Текст книги "Легенда Арагона"

Глава XXIII

Рафаэль Эрнесто медленно шёл по слабо освещенному коридору и обдумывал свои дальнейшие действия. Несмотря на неплохое начало и замечательный обед, праздник получился каким-то скомканным. То ли виной этому был внезапный обморок и плохое самочувствие дона Эстебана, то ли на всех удручающе подействовал скандал, поднятый сеньорой Каррильо по поводу того, что сеньорита де Ла Роса унизилась до танца с простолюдином, но только праздник поскучнел.

Донья Мерседес, без конца выражавшая Алетее Долорес свое восхищение, вынуждена была сопровождать пьяного мужа в отведённую для них комнату.

Дон Альфонсо и дон Франсиско последовали примеру отца и тоже ушли отдыхать. Сеньор епископ вместе с вызванным доктором Амадэо не отходил от постели больного. Донья Еухения, возмущённая и разобиженная, посчитала нужным убраться восвояси.

Сейчас был вечер. Дону Эстебану, натёртому лечебными настоями, стало легче, и сеньор епископ, наконец, ушёл в свою комнату. Молодые Мартинесы, по-видимому, успели выспаться, потому что Рафаэль Эрнесто совсем недавно слышал их громогласный смех. Это и побудило его отправиться к дону Альфонсо в намерении отбить у него аппетит в отношении Алетеи Долорес.

Юноша ещё не знал, что скажет и как поступит, но ни на минуту не сомневался в том, что задуманное у него получится.

Голоса, неожиданно раздавшиеся за тёмным поворотом коридора, заставили его остановиться.

– Альфонсо, ты сводишь меня с ума, – обиженно сказал голосок, принадлежащий донье Мерседес. – За обедом ты так красноречиво смотрел на дочь графа, что я подумала: не собираешься ли ты к ней посвататься?

– А что, это неплохая мысль, – хмыкнул в ответ дон Альфонсо.

– Зачем же я тогда бросила мужа и согласилась на авантюру с твоим мерзким стариком?! – возмутилась донья Мерседес. – Ведь ты уверял меня, что таким образом мы сможем заполучить всё наследство!

– Да, это так, – согласился дон Альфонсо. – Мы с отцом часто ссоримся, он больше любит Франсиско, и если бы не ты, он давно бы уже выгнал меня из дома без единой монеты.

– Вот видишь, любимый, на какие жертвы я иду ради тебя, – продолжала сеньора Мартинес. – Я преодолела такой длинный путь одна, чтобы приехать в твой дом на целых три месяца раньше тебя! А какое усилие я делала над собой каждый раз, чтобы пококетничать с твоим отцом, стерпеть его ласки и слюнявый рот, разделить с ним брачное ложе!.. Я больше не могу, Альфонсо. Пожалей меня! Давай возьмём золото – ведь я имею к нему доступ – и убежим отсюда вдвоём. Мы могли бы уехать в Наварру и жить в замке отца. Он ещё не видел моего первого мужа, и его легко будет обмануть… Что же ты молчишь, Альфонсо?!

– Мерседес, во-первых, я прошу тебя: не кричи, нас могут услышать, во-вторых, успокойся. Я благодарен тебе и ценю все твои жертвы ради меня. Но я чувствую, что Бог хочет изменить мою судьбу: не зря же Он сегодня дал мне возможность увидеть настоящего Ангела – донью Алетею Долорес. Так неужели ты сможешь помешать воле самого Господа? Нет, ни ты, ни я, ни кто другой не в силах это сделать. А значит, моя судьба отныне связана с дочерью дона Эрнесто…

– Наглец! – гневно перебила назидательную речь любовника донья Мерседес. – Я не простушка, чтобы позволить тебе запудрить мне мозги! О Господи! Разве такой судьбы я заслуживаю?! Зачем тогда отец дал мне образование и обучил хорошим манерам? Нет, нет, не в таком кругу, как вы, Мартинесы, я должна жить… А ты, обманщик, заплатишь мне сполна. Как только твой отец проспится, я расскажу ему о нас с тобой всю правду, и, поверь, меня он не выставит за ворота замка, я ему нужна, а вот тебе придется туго!

– Мерседес, твои угрозы смешны. У меня есть верное средство против отцовской злости – кинжал к горлу.

Послышался звук пощечины, но дон Альфонсо со смешком продолжал:

– Не сердись, девочка. Ты мне ещё пригодишься. Разве тебе плохо со мной, а?

