хотел.
 
 
С той поры стальной решетки
Он с лица не подымал
И себе на шею четки
Вместо шарфа привязал.
 
 
Несть мольбы Отцу, ни Сыну,
Ни Святому Духу ввек
Не случилось паладину,
Странный был он человек.
 
 
Проводил он целы ночи
Перед ликом Пресвятой,
Устремив к ней скорбны очи,
Тихо слезы лья рекой.
 
 
Полон верой и любовью,
Верен набожной мечте,
Ave, Mater Dei[240]240
  Радуйся, Божья Матерь.


[Закрыть] кровью
Написал он на щите.
 
 
Между тем как паладины
Востречу трепетным врагам
По равнинам Палестины
Мчались, именуя дам, –
 
 
«Lumen coetum, sancta rosa!»[241]241
  Свет небес, святая роза!


[Закрыть] –
Восклицал всех громче он.
И гнала его угроза
Мусульман со всех сторон.
 
 
Возвратясь в свой замок дальный,
Жил он строго заключен,
Всё безмолвный, всё печальный,
Без причастья умер он;
 
 
Между тем как он кончался,
Дух лукавый подоспел,
Душу рыцаря сбирался
Бес тащить уж в свой предел:
 
 
Он-де Богу не молился,
Он не ведал-де поста,
Не путем-де волочился
Он за матушкой Христа.
 
 
Но Пречистая сердечно
Заступилась за него
И впустила в царство вечно
Паладина Своего.
 

Глава 11. «Госпожа на облаке, усыпанном цветами»
(Немного о почитании Богоматери в католическом мире)

Рассказ о чудесах и почитании Божией Матери в католическом мире не входит в задачу данной книги. Это отдельная большая и сложная тема. Тем не менее коснуться ее будет далеко не лишним, хотя бы только потому, что это вера рыцарей-крестоносцев и шевалье д Артаньяна, героев Жана Маре и Вальтера Скотта, без знакомства с которыми немыслим даже минимально культурный русский человек. Мы связаны с католическим миром сотнями нитей, которые иной раз даже и не ощущаем. Многие ли знают, слушая дивную «Ave, Maria» Шуберта, что это на самом деле хорошо нам знакомая молитва «Богородице, Дево, радуйся», только по-латыни и в иной культурной традиции?

Если наше светское общество относится к Западу с симпатией, то об отношении православных к католикам этого сказать нельзя, тут все сложнее. И неудивительно: сотни лет немцы, литовцы, поляки старались огнем, мечом и золотом насадить на Руси католичество – столь же усердно, сколь и безуспешно. Большого религиозного смысла в этом не было, единственным смыслом было увеличение зоны влияния, а значит, и доходов Рима. Тем более что у православного мира с католическим существует огромная общая граница, а где граница – там и неизбежные пограничные конфликты, в которых Церковь, уже в который раз, становится заложницей страстей, властей и политики мира сего.

И за всеми этими распрями прочно забылось главное – что среди множества церквей и вероисповеданий никто не стоит ближе к православным, чем католики. Если, конечно, смотреть на то, что нас объединяет, а не на то, что разделяет…

Опять берет Его диавол на весьма высокую гору, и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: все это дам Тебе, если падши поклонишься мне.

Матф. 4:8 – 9

Итак, если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой.

Матф. 5:23 – 24

Если вспомнить, кто ссорит братьев, разделяет людей и народы и натравливает их друг на друга, то надо признать, что этому рогатому господину кое-что удалось, и даже весьма много. По крайней мере в том, что касается разделения церквей. Нет, конечно же, можно верить и в то, что все произошло из-за пресловутого придуманного латинянами filioque[242]242
  Filioque – Учение об исхождении Святого Духа от Сына. Это еще один спор из области «высокого богословия»: латиняне считали, что Святой Дух исходит от Отца и Сына, а греки – только от Отца. Когда говорят о разделении церквей, в первую очередь вспоминают filioque, а потом уже (если вообще вспоминают) все остальное.


[Закрыть]… Но, по правде сказать, верится в это слабо. Ведь даже Ария, как мы помним, сначала прокатили на выборах епископа, а уж потом он пустился в богословские изыскания. Нет, для того чтобы единая Церковь разделилась на две, нужны были более серьезные основания. И они, конечно же, существовали. Во-первых, эти церкви находились в разных государствах…

…Впервые Римская империя разделилась на Восточную и Западную еще в IV веке, после смерти императора Константина. После этого она то объединялась, то снова делилась. Восточная половина империи сумела устоять и укрепиться, на западе все было иначе.

