Текст книги "Легенда Арагона"

Глава XI

В середине июля вдруг резко похолодало. С гор подули сильные ветры. Небо затянулось пеленой низких серых туч, через которые не мог пробиться солнечный свет.

Оглядываясь на оставшиеся внизу притихшие деревни, граф де Ла Роса тронул коня. Через минуту он поравнялся с ожидавшим его Рафаэлем Эрнесто и озабоченно сказал:

– На моей памяти такого в июле не было. Если станет ещё холоднее и пойдут дожди, наш урожай пропадёт.

– Но ведь только середина лета! – возразил Рафаэль Эрнесто. – Я уверен, что через несколько дней вернётся прежняя жара и, не знаю, как ты, а я буду жалеть об этом прохладном ветерке, – говоря так, юноша надвинул на глаза широкополую шляпу и плотнее завернулся в плащ.

– Зачем ты только вытащил меня на прогулку по такой погоде? – проворчал дон Эрнесто.

– Мне стыдно было оставаться дома, тогда как Лета уехала уже час назад.

– Твоя сестра – удивительный человек. Я хочу посоветовать тебе, сын, делать то же самое, что и она. Неплохо иногда побеседовать с крестьянами или хотя бы показаться в деревнях.

– Отец! – воскликнул Рафаэль Эрнесто. – Тебе мало, что девушки замка страдают по мне? Хочешь, чтобы молодые особы из всех наших деревень однажды взяли бы замок приступом и разорвали меня на мелкие кусочки, чтобы несравненный Рафаэль Эрнесто достался всем сразу?

Граф расхохотался.

– Нет уж, – как ни в чём не бывало, продолжал Рафаэль Эрнесто. – С меня довольно рассказов Леты… Боже, она запоминает имена всех, с кем разговаривает! Это невероятно! Её зовут на каждую свадьбу и крестины. Скоро все маленькие жители ста пятидесяти деревень станут называть мою сестру мамой. У неё уже несметное число крестников!.. Кстати, благодаря Лете я знаю наименования многих наших деревень. Ну вот, например, Ла Сигуэнья, Ла Риса, Ла Маньяна, Ла Наранха, Ла Мансана1515
  Названия деревень: Аист, Смех, Утро, Апельсин, Яблоко.


[Закрыть]… Правильно?

Граф с улыбкой кивнул и с интересом посмотрел на тонкий профиль сына, ожидая, что он скажет дальше.

– Да, вот ещё: Ла Бака, Ла Овеха, Ла Кабра, Ла Гальина1616
  Названия деревень: Корова, Овца, Коза, Курица.


[Закрыть]… – сыпал названиями Рафаэль Эрнесто. – И знаешь, отец, к какому выводу я пришёл: поместье Ла Роса —отменное крошево из овощей, фруктов, ягод и грибов, к тому же ещё хлев, заполненный до отказа быками, баранами, коровами, овцами, свиньями, кошками, собаками, блохами, всё это вместе с конюшней и птичником в придачу.

Граф долго хохотал, вытирая ладонями выкатывающиеся из глаз слезинки.

– Спасибо, – как только он успокоился, сказал Рафаэль Эрнесто. – У тебя хорошая реакция на мои слова. Не то, что у Леты. Она только фыркает и посылает меня ко всем чертям, а сама идёт к бабушке Хулии, с которой теперь без конца шепчется, как недавно шепталась с padre Алонсо.

– Ты-то сам почему не заходишь к старику? – упрекнул его дон Эрнесто. – Алетея хотя бы по вечерам его навещает, а вот ты совсем забыл к нему дорогу.

– Я каждое утро и каждый вечер не забываю помолиться, – возразил юноша. – Но о чём мне толковать с padre Алонсо, честно говоря, не знаю… Исповедаться? Сказать: «Padre, я грешен, не ответил на пламенную любовь двух десятков девушек…»

– Всего двух десятков? – снова захохотал граф. – Я думал, что твоих почитательниц гораздо больше!

– Было больше, – скромно опустил весёлые глаза Рафаэль Эрнесто, – да большинство вернулись к своим женихам и, видимо, ответили им взаимностью. Уж лучше синица в руках, чем журавль в небе. Остались самые глупые.

– Ага! – веселился граф. – Значит, в замке Ла Роса живёт два десятка глупых девушек. Буду знать! Это не так уж много.

Но вдруг он стал серьёзным:

– Скажи мне, Рафаэль Эрнесто, неужели тебе никто не нравится?