Рафаэль Эрнесто вынул из держака факел и шагнул за поворот. Пламя выхватило из темноты испуганные лица любовников.

– Весёленькая у вас история, голубчики, – без улыбки сказал Рафаэль Эрнесто. – Ну, так у меня против тебя, сердцеед, тоже есть верное средство, – с этими словами он приставил к горлу дона Альфонсо обнажённый меч.

– Ради Бога, сеньор Рафаэль! – воскликнула донья Мерседес. – Не убивайте его, умоляю Вас!

– Видишь, мерзавец, как тебя любит женщина, которой ты намереваешься окончательно испортить жизнь? – юноша, похоже, и не думал убирать меч от шеи побледневшего дона Альфонсо. – Знай своё место. Эк, замахнулся на руку Алетеи Долорес! Её стошнит от твоего признания в любви. А чтобы я знал, что доходчиво объясняю и что, начиная с завтрашнего дня, ты больше никогда не появишься перед моими глазами, я сделаю тебе небольшую пометку для памяти, – и он провел лезвием меча по шее Мартинеса. Из порезанной кожи потекла струйка крови.

При виде крови донья Мерседес лишилась чувств. Рафаэль Эрнесто опустил меч и позволил дону Альфонсо поднять сеньору Мартинес. Потом он проводил их до дверей комнаты, освещая факелом коридор, и на прощание сказал удручённой гостье:

– Милая донья Мерседес, я умею держать язык за зубами. А этого прохвоста как-нибудь проучите. Женский ум изобретателен, отомстите за себя.

Донья Мерседес улыбнулась ему сквозь слезы, а дон Альфонсо наградил его таким ненавидящим взглядом, что юный граф невольно усмехнулся.

________________

Алетея Долорес вошла в свою комнату и села на постель, сжимая холодными ладонями горячие щёки. Потом она встала и заперла дверь на ключ, словно боялась, что кто-нибудь войдёт и разберётся в её путаных мыслях и чувствах. Почему так неистово бьётся сердце и горит лицо, когда она вспоминает эти чудесные глаза, способные пронизывать насквозь? Почему этот человек так захватил её воображение?

Алетея Долорес откинулась на подушки и сквозь опущенные веки снова и снова видела мысленным взором, как рядом с нею мелькают сильные мужские руки, гибкое тело, как ласково смотрят глаза-омуты…

Девушка порывисто поднялась и, подойдя к небольшой скульптуре, изображавшей Деву Марию, вдруг упала перед нею на колени.

– Пресвятая Дева! – горячо заговорила она. – Успокой мою душу, прошу тебя! Я не знаю, что со мной. Мне так нравится этот человек… Ты знаешь, о ком я говорю… Но ведь он не для меня? Как ты думаешь, Пресвятая Дева? Мне не следует думать о нём, но я не могу не думать… Не могу даже справиться со своими чувствами. Никогда ещё я не была так слаба. Помоги мне, Пресвятая Дева! Дай силы противостоять наваждению. Больше ни о чём не прошу – только дай мне силы… – и она быстро и привычно зашептала слова латинской молитвы.

Молитва облегчила душу Алетеи Долорес. Смахнув слёзы и поднявшись с колен, девушка открыла дверь на балкон. Необычная прохлада резко охватила её. Алетея Долорес зябко поёжилась, нашла свой горностаевый плащ и, накинув капюшон, вышла в ночной холод.

Мириады ярких крупных звёзд усеяли фиолетовое небо. Ни один лист не шевелился в саду. Густой запах левкоев, магнолий и роз окутывал дурманом голову и грудь. Где-то далеко внизу, в траве, без устали стрекотали цикады.

«Лето в разгаре, а ночь выдалась такая холодная, – подумала Алетея Долорес и плотнее завернулась в плащ. Здесь, на балконе, ей было легче: холодный воздух вливался в грудь и успокаивал растревоженное сердце, щёки больше не горели.

Алетея Долорес стояла, прислоняясь спиной к выпуклому камню, и улыбалась, глядя на звёзды. Ей казалось, что все прежние годы она спала и проснулась только сейчас, в эту минуту, когда мир, омытый родниковой свежестью ночи, предстал перед нею в невиданной до сих пор красоте.

Внизу, прямо под балконом, неожиданно раздались голоса.

