Текст книги "О бисере, бусах и прошлом времени. Воспоминания московского коллекционера"

Коробочка «Деревенская улица», 1993

Указания Пьера оказались чрезвычайно полезными, и наше сотрудничество продолжалось несколько лет. Я изображала всяких зверушек от улиток до приматов, и дела шли неплохо. Правда, оказалось, что не все французы были такими пуристами, какими он их описывал. Несколько человек, заказавших коробочки, все-таки захотели увидеть на них портреты своих любимых собачек.

Однажды мы побывали в поместье Пьера под Пуатье, познакомились с его гостеприимными родителями, а перед этим он провел с нами исключительно интересную экскурсию по замкам Луары.

Стол с бисерной вышивкой

В середине 1980-х годов известный московский коллекционер Галина Николаевна Всесвятская приобрела стол карельской березы с замечательной бисерной вышивкой на круглой столешнице диаметром около метра. В великолепном венке из цветов на ней была изображена античная сцена, под которой вышиты инициалы «К.С.З.» и дата – «1831 г.». Ножка стола была выполнена в неоготическом стиле и украшена писанными масляной краской гербами. Кроме того, путем поворота столешницы в вертикальное положение стол мог быть при желании трансформирован в экран. Обретя стол, его новая владелица сразу позвонила мне и пригласила его посмотреть, поскольку жаждала видеть всю гамму чувств, которые я испытаю при виде такой покупки. Она увидела все, что хотела: стол действительно был, как это называла Галина Николаевна, «программной вещью» (см. вкл. 1, илл. 6).

Затем новая хозяйка стола объявила, что он слишком велик для ее квартиры и, кроме того, вышивка и нижняя часть стола не имеют друг к другу никакого отношения. Поэтому она намерена их разъединить, ногу стола продать, а столешницу просто повесить на стену. Несмотря на все мои мольбы так не поступать, она вечером того же дня произвела задуманную операцию и отвезла ампутированную ногу в комиссионный мебельный магазин, находившийся недалеко от нас на Фрунзенской набережной. Распрощавшись с нижней частью стола, Галина Николаевна принялась за его верхнюю часть. Стекло, под которым была вышивка, было запыленным и, помнится, надтреснутым, да и подложка под вышивкой оставляла желать много лучшего. Поэтому Галина Николаевна разобрала всю столешницу на части и тут-то и обнаружила вложенное под вышивкой письмо следующего содержания:

«Вышила сей стол для брата, друга и благодетеля моего Павла Александровича Межакова. Начала 1824 года декабря 18 дня в с. Никольском, кончила 1831 года февраля 20 дня в Петербурге. Княгиня Софья Засекина, урожденная Межакова, и прошу оный стол хранить и отдавать всегда старшему сыну как памятник братской дружбы и трудолюбия».

Поняв, что стол и вышивка действительно составляют одно целое, Галина Николаевна на следующий же день приехала к открытию магазина, ворвалась туда первой и забрала злосчастную ногу обратно. Оказаться первой при открытии магазина было тогда очень существенным. Дело в том, что на всю Москву было не больше трех антикварных магазинов. Товар, принятый на комиссию, поступал в продажу не сразу, а только на следующий день. Антиквариат стоил относительно дешево, потенциальных покупателей было множество, и купить что-нибудь стоящее можно было, либо будучи первой при открытии магазина, либо имея «преступные» связи с продавцами. В мебельном магазине предпочтительным был первый способ, поскольку спрятать мебель под прилавок было все-таки труднее, чем какую-нибудь табакерку или чашечку.

Мы с Галиной Николаевной обсуждаем столик. 1988

Надо отдать должное Галине Николаевне: после обретения письма она привела стол в идеальное состояние, уничтожив только поворотный механизм, позволявший превращать стол в экран. Кроме того, ее, естественно, очень заинтересовало все связанное с Засекиной и Межаковыми. По ее просьбе я с энтузиазмом занялась изысканиями. В книге В. В. Гуро «Русские писатели в Вологодской области» (Вологда, 1951. С. 187) обнаружились первые сведения об адресате письма Павле Алексадровиче Межакове, богатом вологодском помещике, владельце имения в с. Никольском Кадниковского уезда. Оказалось, что он был, кроме того, неплохим поэтом, стихи которого нередко печатались в журналах того времени: «Чтениях в Беседе любителей русского слова», «Памятнике отечественных муз» и других. Вышли также два отдельных сборника его стихов: «Уединенный певец» (СПб., 1817) и «Стихотворения П. Межакова» (СПб., 1828). Его имя упоминается в переписке еще одного вологжанина – известного поэта К. Н. Батюшкова (Майков Л. Батюшков, его жизнь и сочинения. СПб., 1887. С. 332). А вот что пишет о Батюшкове сам Межаков в своем стихотворении «К другу»:

 
Или Батюшков согласной,
Пламень неги сладострастной
Как волшебник, в душу льет,
И умы к себе влечет…
 

Интересно, что в том же стихотворении он очень высоко оценивает роль Пушкина:

 
Или Пушкин своенравный,
Одному себе лишь равный
Мощный властелин сердец,
Рвет у всех из рук венец.
 

