Текст книги "О культуре и не только"

Мужской род, настоящее время

13.06.2013

12 ИЮНЯ в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца Владимир Путин вручил Государственные премии в области науки и культуры, а также самую почетную награду – за выдающуюся гуманитарную деятельность. Зал приветствовал главного лауреата – Валентина Распутина – овацией, не предусмотренной протоколом. Это была очень мужская церемония. Ни одной женской фамилии в списке награжденных, редкие всполохи ярких платьев в доминирующей серо-сине-черной костюмной гамме. Похоже, в России наступает время мужчин. Настоящих мужчин. Занятых серьезными делами.

Будь у нас нормальное государственное телевидение, я бы предложила вести трансляцию из Георгиевского зала не только по «России 24», но и на всех основных кнопках. Ничего, подвинутся-переждут сериалы, ток-шоу и криминальные хроники. Пусть каждый гражданин услышит, за что чествуют его соотечественников в Кремле. Пусть он вспомнит (а если юнец – впервые потрясенно осознает), что бытовыми и физиологическими интересами человеческое существование не исчерпывается. Что есть другая – параллельная информационному пространству – жизнь, где «немедийные» зачастую персоны (и явно не корысти ради) создают ракетные комплексы стратегического назначения и металлы для корпусов атомных реакторов, изучают древнейшую историю и биологическое разнообразие, снимают документальные фильмы, от которых щемит сердце, и спасают от гибели старейшие киностудии страны.

Оборона, энергетическая безопасность, защита окружающей среды, сохранение наследия… Типично мужские глаголы – беречь и защищать. Именно этому делу давно и верно служит великий русский писатель Валентин Григорьевич Распутин, народный «оборонщик» России. В свои 76 лет – по-прежнему действующий, глагольный.

На церемонии в Георгиевском зале его речь была одной из самых кратких. Распутин говорил с трудом, волнуясь, однако произнес ключевые слова: «У меня такое впечатление, будто сегодня, в этот праздничный день, совершается нечто особое, такое, что дает нам всем понять: выстояли. Быть может, трудностей не убавится, да и не бывает такого, что они убавляются, но страна уже не даст увести себя ни в «болотные», ни в какие-либо другие дорожки.

Страна многое потеряла. И поэтому будем надеяться, что все-таки…» Он не договорил – что же все-таки. Его поняли и без объяснений.

Как член президиума президентского Совета по культуре раскрою секрет, хотя, наверное, мало кого удивлю: выдвижение Валентина Распутина на главную премию года отнюдь не было легким и бесспорным. Шла борьба. Выдвигались альтернативные кандидатуры – вполне достойные сами по себе, но предлагавшиеся и лоббировавшиеся с единственной сверхзадачей: только бы не Распутин! Как большинство споров в современной России, это была дискуссия не о конкретных фамилиях, но о будущем страны. Голосовавшие за Распутина ощущали в глубине души то, что 12 июня с трибуны сформулирует Путин: «Если не мы – то нас». И я горжусь тем, что в этой мужской победе есть женский вклад.

Русское и советское

Крест и звезда

13.07.2010

НА БАШНЯХ Московского Кремля увидели свет и вскоре будут отреставрированы надвратные иконы. Спасская башня опять явит миру образ Спасителя, Никольская – разумеется, Николая Чудотворца. Все ясно, правильно, логично. Восстанавливается должный порядок, потому как жизнь не терпит хаоса и пресекает его чуть раньше либо чуть позже.

В масштабах скромного человеческого века это самое «чуть» может обернуться трагедией, однако в исторической перспективе всякий триумф хаоса ничтожно краток. Образам предстоит соседствовать не только с крестами кремлевских соборов, но и с рубиновыми звездами. Более того, картинка ожидается – восторг интуриста, хит фотосезона. Над фреской – знаменитые часы с курантами, над часами – красная звезда. Кажется, само время разделяет звезду и икону. Или, напротив, сближает?..

