Текст книги "О бисере, бусах и прошлом времени. Воспоминания московского коллекционера"

Старосельские корни. Бумага, акварель, тушь, 1996

Коты

В моем детстве у нас была последовательная серия котов Микешек, но после исчезновения последнего и самого лучшего из них – незабвенного черного флегматика с белой манишкой, серия на долгие годы прервалась. Новый кот, точнее кошка, появился у нас, когда нашей дочери Даше было лет 14 или 15. Как все дети, она долго клянчила собачку, но все наше семейство – мои родители, бабушка и мы с Володей – стойко держало оборону. В какой-то момент она все-таки была прорвана, и неизвестный злодей успел вручить ей по пути из школы черепаху. Черепаху поместили в эмалированный таз, где она отвратительно царапалась. Слушать это было невозможно, и ребенок наконец добился своего: мы согласились на котенка, если черепаху удастся отдать в школьный живой уголок. Тогда Даша, конечно, продешевила – прояви она бо́льшую твердость, удалось бы выторговать не только собаку, но и крокодила. А мы воспользовались ее детской наивностью и договорились с женой моего научного руководителя, заядлой «кошатницей», что нам будет предоставлен отборный котенок из ближайшего потомства кошки ее знакомых. Через два или три месяца нам объявили, что котенка можно забирать. Правда, место обещанного рыжего котенка мужского пола заняла серая кошечка, и поскольку она была оставлена специально для нас, от нее никак нельзя было отказаться.

При ближайшем рассмотрении кошечка оказалась тощенькой особой самого простецкого окраса с раскосыми слезящимися глазами. Нас тут же заверили, что она все прекрасно видит, а в остальном представляет собой образец добропорядочности. В результате у кошки ветеринар определил врожденный заворот век, который тогда не оперировали, и мы нарекли ее Шилькой (по-немецки schielen – косить). Глаза бедный Володя промывал ей каждый день всю ее довольно длинную жизнь (шестнадцать с половиной лет). Характер у кошки тоже оказался далеко не идеальным. Шилька очень не любила, когда повышали голос, а детский крик и визг просто не выносила. Когда к нам переселилась внучка Кира, при малейшей попытке крикнуть кошка мчалась из другого конца квартиры и вцеплялась мертвой хваткой в ее ноги. Долгое время бедная девочка ходила вся в шрамах, но голос повышать перестала и теперь обычно разговаривает, в отличие от современных девушек, очень тихо и спокойно.

Все наши посетители к Шильке никакой симпатии не испытывали. Она категорически не давалась в руки взрослым и время от времени царапала детей. Не одобрила ее и наш друг Мария Александровна. Когда мы привезли это сокровище к ней на дачу, она, проходя мимо, с неодобрением заметила: «Ну как можно так жить? Только ест и спит!» Однако нашелся все-таки человек, разглядевший в нашей кошке некие привлекательные черты. Молодой довольно известный художник Антон Куманьков внезапно выразил желание ее нарисовать. Когда я усомнилась, что ее удастся заставить позировать, он уверенно ответил, что это он обеспечит сам. Действительно, каким-то образом ему удалось найти с ней общий язык. С людьми у него это получалось хуже, поскольку Антон оглох в раннем детстве, при разговоре читал слова собеседника по губам, а сам говорил крайне неразборчиво. В результате Шилькин портрет получился весьма удачным. Он часто экспонировался на выставках. Обычными комментариями посетителей были: «Вот холера!», но почти каждый раз находились желающие купить это произведение. К сожалению, приобрести оригинал никто не захотел. Насколько я знаю, Антон эту картину очень ценил и так и не продал.