Сведения о роде Межаковых и их гербе приведены в Общем гербовнике дворянских родов Всероссийской империи (СПб. Ч. 6. С. 55) и Гербовнике дворянских родов А. А. Бобринского (СПб. Т. 2. С. 94).

Герб рода Межаковых

Оказалось, что род Межаковых известен со времен Смутного времени. В начале 17 века Филат Васильев сын Межаков получил село Никольское, во владение которым вступил не без борьбы с властями и соседями. Именно о нем пишет Межаков в своем стихотворении «Мой портрет»:

 
Из прадедов моих, один,
Во дни всеобщего смятенья,
России на освобожденье
Во след Пожарскому спешил,
И славное Москвы спасенье
Своим примером довершил…
 

Геральдика Межаковых полностью совпала с гербами, помещенными на картушах ножки стола. А на выставке работ реставраторов, проходившей в то время в Академии художеств в Москве, удалось обнаружить портрет П. А. Межакова с женой, Ольгой Ивановной, урожденной Брянчаниновой. Этот портрет был привезен из Вологодского краеведческого музея в Москву на реставрацию и появился на выставке как будто специально для того, чтобы проиллюстрировать найденное в столе письмо. Портрет был написан известным английским художником Джорджем Доу в 1821 году. В том же году, возможно, под влиянием этого портрета и Межаков пишет свое стихотворение «Мой портрет»:

 
…Мне тридцать лет,
Но скорбь тяжелою рукою
Уже мешает с сединою
Моих волос природный цвет.
Собою я довольно статен,
Хотя не создан молодцом;
Ни дурен, ни хорош лицом,
Но для иных бывал приятен.
 

Судя по живописному портрету, Павел Александрович чересчур скромничает: на портрете он предстает настоящим романтическим персонажем, поэтому «приятен» он был, наверное, довольно многим. Его характер, описанный им самим, также соответствует романтическому духу того времени:

 
В привычках я немного странен,
И часто чересчур правдив.
Я в дружбе тверд и постоянен,
В любви и ветрен и ревнив.
Приветлив, прост, с людьми простыми,
А с гордецами сам спесив!
Забавен, весел, говорлив,
С друзьями, с ближними своими,
В толпе людей скучаю ими,
И пасмурен, и молчалив.
Во всем мне в тягость принужденье,
Ни в чем притворства не терплю,
И тихое уединенье
Всего я более люблю.
 

Кроме сведений об адресате письма Засекиной, очень интересно было узнать что-нибудь и об авторах рисунка для бисерной вышивки и проекта самого стола, поскольку и то и другое было явно сделано специально для данного случая. Античная сцена в центре имеет определенный аллегорический характер: изображенный на ней сатир олицетворяет низменные страсти, поселяне указывают на неясные изображения черепа и сердца, пронзенного стрелой, а разбитый кувшин символизирует потерянную невинность. Вероятнее всего, эта символика имела подтекст, ясный для членов семьи Межаковых. Окружающий центральную группу венок, сплетенный из разнообразнейших цветов, рисунок и раппорт которых нигде не повторяются, также не имеет аналогов в бисерных вышивках.

П. А. Межаков с женой. Дж. Доу. Холст, масло, 1821. Вологодский краеведческий музей

По качеству рисунка можно было предположить, что он был выполнен высокопрофессиональным художником. Это неудивительно, если учесть, что Межаков, как правило, пользовался услугами именно таких мастеров: свой автопортрет он заказал модному живописцу, а виньетку для титульного листа сборника «Стихотворения П. Межакова» гравировал будущий ректор Академии художеств Ф. Иордан по рисунку достаточно известного в то время художника И. А. Иванова. Крупный знаток гравюры В. Я. Адарюков писал об этой виньетке: «Что касается книжных гравюр… надлежит назвать отлично награвированную им (Ф. Иорданом) резцом… превосходную виньетку на заглавном листе “Стихотворений П. Межакова”, СПб, 1828» (Адарюков В. Я. Гравюра и литография в книге 19 века. М., 1984. С. 23).