Спас и звезда, звезда и крест – тандем гораздо более драматичный, нежели звезда и двуглавый орел. Те все-таки состоят в родстве как символы двух империй. Более того, в некотором смысле «сталинист» и «монархист» – одно и то же. А вот крест и звезда – это две культуры, две системы координат, два календаря. К их смешению многие относятся недоверчиво. Среди самых густо оплеванных персонажей последнего двадцатилетия – так называемые «подсвечники», бывшие секретари горкомов-обкомов, зачастившие в храм по праздникам. Апофеоз иронии относительно новейших выкрестов (из партии в православие) воплотился в анекдотической фразе: «Достроим церковь к ноябрьским!»

Но все-таки: православные прадеды и прабабки, крещеные деды и бабушки, партийные отцы и матери (пусть не партийные, просто лояльные, честно работавшие, ездившие на комсомольские стройки) – куда человеку с таким генезисом податься? Не берем уникальные семьи, где детей прятали от советской школы, где шли на муки за веру, – я про обычных людей. Как нам, потомственно обычным, выбирать между красными и белыми? Чью судьбу считать как бы не бывшей – отца или прадеда?

Пыточная дилемма. Но разве нельзя с ней разминуться? Крест никогда не уничтожал звезду целенаправленно и жестоко. Не сводит он с ней счетов и сегодня. Истерики в блогах отдельных священнослужителей относительно «коммунистов – прислужников дьявола», честно говоря, вызывают у меня жим плечами. Равно как попытки особо рьяных членов КПРФ вернуться к пропаганде атеизма.

Я наблюдала общение нынешнего патриарха – в ту пору митрополита Кирилла – с Геннадием Зюгановым на съемках телепроекта «Имя Россия». Будущий глава церкви отстаивал национальное первенство Святого Благоверного князя Александра Невского, лидер компартии – Владимира Ульянова-Ленина. А беседовали и чай вместе пили за кулисами спокойно, со взаимной доброжелательностью. Не «как цивилизованные люди» – это комплимент двусмысленный, но как граждане одной страны.

Звезда – наше прошлое. Крест – прошлое, настоящее и будущее. Столкновение звезды и креста однажды породило в России страшную братоубийственную резню, но ведь есть у них и другая общая история. Миллионы защитников Отечества лежат под красными звездами. Однако и над ними, и над их без вести сгинувшими по лесам да болотам братьями сияет крест – один на всех. Не победила бы Красная армия – не выжила бы православная Русь. Не помог бы Господь – не дошли бы до Берлина солдаты, кричавшие: «За Родину, за Сталина!»

Как ни парадоксально, звезда поднялась благодаря кресту. СССР построили на христианской способности к самоотречению. Мне всегда казалось: распад империи начался не при Горбачеве, а во времена моего детства – к концу 1970-х. К тому моменту стало уходить из жизни не только последнее поколение, родившееся и воспитанное в православной культуре, но и поколение их детей. Вымывание христианства из русской души растянулось на несколько десятилетий.

Вера оставляет в человеке след, «пережитки». Главный из таких «пережитков» – совесть, нравственный барьер, нежелание преступать. Все это было в лучших советских книгах, фильмах, песнях. А потом постепенно сошло на нет. Красивая – что бы там ни говорили – страна рухнула, потому что десять заповедей, автоматом передранные в «Моральный кодекс строителя коммунизма», без Бога не работают. Стыдиться некого. Страну развалило прежде всего отсутствие стыда, а уж потом объективные факторы (с дефицитом стыда напрямую связанные).

При этом крест вернулся в нашу жизнь без особых препон, благо мы проедаем и все никак не проедим наследие звезды. Надрывая жилы, на третьем дыхании функционирует материальная база, которая позволяет на досуге поразмыслить о душе. Без электростанций и железных дорог, при лучине воцерковление постсоветского народа шло бы куда медленнее. Героев духа опять-таки выносим за скобки, мы про обычных людей – как договаривались.

