Текст книги "Легенда Арагона"

Глава VII

Алетее Долорес уже давно не терпелось познакомиться с маленькой мавританкой, которую привёз в замок отец. Но граф советовал детям пока не тревожить Мауру, дать ей немного привыкнуть к жизни на новом месте. Всё же Рафаэль Эрнесто иногда следил за мавританкой издалека, а потом рассказывал о ней сестре.

И вот однажды отец сказал:

– Вчера Мауру окрестили. Теперь она христианка, и вы можете с нею дружить. Младший брат Хорхе, кажется, учит её нашему языку… Маура сейчас во дворе вместе с другими детьми…

– Наконец-то! – не вытерпел Рафаэль Эрнесто. – Спасибо, отец. Ужасно хочется поговорить с настоящей мавританкой!

– Сынок, забывай это слово, – попросил дон Эрнесто. – Не нужно напоминать Мауре, что она мавританка, а тем более относиться к ней враждебно.

– У меня и в мыслях не было ничего плохого, – сконфузился младший Ла Роса.

– Отец, можно я подарю Мауре фарфоровую куклу? – радостно спросила Алетея Долорес.

– А тебе не жаль? – улыбнулся граф. Он знал, что маленькая статуэтка, которую купил у странствующего купца ещё его дед, была гордостью и любимой игрушкой дочери. Дон Эрнесто не раз наблюдал из окна, как дети собирались вокруг Алетеи Долорес, едва та выносила во двор своё фарфоровое чудо. Она позволяла любоваться куклой и даже трогать её, но в руки никому не давала, опасаясь за хрупкую, драгоценную вещицу.

– Немного жаль, – искренне ответила девочка. – Но Маура будет рада.

– Как ты добра! – растроганно проговорил граф.

Через несколько минут Рафаэль Эрнесто и Алетея Долорес уже были во дворе.

Около десятка детей разных возрастов затеяли весёлую игру. Они стали в круг, в центре которого рядом с высоким мальчиком оживлённо жестикулировала и громко кричала маленькая девочка в простом длинном платье. Она поочерёдно указывала на каждого из детей пальчиком и говорила что-то похожее на считалку, которой её учил старший товарищ.

– Это Карлос, брат Хорхе, я его знаю, – негромко сказал Рафаэль Эрнесто сестре.

– Сеньор и сеньорита! – зашептались дети, заметив их появление, и стали вразнобой здороваться и кланяться.

Маура умолкла и во все глаза смотрела на девочку с необычайно светлыми волосами, каких она в жизни своей ещё не видала.

Алетея Долорес тоже разглядывала смуглую незнакомку. Её поразило то, что мавританка оказалась необычайно похожей на её фарфоровую куклу: такие же чёрные вьющиеся волосы до плеч, такие же большие глаза, по форме напоминающие орех со странным названием «миндаль»; маленький носик и румяные губы…

– Тебя зовут Маура, я знаю, – сказала, наконец, Алетея Долорес. – Меня можешь называть просто «сеньорита». А вот мой брат, Рафаэль Эрнесто.

Маура кивнула и спросила:

– Твой – дочка сеньор?

– Нужно говорить: «Ты – дочь сеньора?» Да, я Алетея Долорес. А это тебе, – и графиня протянула вперёд руку.

На её ладони, будто на лужайке, сидела черноглазая фарфоровая девочка. Ножки она подобрала под себя и прикрыла их длинным голубым платьем так, что выглядывали только кончики красных башмачков. Девочка держала в руках букет белых роз и улыбалась румяным ртом; из-за её затылка выглядывал большой, тоже голубой, бант, придерживающий сзади вьющиеся пряди волос.

Дети притихли и с завистью смотрели на Мауру. Но та отступила на шаг и замотала головой:

– Нет! Нет! Мой бояться! Мой разбить!

– Маура, нехорошо отказываться от подарка, – негромко сказал Карлос, взял из рук Алетеи Долорес куклу и вложил её в несмелые ладони своей воспитанницы.

