Текст книги "Легенда Арагона"

Когда за вконец расстроенной Лусией закрылась дверь, Хосе с облегчением вздохнул и весело подмигнул Инес:

– Думаю, она теперь тебя не тронет.

– Как глупо бояться бабушку Хуану, – улыбнулась в ответ Инес. – Она такая добрая.

– Я знаю. Просто у тётки Лусии совесть не чиста. Злая она у тебя. А что, может, и правда перейдёшь к нам? Мама обрадуется. Будет у меня сестра, а то я один у своих стариков.

– Спасибо тебе, Хосе. Я бы рада, но не могу оставить Хесуса, Луиса и Хайме. Им без меня придётся туго.

– Да, это так, – вздохнул Хосе. – Ну, ладно, сестричка, если что-нибудь будет нужно, не стесняйся к нам обращаться – всегда поможем.

– Спасибо, – ещё раз поблагодарила Инес. – Значит, тебя можно считать братом?

– Ну, конечно! Я тебе уже полчаса об этом твержу.

– Тогда я тебя поцелую.

Молодые люди со смехом обнялись.

– Я пойду, сестрёнка, – сказал Хосе, – а то сейчас выскочит твоя тётка, оттаскает нас с тобой за волосы, а потом скажет всем, что мы любовники.

Проводив Хосе до калитки, Инес позвала мальчиков завтракать.

Войдя в дом, она ожидала услышать обычную брань, но тётка молчала, словно воды в рот набрала, и даже старалась на неё не смотреть.

«Дева Мария увидела мои слёзы, – подумала Инес. – Она послала мне доброго защитника. Ах, если бы случилось невозможное, и дон Рафаэль Эрнесто обратил на меня хоть какое-то внимание, но… не совсем так, как сегодня, а по-другому… Пресвятая Дева Мария, я всегда буду молить тебя об этом».

Она на миг закрыла глаза и представила, как молодой граф, стройный и красивый, подъезжает к воротам своего замка. На сторожевой башне выложен яркой мозаикой герб Ла Роса: мощный зелёный дуб – в верхнем углу, поднявшийся на дыбы оседланный конь – в нижнем, а посередине, на идущей наискось зелёной полосе – большая красная роза… Этот герб она не раз видела наяву и во сне, он служил ей символом трепетно любимого образа чернокудрого и синеглазого юноши…

Глава XIII

По пустынной дороге вдоль реки шёл высокий молодой крестьянин. Его походка была медленной и усталой. Иногда он останавливался и пристально разглядывал лежащие вокруг хозяйства, а потом в раздумье смотрел на замок, вознёсший свои могучие стены к серым облакам, низко нависшим над ними и над горными отрогами позади замка.

– Никак, ищешь кого? – раздался позади крестьянина приветливый голос. Он обернулся и увидел крепкого мужчину, на вид лет сорока, в белой рубашке со стоячим воротником и тёмных штанах, заправленных в сапоги.

– Пабло Лопес, – всё так же приветливо улыбаясь, представился мужчина. – Говорю, ищешь кого-то? – повторил он свой вопрос.

В ответ крестьянин тоже улыбнулся и сказал:

– Ищу. Жильё, – и протянул руку. – Герардо Рамирес.

Пабло окинул любопытным взглядом незнакомца.

На Герардо была довольно узкая рубаха из грубого серого полотна, под нею ясно вырисовывались бугры упругих мышц. Чёрная жилетка была коротка и потрёпана. Полосатые брюки в обтяжку опускались чуть ниже колен, на ногах – тяжёлые деревянные башмаки. Повязанный вокруг головы чёрный платок довершал явно с чужого плеча наряд молодого крестьянина.

– Я был в поземельной зависимости у сеньора, но… так случилось… решил уйти. Благо, моя личная свобода сохранилась и есть об этом документ. Теперь я ищу место, где можно было бы построить себе дом.

– Ну, так оставайся у нас! – воскликнул Пабло, которому понравилось открытое лицо юноши, заросшее сейчас молодой чёрной бородой, и с гордостью добавил: – Видишь, как мы хорошо живём.