– Нравится, – пожал плечами тот.

– Кто же? – заинтересовался Ла Роса.

– Все.

– Нет, сынок, погоди, я серьёзно, – сдерживая улыбку, запротестовал граф.

– И я серьёзно, – ответил юноша и, остановив коня, повернулся к отцу. – Мне, действительно, нравятся девушки. Каждая по-своему хороша. Но что будет, если я отвечу на чувства хотя бы одной из них? Моя мать была крестьянкой, и я вполне мог бы выбрать себе в жёны простую девушку, но… Моё сердце молчит, отец. Я ещё не встретил такую, ради которой не жаль было бы потерять голову. А забавляться… – синие глаза Рафаэля Эрнесто в упор смотрели в глаза графа, – я не могу позволить себе запятнать доброе имя моих предков, – и он отвернулся.

До глубины души тронутый услышанным, дон Эрнесто долго молчал. Вот каков его сын: строгие моральные правила и благородство!

– А ты совсем не так прост, как может показаться на первый взгляд, – наконец сказал он.

– А ты совсем не так плохо обо мне думаешь, как может показаться на первый взгляд, – в тон ему ответил юноша, и оба рассмеялись.

– Ла Роса! – услышали они вдруг чей-то скрипучий голос и, обернувшись, невольно вздрогнули.

На большом камне, словно пришелица из потустороннего мира, стояла древняя колдунья. Её длинную чёрную одежду трепали порывы ветра, из-под платка выбились пряди жёстких серых волос, сморщенное уродливое лицо казалось величественным, глаза смотрели зорко и цепко.

– А, это ты, Хуана, – сказал граф, мрачнея. – Что тебе нужно?

– Я хочу поговорить с тобой, Ла Роса.

– Говори.

– Только с тобой, – настаивала старуха.

Граф повернулся к сыну, хмурым взглядом прося его оставить их на некоторое время.

Рафаэль Эрнесто молча повиновался. Доехав до поворота горной тропинки, он обернулся, желая удостовериться, не превратила ли колдунья его отца в скалу.

– Ух ты! – пробормотал он, переводя дух. – Как напугала! Даже жарко стало… Неужели Лета знакома с этой старухой и запросто с ней разговаривает?!.

– Что тебе нужно? – повторил свой вопрос дон Эрнесто, не вставая с коня.

– Я хочу предупредить тебя…

– Где ты была, когда нужно было предупредить меня… о смерти Эсперансы? – резко прервал её граф. – Почему не спасла её?

– Ты не простил… Но я не буду оправдываться, говоря, что Дьявол сильнее меня, старой колдуньи. Я только хочу помочь тебе самому… избежать смерти.

– О, оставь, Безумная! Чем раньше я умру, тем скорее встречусь с моей Эсперансой!

– Замолчи! Опасность нависла над замком Ла Роса и над твоими детьми тоже.

– Что?! – кусая губы, чтобы как-то сдерживаться, переспросил дон Эрнесто.

– Сегодня в твои ворота постучит человек в чёрном. Он знатен и сед, но это слуга Дьявола. Не впускай его, Ла Роса! Если впустишь, замок окажется в руках Сатаны. Одна смерть будет следовать за другой, а потом польётся кровь, целая река крови!

– Ну, вот что, Хуана, ты права в одном: я не могу простить тебе смерти Эсперансы. Ты всем помогаешь, почему же мне не помогла?! Я не верю тебе, слышишь? Не знаю, о чём говорит тебе твоё больное воображение, но хочу быть, по крайней мере, честным с тобой: я не могу отказать в ночлеге и радушном приёме ни одному человеку, богатому или бедному, который постучит в ворота замка, так велит поступать мне моя совесть и мой долг! Или эти понятия тебе недоступны? – граф хлестнул коня и, взметнув столб пыли, скрылся за поворотом у большой скалы.

– Как же я глупа, если надеюсь помешать злому Року, – с горечью проговорила Безумная Хуана, глядя ему вслед. – Никто не в силах изменить Книгу Жизни и Смерти.

Кряхтя, она с трудом спустилась с валуна, села на землю, прислонившись спиной к холодному камню, и закрыла глаза. В эти минуты ей вспомнилась вся её жизнь.

Хуана не знала своих родителей и росла при монастыре. Жизнь её проходила однообразно – в молитвах, постах и работе в монастырском хозяйстве…

Хуана была уже немолодой, когда однажды во сне так ясно, словно это было наяву, увидела, как от кремня в руках ребёнка загорелась копна сена и начался большой пожар в неизвестном ей селении. Она вскочила и с криком: «Пожар! Пожар!» бросилась к настоятельнице монастыря.