В то время Федор Иванович Иордан сильно нуждался в деньгах. Они нужны были ему для продолжения его образования за границей, поскольку стать пансионером академии он не надеялся. В воспоминаниях Иордана 1824 года приводится история первого полученного им заказа: «Первую работу, которую я получил, был портрет известной в то время танцовщицы Истоминой при “Альманахе русской Талии”, изданном Ф. В. Булгариным. Интересен был случай сего заказа: я был у моего профессора Уткина; является дородный господин, показывает ему портрет, нарисованный очень хорошо свинцовым карандашом, и желает, чтобы Уткин отрекомендовал ему гравера. Он показывает ему на меня; Булгарин рад, устанавливает цену 300, дает 50 рублей задатка с тем, чтобы к 20-му декабрю портрет был бы непременно окончен» (Иордан Ф. И. Записки ректора и профессора академии художеств Федора Ивановича Иордана. М., 1917. С. 302). Наверное, таким же или подобным образом договорился с ним о заказе и П. А. Межа-ков, который, по-видимому, сам занимался изданием своего сборника. Об этом говорит то, что на титульном листе книги указана только типография без имени издателя или названия издательства. Рекомендовать же Иордана мог и сам автор рисунка И. А. Иванов (1779–1848), мастер видов и перспектив, состоявший с 1822 года в Академии художеств «назначенным академиком» (Собко Н. П. Иванов Иван Алексеевич. Словарь русских художников. СПб., 1895. С. 355). Известно, что параллельно он иллюстрировал также различные издания: сборники стихов Измайлова, Жуковского, Батюшкова, Крылова и др. Ему принадлежит и виньетка к поэме Пушкина «Руслан и Людмила» (издание 1820 года). Не исключено, что еще до заказа виньетки для своего сборника стихов Межаков мог обратиться к Иванову для создания рисунка для бисерной вышивки. Это было бы вполне обоснованным, поскольку Иванов к тому времени уже обладал большим опытом работы со стеклом и фарфором: до Академии художеств он шесть лет проработал на Императорском стекольном заводе и продолжал составлять рисунки для стекольного и фарфорового Императорских заводов, уже будучи в академии. Действительно, в фарфоре можно найти очень близкую аналогию бисерной столешнице Межакова – это фарфоровая столешница с видом Павловска в венке из цветов, изготовленная в 1798 году на Императорском фарфоровом заводе (Кучумов А. М. Русское декоративно-прикладное искусство в собрании Павловского дворца-музея. М., 1981. Илл. 146. С. 362). Кроме того, античная сцена на вышивке достаточно близка к графическим работам Иванова (в особенности к иллюстрациям в трагедиях Озерова, изданных в Санкт-Петербурге в 1828 году), а рисунок плюща на столешнице и на виньетке к стихам Межакова практически идентичен.

Сам стол был, видимо, заказан Межаковым или Засекиной после окончания вышивки, поскольку неоготический стиль вошел в моду в начале 1830-х годов. В то время в этом стиле работали и только что вернувшийся из-за границы А. Брюллов, и Гамбс, и братья Тур. Украшение мебели гербами также было очень характерным: «Нередко в это время (1830-е годы) заказные изделия украшались различными расписными или резными геральдическими композициями. Так, к примеру, потолок одной из гостиных во дворце Шуваловых и стоящая там мебель из темного полированного ореха были декорированы гербами рода Нарышкиных. Часть сохранившегося гарнитура из Марьина также отделана полихромной росписью, свидетельствующей о принадлежности его знатным фамилиям Голицыных-Строгановых» (Художественное убранство русского интерьера 19 века / Под ред. Н. Н. Ухановой. Л., 1986. С. 71).

Краткое изложение результатов всех этих изысканий было опубликовано в журнале «Декоративно-прикладное искусство СССР» в 1988 году, причем получить разрешение у владелицы сфотографировать стол оказалось ничуть не более легким, чем оформить аналогичный документ в Библиотеке им. Ленина на фотографирование гербовника и стихов Межакова. В результате к тому и другому был допущен только наш давний друг, муж моей подруги Наташи Рытовой – Владимир Григорьевич Шавров, который совершенно очаровал и сотрудницу Ленинки, и Галину Николаевну, сфотографировав ее, ее стол и ее собаку.

Вслед за Владимиром Григорьевичем к столу была допущена сотрудница ГМИИ им. Пушкина и редактор журнала «Пинакотека» Аня Чудецкая, вероятнее всего покорившая сердце Галины Николаевны своим очарованием и красотой. Результатом явилась моя статья «Стол с бисерной вышивкой» (Пинакотека. № 4. 1998. С. 97).