А. Куманьков. Натюрморт с кошкой (Шилькой). Бумага, пастель, тушь, 75×55 см, 1992

Неказистая внешность и дурной нрав сочетались с бурными страстями, бушевавшими в Шилькиной душе. Они проявляли себя, мне кажется, значительно чаще, чем это обычно бывает у кошек. Стерилизация тогда считалась опасной операцией, и мы стойко сносили все всплески ее эмоций. Но однажды она нанесла сокрушительный удар по репутации нашего добропорядочного семейства. К нам зашел наш давний друг со своим молодым приятелем – высоким, стройным красавцем-литовцем. Не успели они усесться, появилась Шилька и исполнила именно перед литовцем эротический танец, в значении и адресате которого невозможно было ошибиться. Молодые люди веселились от души, а я пыталась испепелить взглядом ненавистную кошку, которая не обращала на мои «брысь!» и «пошла вон!» ни малейшего внимания.

Тем не менее, когда это исчадие скончалось 16 лет от роду, все очень горевали, а Володя, заботившийся о Шильке больше всех, поклялся больше никаких котов не заводить.

Он твердо придерживался своих намерений около двух лет, но у нас подрастала внучка Кира, которая, разумеется, очень хотела котика. Однажды она пришла из школы и принесла найденное в луже объявление о том, что в нашей районной библиотеке (ныне библиотека им. Фурцевой) в следующие выходные состоится выставка кошек. Мы восприняли это как знак судьбы, дали дедушке обещание котят не покупать и отправились на выставку. На выставке были какие-то очень породистые и очень дорогие котята, поэтому Кирины тихие вздохи были оставлены без внимания. Но на выходе около кассы висела авоська с разномастными и явно плебейскими котятами, один из которых чем-то привлек наше внимание. Это был жалкий комочек рыжей шерсти с дрожащим хвостиком, но у меня в памяти сразу возникла картина, которую я наблюдала в нашем магазине «Свет» несколько лет тому назад. Рыжий котенок с упоением играл со шнуром от выставленного там торшера. Невозможно было оторваться от этого увлекательного зрелища, и я сразу подумала, что хотела бы именно такого котенка. Но тогда еще была жива Шилька, и мои мечты остались мечтами. Теперь я попросила кассиршу показать нам котенка, а он бросился к Кире и изо всех сил вцепился в ее куртку, как будто только и ждал нашего появления. Сердце – не камень, и котенок был приобретен за 200 рублей, которые в то время имели далеко не символическое значение.

Увидев нашу покупку, Володя пришел в ярость и сказал, что он пальцем к этому животному не притронется. Но на следующее утро тот же Володя уже нежно готовил ему завтрак и потом сам пил чай с котенком на коленях. Назвали его в связи с рабоче-крестьянским происхождением Трифоном, в просторечии Тришка. На следующий день повезли Тришку к ветеринару, который обнаружил у него блох, ушного клеща и посоветовал дать лекарство от глистов. А когда Кира сообщила, что мы за это животное еще и деньги заплатили, посмотрел на меня с сочувствием, решив, по-видимому, что возраст ума не прибавляет.

Уже через год Тришка превратился в солидного кота чрезвычайно достойного вида, и за ним окончательно закрепилось уважительное именование – Трифон. Когда мы перевезли его на дачу, красота Трифона произвела большое впечатление на местного умельца Пашу, который попытался просватать за него свою кошку, но опоздал: эта сторона жизни для бедного кота была уже закрыта.

Первые угрызения совести по этому поводу мы ощутили, когда при очередном посещении ветеринара Трифон был идентифицирован врачом как настоящий британец. Позже это заключение полностью подтвердилось в Англии (см. главу «Бисерная лекция в Англии»). Там в сельской гостинице на маленькой полочке с книгами мы обнаружили атлас пород британских кошек. Изображение и описание короткошерстого британского кота практически ничем не отличались от нашего Трифона.

На даче Триша продемонстрировал не только свою красоту, но и трудолюбие. В отличие от Шильки, он заслужил полное одобрение Марии Александровны, принявшись усердно уничтожать исконных врагов дачника-садовода – мышей и кротов. Правда, порой Трифон ловил и зазевавшихся птичек. Тогда, увидев кучку перышек на крыльце, его начинала стыдить Кира, на которую совершенно не действовали мои напоминания о том, что мы купили кота, а не хомяка.