Выслушав, настоятельница стала успокаивать Хуану, но она весь день не находила себе места, а к вечеру со стены монастыря старый привратник увидел пожар в далёком селении.

Крестьяне, пришедшие потом за помощью, рассказали, что все двенадцать хижин их деревни сгорели дотла, а пожар начался от копны сена в одном из дворов. Но никто не знал, как загорелось это сено.

Хуана, в числе других монахинь слушавшая рассказ крестьян, увидела среди детей мальчика, в котором узнала того самого, виденного ею в вещем сне. Он был бледен, подавлен и, встретившись с ней глазами, вздрогнул и испуганно втянул голову в плечи.

Хуана промолчала, но позднее отыскала мальчика и сказала: «Покайся перед Господом: ты оставил без крова стольких людей!» Мальчик согласно закивал, глядя на неё, как на святую, сошедшую с небес, – испуганно и восторженно. «И всегда веди жизнь праведника», – добавила Хуана и вдруг увидела в стоящем перед ней ребёнке взрослого сильного юношу, а позади него… крадущегося волка.

В ужасе замерев, Хуана досмотрела до конца только ей одной открывшееся видение, а потом, придя в себя, сказала: «Когда вырастешь и будешь пасти овец, остерегайся волка… Да вообще-то ты его одолеешь… если будешь всегда держать при себе нож…»

По глазам мальчика Хуана поняла, что он ей поверил.

Поверили и сёстры монахини, которым она стала предсказывать удачи и несчастья. Человеческие жизни открывались перед нею чередой видений из прошлого и будущего.

Не понимая, что с нею происходит, Хуана горячо молилась ночи напролёт. И вот однажды на стене вокруг креста, на котором застыл в муках Иисус, она увидела неяркое сияние и услышала голос… Нет, это не был просто голос, Хуана услышала слова как будто сердцем… «Встань и иди, найди источник твоей силы. Там ты родилась. Я укажу тебе путь. Служи добру»…

Слова наполнили теплом всё существо Хуаны. Вместо страха к ней пришло удивительное радостное умиротворение и душевный покой.

Сияние вокруг Христа исчезло. В ушах Хуаны стоял звон, но мир и счастье не покидали её душу. «Я сделаю, как Ты велишь, Господь Иисус», – с улыбкой на губах проговорила Хуана и, перекрестившись, отправилась к настоятельнице.

Та выслушала её с благоговением.

Наутро монахини проводили сестру Хуану в далёкий путь…

Этот путь продлился около года. Питаясь подаяниями, странствующая монахиня без устали и ропота искала место, где могла бы почувствовать силу от Господа. Неясно осознавая открывшуюся перед ней собственную судьбу, но никого ни о чём не спрашивая, Хуана всё шла и шла на север, пока не увидела величественный замок, за которым поднимались к небу горные вершины.

«Здесь!» – это она почувствовала всем своим существом. Была зима, холод пронизывал тело Хуаны под обветшавшей одеждой, но её сердцу стало так тепло, как бывает, когда возвращаешься в родные края.

Не замечая редких настороженных взглядов, Хуана вошла в ближайшую к замку деревню и в волнении остановилась перед заброшенной хижиной.

Дверь была крест-накрест заколочена толстыми досками. Хуана потрогала их и, вздрогнув, обернулась. На неё смотрел белобородый старик. Видя, что женщина нуждается в его помощи, он подошёл и молча оторвал доски, освобождая вход.

А Хуана смотрела на него и плакала. Заметив это, старик удивился, хотел взять её за руку, но она поспешно спрятала руки за спину.

– Меня зовут Хулио Морель, – сказал тогда он. – А кто ты?

– Я бедная монахиня. Я долго странствовала и хочу поселиться здесь.

– Это плохая хижина, – хмуро заметил старик, опуская глаза.

– Зачем ты так говоришь! – с упрёком сказала Хуана. – Разве дом виноват, что полвека назад здесь наложила на себя руки бедная девочка, у которой отняли только что родившегося ребёнка!

Слова Хуаны, словно громом, поразили старика. Он отпрянул и схватился за грудь:

– Кто ты? Кто?! – твердил он, с волнением и страхом вглядываясь в старое некрасивое лицо женщины.