– Спасибо… – пролепетала Маура. – Мой поставить кукла на стол и всегда смотреть.

– Ну, это уж твоё дело, – засмеялась Алетея Долорес. – Только что же ты так плохо говоришь? Всё «мой» да «мой»?

– Лета, давай попросим отца, чтобы разрешил Мауре заниматься с нами у padre Алонсо, – предложил Рафаэль Эрнесто и, показав рукой на замок, зачем-то громче обычного спросил у девочки:

– Ты хочешь с нами учиться?

Но та решила, что её хотят поселить в замке и запротестовала:

– Нет! Мой жить мама Роса! – она даже протянула назад куклу, и у неё на глазах выступили слёзы.

– Сеньор, я потом объясню Мауре, – сказал Карлос. – Она Вас не поняла… Но вообще-то я учу её разговаривать по-нашему.

– Хорошо, – пожал плечами Рафаэль Эрнесто. – Только я думаю, что уроки грамоты у настоящего учителя тоже не помешают.

– Пойдём, поговорим с отцом, – потянула его за рукав Алетея Долорес.

___________________

Неся на вытянутых ладонях драгоценную ношу, Маура в сопровождении Карлоса уже подходила к двери своего жилища, когда перед нею вырос Педро Вальдес.

– Украла! – сказал он голосом, не предвещавшим ничего хорошего. – Это кукла сеньориты! Дай её сюда! – и он грубо выхватил у Мауры статуэтку.

– Сеньорита сама подарила! – вступился за девочку Карлос.

– Как же! Подарила! Так я тебе и поверю! Вот сейчас прикажу высечь обоих, тогда будете знать, как зариться на чужое! – и он крепко взял Карлоса свободной рукой за ухо.

Тот запустил руку к себе за пазуху, в мгновение ока вынул маленький кинжал, сверкнувший на солнце всеми цветами радуги, и замахнулся.

От неожиданности Вальдес отпрянул и выронил статуэтку, которая тотчас со звоном ударилась о камень и разбилась на несколько кусочков.

Карлос успел полоснуть обидчика по руке, прежде чем тот вырвал у него кинжал.

– Вальдес! – послышался окрик Пабло Лопеса. Конюх подбежал и с размаху ударил начальника стражи в лицо. Тот тяжело грохнулся на землю. Кинжал отлетел в сторону, Карлос поторопился его поднять и снова спрятать под рубахой.

– В следующий раз он будет торчать у тебя в горле, – с ненавистью пообещал мальчик и сплюнул.

Потом он подсел к рыдающей Мауре и, помогая собирать осколки, пытался её утешить:

– Ничего. Сходим к гончарам, они склеят… Ты только не плачь, а то и я сейчас заплачу.

– Ах ты, скотина! – скрежетал зубами Вальдес, с трудом поднимаясь.

Однако от нового удара снова гулко стукнулся об землю.

– Что здесь происходит? – услышали они голос графа. Следом за ним подошёл и Хорхе Валадас.

– Сеньор, они стащили куклу Вашей дочери, – ответил Вальдес, сидя на земле, и кивнул в сторону Карлоса и Мауры; его руки были заняты: одной он зажимал порез на другой. – Да ещё вот этот змеёныш набросился на меня с кинжалом, наверно, тоже ворованным, потому что уж больно красивый!

– Сеньор, Маура не могла украсть, – хмуро сказал Пабло, – да и этого парнишку я знаю: в семье Валадас нет воров.

– Конечно, Пабло. Ну-ка, приятель, встань! – приказал граф. – Э-э! Да ты пьян! – воскликнул он, увидев, что Вальдеса качнуло в сторону, а его мутные глаза с красными белками растерянно заморгали.

– Нет, сеньор! Что Вы! Как Вы могли подумать!

– Ты осмеливаешься мне врать! – вскипел граф, схватил начальника стражи за грудки, притянул к себе, но, почувствовав запах вина, с силой оттолкнул, так что тот едва удержался на ногах: – Хорхе! Позови воина-охранника винного погреба!

– Сейчас, сеньор! – ответил оруженосец и убежал.