Уже в IV веке германские племена готов прорвались на территорию Западной Римской империи и осели в пограничных районах. Это стало началом почти столетней агонии великой державы. В 410 году готы взяли Рим, а в 476 году Западная Римская империя окончательно перестала существовать.

Племена, захватившие некогда великую империю, не могли, да и не хотели устанавливать в ней новые порядки. Они жили на ее территории своими кланами, говорили на своем языке, исповедовали свою веру, постепенно заменяя язычество христианством (большей частью арианского толка), но неизбежно воспринимали и порядки Рима.

В V веке был низложен последний римский император. Тем не менее жители Западной Римской империи пока еще не расстались с имперским сознанием и признавали императора – того, которого имели, то есть восточного. (По крайней мере, до тех пор, пока его политика их устраивала.) Пришельцы цивилизовались, перенимая римскую культуру, но и привносили что-то свое, и этого своего было слишком много. Европа медленно погружалась в Темные века.

Соответственно, у каждой половины разделенной империи были и свои церкви, с центрами в Константинополе и в Риме. На Востоке, как мы помним, Церковь была подчинена императору и, еще в большей степени, имперской идее. А вот на Западе, где культура народов-победителей оказалась несравнимо ниже римской, Церковь играла совершенно особую роль. Во-первых, она была источником просвещения – вскоре духовенство стало практически единственным грамотным слоем общества. А кроме того, именно по церковным каналам сюда доходили распоряжения императора и новости из имперской столицы, так что Папа Римский стал восприниматься и в качестве наместника императора. Если на Востоке светская власть подмяла под себя духовную, то на Западе все обстояло с точностью до наоборот. Вожди захвативших Европу варваров не могли тягаться в политической культуре с Церковью, и постепенно она стала и оплотом светской власти. Были времена, когда папы повелевали королями, были и иные – когда короли вырывали власть из рук Рима, но светская власть у западной Церкви была огромна – куда больше, чем у восточной. Власть и стала для нее основным соблазном.

С самого начала Рим и Константинополь постоянно боролись за верховенство в Церкви. В Риме находилась кафедра Святого Петра, первого из апостолов, поэтому римский епископ с самого начала претендовал на особое положение в Церкви, а потом и на главенствующую роль, с чем другие епископы, естественно, не соглашались. А в Константинополе сидел император, и ему нужна была управляемая Церковь, руководство которой находится не за тридевять земель, а рядом, чтобы можно было рукой достать. Против столь могущественного противника Римский Папа шансов не имел – почти никогда. (А тот единственный раз, когда у него этот шанс появился, стал величайшей трагедией для всего христианского мира.)

Противоборство обострилось, когда в Византии начался период иконоборчества. Римский Папа резко выступил против церковных инициатив императора. Обозленный император, не пускаясь в богословские диспуты, послал флот в Италию, а когда тот погиб от бури, то своей властью приписал к Константинополю до сих пор находившиеся под церковной властью Рима области, где говорили и служили по-гречески: юг Италии и Балканский полуостров. Римские иерархи этого Византии не простили. Сделать они ничего не могли, но отношения были испорчены всерьез. Да и простой здравый смысл говорил, что от имперской столицы, в которой творятся такие дела, лучше держаться подальше – они и держались. Когда, спустя почти сто лет, иконоборчеству пришел конец, дело уже было сделано: после не слишком долгого выяснения того, кто в Церкви главный, Восток и Запад окончательно развернулись в разные стороны, тем более что и условия жизни, и интересы в двух бывших половинах некогда великой империи были совершенно различны.

В том, что касается церковной жизни, тоже постепенно появились некоторые расхождения. Точнее, даже не появились, а возникли естественным образом – поначалу конкретные формы богослужения устанавливались самими общинами, делали они это кто во что горазд, и к единообразию их приводили постепенно, в течение веков. К XI веку, к моменту разделения церквей, расхождения были следующими:

«Различия между византийцами и латинянами можно разделить на две категории: богослужебно-бытовую и вероучительную. Вот их краткий перечень:

Различия богослужебные и бытовые:

1. Латиняне постились по субботам, греки – нет. Для франков византийский отказ от субботнего поста казался распущенностью; а византийцы в свою очередь обвиняли франков в иудаистических тенденциях.

2. Латиняне совершали евхаристию[243]243
  Причастие.


[Закрыть] в Великий пост, что для греков было совершенно недопустимым.[244]244
  Сейчас в Православной Церкви евхаристия в Великий пост совершается.


[Закрыть]

3. На Западе было принято употреблять в пищу кровь. Византийцы видели в этом нарушение решений апостольского собора.[245]245
  Вообще-то это запрещение идет еще от древнеиудейских законов. Как насчет «иудаистических тенденций» в этом вопросе?