– Здесь Вам станет легче, сеньор, – сказал доктор Амадэо. – Сейчас я распоряжусь вынести для Вас кресло.

– Не беспокойтесь, доктор, – ответил слабым голосом дон Эстебан. – Мне достаточно будет вот этого стула. Я благодарю Вас, а теперь оставьте меня… Только… Только скажите моему слуге Хуану – пусть придёт.

«Комната дона Эстебана – прямо под моею, – вспомнила Алетея Долорес. Она собралась было уйти с балкона, но негромкие слова, которые дон Эстебан вдруг сказал вслух самому себе, заставили её остановиться:

– Вот я и нашёл тебя. Значит, Герардо Рамирес? Ну что ж, мне всё равно, какое у тебя имя. Главное – я нашёл! Нашёл!

В его голосе было столько торжества и вместе с тем злорадства, что сердце Алетеи Долорес тревожно сжалось.

– Я здесь, сеньор, Вы меня звали? – раздался хриплый голос Хуана.

– Да, мой друг. Тебе представилась возможность доказать мне свою преданность.

– Приказывайте, – коротко бросил Хуан.

– Сегодня великий день. Я нашёл его! Представляешь, Хуан, нашёл! Да, да, ты можешь в этом не сомневаться!

– Но как это случилось, сеньор?

– Ты видел танцора в жёлтой рубахе? Высокий такой…

– Да, сеньор, я даже знаю его имя: Герардо Рамирес.

– Да, да, я тоже спросил у слуги, я знаю его имя.

– Простите, сеньор, но почему Вы решили, что этот человек – он?

– О, Хуан, я узнал его сразу, как только он появился в зале. Даже борода не помешала мне узнать его! Облик тот же самый. Удивительное сходство!.. Но это ещё не всё. К концу танца с цепочки на его груди сорвался медальон и волею Дьявола покатился прямо к моим ногам. Мне достаточно было одного взгляда.. Это он, Хуан, он!.. Послушай, мой друг, я чувствую себя из рук вон плохо. Если даже со мной что-то случится, сделай это.

– Герардо Рамирес не так давно пошёл в деревню. Сейчас ночь. Я могу догнать его.

– Да, конечно! Бери коня и постарайся настигнуть его. Сделай всё возможное, но так, чтобы никто не видел. Он не должен жить. Какое было бы счастье, если бы ты смог разделаться с ним именно этой ночью! А потом мы возьмёмся за Родриго, и тогда уж я тебя озолочу. Ты мне веришь, Хуан?

– Да, сеньор. Вы всегда были добры ко мне.

– Ну, так поторопись. Дорога каждая минута… Его тело хорошо бы отвезти в горы и бросить в какую-нибудь пропасть или, на худой конец, похоронить под камнями.

– Я всё сделаю.

– Иди, Хуан, иди.

Шаги удалились. Хлопнула дверь. Стало тихо. Слышно было лишь тяжёлое, больное дыхание дона Эстебана.

Алетею Долорес сковал ужас. Какое-то время она не могла пошевелиться, всё так же прижимаясь спиной к неровной стене.

«Герардо Рамирес… разделаться с ним… его тело… бросить в пропасть…» – лихорадочно стучали в мозгу обрывки фраз.

Алетея Долорес прижала ладонь к губам, сдерживая готовый вырваться крик. Она бросилась в комнату и снова упала на колени перед Святой Девой:

– Защити его, Пресвятая Дева! Не дай совершиться злодеянию!

Облик Марии был спокоен и умиротворён, но Алетея Долорес кусала холодные пальцы, не в силах успокоиться.

Решение пришло бесповоротное: «Спасти!» Она должна это сделать! Рука Святой Девы будет направлять её.

Девушка выбежала в полутёмный гулкий коридор. Дверь в комнату брата была заперта. Алетея Долорес стала неистово стучать, но Рафаэль Эрнесто не открывал.

«Где он может быть в такое время?» – чуть не плача, подумала девушка и вдруг услышала звон шпор: с другого конца коридора сюда шёл Рафаэль Эрнесто!

Алетея Долорес бросилась ему навстречу и, добежав, с мольбой заглянула в глаза:

– Рафаэль Эрнесто, обещай помочь мне!

– Что-то случилось? – встревожился юноша. – Тебя кто-то обидел?

– Нет, нет, дело не во мне… Герардо Рамиреса хотят убить…

– Да?! – Рафаэль Эрнесто выпрямился, лицо его стало насмешливым. – Кажется, я начинаю понимать: моей сестрёнке приснился дурной сон.