Вскоре он вернулся.

Воин, которому Хорхе по дороге всё рассказал, выглядел удивлённым, но был спокоен.

– Почему в винный погреб имеют доступ посторонние? – спросил его граф.

– Это не так, сеньор, – возразил воин. – Я несу свою службу исправно. Незадолго до Вашего приезда, сеньор, мы наполнили две бочки молодым вином из последнего урожая винограда. С тех пор посторонних в погребе не было. Я спускаюсь туда утром и вечером, отпираю и проверяю: ни одна бутылка не тронута, все они покрыты паутиной.

– Но краны-то на бочках есть! – воскликнул граф.

– Конечно, сеньор.

– Ты давал кому-нибудь ключ?

– Нет, сеньор! Я храню его в ножнах своего меча и не снимаю меч, даже когда сплю. Да и сплю я чутко.

– И что же, ключ никогда не был ни в чьих руках?

– Только у начальника стражи, сеньор граф, и то один раз, – чувствуя, что Ла Роса ждёт от него более подробных объяснений, воин продолжал: – Нас было пять воинов и Вальдес. Когда мы спускались вниз, он шёл впереди и захотел сам открыть погреб. Я не мог ослушаться и передал ему ключ, но Вальдес мне его почти сразу вернул!

– Скажи, ты замечал, что ваш начальник бывает пьян?

– Да, сеньор. Мы все об этом знаем. Но он не раз говорил, что у него в комнате есть ещё много бутылок, которые Вы, сеньор, ему подарили.

Граф усмехнулся и посмотрел на Вальдеса, который трясся мелкой дрожью.

– Я жду, – коротко приказал Ла Роса.

– Сеньор, ради Бога, простите! – Вальдес бухнулся на колени. – Я сделал слепок… тогда… когда открывал… У меня теперь есть точно такой же ключ… Пощадите! Я искуплю свою вину!

– Сюда! – граф протянул ладонь, требуя ключ.

Вальдес уселся на землю, с усилием стащил сапог, запустил в него руку, вынул ключ и нехотя подал сеньору.

– Оружие!

Начальник стражи смотрел на графа снизу вверх, не понимая, чего от него на этот раз требуют.

– Я говорю – снимай меч!

– Зачем, сеньор?

Но Хорхе уже отстёгивал его ремень. Проверив, нет ли у провинившегося где-нибудь другого оружия, Валадас взял его за воротник камзола и поднял. Воротник затрещал, а Вальдес взвыл:

– Пощадите, сеньор! Этого не повторится!

– Ты не достоин называться начальником стражи, – брезгливо поморщившись, сказал Ла Роса. – Хорхе, я думаю, ты справишься с этой должностью.

– Сеньор! – ещё громче завыл Вальдес.

– А его – в подземелье, за решётку, – невозмутимо продолжал граф. – А то они заржавели, скучают по таким вот начальникам. Пусть посидит несколько дней и на всю жизнь вперёд протрезвеет.

Хорхе и воин взяли упирающегося Вальдеса под руки и потащили к подвальным помещениям.

Когда его крики смолкли, Пабло сказал:

– Храни Вас Бог, сеньор! Воины будут плясать от радости: он такой плохой человек!

– Да? Я этого не знал, – удивился граф. – Я думал, Вальдес пользуется уважением… Впредь буду осмотрительнее.

__________________

Время летело быстро.

Проходя мимо комнаты, в которой padre Алонсо обычно проводил занятия, граф де Ла Роса с улыбкой прислушивался к детским голосам. Алетея Долорес, Рафаэль Эрнесто, а вместе с ними и Маура, которая уже довольно неплохо говорила по-испански, хором повторяли за своим учителем:

– «Что такое буква? Страж истории…

Что такое воздух? Хранитель жизни.

Что такое жизнь? Для счастливых – радость…1010
  Отрывок из учебника испанской грамматики раннего средневековья.