После того как текст первой статьи уже лежал в редакции журнала, мы с Володей решили продолжить свои изыскания и поехали в Вологду. Перед поездкой мы с помощью Алины Логиновой списались с сотрудницей Вологодского краеведческого музея Мирой Евсеевной Даен. В Вологде остановились в какой-то захудалой гостинице, где проживали подростки, приехавшие на спортивные соревнования. Раскрепощенные дети топали и визжали с утра до вечера, а ночью нас развлекал холодильник, который включался с грохотом взлетающего самолета. Кроме того, в Вологде в это время (1986–1988 гг.) совершенно отсутствовала еда. Обедали мы в отвратительном общепите, а купить что-нибудь на завтрак и ужин было практически невозможно. Молочных продуктов, масла, колбас, сыра не было ни в магазинах, ни на рынке. Московские припасы кончились довольно быстро, и последние дни нам приходилось совсем несладко. И это всё – в Вологде, которая до революции снабжала знаменитым вологодским маслом всю Россию и еще его экспортировала. Тем не менее под руководством Миры Евсеевны мы поработали в Вологодском архиве и даже встретились с отдаленной родственницей Межаковых – Шафрановой, которая случайно приехала в Вологду как раз в это же самое время. По материалам, хранящимся в архиве, удалось узнать некоторые любопытные подробности о семье Межаковых и рукодельях Засекиной.

Родовое имение Межаковых в Никольском, которое они называли «Александрополь» (по-видимому, в честь отца Межакова, убитого крепостными в этом самом Александрополе), было настоящим барским поместьем. В описи имущества, находившегося в доме, числится большое количество хорошей мебели, в картинной галерее находились полотна Рембрандта и Гвидо Рени, а господский дом окружал прекрасный парк, изобиловавший экзотическими растениями. Герой нашего повествования Павел Александрович Межаков очень любил Александрополь и многое сделал для его украшения. В его стихах немало строчек посвящено мирным сельским трудам:

 
Покорный всемогущей воле,
Я свет коварный забывал,
Взрывал наследственное поле
И лишь свободе напевал.
 

Однако в «коварном свете» он также преуспел совсем неплохо: с 1802 по 1826 год П. А. Межаков состоял на государственной службе в основном по Коллегии иностранных дел благодаря своему хорошему знанию иностранных языков. При выходе в отставку он был награжден чином статского советника. В 1840–1850-х годах был попечителем Вологодской губернской гимназии и губернским предводителем дворянства.

Софья Засекина (1776–?) была его старшей сестрой. Она вышла замуж довольно поздно. По семейному преданию, братья приняли большое участие в ее судьбе, с чем, возможно, и связана идея памятной вышивки для стола. Вышивка эта была далеко не единственным рукоделием княгини Засекиной. На Вологодской губернской выставке в 1837 году были представлены и другие ее произведения: вышитые шерстью ковер (500 руб.), 2 экрана (50 и 60 руб.), подушка (40 руб.). По-видимому, это были высокохудожественные вещи, поскольку представленный на той же выставке ковер помещицы Зубовой был оценен всего в 25 руб.

Дж. Босси. С. А. Засекина, 1803. Собрание А. А. и О. В. Савченко (Подстаницкий С. Русская портретная миниатюра из частных собраний. М., 2007)

Ни в одной описи имущества, находившегося в Никольском, стол с бисерной столешницей не упоминался. Можно было предположить, что он все время оставался в петербургском доме Межаковых, поскольку Засекина закончила свою работу в Петербурге. Там же, вероятнее всего, стол и был изготовлен.

Статья о столе в «Декоративно-прикладном искусстве» появилась в 1988 году. Кончалась она следующей фразой: «Думается, что приведенные выше сведения отнюдь не исчерпывают его (стола) истории…» Предположение это оправдалось на удивление быстро. В следующем же году в журнале «Наше наследие» (№ 6. С. 136) была опубликована статья известного специалиста по истории костюма М. Мерцаловой «В интерьере классицизма». Немалая часть текста в этой статье была посвящена столу, описание которого в точности соответствовало столу Межаковых: «В 1935 году в одном частном доме мне посчастливилось увидеть круглый стол со столешницей диаметром около метра: в раме из карельской березы шириною около пятнадцати сантиметров находилась бисерная вышивка. Середину занимала сцена из греческой мифологии, выполненная в бежево-коричневых тонах, но не она привлекала внимание. Сцену окружал широкий венок из самых разнообразных цветов. Бисер был очень мелким, и вышивку делали на полотне без канвы – “по счету ниток”… Вышивка была покрыта толстым зеркальным стеклом, а низ подстолья – круглая неширокая тумба карельской березы – соединялся с четырехугольным основанием, которое украшали резные ажурные “готические” детали. Под столешницей находился какой-то простой механизм с винтом, и стоило его повернуть, как она принимала вертикальное положение и превращалась в большой каминный экран. У этого стола интересная история: в селе Никольском Вологодской губернии почти безвыездно жил некий помещик. У него была дочь (как говорит семейное предание, особа довольно тяжелого нрава), она-то и сделала эту вышивку в 1830–1840-х годах, составив венок из всех цветов, что росли в их имении и окрестных полях. Работала она над ней десять лет. Столешницу же и другие детали сделали ее крепостные.