– Да-а, – протянул Герардо. – Я ещё нигде не встречал таких богатых крестьянских хозяйств. Вон там, за рекой, – он неопределённо махнул рукой, – совсем, как было у нас: кривые лачуги, худой скот и замученные люди, а здесь прямо… прямо, как в сказке!

– Ещё бы! Такие добрые сеньоры, как наш дон Эрнесто, редко встречаются, – польщённый похвалой, сказал Пабло и, видя, что крестьянин недоверчиво улыбается, решительно взял его за руку и потащил за собой: – Идём! Сам увидишь, какой это человек! Конечно, он позволит тебе остаться у нас.

Герардо засмеялся и покорно направился с новым приятелем к замку.

– А что, Пабло, у вас все крестьяне так одеваются, как ты? – спросил он через минуту.

– Да я не крестьянин, – пожал могучим плечом Лопес. – Я главный конюх в замке. Так-то, друг!

– Что же ты здесь делаешь? – удивился Герардо.

– У меня есть к кому зайти в деревне… Ну, что ты так хитро смотришь? Совсем не то подумал. Я навещал мою сестру.

– Ты не так сказал, вот я не так и посмотрел, – с тёплой улыбкой заметил Рамирес. Ему тоже нравился здоровяк конюх, нравилось всё вокруг, на чём бы он ни остановил свой взгляд.

От деревни дорога шла круто вверх. Было пасмурно, хотя время только-только приближалось к полудню.

Холод, наступивший неожиданно в самой середине июля, держался уже неделю и, видимо, пока не собирался отступать.

«Только бы не было дождя», – подумал Герардо, с тревогой глядя на просторные зреющие поля.

Он поднял лицо к медленно плывущим тяжёлым тучам и вдруг увидел на большом камне высоко над дорогой маленькую чёрную фигурку женщины, одежду которой безжалостно трепал ветер.

Женщина истово осеняла себя широким крестом и без устали отвешивала глубокие поклоны.

Но кому?

Герардо оглянулся по сторонам и никого не увидел. Неужели эта женщина так приветствует их с Пабло Лопесом?

Конюх тоже заметил её и, перекрестившись, испуганным шёпотом сказал:

– Что случилось с Безумной Хуаной? То всё стояла на камне без движения… Почитай, дней пять стояла… А то вдруг кланяться начала…

– Эта женщина безумна? – спросил Герардо, мало что поняв из слов Пабло.

– Да как тебе сказать? Вообще-то нет, хотя она, конечно, странная. Это наша ворожея. Мы её зовём Безумная Хуана.

– Санта-Мария! Настоящая ворожея? – переспросил Герардо.

– Настоящая, а то как же! – по-прежнему, с опаской, продолжал Пабло, поглядывая на чёрную фигурку вдалеке. – Я всего один раз к ней обратился за помощью, да и то такого страху натерпелся! Зато крестницу мою, Мауриту, она в один миг вылечила… Девчушка, видишь ли, заикалась. Так она сразу вылечила. Вот как! – Пабло перевёл дыхание и закончил: – Она никому зла не делает, только один раз на троих мерзавцев послала смерть… Да, да!

– Что же ты боишься эту женщину, если она никому не делает зла? – глядя, как Пабло вытирает со лба крупные капли пота, с улыбкой спросил Герардо. – Может, приятель, ты грешен?

– Упаси Господь! – воскликнул конюх. – Ну… это я так думаю, а на её взгляд, может, совсем иначе. Кто знает, что у Безумной Хуаны на уме?.. Послушай, Герардо, я вот смотрю на неё, и мне так кажется, что это нам она кланяется. Больше некому.

– Я тоже так думаю, – кивнул Герардо.

– А кому она рада-то?

– Думаю, тебе. Ведь ты – главный конюх! – засмеялся юноша.

– Брось, приятель, – криво усмехнулся Пабло. – Постой! А что если – тебе?..

Поймав на себе его пристальный взгляд, Герардо не выдержал и расхохотался.

– Ну, если эта женщина так встречает каждого нового человека, появившегося в округе, то её гостеприимству следовало бы поучиться любому!