– О, Рафаэль Эрнесто! Сейчас не время для шуток! Это правда: Герардо Рамиреса хотят убить! – в отчаянии повторила Алетея Долорес.

– Да какое мне дело до Герардо Рамиреса! – вспылил Рафаэль Эрнесто. – Я только что угомонил твоего несостоявшегося жениха, а теперь, видимо, придётся заняться твоим воспитанием. Ты разрешишь мне самому делать это или следует посоветоваться с отцом?

– Раз так, я всё сделаю одна! – гневно проговорила Алетея Долорес. – Я думала, что ты мне друг, а ты… ты… просто осёл! Отойди с дороги, я должна помешать злодейским замыслам дона Эстебана, – и она решительно оттолкнула брата.

– Постой! – Рафаэль Эрнесто схватил её за руку. – Ты говоришь: дона Эстабана? Это меняет дело! Ну-ка, рассказывай, что случилось.

– Я была на балконе и случайно услышала, как дон Эстебан отправлял своего слугу убить Герардо Рамиреса, – взволнованно заговорила Алетея Долорес.

– За что? – быстро спросил юноша.

– Я не поняла… О, Рафаэль Эрнесто, сделай же что-нибудь! – взмолилась девушка. – Хуан уже уехал вслед за ним. Может быть, как раз в эту минуту совершается злодейство.

– Ладно, – решительно проговорил молодой граф. – Потом во всём разберёмся. Иди к себе, а я постараюсь помешать дону Эстебану.

– Я с тобой! Нет, нет, и слушать не хочу! Я должна быть там… В конце концов, это мой христианский долг.

Видя, что любые доводы бесполезны, не желая спорить с сестрой, Рафаэль Эрнесто молча повернулся и быстрыми шагами направился к лестнице.

Пабло спросонок никак не мог понять, чего от него хотят.

– Коней? Сейчас? – испуганно повторял он.

– Да, сейчас, черт побери! – рассердился Рафаэль Эрнесто. – Здоров же ты спать! Мы с сеньоритой поедем вслед за слугой дона Эстебана.

– Простите, сеньор, а при чём здесь Хуан? – не понял Пабло.

– Ну вот, я так и знал! Ты, конечно, не слышал, как Хуан взял своего коня и ускакал. Его коня нет на месте, ты понимаешь?

– Я, сеньор, ничего не слышал, – виновато проговорил Пабло. – Я крепко сплю.

– Это я заметил. А ведь отец просил тебя не давать коня Хуану, не выпускать его за ворота замка!

Пабло молчал, поникнув головой.

– Ладно, давай, быстро готовь коней, а я потолкую со стражниками.

При виде Рафаэля Эрнесто два воина поднялись со скамьи.

– Разве вы не слышали приказ отца не выпускать слугу сеньора Хименеса? – напустился на них Рафаэль Эрнесто.

– Мы и не выпускали, сеньор граф, – ответил один из стражников. – Тогда он привёл Вальдеса, и тот сказал, что дон Эрнесто разрешил.

– «Дон Эрнесто разрешил»! – возмущённо воскликнул юноша. – Да что же это делается с недавних пор?! Имя графа де Ла Роса вертят, как хотят! Его именем приглашают, разрешают, запрещают! Вы все с ума сошли! Скажите мне: как вы могли поверить Бычьему Глазу?!

– Мы не верили, сеньор, – тихо ответил тот же воин. – Но он сказал, что с минуты на минуту подойдёт сеньор Хорхе и нам достанется, если мы немедленно не выпустим Хуана… Мы виноваты, сеньор граф. Прикажите нас наказать.

– Вас и так уже Бог наказал, лишив мозгов… Если отец спросит о нас с сестрой, скажите, что, мол, обещали скоро вернуться… Лета, ты готова? – Рафаэль Эрнесто вскочил в седло. – До чего же холодно! И ветер поднялся. Пабло, дай-ка мне сайяль.

Тесоро, нетерпеливо танцевавший на месте, пока открывали ворота, наконец, вырвался на простор.

Всадники растворились в темноте. Стук копыт замер в отдалении.