Хуана провела рукой по своему сморщившемуся за время скитаний высокому лбу, коснулась недавно появившейся на носу большой бородавки, и у неё не повернулся язык сказать правду. Справившись с волнением, она ответила:

– Я ворожея… Но ты не пугайся. Скажи людям, что я хочу служить добру и помогать им в горе и счастье…

Старик ушёл, а Хуана с трепетом переступила порог хижины, в которой пятьдесят лет назад она родилась.

В дальнем углу вдруг возникло видение: молоденькая крестьянка, совсем ещё девочка, корчится в петле в предсмертных муках. Хуана вскрикнула и бросилась туда… Но видение уже исчезло, и, подняв глаза к потолку, она увидела лишь кусок обрезанной верёвки, узел которой так и остался на деревянной дуге, где обычно подвешивалась колыбель…

– Моя бедная мать, – проговорила Хуана, опускаясь на затянутую паутиной скамью. – Почему твои родители были так глупы и так жестоки? Вместо того, чтобы позволить тебе выйти замуж за человека, который так тебя любил, они отняли меня, твою только что родившуюся дочь и отдали проезжим хуглярам… И всё потому, что испугались Дьявола. Ещё бы! На ручках и ножках ребёнка по шесть пальцев! – Хуана усмехнулась и посмотрела на свои руки. – Вот! Глядите! – она протянула ладони невидимым крестьянину и крестьянке. – Мои руки почти такие же, как ваши, только вот эти бугры со шрамами остались от лишних пальцев. Их отрубили в монастыре, куда привезли меня хугляры. Видно, тоже боялись Дьявола… а может, просто хотели мне добра. Да, наш монастырь – обиталище добра. Скорее всего, так сделали для моего же блага, а пальцы ног не тронули, – зачем, ведь ноги обычно скрыты от людских глаз… Что, вы не видите меня? Где вам! Господь Иисус давно призвал вас на Страшный Суд. Может, там вы и узнали, что мои пальцы – Божья отметина, и… раскаялись…

Хуана окинула взглядом старую хижину и горько вздохнула:

– Никто не решился здесь поселиться.

На столе лежал помутневший осколок зеркала. Хуана взяла его и вздрогнула, увидев своё безобразное отражение.

– Год назад я ещё не была такой, – нашла она в себе силы усмехнуться. – Но раз Господь Иисус захотел дать мне этот облик, значит, так надо. Зачем мне красота? Она и раньше-то не была мне нужна… никому не была нужна… А теперь я старуха. Мы с тобой оба старые, отец, ты на пятнадцать лет старше, только и всего. Ты спросил, кто я? Я твоя дочь… Но сейчас это звучит смешно… Ты всё ещё красив, и у тебя сильные руки и такая

белая борода! А я? Я кажусь даже старше тебя, потому что старость уродует, и уродует чаще всего женщин… Помнишь ли ты ту, другую Хуану, мою маму?.. Я за одно только благодарна моей бабушке: передавая меня в руки песенников, она назвала меня тем же именем – Хуана… А теперь я вернулась, теперь я всегда буду рядом с тобой, Хулио Морель, мой отец. Буду видеть из окошка твой дом. Какое счастье, что мы соседи! Буду оберегать твою старость, твою семью, всё, что ты любишь, а ты любишь и эту деревню, и этот замок, и всю эту землю, родную для тебя и для меня. Я теперь многое могу – со мной Господь Иисус!

Она сняла со стены маленькое распятие, отёрла его ладонями от пыли, повесила на прежнее место и, опустившись на колени, долго молилась со слезами благодарности на глазах.

Вечером того же дня Хуана отправилась в церковь. Крестьяне уже знали, что в «проклятом» доме поселилась ворожея, которая хочет делать людям добро. Тем не менее, к ней отнеслись настороженно, хотя и не враждебно. И только священник сказал ей:

– Мы рады принять тебя в нашу большую семью. У нас добрый сеньор, он позволит тебе остаться, я уже говорил с управляющим…

От этого дня прошло двадцать лет. Было и непонимание, и недоверие, и открытая враждебность, но всё же благодарности было больше. Когда любишь людей, это не остаётся незамеченным: Хуана чувствовала уважение и даже любовь окружающих.

Всё было бы хорошо, если бы… Если бы не тот большой грех, который совершила Хулия Дельгадо!.. Нет, нет! Виновата только она, Хуана. Это она должна была проследить за Хулией, удержать её… А она этого не сделала. И Дьявол избрал владения Ла Роса для своих кровавых забав, потому что Господь Иисус разгневался и отвернулся… Да полно! Разве может Вездесущий и Всепрощающий Господь гневаться? Но всё-таки сейчас Дьявол силён, он уже строит коварные козни и скоро будет торжествовать, хохоча и наслаждаясь победой!.. Тяжело попущение Божие за грехи людские!