– Э, нет! Далеко не каждого! – возразил Пабло. – Она даже дону Эрнесто такие поклоны не отвешивала…

– Ну, что во мне особенного? – всё ещё смеясь, продолжал Герардо. – Разве я кабальеро в дорогих доспехах и на арабском скакуне? Или, к примеру, какой-нибудь епископ? Так нет же, брат, монахом быть не хочу. Я крестьянин, и отец мой был крестьянин… А этой женщине я тоже поклонюсь, – он остановился и, повернувшись к смотревшей на них Хуане, склонился в глубоком, почтительном поклоне.

Когда он выпрямился, Пабло поразился перемене, произошедшей на лице молодого человека. Он был угрюм и подавлен, в бездонных чёрных глазах затаилось страдание.

– Что с тобой, дружище? – испуганно спросил Пабло.

– Я сейчас подумал о моей матери. Уже три месяца, как она умерла… А я не смог даже похоронить её, за меня это сделали другие… Санта-Мария! Если бы ты знал, Пабло, как я ненавижу одного человека! Да он и не человек вовсе, а Дьявол. Это сеньор, от которого мне пришлось уйти как раз в ту ночь, когда скончалась моя бедная матушка.

– Но ведь ты ничего плохого не сделал? – скорее сказал, чем спросил Лопес.

– Ничего плохого, – подтвердил Герардо. – Так же, как и другие наши крестьяне, которых он Бог весть за что приказывает бросать в сырое подземелье своего замка.

– Да, – вздохнул Пабло, – такие истории мне знакомы – по нашим соседям. Там сеньоры дерут с крестьян три шкуры. И за всё им плати: мелешь зерно на хозяйской мельнице – плати, давишь виноград на прессах в замке – тоже плати, а своё иметь – об этом не может быть и речи. Да что там говорить. Даже за пыль платят, которая вьётся за крестьянской повозкой!

Герардо согласно кивнул и заметил:

– Так и мы жили у прежнего сеньора.

– У прежнего? – переспросил Пабло.

– Да. А потом люди на тайной сходке решили пожаловаться герцогу Теруэля, и он пошёл на уступки, прислал другого сеньора. Это было года три назад…

– Ну и что? Такая же история повторилась?

– Да нет, – возразил Герардо. – Этот совсем другой: ни охоты, ни кутежей, ни поборов. Мы поначалу с облегчением вздохнули – и лес начал давать управляющий, и постройки починили, и новым скотом обзавелись, и даже мясо появилось на столах…

– Чего же вам надо было? – удивился Пабло.

– Всё было бы хорошо, вот только… да ты не поверишь… В общем, наш сеньор запретил всякое веселье. Свадьбы стали похожи на похороны: ни музыки, ни танцев, ни смеха. Крестины тоже вроде отпевания. Бывало, рассмеётся какая-нибудь девушка, а на беду сеньор это услышит – и тотчас её в подземелье на месяц. И так со всяким. Ни стариков не жалел, ни детей. Увидит улыбку на губах – в подземелье на четыре недели. Месяц, конечно, не год. Посидишь, да и выпустят, зато натерпишься там: сырость, крысы, плесень… Я был там, знаю…

– Он у вас что, сумасшедший? – спросил Пабло, слушавший рассказ Герардо с округлившимися глазами.

– Может, и сумасшедший, – пожал широкими плечами тот. – Он и сам ходил мрачный, как туча. Вроде и не старый ещё, а совсем седой, такой белый, что его прозвали Бланко1919
  Бланко (исп. Blanco) – Белый.


[Закрыть], а глаза чёрные и какие-то неживые – смотрят на тебя, как на пустое место, вроде ты и не человек вовсе, а какой-нибудь предмет, нужный или не очень нужный в хозяйстве. Он убил у нас веселье, понимаешь, Пабло? Улыбаться либо вовсе перестали, либо прятали скупую радость за дверями да занавешенными окнами. Разве это жизнь, Санта-Мария! Настоящая пытка!.. А я так и вовсе с ним повздорил… Спасибо, один человек выручил, не то сидеть бы мне в подземелье – не месяц и не два. Глядишь, так бы и сгноил меня заживо, будь он проклят!

– Чего только не бывает на свете, – сокрушённо покачал головой конюх. Потом он повернулся к собеседнику всем своим большим телом и торжественно сказал:

– Ну, Герардо Рамирес, начинай новую жизнь. У сеньора Ла Роса тебя никто не обидит. Мы живём, как одна дружная семья, а наш отец – дон Эрнесто Фернандес, граф де Ла Роса.