Советское не падало с неба, не завозилось инопланетянами, оно – производное от русского. Если нынешние дети не знают, кто такой Ленин, это плохо с точки зрения системы преподавания истории. Если они не знают Бондарчука, Калатозова, Симонова, Твардовского, Бернеса, Шульженко, это лишает их духовного иммунитета. Человек должен прочитать в детстве «Тимура и его команду» и «Лето Господне» – можно только радоваться, что одно больше не исключает другого. Нам дан счастливый шанс – двойной крепости, опоры на две точки. Современные дети вряд ли научатся любить звезду – и не надо, пусть любят крест. Но уважение к лучшему, что под звездой создано, – дело святое.

На каждом шагу сталкиваюсь с интересной закономерностью: презирающие советское, как правило, равнодушны и к русскому. Их мало, их крайне мало – националистов с хоругвями, коммунистов с алыми стягами. Зато неохватна масса симулякров, наблюдающих за жизнью сквозь кухонные жалюзи. Помогавших разрушать советское – не для того, чтобы вернуть русское, а просто из мелкого пакостного любопытства. Вытягивай по кирпичику – глядишь, все здание рухнет.

Когда знакомый, который сегодня поносит РПЦ, рассказывает, как в детстве его исключали из пионеров, я понимаю: биография развивается логично. Способность верить – великая способность, даже если поначалу заблуждаешься в символе веры. Это не страшно – и Савл, будущий апостол Павел, заблуждался. Страшно – когда ничего святого. «Православие головного мозга» (копирайт Андрея Кончаловского) – недуг гораздо менее опасный, чем гнойный скепсис. Даже у «подсвечника» есть надежда. При некрозе души надежды нет.

Вступаться за крест у нас уже получается. Возьмите жалкую участь Самодурова и Ерофеева. Специалисты по современному искусству не заметили, как переменилось время. Кричать здоровому человеку «Ты болен!» стало небезопасно. Здоровый может ведь развернуться и по уху засветить. Не со зла, а в чисто воспитательных целях. Ради прозрения в мозгах вопящего. Поумнеем – научимся и звезду в обиду не давать. Читайте по губам: ни у кого не чешется идеология, зато у многих зудит целая эпоха, а с эпохой – целая страна. Образа, кресты и звезды составляют сегодня пейзаж, естественный для нашего взгляда, и это хорошо. Крестам со звездами воевать незачем. Другая нам требуется война – с разной мерзостью в собственных душах. Мерзостью, которая и крест чернит, и звезду позорит. Бог нам в помощь, история – в назидание.

Рубиновый скандал

19.10.2010

В РОССИИ никак не могут договориться две цивилизации, к каждой из которых мы прикреплены генетической пуповиной, – русская и советская. Очередное обострение хроники грянуло, как и полагается, осенью. Активно заговорили про необходимость переименовать станцию метро «Войковская», все-таки похоронить Ленина и снять с кремлевских башен рубиновые звезды, вернув на историческое место двуглавых орлов, – тем более что 24 октября 2010-го исполняется 75 лет обратной рокировке.

Каюсь, что касается заключительного пункта, первый камень туда, где сегодня вырос целый курган, видимо, бросила я – авторской колонкой «Крест и звезда». Телевидение, привыкшее паразитировать на интеллектуальных ресурсах печатных СМИ, тему подхватило.

Если мы будем говорить не о приведении государственной символики к приятному единообразию, если не об эстетике, а об этике пойдет у нас речь, – у ниспровергателей звезд есть вроде бы серьезный аргумент. Как сочетается главный символ атеистического, богоборческого государства с крестами на кремлевских соборах? Как ужиться им в одном небе без того, чтобы страна впала в идейную шизофрению?..

Что тут можно ответить? Крест был орудием убийства, более того – воплощением позора, до тех пор, пока на него не взошел Спаситель. Не символы определяют историю, но сама история наполняет содержанием символы. Красная звезда омыта кровью солдат Великой Отечественной. Этим искупаются многие грехи. Если не все.