[Закрыть]

Как-то раз дон Эрнесто гулял с сыном в саду. Мальчик заложил руки за спину и старался шагать шире, чтобы идти с отцом в ногу. Дон Эрнесто был в прекрасном расположении духа: его радовали успехи детей, нравился добрый, отзывчивый характер дочери, задиристость и проделки сына, хотя у того было не менее чуткое и благородное сердце.

– Отец, не знаешь ли ты случайно, где сейчас находятся Тисона и особенно Колада1111
  Название мечей Сида Кампеадора.


[Закрыть], добытая Сидом в бою у графа Раймунда Беренгария? – с некоторой важностью спросил Рафаэль Эрнесто.

– Случайно, знаю, – улыбнулся Ла Роса.

– Вот как! Где же?

– Одна из дочерей Родриго Диаса, как тебе известно, вышла замуж за будущего Короля Наварры. Её настоящее имя Кристина, хотя в поэме она зовётся Эльвирой. Другая же, по имени Мария и по прозвищу Соль1212
  Соль (исп. Sol) – Солнце.


[Закрыть], стала супругой Короля Арагона. Так вот, оба меча через посредство Марии Родригес перешли в собственность Арагонских королей и в настоящее время находятся в замке сеньора Бернандо де Арагон. Я видел их. Тисона не выделяется ничем примечательным, разве что размерами. Колада мне понравилась больше, и я хорошо запомнил, как она выглядит. У этого меча перекладина и набалдашник железные, посеребрённые, с узором в шашечку; рукоять деревянная, и на ней белая кожаная обмотка; сам клинок с желобами по обе стороны и отмечен на одной стороне четырьмя концентрическими кругами, это когда один круг находится внутри другого, а внутри него самого ещё один круг и так далее.

– Как ты хорошо рассказываешь, отец, – похвалил Рафаэль Эрнесто. – Слушаешь тебя и будто видишь предметы своими глазами… Скажи, а Колада такая же большая, как твой меч?

– Пожалуй, да, – подумав, ответил граф.

– В таком случае… ах, отец, ради Бога, не откажи!

– Говори, наконец, Рафаэль Эрнесто, я не понимаю.

Мальчик на миг зажмурился и надул щёки:

– Уф-ф, ну ладно, скажу… Отец, я никогда не просил для себя подарков. Если бы не бабушка Хулия, то я и о своём дне рождения, наверно, не вспоминал. Но скоро 17 июля… Ты ведь знаешь, я в этот день родился. Мне исполнится уже 7 лет! Не находишь ли ты, что пора подумать о моих военных занятиях? Время идёт, – и он философски поднял палец вверх, как это иногда делал padre Алонсо. – Так вот… Я подошёл к самой главной своей просьбе, – и вдруг вся напыщенность с него слетела, и Рафаэль Эрнесто с мольбой в голосе попросил: – Отец, подари мне свой меч… пожалуйста!

Дон Эрнесто с минуту смотрел на сына, окидывая его испытывающим взглядом с головы до ног, словно оценивая, на что тот способен. Потом окликнул одного из слуг и сказал ему:

– Друг мой, позови Хорхе Валадаса. Он нужен мне немедленно.

Затем что-то очень тихо добавил слуге на ухо, сделав неопределённый жест рукой.

Не отвечая сыну и продолжая думать о чём-то своём, дон Эрнесто дождался прихода нового начальника стражи и, указав ему на затаившего дыхание мальчика, проговорил:

– Хорхе, вот этого рыцаря нужно обучить всем правилам воинского искусства, включая верховую езду и умение владеть известными тебе видами оружия, особенно мечом… Вот, кстати, и меч, – добавил он, увидев приближающегося слугу, которого посылал за своим повидавшим множество битв, испытанным стальным другом.

Взяв меч у слуги, граф протянул его сыну со словами:

– Мы не станем ждать дня твоего рождения. Правда, у этого меча нет собственного имени, как у Тисоны и Колады, но он тоже достоин уважения. Берите же, дон Рафаэль Эрнесто. Это благородное оружие теперь принадлежит Вам.