– Ла Роса… – как эхо, повторил Герардо и окинул взглядом Главную башню с весёлой радугой витражей. – Вот этот замок и есть Ла Роса?

Он вдруг почувствовал непонятное волнение и даже удержал Пабло, собиравшегося постучать в ворота. Тот удивлённо оглянулся на Герардо и со словами: «Не робей, приятель!» – увлёк его за собой.

________________

Во дворе замка царило привычное оживление. Каждый был занят своим делом. Из открытых дверей мастерских слышались стуки, звон, какие-то похлопывания и треск, доносились запахи чего-то горелого, но приятного.

Рафаэль Эрнесто с гиканьем совершал, должно быть, сотый круг по двору на своём великолепном коне. Тесоро грациозно перебирал тонкими ногами, понимая каждое движение хозяина. Вот он перешёл с рыси в галоп, вот затанцевал, поворачиваясь вокруг себя, а потом вдруг остановился и бережно опустился на колено.

Несколько воинов с восхищением наблюдали за умелым наездником.

В старой беседке у самого выхода из Главной башни о чём-то беседовали Алетея Долорес и Маура. Иногда горничная, вскочив, жестикулировала, – по-видимому, рассказывала что-то смешное, потому что сеньорита тотчас заливалась звонким смехом.

Дон Эрнесто и Хорхе сидели на большом бревне у стены и негромко обсуждали интересующие их события.

– Ты говоришь, дон Эстебан вёл себя довольно странно? – переспросил Ла Роса. – Расскажи всё до мелочей.

– Вчера, когда я с отрядом сопровождал его в деревню, сеньор Хименес не обмолвился со мной ни словом. У меня было такое чувство, что я со своими воинами только мешаю ему…

– Что он делал, Хорхе? – нетерпеливо перебил граф.

– Ничего особенного, сеньор, просто смотрел, но… – Хорхе замялся. – Как бы это лучше объяснить?.. Он не то чтобы просто смотрел, а прямо впивался глазами, как коршун, во всех молодых крестьян…

– Девушек?

– Нет, сеньор. На девушек и женщин дон Эстебан вообще не обращал никакого внимания… Он вглядывался в лица юношей. Было похоже, что он кого-то ищет. Мои воины потом тоже так сказали… Это всё, сеньор.

– Всё? – дон Эрнесто был крайне озадачен. – Что же это такое, Хорхе?

– Не знаю, сеньор.

– И я не знаю… Ты помнишь, как появился у нас этот странный человек? Приехал совершенно один, правда, потом явился его слуга, задержавшийся в деревенской кузнице, но… единственный слуга и больше никого! Ни единого воина, а ведь он назвался графом, и я думаю, сказал правду – это видно не только по одежде, но и по его манерам. Однако в наше время богатые люди ездят только в сопровождении своего войска или хотя бы его части.

– Ещё более странно сеньор Хименес-и-Доминго объяснил своё появление в наших краях, – поддержал дона Эрнесто Хорхе. – Мол, его имение расположено на юге, а жару он переносит очень тяжело, и поэтому хочет переселиться куда-нибудь севернее. Но разве граф станет лично искать место для своего будущего замка?

– Конечно, нет, ты прав. В таком случае посылают толкового управляющего или ещё какого-нибудь доверенного человека и опять-таки не одного, а с войском, а потом спрашивают разрешения у Короля.

– Я вот думаю, сеньор, есть ли у него вообще дом? – высказал предположение начальник стражи. – Может быть, дон Эстебан вконец разорился, и ему стыдно в этом признаться?

– Я тоже так подумал. Только этим и можно объяснить отсутствие войска и слуг. Но почему он так странно себя ведёт? – дон Эрнесто в задумчивости потёр ладонью подбородок. – А знаешь, Хорхе, я ведь тоже заметил, что он здесь, в замке, разглядывает юношей.

– Да, да! – подтвердил Валадас. – Карлос говорит то же самое.

– Кстати, Карлос осторожен? Дон Эстебан не догадался, что за ним наблюдают?

– Нет, сеньор, всё в порядке. Ведь это делает не только мой брат. Я попросил ещё нескольких воинов и слуг. Они незаметно в разных местах сменяют друг друга.

