Текст книги "Свободные родители, свободные дети"

Понимаешь, Джен, я не способна на такие поступки. Я не знаю, что мне делать. Я не могу заставить вести себя подобным образом. Это против моей природы. Я должна помогать, защищать, руководить… В этом и заключается моя проблема.

Я решила поддержать подругу.

– На самом деле это не твоя проблема! Это проблема любого родителя. Ты говоришь, что не можешь дать детям независимость. Но это совершенно естественно. Все родители хотят защищать, контролировать, советовать, направлять. Желание быть нужной, важной, значимой для ребенка абсолютно нормально для любой матери.

Но многое для нас неестественно. Нам тяжело отделить надежды и разочарования детей от наших собственных. Мы не можем позволить им вести самостоятельную борьбу и отстраниться от нее. Нам трудно отпустить их. Родитель, который может это сделать, это святой чудотворец.

Хелен долго молчала. А потом она заговорила так тихо, что мне пришлось наклониться, чтобы расслышать ее.

– Думаю, ты считаешь, что готовность дать детям самостоятельность – это проявление любви к ребенку. Для этого требуется любовь более высокая, чем для постоянной опеки, правда?.. Только сильная любовь способна дать ребенку возможность испытать неприятные вещи, верно?.. Ты заявила, что любое другое поведение – это не есть проявление любви. Чрезмерной опекой мы лишаем детей возможности жить полной жизнью.

Хелен поднялась и направилась к двери.

– Куда ты идешь? – спросила я.

– Домой, – ответила она. – Мне нужно кое-что дать моим детям.

– И что же?

Хелен обернулась и улыбнулась.

– Немного здорового безразличия, – ответила она.

Глава VI
Одного лишь «хорошо» недостаточно: новый способ похвалы

Следующее занятие открыла Рослин, молодая, энергичная мать. Она очень подробно рассказала о случайной встрече со своей соседкой по университетскому общежитию.

– Я взглянула на нее, и произошла удивительная вещь. Я сделала вид, что не узнала ее. Не знаю почему. Она всегда была такой милой. Но мне захотелось так сделать… я почувствовала ужасную неуверенность…

Я уже собралась повернуть назад, но подумала: «Это ужасно! Я же взрослая женщина… У меня есть собственная семья!»

«Привет, Марша! – сказала я, словно только что ее заметила. – Давно не виделись!»

Она была так рада мне, что я почувствовала укол совести из-за желания от нее спрятаться. Она обняла меня: «Рослин, ты живешь поблизости? Я только что сюда переехала!» Несколько минут мы вспоминали старые времена, показывали фотографии наших детей. Потом она спросила, чем я интересуюсь, чем занимаюсь. Я не хотела говорить об этом. Кому хочется говорить о том, что главный его интерес в жизни – это общение с психологом с целью стать хорошей матерью? Но когда Марша упомянула, что она преподает детям-инвалидам, я подумала, а почему бы и не сказать ей? Все то, о чем мы узнали здесь, будет полезно и для учителя.

И я начала рассказывать о наших занятиях. О том, как мы научились выражать гнев, не причиняя вреда детям. О том, как мы помогаем детям стать самостоятельными. О том, что происходит, когда мы признаем и подтверждаем чувства детей. Она слушала с большим интересом. А потом я упомянула новый способ похвалы. И сразу же почувствовала, что она меня не одобряет.

«Описывать то, что ты видишь или чувствуешь? – переспросила она, нахмурившись. – Это глупость. Зачем прибегать к таким ухищрениям, если можно просто рассказать ребенку о своих мыс-лях? Не вижу никакого вреда в том, чтобы назвать ребенка, который показывает сделанную им поделку, молодцом. Но если работа не удалась, вполне можно не скрывать и это. Я никогда не верила в заискивание перед детьми».

Я попыталась объяснить, что описание – это не заискивание. Описание избавляет нас от необходимости оценки и осуждения.

И это ей не понравилось. «А что плохого в оценках? – холодно спросила она. – Задача учителя в том, чтобы ставить реалистические оценки. Как ребенок добьется прогресса, если никто не будет его критиковать? Мои ученики знают, что я всегда говорю честно, и это очень важно. Мне не приходится прибегать к уловкам. Если они делают ошибки, то я указываю на них – сразу! Если они делают глупости, я не выбираю слов. Я говорю: «Это глупость!»