Побледневший Рафаэль Эрнесто принял меч обеими руками и, пробормотав слова благодарности, мужественно понёс его по аллее сада, направляясь к Главной башне.

– Сеньор, пожалейте сына, меч очень тяжёл, – негромко сказал Хорхе, с удивлением наблюдавший сцену торжественной передачи боевого оружия.

– Ты ошибаешься, если думаешь, что мой сын слаб, – усмехнулся в ответ граф. – Когда ослабеют мускулы, его поддержит сила духа. Завтра ты дашь ему лёгкое оружие и начнёшь серьёзные занятия. Я не пошутил, Хорхе… Сейчас Рафаэль Эрнесто сам донесёт этот меч до своей комнаты, но по-настоящему владеть им он сможет только лет через семь…

Граф де Ла Роса ошибся на целых два года: уже в двенадцать лет не по годам возмужавший Рафаэль Эрнесто, сидя на коне, ловко размахивал тяжёлым мечом, тесня предполагаемого противника…

Глава VIII

Большую часть времени Рафаэль Эрнесто проводил среди защитников крепости, постигая воинское искусство. Молва о его необыкновенной силе и ловкости разлетелась далеко за пределы замка. В свои неполные пятнадцать лет юный граф де Ла Роса был силён и гибок, как молодой лев.

Дон Эрнесто гордился сыном. Хорхе с восхищением рассказывал ему, как настойчив и неутомим Рафаэль Эрнесто. Никто из воинов не мог выдержать столько часов нелёгких занятий, тогда как этот юноша, бледный от усталости, обливаясь потом, вновь и вновь садился на коня и брал в руки оружие.

– Он хочет быть таким, каким представляет себе Сида Кампеадора, – задумчиво улыбался граф. И это было правдой.

Даже витражи окон в комнате Рафаэля Эрнесто были выполнены по его просьбе на сюжет поэмы о Сиде.

Приглашённому из Уэски художнику пришлось несколько дней знакомиться с поэмой, чтобы угодить придирчивым требованиям молодого сеньора, и мастер с облегчением вздохнул, когда перешёл, наконец, к выполнению витражей для его сестры, приветливой, набожной красавицы, которую ничего, кроме деяний Иисуса и Девы Марии, не интересовало.

Витражи украшали и многие другие окна. Благодаря им, весь замок сказочно преобразился. Он уже не выглядел хмурой громадиной, он посветлел и вознёс свои стены к солнцу и яркому небу, переливаясь издалека всеми цветами радуги.

Через витражи свет проникал в помещения, играл на колоннах, сводах и полу красочными бликами, придавая замку нарядный, праздничный вид.

Почти все молодые служанки и мастерицы были влюблены в Рафаэля Эрнесто. Высокий, стройный, по-юношески тонкий в талии, он был, тем не менее, крепок и широкоплеч. Длинные чёрные кудри падали на плечи и спину, смуглое лицо всегда было весело, белозубая улыбка то и дело освещала его, а синие глаза поблёскивали озорными искрами из-под сплошной линии бровей, сросшихся над переносьем.

Но над своими обожательницами, и робкими, и смелыми, Рафаэль Эрнесто только подшучивал.

Озорство стало чертой характера юного графа. Обитатели замка уважали и почитали дона Эрнесто, замирали в восхищении, когда видели донью Алетею Долорес, но больше всех они всё же любили Рафаэля Эрнесто.

Его шутки и проделки пересказывались по нескольку раз.

Говорили, что однажды Рафаэль Эрнесто появился перед воинами с подушками под камзолом, изображая толстяка; вставил себе под брови круглые пластины, на которых были мастерски нарисованы глаза, налитые кровью; и сонным, но зловещим голосом прогнусавил:

– Так, значит, вы рады, что я больше не начальник стражи? Ну, ничего… Придёт мой день, я ещё повеселюсь! Спущу шкуру с каждого второго, а с мерзавца Хорхе – первого!..

Воины покатывались со смеху, безошибочно узнавая Бычьего Глаза, но, завидев Вальдеса, шептали:

– Сеньор! Он сзади!..