Глава XXIV

Герардо помог слугам донести бесчувственного дона Эстебана до его комнаты и пошёл вниз. Проходя вновь мимо большого зала, он задержался – из-за приоткрытых дверей слышен был крик какой-то сеньоры:

– …Это переходит границы приличия! Как Вы могли, сеньор граф, позволить своей дочери унизиться до такого?! А Вы, сеньорита, стыдитесь! Ваше поведение никак нельзя назвать детской шалостью. Вы взрослая девушка. Неужели Ваш отец не воспитал у Вас чувство собственного достоинства? Где это видано: выходить на танец к грязному простолюдину!

– Почему «грязному»? – спросил голосок Алетеи Долорес, и Герардо понял, что в эту минуту девушка улыбалась.

– Вы смеетесь надо мной?! – взвизгнула сеньора. – Полное падение нравов!

– Ах, донья Еухения, зачем Вы так? – сказал другой женский голос. – Мне совершенно непонятен Ваш гнев. И сеньорита Алетея Долорес и её партнёр были просто великолепны! Я и сама не прочь была бы потанцевать с таким красивым юношей.

– Замолчите, донья Мерседес!.. Ах, мне плохо. Воды! Дайте воды!..

Герардо показалось, что кто-то идёт к выходу из зала, и он поспешно отошёл. Постояв какое-то время в нише коридора, он убедился, что тревога его была напрасной, и он зря ушёл от двери: может быть, посчастливилось бы ещё раз услышать голос той, что имела прекрасный облик и чарующее имя: Алетея Долорес…

Но Герардо поборол соблазн: подслушивать было не в его правилах. Он нехотя спустился вниз и до самого вечера просидел в старой беседке, ожидая, что его снова позовут.

Вдруг со стороны поварской донеслись крики. Герардо тотчас вскочил, спеша на помощь отчаянно кричащему, несомненно, ребёнку, и столкнулся с несколькими воинами, которые преградили ему путь.

– Что здесь происходит? – резко спросил он.

– А почему мы должны тебе объяснять? – грубо ответил один.

– Да потому, что кричит ребенок! – возмутился Герардо.

– Раз кричит, значит, так надо.

– Что ты несёшь! Ну-ка, пусти меня.

– Ишь, какой!.. Этот поварёнок, если хочешь знать, облил нашего сеньора горячей подливой и при этом наступил ему на больную ногу. Вот сеньор и приказал всыпать мальчишке двадцать пять плетей.

Герардо похолодел и, расшвыривая в стороны воинов, ринулся в поварскую, где совершалась казнь. Глазам его предстало жуткое зрелище: двое воинов держали извивающегося на скамье худенького мальчонку, а третий мочалил его ударами кнута. Рубашка несчастного уже была изрезана кнутом на полосы, и эти полосы влипли в окровавленную спину, которую и спиной-то уже нельзя было назвать.

Ударами тяжёлого кулака Герардо уложил всех троих палачей и бросился к мальчику. Тот бессмысленно посмотрел на неожиданного защитника, и глаза его закатились…

– Кто ты такой?!

– Наш сеньор будет недоволен!

– Может, тебя положить на скамью вместо него? – кричали вокруг воины, а Герардо держал тонкую, как стебелёк, руку ребенка и чувствовал, как под его пальцами исчезает ниточка пульса…

Отпустив безжизненную руку, Герардо обвёл всех тяжёлым взглядом и молча направился к выходу. Вдруг прямо на него налетел только что прибежавший человек с безумным взглядом. Он бросился к мальчику и, поняв, что тот уже мёртв, неистово закричал:

– Граф ответит, сынок! Ответит за твою смерть! – и завыл так, что Герардо показалось, будто в его жилах останавливается кровь, а по коже головы пробегает холодок, шевеля волосы.

Герардо выбежал из поварской и опомнился только во дворе.

– Наш сеньор… граф… – вслух сказал он, недобро усмехаясь. – Так вот он каков, граф де Ла Роса! Быть благосклонным и казнить – всё прихоти… Какие доброта и справедливость могут быть у сеньоров?!

Он с ненавистью окинул взглядом величественную Главную башню с разноцветными витражами в окнах и, чувствуя себя совершенно опустошённым, быстро зашагал к воротам, даже не повернувшись на голос звавшего его Пабло Лопеса.

Была хотя и холодная, но ясная ночь. Герардо не замечал ни крупных звезд, ни аромата роз, все ещё доносящегося из-за высоких стен замка. Он шёл, не зная куда, просто по дороге, без всякой цели.