Не символы определяют историю, так зачем же мы упорно, второе столетие подряд, воюем с символами? Можно если не оправдать, то хотя бы принять во внимание стихийную реакцию толпы, выстрел долго сжимавшейся пружины, кулак, занесенный, чтобы расплатиться за давнюю обиду. Да, кулак этот часто опускается на неповинные головы, символы и памятники, однако состояние аффекта – смягчающее обстоятельство и в частном, и в историческом контексте. Только вот современные борцы со звездами ни в коей мере не пострадали от звезд. Под рубиновым светом они делали карьеру – нередко комсомольско-партийную, защищали кандидатские и докторские, служили звездам, присягали им, творили под ними. При известных ограничениях, конечно, но ведь общества без ограничений на земле еще не бывало.

Да, люди меняются, и это прекрасно. Но если вчера ты был правоверным большевиком, а сегодня эволюционировал в «профессионального православного», что же ты ведешь себя как прежде, по-большевистски? Резче скажу – сочетая большевистскую непримиримость с либеральной безответственностью. Сносить старое (будь то символы, памятники или государственное устройство) можно, только предлагая альтернативу.

Орлы не новы, конечно. Они значительно старше звезд. Но, к сожалению, на орлов у большинства из нас не хватает генетической памяти. Страну населяют в основном потомки красных – с подобным перекосом приходится считаться. Нужны кропотливые, тактичные, разумные усилия, чтобы люди вспомнили о своих корнях не на два, а хотя бы на четыре поколения назад. Впрочем, и тут неизвестно, захотят ли они отречься от звезд. Как Зоя Космодемьянская была внучкой священника, так лучшее советское произрастало из лучшего русского – лозой от корня.

В конце концов, когда (и если) орел окрепнет, он сам потеснит звезды. А высаживать его на башни насильно, волевым решением – унизительно как-то. Не несушка все-таки…

Да, народ-богоносец предпочтительнее народа-звездоносца. Но где гарантии, что, отказавшись от второго, приобретем первое? Замена звезд орлами вызовет разочарование у многих хороших людей. Рвать звезды сегодня можно только по живому, с кровью. А мы не настолько богаты доброкачественным человеческим материалом, чтобы им разбрасываться.

Что такое красная звезда в народном сознании? Знак памяти обо всем масштабном, государствообразующем (Россию образующем), что было в советскую эпоху. О войне, прежде всего. То есть – о Победе. Предъявите собственную победу, одержите верх в третьей мировой – экономической, и с чистой совестью демонтируйте рубиновые пентаграммы.

Когда постсоветское кино приблизится по гуманистическому посылу к лучшим картинам советской эпохи; когда в новой России будет написана хотя бы одна песня, сопоставимая по качеству с шедеврами советского песенного творчества; когда телеканалы перестанут с утра до ночи взбивать желтое с красным – пошлятину с расчлененкой, дилемма «орлы или звезды?» заметно потеряет остроту. А настаивать на орлах сегодня – все равно что предлагать человеку с тяжелым воспалением легких пластику носа…

Неделимость истории, на мой взгляд, так же принципиальна, как нерушимость границ. Иначе – где именно, через какую хронологическую точку мы проведем черту и скажем: что было до этого момента, правильно и благотворно, а что после – от лукавого? Приходилось слышать, будто бы таким рубежом является февраль 1917-го. Но, положа руку на сердце, нельзя не признать этот ответ формальным. Любая революция – как всякий взрыв – имеет стадию подготовки. Это финальное звено в долгой цепочке причин и следствий.