Свои охотничьи способности Трифону однажды удалось продемонстрировать в весьма неожиданных обстоятельствах. Утром 31 декабря 2006 года заболел Володя. Температура поднялась до 39,5, и врач, которого мне с большим трудом удалось вызвать в этот день, поставил диагноз: двустороннее воспаление легких. Кира отправилась встречать Новый год к своему отцу, а я сидела на кухне в полном одиночестве. Пробило одиннадцать часов, и вдруг в коридоре раздался какой-то топот, прыжки, удары. Оказалось, что кот играет с возникшей буквально из ниоткуда мышью. Через некоторое время шум стих, и я поняла, что мыши пришел конец. Прошло полчаса, и появилась следующая мышь, с которой повторилось все то же самое. Наконец, ровно в полночь состоялось пришествие третьей мыши, которая также погибла после соответствующих ритуальных игр. Я вышла посмотреть, не осталось ли от нее случайно семи корон королевы Мышильды. К сожалению, корон не было, но зато от мышей тоже не осталось ни следа. Это было единственное появление мышей в нашей квартире почти за 20 лет.

Тришина отвага на представителей семейства кошачьих не распространялась. Правда, один раз он на наших глазах прогнал с участка белую кошечку, а в другой – явился с клоком темной шерсти в когтях. Но против настоящих уличных котов пасовал безоговорочно. Обычно дело ограничивалось дикими воплями где-нибудь в кустах и позорным бегством под дом или на террасу.

С людьми Трифон сходился еще хуже. Конечно, его любовь к Кире ничуть не уменьшилась, даже когда она от нас переселилась в другую квартиру, но остальные двуногие вселяли в него панический ужас. Однажды мы затеяли ремонт санузла, который осуществлял добродушнейший, исключительно аккуратный и дисциплинированный мастер Саша. Он появлялся ровно в 11.00 и, проработав без перерыва на обед с несколькими перекурами, удалялся в 18.00. Каждый день ровно в 10.45 Трифон уже сидел перед нашим большим шкафом. Как только раздавались звонки домофона, он немедленно скрывался в шкафу и выходил оттуда через 15 минут после того, как Саша уходил. Задержка была связана, по-видимому, с Сашиными перекурами: кот хотел убедиться, ушел ли его недруг навсегда и не вернется ли он обратно. За полтора месяца работы Саша Трифона так ни разу и не увидел и даже несколько удивился, когда ему сообщили, что у нас есть кот. В тот день, когда работа по преобразованию санузла в термы Каракаллы была закончена, кот ровно в 10.45 подошел к шкафу, посидел до 11.00, выждал еще минут десять, вопросительно на нас посмотрел, осознал, что никто не придет, успокоился и отправился по своим делам.

Даже нас Трифон очень опасался, встречая где-нибудь вне привычной обстановки. Особенный ужас вызывали у него переезды в машине. Перевозить его можно было только с помощью очень снисходительных людей, которые терпеливо выслушивали его непрекращающиеся стенания и не сердились даже в случае распространявшихся в машине предосудительных запахов. Приближение переезда кот ощущал заранее, и поймать его, чтобы посадить в кошачью перевозку, было большой проблемой. Однажды эта проблема стала почти непреодолимой.

Дачное лето кончалось, и Кира должна была приехать за нами на следующий день, чтобы отвезти в Москву. Вместо этого она устроила сюрприз: позвонила вечером и сообщила, что уже припарковалась у нашей калитки и нам надо срочно собираться. К счастью, Трифон был дома, и его тут же закрыли в одной из комнат. Быстро собрали вещи, приготовили перевозку и, когда все было готово, допустили роковую ошибку: я открыла входную дверь, а Володя – дверь из комнаты, в которой сидел кот. Разумеется, Трифон вылетел из дома, как стрела, и сел на дорожке, спокойно наблюдая, что мы будем делать. Кира попробовала к нему приблизиться, но он немного отошел в сторону. Она сделала еще шаг, он отошел на шаг назад. Кира звала его самым нежным голосом, кот все внимательно выслушивал и не спеша отступал все дальше и дальше. Наконец, Кира сделала отчаянный бросок, пытаясь его поймать, и Трифон неторопливо скрылся под старым домом, стоявшим на нашем участке. Все было кончено. Там он мог просидеть всю ночь, и перспектива караулить его все это время казалась неизбежной.