Чудовищный обман нестерпимо жёг его грудь. Граф де Ла Роса, дон Эрнесто, седовласый человек с открытым и честным взглядом, оказывается, мог отдать приказание засечь маленького поварёнка только за то, что тот наступил ему на ногу! Парадокс!..

Зачем он поверил этим людям? Зачем дал обмануть себя? Сеньор дель Гуарда, от которого ему пришлось уйти, несомненно, лучше: он, по крайней мере, не скрывает своей ненависти к простым людям, а эти так ловко разыгрывают добропорядочных и справедливых!

Но если отец – чудовище, таковы и дети его! И этот невменяемый сеньор Рафаэль Эрнесто, готовый зарубить его мечом… И она… Она из той же семьи… А её учтивая речь, румянец смущения и ласковые взгляды – не что иное, как… Да, да! Ему следовало бы сразу догадаться: сеньорита хотела поразвлечься с ним! Такое уже было в его жизни…

И Герардо ясно представил лицо молодой женщины, той, что помешала ему разделаться с сеньором дель Гуарда.

…Донью Августу втайне называли распутницей. И это было правдой. Может быть, сказывался возраст сеньора, который был гораздо старше её; может быть, он вёл себя с нею слишком холодно и отчуждённо; а может быть, похотливость была в характере молодой особы, но только она не упускала случая затащить к себе в постель кого-нибудь из слуг, воинов или крестьян, отдавая предпочтение рослым и крепким.

Герардо донья Августа не могла не заметить, но на все её ужимки и намёки он отвечал удивлённым взглядом и старался не оставаться с сеньорой наедине. Этот единственный недоступный крестьянин сводил её с ума. Она думала только о нём. Донья Августа даже с лица сошла, страдая по Герардо.

В тот день, едва увидев его в воротах замка, она решила подойти и прямо предложить ему встречу нынешней ночью. Не видя никого вокруг, кроме Герардо Рамиреса, донья Августа приблизилась и сказала заранее подготовленные слова.

Юноша, не долго думая, отвесил ей звонкую пощёчину… И эту сцену наблюдал сеньор дель Гуарда.

Он подошёл к несостоявшимся любовникам, грубо взял супругу за руку, молча привёл к её комнате и, втолкнув туда, запер дверь.

А на Герардо тотчас набросились двое воинов, скрутили ему руки и бросили в подземелье.

Во второй раз Герардо оказался среди сырых стен, на мокром и скользком каменном полу, он снова слышал вопли, стоны, проклятья и плач несчастных узников.

Через три дня он узнал от воинов, что сеньор собирается судить его и, вероятно, смертной казни ему не избежать.

А ещё через день к нему спустился Маэстро Антонио, со всею осторожностью отодвинул тяжёлый засов на дверях и, приложив палец к губам, поманил за собой. Стражники подземелья, которых Антонио угостил специально приготовленным настоем из трав, крепко спали.

Была безлунная ночь. Маэстро отвёл Герардо в глубину сада, к самой крепостной стене. Здесь они простились, и через потайной ход, ощупью, по заржавевшей винтовой лестнице Герардо поднялся на стену, а оттуда по веревке спустился на другую сторону. Внизу у стены лежал приготовленный для него узелок с продуктами и одеждой.

Оставалось только попрощаться с мамой Марией, о которой Маэстро Антонио обещал заботиться, пока Герардо сможет вернуться и забрать её в те края, где он найдёт более спокойную жизнь и новый дом…

– Madre, madre, – обведя взглядом очертания горных отрогов, проговорил вслух юноша. – Господь Иисус сжалился над тобой, когда решил забрать тебя к себе. Я всё равно не смог бы жить с тобой. Нигде, ни у какого сеньора я не найду спокойной жизни. У меня нет дома. Видимо, мне суждены вечные скитания… – он сделал над собой усилие и медленно повернулся, чтобы в последний раз увидеть замок, который оказался, по сути дела, просто миражом.

Чёрная громадина с резкими очертаниями зубчатых стен и остроконечных башен проступала из темноты на фоне мерцающих звезд. Замок был нем, величествен и совсем не походил на мираж.

Сердце Герардо сжалось от боли.

– Ты красив, Ла Роса, – сказал он замку. – А сеньоров… сеньоров я ненавижу.

В эту минуту до его слуха донёсся отдалённый топот копыт. «Наверное, все угомонились, и я снова понадобился, – усмехнувшись, подумал Герардо. – Вот и послали за мной кого-то. Только какое мне до них дело! Туда я больше не вернусь».