Не всё, что делалось под двуглавым орлом, было праведно, не всё отвечало христианским ценностям или, как минимум, интересам империи. Не все, жившие под сенью двух крыл и аналогичного числа голов, веровали в Бога. Профессор Преображенский, чья нелюбовь к пролетариату почему-то считается хорошим тоном в новой России, духовно уступал самому неразвитому пролетарию. Ибо расходовал талант, интеллект и бессмертную душу, пересаживая яичники обезьяны престарелым нимфоманкам. Скажете: орел не виноват?

Так и звезда не виновата.

Не ломайте людей, у которых осталось хоть что-то святое. За ними могут прийти другие – без святынь вообще.

Ты за стиляг или за комсомольцев?

14.01.2009

В МИНУВШЕМ году телеканал «Россия» крайне изобретательно обошелся с отечественной историей – во-первых, втянув всю страну в выборы главного имени, а во-вторых, вложившись в производство фильма Валерия Тодоровского «Стиляги». Теперь народ – реальный и виртуальный – ожесточенно спорит о достоинствах князя Александра Невского, разводит конспирологию вокруг третьего места Сталина, а в стиляг и комсомольцев готов играть как в «казаки-разбойники», поделившись на два лагеря. Лично я – по итогам просмотра – остаюсь с комсомольцами. История – вещь опасная. У нас так взрывоопасная. Потому, затевая проект «Имя Россия», а под финал года выпуская на экраны «Стиляг», продюсеры повторяли: это всего лишь игра. Не надо сталкиваться носами до кровавой юшки. И все-таки игры предполагают честный свод правил. В «Имени…» эта честность была. В «Стилягах» она, на мой взгляд, отсутствует.

«Стиляги» сделаны как мюзикл, в первую очередь, видимо, чтобы воспользоваться всеми преференциями жанра. От мюзиклов не требуют достоверности. Фабула может быть самой приблизительной, соответствие реалиям – абсолютно вольным. Атмосферу эпохи – даже картинку – воссоздавать не обязательно. Это вам не «Ликвидация». Вместо домов и улиц – размытые пятна.

Тонкость, однако, в том, что время и место действия «Стиляг» указаны точно: 1955 год, Москва. Таким образом, молодняк – если посмотрит кино без взрослых – вполне может увериться, будто по «Броду», она же улица Горького, только и хиляли попугаистые – вырви глаз – чуваки с крашенными акварелью бульдогами и средь бела дня целовались взасос. А молодой авангард трудового народа – комсомол, поголовно облаченный в мешковину и пропагандирующий едва ли не монастырскую аскезу, часы досуга посвящал охоте на этих самых попугаев, сладострастно выдирая им перья из разных мест.

При этом главная вдохновительница «жлобов» – комиссар Катя – оказывается скрытой нимфоманкой и едва ли не насилует главного героя, щуплого пацана с вечно приоткрытым ртом. Пацан комиссарского тела категорически не хочет. Зато муза стиляг Полина, по кличке Польза, способна на большое чувство, коим и одаряет того же героя (вот ведь – не родись красивым…). Впоследствии, правда, она одаряет его еще чернокожим младенцем, но большое чувство от этого не становится меньше.

Кто жил в 1955 году, снимает про те времена «Покровские ворота». Кто не жил – «Стиляг». Бедный пижон Костик Ромин – его бы на «Броде» засмеяли…

Спорить о правдоподобии всего вышеизложенного не приходится. Хотя бы потому, что прелестные девушки на фотографиях полувековой давности – наши мамы. Не стиляги. Обычные московские комсомолки, а равно спортсменки и красавицы. С пушистыми локонами. С затянутыми талиями. В нарядных, зачастую собственными руками сшитых платьицах. Такие разные. Такие уникальные – без всякого выпендрежа. Попробуйте объяснить им сегодня, чем «стиляжная» юбка Пользы, за которую ее яростно проклинают старушки в поликлинике, отличается от их собственных «фестивальных» – из 1957-го – солнце-клешей (до сих пор хранимых). Тем паче для них загадка – как за два года до упомянутого фестиваля можно было заполучить в Москве черного ребенка. С героиней фильма «Цирк» это, конечно, случилось раньше, но тот ребенок все-таки был made in the USA…

Доказывать, что в Москве-5 5 на девчонок не набрасывались с ножницами, дабы оттяпать кудряшки, что люди с комсомольскими значками хохотали, танцевали и размножались, не прибегая к партеногенезу, кажется нашим родителям нелепым.