Вот тогда Володя разработал свой сценарий. Его замысел был основан на том, что мы через день ходили к нашим друзьям Ляле и Саше Хохловым играть в скрабл и возвращались вечером приблизительно в это время, а кот уже ждал нас на крыльце, чтобы его впустили в дом. Под руководством Володи мы закрыли входную дверь в дом, вышли на улицу, заперли калитку, Кире было велено уйти куда-нибудь подальше, а мы пошли по направлению к даче друзей. Погуляв минут десять, мы вернулись, непринужденно разговаривая и стараясь не упоминать слова «машина», «Москва» и тому подобное, погремели замком, отпирая калитку, и увидели Трифона, терпеливо дожидающегося нас на крыльце. Конечно, он был немедленно водворен в перевозку, прибежала Кира, и мы наконец поехали домой. Таким образом, на сей раз человеческий интеллект одержал победу, что бывало, впрочем, далеко не всегда.

Трифон на фоне бисерной вышивки, 2005

Трифон прожил у нас 13 лет и умер в ветеринарной клинике от какой-то непонятной болезни. Володя опять поклялся, что больше котов мы заводить не будем, ипока мы эту клятву не нарушили.

Начало коллекции

Задолго до эпохи Староселья началось наше семейное увлечение – коллекционирование старинных работ из бисера. Оно оказалось связанным с одним из совместных путешествий.

В 1965 году мы с Володей и моими родителями отправились в долгую поездку по Северу, закончившуюся в Эстонии. Сначала мы доехали на поезде до Котласа, потом поплыли по Северной Двине на пароходе. На пароходе за мамой отчаянно ухаживал печник, который вполне серьезно уговаривал ее покинуть московского профессора и переселиться к нему, поскольку он очень хорошо зарабатывает кладкой печей и может обеспечить ей роскошную жизнь. После того как мама его решительно отвергла, он напился и даже не смог попрощаться с нами в Архангельске.

Вообще, Север значительно поколебал наше убеждение, что в Москве много пьют. По мере удаления от дома столица преображалась в нашем воображении в оплот трезвого образа жизни. На остановках парохода мы сплошь и рядом наблюдали следующую картину: на берегу беспорядочно валяются тела, матросы с парохода сходят на берег и, вытаскивая у них из карманов билеты, проверяют, куда они направляются. Тех, кто едет вниз по реке, грузят на пароход, остальных оставляют ждать встречного транспорта. В Архангельске нас встретил протянутый поперек улицы плакат «Пей в меру». Поняв всю глубину этого изречения, мы свято придерживались этого принципа в дальнейшем.

Из Архангельска мы направились в общем вагоне в Онегу. Вагон брали штурмом, он был набит битком, и ночь, проведенная в жуткой грязи и духоте, запомнилась надолго. Запомнилась и девушка, примостившаяся на краешке скамейки. На ней было вечернее платье с блестками и свежая, только что из парикмахерской прическа. По-видимому, все это великолепие предназначалось встречающему, и она стоически, не шевельнувшись и не прислонившись, просидела в таком виде до трех часов ночи, пока не сошла на какой-то промежуточной станции.

В Онеге мы погрузились на дору (большая моторная лодка), которая довезла нас до острова Кий. Там располагался местный дом отдыха, и отдыхающие нас встретили очень радостно, почему-то решив, что приехали артисты. В результате публика была несколько разочарована, а мы, наоборот, очарованы красотами Кия. Это маленький скалистый остров в Белом море, расположенный километрах в десяти – пятнадцати от устья Онеги. Он весь порос соснами и усеян осколками гранита с вкраплениями гранатов. Поскольку на всем острове земля покрыта слоем сухой хвои, единственным средством передвижения являлись сани. До революции на этом острове был мужской монастырь. По преданию, монахи знали путь, по которому в Онегу можно было во время отлива добраться по морю пешком. Во время нашего пребывания там стояли настоящие белые ночи: солнце только касалось горизонта, и снова начинало светать. Днем Володя ловил рыбу, а ночью мы жарили ее на костре. Очень хотелось спать, нас нещадно ела мошка, но экзотическая обстановка и свежая, испеченная на костре мелкая камбала искупали все неудобства.