Рафаэль Эрнесто быстро снимал с глаз пластины, а потом, как ни в чём не бывало, вытаскивал из-под камзола подушки и, бросая их на скамью, говорил:

– Что это бабушка Хулия не распорядилась положить на все скамьи подушки? Как вообще можно сидеть на таком твёрдом? Был бы зад толще, тогда другое дело… – при этих словах он косился в сторону взбешённого Вальдеса, а воины снова прыскали от смеха и разбегались в разные стороны.

Иногда Хорхе Валадас вынужден был устраивать нечто подобное рыцарским турнирам. Вынужден, потому что настоящие турниры граф де Ла Роса не любил и никогда не приглашал в свой замок рыцарей из округи. Но Рафаэль Эрнесто приставал к Хорхе с просьбой устроить турнир и часами ходил за ним, пока начальник стражи не говорил, сердитый до красноты:

– Вам, сеньор, только бы забавы! А что скажет Ваш отец? В замке нет ни одного рыцаря, кроме Вас. Есть только воины. И сеньор граф будет недоволен…

– Да брось, Хорхе, – перебивал его Рафаэль Эрнесто. – Ты прекрасно знаешь, что отец мерит людей совсем не теми мерками, какие ты хочешь ему приписать. Ну да, да, он не любит турниры, я знаю, но ведь мы не скажем ему? А воинские тренировки могут быть самыми разными… И потом… Ну, подумай, Хорхе, – с этими словами юноша брал своего наставника за плечи и, заглядывая ему в лицо, вкрадчиво говорил: – А вдруг мне когда-нибудь придётся участвовать в настоящем рыцарском турнире? Ты ведь не исключаешь такую возможность? Ведь нет? Ну, тогда ты не должен допустить, чтобы моё имя покрылось позором. Это твой прямой долг.

– Хитрее Вас, сеньор, разве что бес, – ещё хмурился, но уже не сердился Хорхе.

– Спасибо за похвалу, мой начальник, – опускал озорные глаза Рафаэль Эрнесто.

И вот с восходом солнца на заднем дворе замка начинался турнир. От настоящего он отличался тем, что здесь не трубили в рог, не звучали девизы и не развевались флаги с гербами знатных фамилий. Во всём остальном правила рыцарских поединков соблюдались строго.

Воины были в тяжёлых доспехах со стальным наплечьем, поверх рубашки полагалось надеть тройную кольчугу, а на высокие кожаные сапоги прикрепить шпоры. На поясе у каждого висел тяжёлый меч, рука сжимала древко копья, стальные щиты холодно поблёскивали.

По знаку судьи, которым обычно был начальник стражи, два противника опускали забрала шлемов, пришпоривали коней и на всём скаку тупым концом копья старались выбить друг друга из седла.

Нельзя сказать, чтобы на первых турнирах Рафаэль Эрнесто сражался лучше других. Но он никогда не страдал от неудач, умея пошутить и над самим собой.

Воины встречали его появление на арене радостными улыбками, зная, что с молодым сеньором им скучно не будет. И Рафаэль Эрнесто не заставлял себя ждать.

Поднимаясь после падения, он сокрушённо вздыхал:

– Говорила мне бабушка Хулия: «Рафаэлито, кушай кашу с молоком, а то не станешь рыцарем». Как она была права! Ей-богу, теперь всегда буду слушаться бабушку Хулию!

Упав во второй раз, он протягивал к небу руки и восклицал:

– О Господи! Зачем ты дал мне такие светлые глаза? Они растворяются в синеве и не видят даже тупого копья, как же я разгляжу острое?! Позволь мне, Господи, перекрасить мои глаза чернилами Кристиана!

Свои шутки Рафаэль Эрнесто никогда не повторял, всякий раз придумывая на радость зрителям новые восклицания, которые неизменно встречали с бурным восторгом и хохотом. Он не боялся прослыть шутом, потому что знал об истинном отношении к нему людей. Рафаэль Эрнесто, как и его отец, искренне любил их, и люди платили ему такой же горячей любовью.