И он продолжил свой путь, не оборачиваясь. Всадник был уже близко. Герардо приготовился дать ему отпор, хотя неосознанно боролся с желанием вернуться, чтобы опять увидеть прекрасное лицо в ореоле светлых волос… Внезапный удар оборвал мысли. Герардо схватился за голову и увидел, как по дороге покатился увесистый камень, которым непонятно за что угостил его всадник. Под пальцами стало мокро и липко. Злодей торопливо спешился. Это было последнее, что видел Герардо, прежде чем провалиться в черноту бесчувственной бездны.

__________

Ночь, совсем недавно такая ясная, вдруг резко потемнела. С гор подул обжигающий холодом ветер, поползли низкие тучи.

Дорога различалась с трудом, и всадники положились на коней, пустив их рысью. Тучи плыли по звёздному небу огромными лохматыми клочьями и надолго закрывали собой узкий серп месяца. Он показывался только временами, да и то не весь, а лишь верхушкой. Казалось, что месяц тонет в чёрном болоте туч и делает отчаянные попытки выбраться.

Деревня была далеко внизу. Она угадывалась по двум-трём еле различимым огонькам. Видимо, засиделись допоздна пряхи.

– Будь внимательна! Следи за дорогой! – сказал Рафаэль Эрнесто сестре и стал почти непрерывно, напряженно вглядываться в нагромождения камней и скал, поднимавшихся справа.

Ехали они уже довольно долго. Послышалось одинокое ленивое тявканье деревенской собаки. И сразу за тявканьем, совсем в другой стороне – отдалённое, едва слышное ржание.

Рафаэль Эрнесто быстро обернулся на этот звук и увидел, как далеко в горах между огромными валунами мелькнуло и исчезло светлое пятно.

– Видела? – крикнул он.

– Что? – прозвенел испуганный вопрос.

– Сворачиваем! – последовал ответ. Рафаэль Эрнесто развернул коня вправо. Алетея Долорес без лишних вопросов последовала за ним.

Кони, отыскивая проходы между острыми камнями и скалами, часто спотыкались.

– Быстрее, миленькая, – шептала Алетея Долорес своей белой лошади, гладя её по сильной шее. Животное хорошо понимало ласку хозяйки и старалось изо всех сил.

Выглянувший на мгновение месяц осветил впереди два могучих дерева, неизвестно как выросших в этой каменной пустыне, и рядом с деревьями – силуэт осёдланного коня.

Рафаэль Эрнесто и Алетея Долорес молча переглянулись. Сердце девушки болезненно сжалось. Она вцепилась немеющими пальцами в гриву лошади и боялась одного: как бы не лишиться чувств!

Конь Хуана был привязан к толстому суку гигантского тиса. В горах свистел и завывал ветер, но никаких других звуков не было слышно. Рафаэль Эрнесто привстал на стременах и огляделся. Вон там, между теми двумя валунами, он видел мелькнувшее светлое пятно. Это близко, но верхом туда не проехать – слишком круто. Он спешился и, подавая руку сестре, ощутил мертвенный холод её пальцев. Только сейчас юноша понял, что горностаевый плащ слишком лёгок для такой холодной ночи. Не раздумывая, он сбросил сайяль Пабло и завернул в него Алетею Долорес.

– Держись, сестрёнка, – шепнул он ей на ухо. – Что бы ни было, держись!

Она благодарно улыбнулась и поспешила за ним, стараясь не отставать.

Рафаэль Эрнесто осторожно взбирался по камням, часто оглядываясь и подавая руку Алетее Долорес. Вдруг девушка вскрикнула и указала на пучок травы.

За камнем тускло блестело что-то круглое, похожее на большую монету. Рафаэль Эрнесто присел на корточки и увидел медальон с изображением меча и солнца, с чёткой надписью по-латыни: «Ex umbra in solem»3333
  Латинская пословица: «Из тени к солнцу».


[Закрыть] Он протянул руку и взял находку. Трава была мокрой, юноша не придал этому значения, полагая, что коснулся росы. Но когда он раскрыл ладонь, чтобы лучше рассмотреть медальон, то увидел, что его рука в крови…

Губы Алетеи Долорес, лихорадочно следившей за ним, задрожали.

– Хуан потерял какой-то медальон, – хмуро сказал Рафаэль Эрнесто, доставая платок, чтобы вытереть ладонь.