А вот и слуга Дьявола!

Хуана вскочила. Ветер рванул одежду, ледяной холод проник ей в самую душу.

К замку Ла Роса не спеша направлялся одинокий всадник. Он был далеко внизу, его чёрная фигура казалась совсем маленькой и безобидной, почти игрушечной, но Хуана знала, что с появлением этого неожиданного гостя придёт Беда.

По сморщенному лицу колдуньи потекли слёзы. Она упала на колени и, протянув дрожащие руки к небу, громко взмолилась:

– Господь Иисус! Открой мне человека, который справится с Бедой! Я слаба, я не могу одолеть Дьявола. Укажи человека, который сможет! Господь Иисус!..

Она закрыла ладонями лицо и вдруг… увидела. Глаза её всё ещё были закрыты, но она уже видела!

Перед мысленным взором Хуаны возник молодой человек. Старуха стала жадно всматриваться в его пока неясный образ: высок, силён… Таких много. Что ещё? Одет по-крестьянски, но… сапоги! И на сапогах почему-то светятся золотом шпоры… Да он не крестьянин, а сеньор! Очень богатый сеньор!.. Лицо… Оно всё ближе и яснее. Гордо вскинутая голова, взгляд прямой и открытый… Вот оно! Глаза! Они черны и глубоки, и в них столько силы!

Хуана почувствовала, как её душа наполняется радостным светом и покоем. Она засмеялась. Видение исчезло, но Хуана запомнила молодого человека. Такого нельзя забыть. Но кто он? Ни в одной из деревень она не встречала этого юношу. Скорее всего, его пока здесь нет. Он придёт. Если она так ясно увидела его лицо, значит, он придёт совсем скоро! И она будет его ждать, чего бы ей это ни стоило!

Глава XII

Поджидая отца, с которым беседовала Безумная Хуана, Рафаэль Эрнесто пустил коня шагом. Он рассеянно смотрел по сторонам.

Ветер становился всё сильнее. Свинцовые тучи ползли и ползли откуда-то с гор.

Вдруг юноша ясно увидел маленькую, уже знакомую ему фигурку, мелькнувшую между валунами.

– Эй, кто здесь? – крикнул он. – Ну-ка, выходи!

В ответ, помедлив, показался деревенский мальчик, видимо, пастушок, смущённый и растерянный. Его голову украшала большая красная косынка, повязанная так, как это делают взрослые крестьяне-мужчины. Длинную рубаху не стягивал пояс, латаные штаны едва прикрывали щиколотки босых ног.

– Э, да у меня компания гораздо лучше, чем сейчас у моего отца, – сказал Рафаэль Эрнесто, подъехав ближе.

Он вдруг наклонился с седла, подхватил мальчика сильной рукой и усадил его впереди себя. Тот успел только вскрикнуть.

– Отпустите меня, сеньор! – взмолился пастушок.

– Зачем? Разве тебе плохо? Если я тебе не нравлюсь, то познакомься с моим Тесоро1717
  Тесоро (исп. Tesoro) – Красавчик.


[Закрыть]. Он отличный арабский скакун, очень умный конь. Да ты продрог! Ручонки совсем холодные – дай согрею, – он взял руки мальчика в свои большие ладони и начал на них дуть, поднеся к самым губам.

На загорелом лице паренька проступили яркие пятна румянца.

Рафаэль Эрнесто усмехнулся и внимательно посмотрел на мальчика. У того были огромные серые глаза, чистые и прозрачные, как горный родник.

– Что ты смущаешься, будто девушка? – произнёс он. – Скажи лучше, что делал здесь? И почему я тебя вижу уже не в первый раз? Зачем ты ходишь по горам, к тому же так часто?

– Я… искал… ищу свою козу, – запинаясь и не совсем уверенно ответил паренёк.

– Неправда, – строго сказал Рафаэль Эрнесто. – Это видно по твоему лицу. Да тут и травы-то нет никакой, зачем здесь быть козе? Что ей здесь делать? Да ещё через день? А? Отвечай.

Красные пятна покрыли лицо мальчика:

– Я… здесь… я ставил силки, да, да, силки на птиц!