После очередного турнира то здесь, то там можно было услышать, как кто-нибудь из воинов рассказывал приятелям-мастеровым:

– Сеньор Рафаэль Эрнесто упал с коня, да так, что как-то через голову перевернулся, нарочно, что ли, я не понял, а потом давай кувыркаться ещё и ещё. Встал, огляделся и говорит, глядя на Диего, который его сбил: «Что происходит? Зачем здесь этот конный рыцарь? У нас же состязание по кувыркам!» А потом – хитрый какой! – поднимает с земли своё копьё, вскакивает в седло и кричит Диего: «Давай заново!» И так уже ловко сбрасывает Диего, а когда тот отряхивается от пыли, кричит ему: «Эй, приятель, а ведь я кувыркаюсь лучше!» Что за человек наш молодой сеньор! Ей-богу, жизнь за него отдать не жалко…

Пришло время, и уже никто не мог выбить Рафаэля Эрнесто из седла. Ему даже наскучили турниры, и его ратные забавы заключались теперь в скачках, метании копья в деревянные диски, служившие мишенью, и тренировках с неизменной Коладой, – так Рафаэль Эрнесто называл меч, подаренный ему отцом. А предметом его шуток стали влюблённые в него девушки.

Как-то раз молодой граф появился во дворе замка, где в это время сновали занятые уборкой служанки. Понаблюдав за ними, он подошёл к группе воинов, стоявших у ворот, подмигнул им, потом лёг на большое бревно у стены, как на собственную постель, закинул ногу на ногу и начал спектакль.

Вокруг умолкли, девушки замедлили беготню. Делая вид, что заняты работой, они с замиранием сердца навострили ушки.

– Ах, это ты, Мария! – воскликнул Рафаэль Эрнесто, беря невидимую собеседницу за руку. – Ты говоришь, что безумно любишь меня? Ах, боже мой! Взять тебя в жёны? Гм… Но Мария! Ты всякий раз к обеду кладёшь мне в тарелку с похлёбкой так много зелени, что если я женюсь на тебе, то, боюсь – позеленею…

Ага! А это, кажется, Лусия? И ты тоже влюблена в меня по уши? Как не хочется огорчать тебя, дорогая, но, видишь ли, в чём дело: я хочу иметь не меньше десяти детей. Да, да!.. Что же ты так побледнела? Куда ты, Лусия?.. Гляди-ка, сама убежала… Ну, кто там следующий?

О, Росита! Мой благоуханный и пышный цветок!.. Пожалуй, слишком пышный… Милая Росита, ты тяжелее моей Колады, я просто не в силах буду тебя поднять, чтобы уложить на брачное ложе, обрати свои томные взоры на других, более достойных юношей…

А чья там тень промелькнула? Бог мой! Это была Маура! Красавица Маура! Она пробежала мимо и даже не задержалась возле меня! – и вдруг Рафаэль Эрнесто вскочил со своей «постели», в страхе поймал им же самим подброшенный вверх меч и закатил глаза: – Карлос бросил мне вызов! Как я осмелился произнести имя его невесты! Но ведь все знают, что Маура предана только ему…

Ах, зачем я вспомнил о той, которая совсем меня не любит! Теперь я должен идти на поединок. Колада! Моя Колада! Где ты? – нащупав у себя на поясе один лишь клинок, Рафаэль Эрнесто подбежал к одному из воинов и выхватил меч. Вдруг перед ним появился улыбающийся Карлос. Молодой воин вступил в игру, и начался поединок, в котором ни одна из сторон никак не могла одержать верх. Наконец, Рафаэлю Эрнесто это надоело, и он разочарованно сказал:

– Как хочешь, приятель, а я не могу драться, когда ты улыбаешься. Забирай свою невесту, вон как испуганно смотрит, будто я и впрямь тебе враг. Дайте ей волю – глаза мне выцарапает.

Маура, действительно, с тревогой наблюдавшая за шутливым поединком, покраснела и, спрятав красивое лицо под кружевной шалью, убежала.