– Я полагаюсь на тебя и твоих людей… Однако наш гость нынче долго почивает.

– Это потому, сеньор, что он полночи ходил по своей комнате и сыпал проклятиями, а в чей адрес – никто ничего не понял.

– Постой, Хорхе… Ещё один новый человек. Посмотри, кто это там, рядом с Пабло? Ты его знаешь?

Валадас посмотрел по направлению взгляда графа и увидел у ворот замка высокого крестьянина. Главный конюх что-то говорил ему, жестикулируя и показывая в их сторону.

– Он мне не знаком, – отрицательно покачал головой Хорхе. – Мне кажется, сеньор, что Пабло его откуда-то привёл и хочет, чтобы он поговорил с Вами.

Дон Эрнесто поднялся и жестом подозвал Пабло и его спутника. Те тотчас исполнили приказание и, подойдя, низко поклонились.

Граф и молодой крестьянин с минуту изучали друг друга. «Как он силён и хорошо сложён, – подумал дон Эрнесто. – Кого он мне напоминает?.. Осанка горделива, взгляд прямой и полный достоинства… уж у этого совесть чиста, не то, что у моего гостя… Боже! До чего знакомые черты лица…».

– Сеньор, – первым заговорил конюх, – этот человек хочет поселиться в наших краях, и я взял на себя смелость привести его для разговора с Вами.

– У тебя есть какой-нибудь документ? – обратился граф к юноше.

– Да, сеньор, – и Герардо достал из-за пазухи сложенный вчетверо большой листок плотной бумаги.

Дон Эрнесто развернул его и пробежал глазами. В документе говорилось, что крестьянин Герардо Рамирес, сохранивший личную свободу, но находящийся в поземельной зависимости от сеньора Альберто Алькантора де Теруэль, по доброй воле оставляет свой надел сеньору и по личным причинам покидает его владения.

Герардо, наблюдавший за этим незнакомым сеньором с приятными, благородными чертами лица, подумал, что сейчас он, как недавно Пабло, станет расспрашивать его о причинах, по которым он ушёл от своего сеньора. Но тот, дочитав документ, спросил:

– Ты обучен какому-нибудь ремеслу, Герардо Рамирес?

– Да, сеньор. Как и всякий крестьянин, я умею делать понемногу всё, но меня считали мастером в плотницком деле, хотя я неплохо кладу печи и… знаю толк в целебных травах.

– Да ты, я вижу, мастер на все руки, – улыбнулся граф. – В наших деревнях такому будут рады… Пабло, скажи швеям – пусть оденут малого, и передай Диего, чтобы выдал ему всё необходимое. Вот тебе, Герардо Рамирес, и представится возможность срубить себе дом и даже сложить печь. Будешь жить в деревне Ла Роса почти у самой лесной опушки. Это хорошее место.

В агатовых глазах юноши светилось неподдельное восхищение и горячая благодарность.

– Добрый день, дорогой граф, – услышали они вдруг голос незаметно подошедшего пожилого грузного сеньора в некогда богатом, но уже потерявшем былой блеск камзоле.

Хорхе, Пабло и Герардо тотчас почтительно отошли в сторону, оставляя дона Эрнесто наедине с его гостем.

– Добрый день, дон Эстебан, – ответил граф. – Как спалось?

– Благодарение Господу – хорошо, – любезно отозвался гость, хотя по его помятому лицу было видно, что он сказал неправду.

– Ваш новый камзол будет готов к вечеру – я уже справлялся о нём.

– Спасибо, граф, Вы так добры! Кстати, новый камзол понадобится мне на завтрашнем празднике.

– Не понимаю, – поднял брови Ла Роса. – О каком празднике Вы говорите?

– Ах, граф! Вчера совершенно случайно я узнал от доньи Хулии, что завтра день рождения Вашей красавицы дочери. Сеньорите Алетее Долорес исполнится 16 лет. Как Вы могли скрыть от меня такое событие! – упрекнул дон Эстебан. – Мало того! Всего через день исполнится 15 лет дону Рафаэлю Эрнесто. И Вы хотите оставить всё это незамеченным?