– Не Хуан, – тихо возразила Алетея Долорес. – Это медальон Герардо: я видела на нём во время танца… Скажи, мы опоздали?

– Мне этого не хотелось бы… У нас есть надежда, Лета: Хуан ещё не возвращался… Что это?

– Да, я тоже слышала стук. Скорее, Рафаэль Эрнесто!

Они снова стали взбираться вверх, пока не достигли гребня между валунами. Перед ними открылась ложбина, на дне которой двигался человек. Ножны его меча тускло поблёскивали при свете выглядывавшего из-за туч месяца. Без всякого сомнения, это был Хуан, слуга дона Эстебана Доминго-и-Хименеса. Он стаскивал камни в одно место, где уже была внушительная горка.

Под большими и малыми камнями можно было разглядеть лежащего на земле человека в светлой рубахе.

Рафаэль Эрнесто стиснул руку сестры и шепнул:

– Оставайся здесь. Я разделаюсь с мерзавцем.

Он вскочил, выхватил из ножен меч и сбежал вниз, увлекая за собой лавину мелких камешков. От неожиданности Хуан уронил очередной камень прямо себе на ноги. Он закричал от боли, а Рафаэль Эрнесто, не дав злодею опомниться, приставил остриё меча к его горлу:

– За что ты убил его? Только не молчи, мерзавец!

– Мне приказал мой сеньор, – хрипло ответил Хуан, корчась от боли.

– Зачем твоему сеньору нужна была смерть этого человека?

– Не знаю.

– Врёшь! Говори, иначе я отрежу тебе уши!

– Делайте, что хотите, сеньор, тем более, что у меня в руке нет меча, – хмуро заметил Хуан.

– Ты предлагаешь мне поединок, негодяй?! – вскричал Рафаэль Эрнесто. – Да я просто заколю тебя, как свинью!

– Рафаэль Эрнесто! – раздался вдруг крик Алетеи Долорес. – Он, кажется, жив!

Юноша обернулся, и Хуан тотчас этим воспользовался. Он отпрянул назад и обнажил свой меч. Рафаэль Эрнесто сделал резкий выпад, и сталь его оружия мягко вошла в человеческую плоть. Испугавшись, он рванул меч на себя и увидел, что его Колада на целую треть в крови.

Хуан, вытаращив глаза, схватился за живот и упал ничком, потом вдруг перевернулся на спину, его тело передёрнула судорога, и он затих.

Молодой граф, не веря тому, что он только что убил человека, в растерянности склонился над Хуаном. Мёртвые глаза были открыты, но смотрели они не на тучи, не на звёзды, а в неведомую бесконечность…

– Рафаэль Эрнесто! – опять позвала Алетея Долорес. – Помоги же мне!

Покачиваясь и чувствуя подступающую к горлу дурноту, юноша пошёл к сестре, которая пыталась освободить Герардо из-под камней.

В эти минуты Алетея Долорес была похожа на безумную: длинные волосы выбились из-под шали и спутались, капюшон плаща и сайяль были испачканы, на руках появились ссадины; она то и дело убирала волосы с лица, от этого весь лоб её и щёки были в полосках грязи.

Алетея Долорес обернулась к подошедшему брату и увидела меч, который он позабыл убрать в ножны. Перехватив её взгляд, Рафаэль Эрнесто стал ожесточённо вытирать меч пучками травы.

В это время раненый крестьянин, грудь которого уже была освобождена, застонал. Рафаэль Эрнесто, бросив своё занятие, снял с его ног последние камни и приподнял голову. Герардо пошевелился, но не пришёл в сознание. Он был в той же праздничной одежде, которую швеи замка приготовили ему для выступления. Недоставало только шляпы. Лицо его было залито кровью, волосы слиплись.

«Неужели Хуан ударил его мечом? – подумал Рафаэль Эрнесто, осторожно щупая голову раненого. – Нет, не похоже… Скорее, камнем».

Не раздумывая больше, он снял с себя рубаху, решительно разорвал её на широкие полосы и, накинув камзол на голое тело, принялся бинтовать рану Герардо. Сердце молодого графа наполняла искренняя жалость, но он боялся признаться самому себе, что этот крестьянин ему нравится, что в нём есть какая-то внутренняя сила, которая притягивает.

Герардо снова застонал и очнулся. Алетея Долорес стояла рядом с ним на коленях и зачем-то гладила его плечо.