[Закрыть]

4. Византийцы, бывающие на Западе, часто могли видеть клириков с оружием в руках и даже клириков, принимающих участие в битвах. Представители восточных церквей видели в этом нарушение целого ряда канонов множества соборов, в том числе и Вселенских, запрещающих клирикам не только проливать кровь, но и вообще служить в армии и брать в руки оружие.

5. Восточные клирики носили бороды, западные – брились. Вообще, на Востоке брадобритие ассоциировалось с желанием выглядеть женственно. Отсюда понятно, какие подозрения вызывали у восточных гладко выбритые западные епископы и священники.

6. На Западе и на Востоке были различные формы тонзур для клириков: на Востоке лишь выбривали на затылке “гуменцо”, а на Западе подбривали волосы и снизу, делая некое подобие тернового венца Христова.

7. На Востоке приходские священники были женатыми. На Западе, настаивающем на целибате, это считалось грехом николаитизма.

8. По законам Византийской империи допускался развод, но не позволялось более трех последовательных браков. На Западе развод исключался совершенно, зато количество последовательных браков в случае смерти одного из супругов не ограничивалось вовсе.

9. На Востоке по окончании Евхаристического канона в чашу добавлялась теплота (зеон) – обычай, неизвестный на Западе.

10. В римской литургии отсутствовала эпиклеза – воззвание к Святому Духу после слов Христа при освящении Даров. На Востоке эпиклеза считалась неотъемлемой частью Евхаристического канона.

11. На Западе после IX в. появился обычай использовать для евхаристии опресноки. К XI в. он уже повсеместно вошел в употребление. На Востоке, где использовался только квасной хлеб, западный обычай казался еще одной иудаистической тенденцией…

Различия вероучительные:

1. Filioque.

2. Роль папы в Церкви».[246]246
  Дворкин А. Указ. соч. С. 612—613.


[Закрыть]

Из всего вышеизложенного серьезным можно признать лишь последний пункт: да, вопрос о власти – вещь важная и, можно сказать, даже лежит в основе принятия решений. Что же касается всего остального… Нет, конечно, если надо объяснить народным массам причину раскола, то сойдет и это. Сходило и меньшее: например, сколькими перстами креститься. Но если говорить серьезно… то все это получается как-то легковесно и неубедительно.

Цену этим расхождениям особенно хорошо видишь сейчас, когда обе церкви стали островками в языческом море. Когда со всех сторон вокруг тебя христиане, то можно всерьез спорить о том, брить бороду или не брить, поститься по субботам или не поститься. Но когда с одной стороны оккультисты, с другой – сайентологи, а с третьей – телевизор – самое, конечно, время сосредоточиться на спорах о filioque…

…Дело, конечно, было не в расхождениях, а в куда более серьезной вещи – во власти. Византийский император хотел подобрать под себя Рим, Папа под себя – греческую церковь. Ни то, ни другое не удавалось, что злило обе стороны. А потом произошло событие, после которого никакое примирение между церквами на многие века стало невозможным. Это та страница крестовых походов, которую апологеты крестоносного рыцарства предпочитают стыдливо обходить – завоевание крестоносцами Константинополя. Само собой, из этого ничего не вышло, удержать захваченное не удалось, но именно это событие посеяло между двумя половинами некогда единой Церкви уже не отчуждение, а ненависть. Сейчас большая часть как православных, так и католиков обо всем этом и не знает, однако память где-то в генах живет и порождает у православных отчуждение и неприязнь, а у католиков удивление: за что?

Поэтому неплохо все же разобраться, что такое был этот самый Четвертый крестовый поход, положивший начало открытой вражде братских церквей – поход, во время которого христианские рыцари захватили христианскую столицу, как вражескую крепость.

…К концу XII века Византийская империя ослабела. И тут как раз европейские рыцари собрались в очередной крестовый поход – брать у мусульман Иерусалим. В Палестину они добирались морским путем, а возили их на своих кораблях венецианцы, причем не «за идею», хотя тоже были христианами, но за хорошую плату. А Венеция давно спорила с Византией из-за господства на море и не прочь была воспользоваться случаем и расправиться с конкурентом. (Кроме того, дожа Венеции за тридцать лет до того побили в Константинополе… подумать только, от какой малости подчас зависит мировая история!)

В общем, венецианцы все рассчитали точно и интригу провели блестяще. Крестоносцы сели на корабли, однако денег на переезд до Палестины у них, как и предполагали корабельщики, не хватило. Их отвезли на остров в лагуне, где они некоторое время провели в голодном ожидании, так как продовольствия не хватало. И тогда, как следует выдержав рыцарей, венецианцы предложили договор: вместо уплаты долга крестоносцы берут для них город Зару, принадлежавший Венгрии.