Компанию нам составляли такие же неуемные москвичи, как мы: архитектор, получивший Сталинскую премию, кажется, за восстановление Днепрогэса, и очень симпатичная немолодая пара, Юрий Яковлевич и Вера Васильевна Цедербаумы. Их история очень трогательна и одновременно типична для того времени. Познакомились они еще совсем молодыми и понравились друг другу, после чего Юрия Яковлевича арестовали, и какое-то время он пробыл в лагерях. Когда его выпустили и поместили в сибирскую деревню на поселение, он был уже тяжело болен туберкулезом. Получив это известие, Вера Васильевна со своей матерью немедленно выехали к нему. Эти городские женщины в нелегких деревенских условиях «наладили быт», возделывали огород, обеспечили Юрию Яковлевичу полноценное питание, варили ему целебные отвары и настои. В результате он вернулся к жизни из почти безнадежного состояния. После смерти Сталина его, как и многих других, реабилитировали, они возвратились в Москву, и он приступил к своей основной работе юриста. Мои родители и Цедербаумы прониклись взаимной симпатией и договорились непременно встретиться в Москве.

Ночной костер. О. Кий, 1965

Уехав с острова Кий, мы еще долго колесили по тем местам: съездили на пароходе вверх по Онеге, потом поехали на Соловки, а в конце еще немного пожили в Эстонии. Вернувшись в Москву, родители возобновили знакомство с Цедербаумами. Оказалось, что Юрий Яковлевич очень дружен с Александром Зиновьевичем Крейном, который как раз в это время занимался организацией музея А. С. Пушкина на Пречистенке. Наслушавшись, с каким энтузиазмом и изобретательностью Крейн оформляет новый музей, мы, естественно, захотели посмотреть на все своими глазами. Цедербаум договорился о встрече, и наша маленькая экскурсия не спеша отправилась под предводительством Крейна обозревать экспозицию. Наше внимание привлекла небольшая витринка, в которой была выставлена семейная коллекция старинных вышивок. Украшением ее служил великолепный шитый бисером пояс (или, как я теперь думаю, сонетка[2]2
  Сонетка (от фр. sonner – звонить) – в барских домах звонок-колокольчик для вызова прислуги, часто приводившийся в действие шнурком. Этот шнур (или лента) обыкновенно был красиво отделан или вышит. – Прим. ред.


[Закрыть]). Потрясенная его красотой, я стала настойчиво расспрашивать, что это такое. Дама, которая сопровождала Крейна, решила надо мной подшутить. «Вам что, нравится этот пояс? – спросила она. – Так вы можете пойти и купить себе в магазине такой же». Не оценив юмора, я наивно спросила, где же находится такой замечательный магазин, и тут она мне снисходительно объяснила, что это редкая старинная вещь и на каждом углу такие раритеты не продаются. Тем не менее мысль, что нечто подобное где-то существует, меня с тех пор не покидала. Зайдя в антикварный магазин на Арбате, я обнаружила, что бисер там действительно есть и наши мечты могут осуществиться. Некоторое время мы еще поговорили на эту тему, пока у мамы не лопнуло терпение. Будучи самой решительной из всех нас, она пошла и купила первую бисерную вышивку: голубка в окружении роз, лилий и сирени (см. вкл. 1, илл. 2).

Наверное, это была судьбоносная покупка. Голубь, как известно, птица богини любви Афродиты, а в соответствии с книгой «Язык цветов» (Петербург, 1849) розы обозначают красоту, лилии – любовь и величие, сирень – первое чувство любви.