– Ну, почему же? – вежливо возразил Ла Роса. – Мы с доньей Хулией всегда поздравляем наших детей и преподносим им подарки.

– О нет, граф! Узкий семейный круг – это совсем не то. Праздник! Нужен настоящий праздник – с гостями, вином, музыкой и плясками!

– Разве донья Хулия не сказала Вам, граф, что мы не устраиваем никаких праздников в замке с тех пор, как умерла моя жена? – с холодностью спросил дон Эрнесто, которому вежливый тон по отношению к этому неприятному человеку давался с большим трудом.

– Сказала, граф, сказала. Но я подумал, что это несправедливо по отношению к Вашим замечательным детям, и решил сделать Вам сюрприз, – дон Эстебан улыбнулся, обнажая пожелтевшие зубы, а его беспокойный взгляд остановился на входных воротах, у которых спешился его только что вернувшийся слуга, отлучавшийся с самого раннего утра неизвестно куда.

– Потрудитесь объяснить, – резко сказал граф.

– Хорошо, дорогой дон Эрнесто, не буду больше испытывать Ваше терпение, – миролюбиво ответил гость. – Ещё с вечера я отдал моему слуге письменные приглашения от Вашего имени ближайшим соседям – владельцам замков Ла Аурора, Эль Эскудо и Ла Аутодефенса2020
  Ла Аурора (исп. La Aurora) – Утренняя заря, Эль Эскудо (исп. El Escudo) – Щит, Ла Аутодефенса (исп. La Autodefensa) – Самозащита.


[Закрыть]. Я гостил у каждого из них. Это замечательные люди… Ну, что вы так разволновались? Ведь праздник будет завтра, мы успеем подготовиться, разве не так?

Дон Эрнесто стоял бледный, как полотно, и не знал, что ему следует сделать и что сказать. Растерявшись от такой неслыханной дерзости, он беспомощно оглянулся к Хорхе, Пабло и Герардо, которые стояли неподалёку и должны были всё слышать. Они, действительно, слышали, потому что Хорхе сжимал рукоятку своего меча с такой силой, что косточки его пальцев побелели. Добряк Пабло приоткрыл рот и испуганно вытаращил глаза. Молодой крестьянин, по-видимому, мало что понял из происходящего, но всё же чувствовал неладное, так как с волнением и участием смотрел на кусающего губы сеньора де Ла Роса.

Граф изо всех сил боролся с желанием схватить наглеца за шиворот и вытолкать за ворота замка. Вероятно, он бы так и сделал, если бы вдруг не подумал, что уже поздно что-либо изменить: соседи получили приглашения, причём от его имени… Что ему остаётся делать?.. Хорошо же!.. Чёрт с ним!.. Он постарается выдержать всё, что произойдёт завтра, он обставит всё как можно скромнее… Но каков наглец!

– Как Вы посмели распоряжаться от моего имени? – наконец глухо проговорил дон Эрнесто.

– Я с добрыми намерениями, с добрыми намерениями, – повторил несколько напуганный плохо скрываемым гневом хозяина замка Хименес-и-Доминго.

– Добрыми намерениями выстлана дорога в ад, – зловеще ответил граф, сжимая кулаки.

– Но это же не будет стоить Вам никаких усилий! – бледнея, воскликнул дон Эстебан. – Дон Фелисио, наверное, привезёт своих музыкантов, да, да, конечно! Ну а… танцоры, я думаю… здесь найдутся… Так я пойду, дон Эрнесто, поговорю об устройстве праздника с доньей Хулией, чтобы Вы не утруждали себя…

– Нет уж! – прогремел дон Эрнесто. – Отправляйтесь в свою комнату и больше ни шагу по замку! Вы меня хорошо слышали? И, чёрт возьми, никаких распоряжений, иначе я вышвырну Вас ещё до того, как начнётся Ваш идиотский праздник!

Дон Эстебан втянул голову в плечи и, не сказав больше ни слова, поспешно удалился. Карлос, поджидавший его у входа в Главную башню, помедлив, скрылся вслед за гостем в темноте коридора.

Ла Роса вернулся к недавним собеседникам. Воцарилось тягостное молчание. Слышался лишь топот копыт по двору.