Многие знали об этом великолепном столе, и когда в 1907 году в Париже была устроена выставка прикладного искусства, созданного русскими женщинами (при участии княгини Тенишевой), это драгоценное произведение женского вкуса и трудолюбия было выставлено и получило самую высокую оценку (владелец этого стола-экрана был репрессирован в 1937 году, мебель конфискована, и дальнейшая ее судьба неизвестна)».

Конечно, утверждение, что деревянную часть стола делали крепостные, вызывало большие сомнения, поскольку уровень работы говорил о высоком профессионализме мастеров. Да и работа над вышивкой продолжалась не десять, а восемь лет. Но сам стол был описан достаточно точно. Поэтому, прочитав статью, я приложила все усилия, чтобы встретиться с ее автором. К счастью, Мария Николаевна Мерцалова оказалась близкой знакомой Татьяны Ильиничны и Саши Васильевых. При встрече она подтвердила, что речь действительно шла о столе Межаковых. В 1935 году Мария Николаевна брала уроки кройки и шитья у двоюродной сестры Надежды Ламановой[4]4
  Ламанова, Надежда Петровна (1861–1941) – выдающийся российский и советский модельер, художник театрального костюма. – Прим. ред.


[Закрыть], которая была замужем за последним представителем рода Межаковых по мужской линии. Будучи кадровым военным, он перешел на сторону большевиков. В один из дней печально известного 1937 года Мария Николаевна, придя на занятия, застала хозяйку дома в страшном смятении: мужа арестовали, а ей предложили выехать в ссылку, разрешив взять с собой только самые необходимые вещи. Очевидно, стол не попал в число этих вещей и поступил в один из открывшихся тогда магазинов конфиската.

После этого стол долго пребывал в тени. Историю его дальнейшей судьбы рассказала московская собирательница старины Рина Михайловна. В то время владелицей стола была известная артистка МХАТа Л. М. Коренева (1885–1982). В начале 1980-х годов она была уже весьма престарелой, и ее, по выражению Рины Михайловны, «пасли» некая Ира и внучка Станиславского К. Р. Барановская. В результате он достался последней, и она решила его продать, о чем Ира и сообщила Рине Михайловне, которая поехала, все рассмотрела, восхитилась вышивкой, но сам стол ей не особенно понравился. Когда она вернулась домой, ей позвонила Галина Николаевна, и в разговоре Рина Михайловна неосторожно упомянула о столе. Несмотря на то что Рина Михайловна, разумеется, не называла ни имени, ни адреса хозяйки стола, Галина Николаевна проявила чудеса смекалки и по каким-то косвенным признакам определила его местонахождение, поехала туда и через час его купила. После такого демарша Рина Михайловна, несостоявшаяся покупательница, не разговаривала с ней два года. А через два года у нее раздался звонок в дверь. За открытой дверью стояла Галина Николаевна, полная раскаяния и почти готовая встать на колени. Разумеется, она была условно прощена и допущена в дом, но стол, несмотря на полное осознание своей вины, не отдала.

Столу были посвящены многочисленные публикации, а ведущим научным сотрудником Исторического музея О. В. Молчановой на него был составлен сертификат, в котором он характеризовался как часть российского национального достояния.

На этом, однако, мытарства стола с бисерной столешницей не закончились. Он был продан вместе с письмом так называемому новому русскому, который купил его, по слухам, для своей десятилетней дочери, увлекавшейся в то время плетением бисерных фенечек, чтобы она в своих трудах брала пример с княгини Засекиной. Таким образом, стол Межаковых оказался снова исключенным из поля зрения искусствоведов и музейных работников. Остается только надеяться, что судьба по-прежнему будет хранить этот уникальный образец русского прикладного искусства.