За «Голубком» последовали другие более или менее удачные покупки. Естественно, параллельно начался и поиск литературы по этой теме. Ее оказалось совсем немного. На первых порах это были: книжка В. Дудоревой «Бисер в старинном русском рукоделии» (1923) и статья А. Ф. Червякова «Шитье бисером и стеклярусом» в сборнике «Русское декоративное искусство» (М., 1965. Т. 3. С. 173–184). Позднее в Ленинке удалось обнаружить книгу искусствоведа Пазаурека, опубликованную в 1911 году (Pazaurek G. Glasperlen und Perlenarbeiten aus alter und neuer Zeit). Поэтому все семейство занялось поисками не только бисерных вышивок, но и малейших упоминаний о бисере в литературе. А поскольку все члены семьи (и в особенности мама) были весьма читающими, дело спорилось. В 1990 году на основе богатейшей коллекции Эрмитажа вышла книга Е. Моисеенко и В. Фалеевой «Бисер и стеклярус в России», исключительно полезная для всех интересующихся этим вопросом.

Кроме литературы, ценным источником информации могли бы быть музеи, если бы изделия из бисера играли сколько-нибудь значимую роль в экспозиции. Приходилось ориентироваться на немногочисленные выставки. В 1973 году в Русском музее открылась выставка коллекции декоративно-прикладного искусства Л. И. Караводиной, в которой довольно значительное место занимал раздел бисера. Специально на эту выставку мы съездили в Ленинград на полдня. Когда вернулись домой, первым вопросом был: «Ну что, продолжаем собирать бисер или сдаемся?» Посовещавшись, мы решили, что наши собирательские достижения не так уж и плохи, и охота за бисером продолжилась с удвоенной энергией.

В 1990 году в этнографическом музее Ленинграда прошла выставка «Бисер в культуре народов мира». Был издан каталог, которым, к сожалению, из-за отсутствия системы нумерации воспользоваться практически невозможно.

В 1993 году состоялась эпохальная выставка «Русский бисер» из коллекции Исторического музея. Каталог этой выставки стал одной из моих настольных книг. От интенсивного использования он постепенно распался на отдельные страницы, но своей актуальности не потерял. С куратором выставки и автором каталога Ольгой Васильевной Молчановой мы познакомились незадолго до этого и в течение многих лет время от времени пользовались возможностью обратиться к ней в особенно затруднительных случаях. Несмотря на некоторые идеологические расхождения, она всегда щедро делилась запасами своей обширной эрудиции. Ольга Васильевна защитила диссертацию на тему «Русский бисер в отечественной культуре второй половины XVIII–XIX в.», а ее монографию на эту тему все любители бисера ожидают, к сожалению, уже не один год.

В 1995 году, когда у нас составилось уже довольно представительное собрание, мама попыталась зафиксировать историю каждого приобретения: «Идея была крайне незатейлива. Я беру ярлычок из комиссионки и описываю, при каких обстоятельствах произошла покупка. Ярлыков оказалось много, но что куплено понять невозможно, за очень редкими исключениями. Уровень “грамотности” товароведок, определявших дальнейшую судьбу сумочек и прочих раритетов, был беспределен. Наиболее частые и уязвимые слова: “биссер, пано, вышевка, маление (о чаше), бамбанерка и т. д.”».