Разумеется, правда одних – пусть даже многих – не может претендовать на титул всеобщей универсальной правды. Но «Стиляги» как раз и разочаровывают односторонним, а значит, инфантильным взглядом. Вроде модной до сих пор болтовни: «Ах, до чего меня унижал в детстве пионерский галстук!.. Ах, как я горжусь, что меня в свое время исключили из пионеров!..» Кого не исключали – тот вроде ущербен. Целая страна ущербных – как почва для десятка героев. Целая страна серых – фон, на котором ярко блещут стиляжные звезды…

Но ведь «Стиляги» – игра, забава, миленькое музыкальное кино. Комедия Александрова наоборот. Не судите строго. Не поминайте, что 1955-й – это всего лишь десять лет мирной жизни и хватало проблем, помимо танцев, и в школьном звании «комиссар» нет ничего унизительного для девочки. До комиссара Кати была, например, комиссар Искра Полякова из повести Бориса Васильева «Завтра была война…». И уж, если на то пошло, страну создавали комсомольцы, а не фарцовщики. И воевали за нее комсомольцы… Ладно, не будем. Не стильно это все как-то. Считай, по-жлобски. Тут шутят люди, а тут вы со своим «звериным серьезом»…

Одну правду, то есть половину правды в последнее время представил зрительскому вниманию не только Валерий Тодоровский. Были еще Андрей Кравчук с его «Адмиралом», Алексей Балабанов с «Морфiем». Сначала красные режиссеры долго снимали кино про плохих белых. Страшных в своем зверстве, комичных в непроходимой тупости либо – лучший вариант – упорствующих в классовых заблуждениях. Теперь белые режиссеры (да с чего они, собственно, побелели?) снимают кино про плохих красных – причем без всякого юмора и сочувствия. Про кучку осатаневших инородцев, которые вдруг, на пустом месте, подорвали самодержавие, православие, народность… Советскому кинематографу до сих пор не противопоставлено ничего, кроме антисоветского. А при условии равенства идеологий надо признать, что советский был гораздо качественнее. В художественном отношении.

«Стиляги» сделаны талантливо (талантливее, на мой вкус, чем «Адмиралъ» или «Морфiй»), но фильм этот был бы актуален лет пятнадцать назад. Когда казалось: не упусти советская власть легкую (ле-е-гонькую) промышленность и поменьше вникай, что такое джаз – музыка черных или музыка толстых, может, империя бы и устояла. Впрочем, 15 лет назад империя вообще не шла ни в какое сравнение с музыкой и шмотками. Преимущественно – шмотками. Кроме шмоток, мы по большому счету ничего у Запада не позаимствовали. Ибо, что касаемо музыкальных пристрастий, население массово голосует за старые советские песни о главном. Конечно, кого они волнуют – массы? Однако перепетый в «Стилягах» русский рок 80-х – 90-х подтвердил: равных высот не достигнуто. Точнее – не несет этот саунд ни мира, ни радости, ни покоя. А капитализация и того, и другого, и третьего в условиях постоянно прибывающих трудностей возрастает.