– Ну, это похоже на правду, – решил смягчиться Ла Роса, которому стало жаль перепуганного мальчугана. – Но знай, – продолжал он назидательно, – ловить птиц нехорошо.

– Я их потом выпускаю, – тихо ответил пастушок.

– Тогда другое дело. Но зачем ты ходишь в горы так далеко?

– Я больше не буду, сеньор, – мальчик низко склонил голову, боясь посмотреть в лицо молодого графа.

Однако тот легонько взял его за подбородок и приподнял вконец смущённое лицо. Мальчик робко вскинул длинные ресницы и почти с мольбой посмотрел на Рафаэля Эрнесто. В его огромных глазах дрожали слёзы.

– Извини, я не знал, что так тебя напугаю, я не хотел… – смутился в свою очередь юноша. – Тебя как зовут?

– Ин… Ан… Андрес.

– Из какой ты деревни?

– Ла Роса.

– Тебя отвезти?

Мальчик решительно замотал головой и снова попросил:

– Отпустите меня, сеньор.

– Хорошо, иди своей дорогой, – согласился Рафаэль Эрнесто и снял робкого гостя с коня.

Услышав топот копыт, он обернулся и увидел приближающегося дона Эрнесто. Подъехав, тот резко осадил коня.

Граф был бледен, на искусанных губах проступила кровь.

– Что с тобой, отец? – чувствуя неладное, тихо спросил юноша.

– Не спрашивай. Это всё чепуха… глупые выдумки. Поедем назад, Рафаэль Эрнесто!

– Конечно.

Молодой граф рассеянно посмотрел вокруг и уже не увидел пастушка. «Спрятался», – подумал он и усмехнулся.

А пастушок, проводив взглядом удаляющихся всадников, что было сил побежал по тропинке вниз. Он бежал так, как будто за ним гнались, – спотыкаясь, ни на секунду не останавливаясь. И только на опушке рощицы, за которой уже начиналась деревня Ла Роса, почти упал в высокую траву возле кустов можжевельника. Рыдания сотрясали его плечи.

Внезапно мальчик сел и сдёрнул с головы косынку. Тотчас же по его узким плечам рассыпались длинные тёмные волосы. Деревенским пастушком оказалась хрупкая девушка.

Наплакавшись, она вдруг улыбнулась сквозь слёзы, потом рассмеялась и сказала вслух, обращаясь сама к себе:

– Как тебе повезло сегодня, Инес! Он говорил с тобой!.. Он держал твои руки в своих ладонях и согревал их… Он близко наклонялся к твоему лицу… Неужели это правда?!

Она всё ещё чувствовала дыхание у своего виска, прикосновения рук, слышала приятный голос, видела черты красивого лица. Как давно и безнадёжно она любила молодого графа!.. Нет, просто Рафаэля Эрнесто, хотя… в том-то и дело, что именно графа… Слёзы опять потекли по лицу Инес.

Почти каждое утро, завидев фигуры двух всадников, она переодевалась в старую одежду брата, наспех прятала волосы под косынкой и бежала в горы, чтобы хотя бы издали посмотреть на него, услышать его голос и смех.

Оказывается, Рафаэль Эрнесто уже замечал её раньше! Как хорошо, что он ни о чём не догадывается! Разве он вёл бы себя так запросто с нею, если бы знал, что она – девушка? А она едва не проговорилась, чуть не назвала своё настоящее имя! Слава Богу и Пресвятой Деве – вовремя пришло на ум другое – Андрес. Ну что ж, пускай он думает, что она – Андрес. Зачем ей называть себя и одеваться, как подобает девушке? Ведь он всё равно не полюбит её и даже не заинтересуется… Он – сеньор, а она? Кто она, чтобы ждать чего-то от самого дона Рафаэля Эрнесто, графа де Ла Роса?

Но, помимо воли, воображение настойчиво рисовало девушке одну и ту же мечту. Закрыв глаза и улыбаясь, она снова и снова представляла, что Рафаэль Эрнесто идёт по зелёному лугу и срывает цветы. Потом он подходит к ней, протягивает душистый букет и говорит: «Я люблю тебя, Инес. Будь моей женой…»

Внезапно раздавшиеся неподалёку голоса заставили Инес вздрогнуть и вскочить.

– Ну, ещё, ещё крепче! – услышала она голос Клементы. – Обними же меня так, чтобы стало жарко.

Потом последовал смех и снова её игривый голос:

– Ух ты! Медведь какой! Ну, не так же! Чуть кости не сломал!

– Сама просила, – ответил со смешком мужской голос.