Наша первая покупка была сделана в 1968 году в большом и почти единственном в Москве антикварном магазине на ул. Горького (теперь снова Тверская). По-видимому, эта вышивка «Голубок» там провела немало времени, потому что его успели уценить с 20 до 14 руб. Позже с «Голубком» случилась довольно необычная история. В 1973 году, когда нашей дочке Даше был один год, мы на все лето уехали на дачу. Я решила, что без бисера мое существование невозможно, сложила основные сокровища в портфель и взяла его с собой. На даче до портфеля никто, разумеется, не дотрагивался, а когда его привезли обратно в Москву, «Голубка» в нем не оказалось. Мысль, что кто-то мог взять нашего «Голубка» на даче, была отвергнута сразу же. Если уж вор позарился бы на портфель, он взял бы все целиком, а не стал бы выбирать что-то одно. Мы решили, что, наверное, я его в портфель вообще не клала, а припрятала где-то в другом месте и забыла где. В течение нескольких лет я время от времени принималась искать «Голубка», но все мои усилия оставались тщетными. Наконец, поиски были прекращены, и мы как-то смирились с таинственным исчезновением нашего бисерного патриарха. Через семь лет после этой пропажи мы решили навести кардинальный порядок в нашем хозяйстве. Все картинки снимали со стен, стирали пыль, чистили стекла, поправляли крепление, подновляли рамки. Сняв одну из картинок, я обратила внимание на то, что задник вообще никак не закреплен, и попросила Володю устранить недосмотр. Тот решил заодно заменить старый картон, вынул его и увидел на нем нашего «Голубка». Тут-то мы и поняли, что с ним произошло. Когда я клала картинки в портфель, некоторые из них, и в частности эту, я вынула из рам, чтобы было не так тяжело нести. «Голубок» случайно оказался рядом с картинкой, в точности совпадавшей с ним по размеру, и провалился в обрамлявшую ее рамку лицевой стороной внутрь, а картоном наружу. Когда портфель с вышивками привезли в Москву, эту картинку вынули и повесили на стену вместе с застрявшим в рамке «Голубком». Таким образом, после семилетнего перерыва он снова вернулся на свое место и с тех пор его больше не покидал.

Нашлась еще одна мамина запись: «О “подарке в китайском сундуке” помню очень хорошо. 1-го или 2-го августа 1978 года я отправилась в “Шпиатр” (наше условное название антикварного магазина на бывшей Октябрьской площади, в отличие от него магазин антикварной мебели на Фрунзенской набережной назывался “Дровяной склад”) с очень слабой надеждой купить подарки к 3-му и 11-му (наши с Володей дни рождения). Солнце сияло, настроение среднее, в магазине никого (в смысле покупателей). Нина Павловна (знакомая продавщица) заулыбалась и извлекла из недр поднос, при виде которого я остолбенела, мысленно упала в обморок и поняла, что судьба иногда бывает благосклонна. Прижала “голубчика” к груди и, не помня себя от радости, очнулась в почтовом отделении на Комсомольском, где быстренько настрочила телеграмму. Примерное содержание: “Поздравляем, желаем и т. д. Подарок в китайском сундуке”. Телеграфистка с опаской взглянула на меня и поспешила за подмогой. Вернулась с корпулентной начальницей, которая поинтересовалась, что я подразумеваю под словами “китайский сундук”. (Видимо, телеграфистка заподозрила, что телеграмма шифрованная, и проявила бдительность.) Мое бесхитростное объяснение ее вполне удовлетворило, и телеграмма была отправлена». Нас последняя фраза тоже слегка озадачила, но, приехав, мы все поняли. Поднос оказался замечательным: вышивка мелким бисером, изображающая голубей на чаше в окружении роз. Вышивка закрыта стеклом и смонтирована в бронзовой оправе с ручками в виде двух свернувшихся змей. На оправе тонкая чеканка, изображающая военные трофеи. А в китайский сундук поднос положили, чтобы как-нибудь случайно не разбилось стекло (см. вкл. 1, илл. 3).

Таким образом, несмотря на возникавшие время от времени проблемы, раз начатое дело продолжалось и наше собрание пополнялось, увеличивался объем познаний в выбранной области. Кроме того, уже на начальной стадии возникли и проблемы реставрации, поскольку приобретаемые вышивки порой больше походили на маленькие грязные тряпочки, чем на предметы прикладного искусства. Никаких профессиональных реставраторов бисера на то время мы не знали, поэтому эту задачу тоже пытались решить самостоятельно.

Наша комната, 1990-е годы

Понятие «коллекционирование» в Большой советской энциклопедии определяется так. «Коллекционирование предполагает выявление, сбор, изучение, систематизацию материалов, чем оно принципиально отличается от простого собирательства» (БСЭ, 3-е изд., Т. 12). На первых порах мы занимались, конечно, собирательством, но по мере дальнейшей дружной работы всей семьи наше собрание, мне кажется, постепенно превращалось в коллекцию.