Российская история – вечный маятник. Заскучали – хотим великих потрясений. Протряслись – мечтаем о великой России. То требуем отменить школьную форму, то ратуем за введение и ужесточение разного рода форм, потому что без них катастрофически расползается содержание. Кто-то смотрит «Стиляг» и ностальгирует по галстукам цвета «пожар в джунглях», а кто-то (думаю, таких больше) многое отдал бы сегодня за тихие закаты над Москвой-рекой, лодочку, скользящую по темной глади, и степенные танцы под духовой оркестр…

Мэлс, который по любви ушел из комсомольцев в стиляги, – воплощение типичного русского характера. Был Мэлс – что расшифровывается как «Маркс – Энгельс – Ленин – Сталин». В одну секунду переменил имя, отбросил «с», стал Мэлом (почти Гибсоном). Отряхнул, так сказать, с вертлявых молодых ног прах тоталитаризма. Но, как всегда, когда в современном российском обществе заходит речь о Сталине (в частности, о Сталине), получается в итоге, что говорим мы о самих себе. О нашей готовности не сознательно отречься, а по недомыслию – в одну секунду – предать и продать всё, чему поклонялись вчера. Легко преданное возвращается снова и снова. Тик-так маятник. Остановить бы его – так ведь и часы тогда остановятся. И само Время…

Мэл(с) не замечает, что в страстном желании быть «не как все» становится именно «как все» – неотличимым от нового окружения. Из винтика строгой машины превратился в частицу пестрого хаоса. А что для хаоса частица? Пустое место. Гораздо меньше, чем для машины винтик.

Валерий Тодоровский – человек умный. Это у них, Тодоровских, фамильное. Он в жизни не стал бы снимать кино про одни лишь подростковые комплексы (танцевать с персональным вывертом, прокалывать разные части тела), а также про преимущества одного стиля над другим. Стиль – это всегда рабство, что, кстати, и демонстрирует сынок дипломата Фред. Причем власть Гуччи или Бриони – самая тоталитарная на свете.

Любая показуха – рабство и зависимость. Настоящая свобода – у человека внутри. Затем и подкидывает Тодоровский на руки Мэлу черного малыша. Это тебе не брюки-дудочки… Но ведь и здесь не великодушие мальчика потрясает – мальчик пока на сексуальной игле. Он с Пользой девственность потерял и будет до умопомрачения зависим от этой женщины, пока не встретит другую. Его сейчас ничем не проймешь – ни черненьким, ни розовым в полосочку, ни серым в яблочко. Силен дед, сыгранный Сергеем Гармашем, – которому гормональная буря глаза не застит, и саксофона он в руках не держал – исключительно баян, и любому прикиду предпочитает растянутые треники, и помрет с головой, остриженной под полубокс, – так вот, берет бывший фронтовик на руки чужого, не единокровного «внука» и, самую малость пошатнувшись, все-таки признает его своим.

В этом сюжетном зигзаге даже правдоподобия искать не хочется. Утрешь скупую слезу и скажешь: вот он, настоящий русский человек с его бескрайним милосердием. Увнучерил парня, проблем с которым не оберешься. Дед ведь не догадывался, что скоро понаедут в Москву красавцы из Новой Гвинеи и малыш Иван (Джон) приобретет множество братьев по расе…

Поверьте, я смотрела «Стиляг» не для того, чтобы немедленно броситься на баррикады. Были сволочи среди комсомольцев. Были подонки среди стиляг. Над тем, сколь ничтожна порой разница между стилягами и комсомольцами, иронично улыбался еще Карен Шахназаров в «Городе Зеро» двадцать лет назад…

Из тех, кто терял красный галстук с позором, часто вырастали засранцы. Из тех, кто благополучно выбывал по возрасту, – тоже. Нельзя подходить к миру с набором готовых карточек – вроде Андрея Малахова. Вот тут – всегда «за». Вот тут – всегда «против». Удобно, но нельзя. Не имеют эти карточки, эти засушенные принципы никакого отношения к реальности. «Бывают роковые моменты в жизни государства, когда надлежит выбирать между целостью теорий и целостью отечества», – взывал сто лет назад один из победителей проекта «Имя Россия» Петр Столыпин…

Меня как раз и задевает, что хочешь не хочешь, а на баррикаду лезть приходится. Вынуждают. Заставляют примкнуть к лагерю, партии, клану. Потому что игры – несправедливые. Я так не играю.