– Ладно, Анхель, пора прощаться. Приходи лучше сегодня вечером ко мне домой. У меня не так холодно, как в лесу.

– А если узнает Мануэль? – озабоченно спросил её приятель.

– Мануэль! – пренебрежительно воскликнула Клемента. – С ним у меня давно всё кончено. Уж лучше бы ты опасался Рамиро. Этот приставала ходит за мной по пятам… Но с ним у меня ещё ничего не было, так что приходи, Анхель. Ночь проведём весело, обещаю!

– А я в этом не сомневаюсь, – лукаво пророкотал голос, и снова послышался смех Клементы.

Инес застыла на месте, не зная, какой тропинкой ей уйти, чтобы не встретить этих двоих.

Любовники тем временем простились. Тот, кого звали Анхель, по всей вероятности, пошёл вдоль опушки рощи в сторону деревни Ла Тарде1818
  Ла Тарде (исп. La Tarde) – Вечер.


[Закрыть], а Клемента, напевая, направилась прямо к кустам можжевельника, за которыми стояла, затаив дыхание, Инес.

Девушка бросилась к тропинке, ведущей в родную деревню.

– Э-э, клянусь всеми святыми, что это Инесита, – услышала она сзади насмешливый голос Клементы. – Откуда и куда держишь путь, милая?

Клемента была немного располневшей молодой женщиной. Её карие глаза всегда смотрели лукаво, припухшие губы приятно улыбались. При ходьбе она покачивала бёдрами и то и дело томным, неторопливым жестом поправляла тяжёлый узел волос на затылке.

О Клементе ходила дурная слава, да и какая иная может быть слава у распутницы? Многие женщины плевали ей вслед, её не раз трепали за волосы. Но, незамужнюю и одиноко живущую, Клементу ничто не могло испугать и остановить. Каждую ночь к её порогу подкрадывалась чья-нибудь тень, и Клемента со смехом встречала всякого и впускала в дом – будь он холост или женат.

– Не приставай, – буркнула Инес, искоса поглядывая на весело улыбающуюся Клементу.

Однако та не обратила никакого внимания на сердитый ответ и продолжала:

– Положим, «куда», я могу догадаться, а вот «откуда»? Это уже интересно. И зачем тебе понадобились штаны и рубашка Хесуса?

– Вот что, Клемента, иди своей дорогой! – вконец рассердилась Инес. – Не то… не то пойду в замок и скажу твоему брату, как ты себя ведёшь и с кем ходишь в рощу.

– Пабло давно всё знает, – скривила полные губы в пренебрежительной усмешке Клемента и добавила с вызовом: – Ну и что? Кто мне может помешать? С меня вот на сегодня довольно Анхеля, а некоторые, видно, хотят высоко взлететь, всё поближе к молодому сеньору. Ну, ну, ну! Не надо так злиться. Я уже давно подметила, как ты мальчонкой-то бегаешь в горы, как раз когда он с сеньором Эрнесто выезжает за ворота замка.

– Ты всё выдумала! – крикнула Инес, сжимая кулачки.

– Что же ты тогда покраснела? – язвительно заметила Клемента. – Фу-ты, ну-ты, как мы хотим дона Рафаэля Эрнесто. И что же он? Хотя… зачем я спрашиваю? И так понятно – разве мужчина обратит внимание на такую, как ты? Ни ростом не вышла, ни фигурой, глазу зацепиться не за что. Не то, что я. Захочу – моим будет твой Рафаэль. Что, попробовать? Ха-ха-ха! – рассмеялась она вслед убегающей в слезах девушке.

– Где ты шатаешься всё утро? – гневно встретила Инес тётка.

– Тётушка Лусия, ты же знаешь, что я хожу по утрам мыться к горному ручью, – опуская ресницы, пробормотала девушка.

– Это по такому-то холоду!

– Я хожу туда с ранней весны, – ещё тише ответила Инес. – В реке с подругами мне как-то совестно купаться, а возле ручья я всегда одна…

– Так я тебе и поверила! – костлявые руки Лусии вцепились в волосы Инес. – Говори, с кем гуляешь!

– Тётушка, я ни в чём не виновата! – закричала Инес. – Я ничего плохого не сделала.