Но вот Рафаэль Эрнесто подъехал к ним, круто остановил коня и спрыгнул на землю – запыхавшийся и весёлый. Однако когда он посмотрел на окружающих, улыбка медленно сползла с его лица.

– Отец, что-то случилось?

Граф угрюмо молчал. Вместо него ответил Хорхе:

– Наш гость, сеньор Хименес, без ведома дона Эрнесто, но от его имени, разослал в соседние замки приглашения на праздник в честь Вас и Вашей сестры… Праздник будет завтра.

Подвижные брови Рафаэля Эрнесто изогнулись, будто крылья готовой взлететь птицы. Он, как недавно его отец, тоже растерялся и почему-то уставился на незнакомое, заросшее бородой лицо крестьянина, который зачем-то стоял здесь… Однако пристальный, участливый взгляд чёрных и бездонных глаз вдруг помог ему обрести дар речи.

– Я убью его! – воскликнул Рафаэль Эрнесто и, выхватив из ножен меч, снова вскочил в седло.

Граф не успел ничего сказать, только выбросил вперёд руку, желая остановить сына.

Рафаэль Эрнесто оттолкнул подбежавшего к нему Хорхе и дал коню шпоры. Тесоро громко заржал и взвился на дыбы. Ла Роса удержался в седле и вдруг увидел, что к нему метнулся тот, чернобородый, и схватил сильной рукой уздечку храпящего коня.

В порыве ярости Рафаэль Эрнесто поднял меч, но человек не испугался, он строго смотрел ему прямо в глаза и не выпускал уздечку начинавшего успокаиваться Тесоро.

– Рафаэль Эрнесто! – гневно окликнул его граф. – Что это за мальчишество? Будь, наконец, мужчиной!

Пристыженный, юноша спешился и, косясь на чернобородого, пробормотал:

– Прости, отец. Давай обсудим, как нам быть… Я так понимаю, что праздника в замке не избежать.

– Правильно понимаешь, – уже спокойно согласился дон Эрнесто. – Но, по крайней мере, мы можем сделать его не таким шумным и разгульным, как того хочет этот наглец Хименес… Он сказал, что Мартинесы привезут своих музыкантов, а уж танцоров мы должны искать сами.

– Хватило бы и одного, – хмуро заметил Валадас.

– Вот именно! – подхватил граф. – Это моё право – приглашать столько танцоров, сколько хочу, а я хочу позвать лишь одного: тогда гостям не захочется встать в общий круг и отбивать каблуки об пол. Пусть сидят за столами и довольствуются ролью зрителей и хорошим угощением… А на следующий день я найду предлог всех выпроводить. Был бы среди них хотя бы один достойный человек, разве он стал бы для меня обузой и нежеланным гостем?

– Пабло, – обратился Валадас к конюху, когда граф умолк. – Кого можно было бы взять танцором?

– Не знаю, – в раздумье протянул Лопес. – У нас если пляшут, то все вместе, а вот чтобы сам да перед сеньорами… Не знаю, – повторил он.

– Простите, сеньор, – учтиво сказал вдруг Герардо, – мне кажется, что я смогу быть Вам полезен.

Граф с удивлением посмотрел на него, и удивило его само построение фразы, произнесённой крестьянином. Будь тот простым человеком, то сказал бы: «Давайте я станцую», или «Я могу потанцевать», или ещё что-то в этом роде. Но он сказал: «Я смогу быть Вам полезен»… Так говорят лишь грамотные и воспитанные люди, и далеко не каждый сеньор… Кто он, этот необычный пришелец с глазами из чёрного бархата, которые, как ни странно, кажутся такими знакомыми, что-то будоражат в сердце, доброе, но давно прошедшее…

«Родриго! – вспомнил вдруг дон Эрнесто. – Поразительное сходство! Видимо, у людей всё же бывают двойники! Как я давно не видел моего доброго друга!»

– Замечательно, – делая над собой усилие и прогоняя с лица удивление, сказал дон Эрнесто. – Вот и решены все задачи. Я благодарен тебе, Герардо Рамирес… за всё, – добавил он и протянул крестьянину руку.

Тот, боясь насмешки, пристально посмотрел в лицо сеньора. Но Ла Роса по-доброму улыбался, и Герардо с волнением пожал протянутую ему крепкую руку.