– Сделала, сделала! – не унималась Лусия. – Твоя покойница-мать тоже была с виду тихоней, а прижила тебя неизвестно от кого. Увязалась за бродячими музыкантами, а потом вернулась с тобой на руках! Вот Господь её и прибрал. Да хоть бы родная сестра мне была, а то так, седьмая шкурка на киселе, а не родственница. Скажи спасибо могиле моего мужа – уговорил меня взять тебя на воспитание. Вот я и хочу тебя воспитать, чтобы перед людьми не было совестно, а ты, распутница, водишь меня за нос. Я не дура! Вижу, что глаза красные. Почему плакала? Твой сожитель не хочет на тебе жениться? Может, уже поздно? Ребёнка ждёшь? А? Отвечай, тварь такая!

Инес привыкла к выволочкам, брани и оскорблениям. Она слабо защищалась и, зажмурившись, терпела боль от побоев, ожидая, когда у тётки пройдёт припадок злости.

– Остановитесь, тётка Лусия! – услышала Инес чей-то голос и, почувствовав, что её отпустили, робко приоткрыла глаза.

Оказывается, ей на помощь пришёл молодой сосед Хосе Вивес. Оттолкнув Лусию, он стал между ними и сказал:

– Тётка Лусия, если будешь издеваться над Инес, я скажу Хулио Морелю, и крестьяне на сходке заберут от Вас бедную сироту, а Вам самой не поздоровится.

– Ох, напугал! Ну и пусть заберут. Кому она нужна? Разве что ты её возьмёшь? – зло рассмеялась Лусия.

– Моя мать взяла бы, – серьёзно ответил Хосе. – Уж у нас Инеситу никто не обидит. Мало Вам, что она троих Ваших сыновей обстирывает и обшивает, за скотиной исправно смотрит. Сами-то Вы не так проворны. Только и работы у Вас, что ругаться. Высохли уже от злости!

– Ах ты, негодный мальчишка! – Лусия схватила попавшуюся ей под руку лопату и хотела ударить Хосе, но тот увернулся, а потом изловчился и выхватил лопату у разошедшейся соседки. Тогда Лусия набросилась на него с кулаками.

Хосе, коренастый и крепкий, только посмеивался.

Выбежавшие из хижины мальчики обступили Инес и со страхом наблюдали за сценой во дворе.

– Думаешь, как ты родственник дона Эрнесто, так тебе всё позволено? – брызгала слюной Лусия. – Что-то Хулия Дельгадо не хочет признавать своего двоюродного брата.

– А вот и неправда, – улыбался Хосе. – Бабушка Хулия иногда навещает дедушку Хуана и всё время зовёт жить в замок.

– Что же он не идёт?

– А не хочет. Нам и здесь хорошо… Что-то Вы слабо стали биться, тётка Лусия. Мне только щекотно.

Запыхавшаяся Лусия, наконец, остановилась и, толкнув последний раз Хосе, направилась в хижину. Дети бросились от неё врассыпную.

– И до вас дойдёт черёд! – погрозила им мать. – А ты, дрянная девчонка, убирайся с моих глаз, я с тобой потом поговорю!

Хосе догнал Лусию и преградил ей дорогу.

– Если Вы ещё хоть раз ударите Инеситу, я пойду к Безумной Хуане, – сказал он тихо и зловеще, выразительно глядя в маленькие бегающие глаза Лусии. Сейчас в них был испуг. Упоминание о ворожее оказалось сильнее, чем Хосе предполагал.

– Да я что, – пыталась улыбнуться обидчица. – Господь с ней, с Инес то есть. Не хочу я на неё больше силы тратить… Ну, в общем… живёт и пусть живёт.

– Смотрите же, – Хосе был удовлетворён. – Я Вас предупредил.

– Конечно, конечно, сынок. Да я и не обижаю её зря. Она сама виновата. Чего ходит неизвестно где, – оправдывалась Лусия.

– И пускай себе ходит. Она же отработала с утра своё, – продолжал защищать Инес Хосе.

– А вдруг с кем-то спуталась? На кого пятно ляжет? На меня! Люди скажут: плохо воспитала.

– А Вы не лейте грязь на девушку, – повысил голос Вивес. – И Бог видит правду, и люди: никто не скажет об Инес плохого, а вот Вас, тётка Лусия, все осуждают. Погодите, придёт к Вам расплата.

– Клянусь, Хосе, я её больше и пальцем не трону! – вскричала Лусия. – Только не говори Безумной Хуане, я тебя умоляю! На кого я тогда своих сыновей оставлю?!

– А, так, значит, чувствуете свою вину? Знаете, что наша Хуана только очень плохих людей может наказать и лишить жизни! Ладно уж. Не пойду пока.