Я была потрясена. «Ты называешь детей глупыми?» – переспросила я.

«Я не называю их глупыми. Я говорю, что они сделали глупость. Это большая разница!»

«Но, Марша, если кто-то назовет мои действия глупостью, я неизбежно почувствую себя глупой!»

«Это не так. Ребенок ощущает разницу. Все зависит от отношения. Я по опыту знаю, что если отношения хорошие, то я могу сказать ребенку все, что угодно – могу назвать его тупицей и глупцом. Он не обидится, потому что знает, что он важен для меня и что я пекусь о его благе. Может быть, тебе будет интересно узнать, что все мои ученики учатся превосходно».

Доктор Гинотт, я не знала, что ей ответить. И хуже всего то, что это я смутилась. Она действительно заботится о детях, она уверена в себе и добивается хороших результатов. Разве она может ошибаться?

Все заговорили одновременно. Всем было, что сказать. Доктору Гинотту пришлось взяться за колокольчик, чтобы его услышали.

– Рослин, – начал он, – вот как я понимаю эту проблему. Самый драгоценный подарок, какой мы можем сделать ребенку, это позитивное и реалистическое представление о себе. Как же формируется самооценка? Конечно, не сразу. Она формируется постепенно, опыт за опытом.

Давайте представим, что детская самооценка – это сырой цемент. Каждая наша реакция оставляет на этом цементе отпечаток и формирует характер ребенка. И это накладывает на родителей и учителей огромные обязательства. Мы должны быть абсолютно уверены в том, что, когда цемент затвердеет, нам не придется сожалеть об оставленном нами отпечатке.

Взрослые не должны недооценивать влияние собственных слов. Помнишь, Джен, что недавно сказал тебе Дэвид? Он сказал: «Мы с друзьями постоянно называем друг друга дураками, и это просто шутка. Но когда дураками называют нас родители или учителя, это совсем другое дело. Сразу думаешь, что это правда – ведь они должны знать!»

Что же происходит с ребенком, который принимает слова взрослого за истину? Как он будет справляться с новой ситуацией? Очень просто. Он скажет себе: «Я глуп, так к чему стараться? Если я не буду пытаться, то не потерплю неудачи». С другой стороны, если на протяжении многих лет взрослые адекватно оценивали его сильные стороны, то он будет жить с совершенно иным убеждением. Он будет говорить себе: «Я – умный человек, поэтому я обязательно сделаю попытку. Если у меня не получится, то я попробую по-другому».

Но, Рослин, я понимаю твою подавленность. Осознать эти идеи нелегко, и нелегко донести их до других. Понять концепцию описательной похвалы непросто. Я не раз говорил об этом родителям, врачам, учителям. Все соглашались с тем, что постоянная негативная критика очень вредна, но лишь немногие понимали разницу между позитивной оценкой характера ребенка («хороший мальчик») и позитивным описанием его действий.

– Всех сомневающихся посылайте ко мне! – заявила Кэтрин. – Я с радостью объясню им разницу, потому что на себе проверила оба подхода. На протяжении многих лет дети не слышали от меня ничего, кроме «хороший мальчик» и «плохой мальчик», в зависимости от их поведения. Точно так же со мной разговаривала моя мать.

А потом мы отправились в магазин с моим пятилетним сыном Крисом. Я уже собиралась сказать ему: «Сегодня ты был очень хорошим мальчиком». Но тут я решила попробовать новый способ. Ведь можно описать мои чувства и рассказать о том, что я вижу. И я сказала: «Крис, ты так помог мне в магазине! Ты отлично расставил бутылки и коробки в тележке, и мне было гораздо проще делать покупки. У нас неожиданно оказалось столько свободного места!»

Знаете, что с этого дня Крис не только расставляет покупки в магазинной тележке, но еще и наводит порядок в отцовском ящике для инструментов, в нашем шкафу и на полке с игрушками. Он не считает себя просто хорошим мальчиком или плохим мальчиком. Он считает себя человеком, способным навести порядок, если это ему будет нужно. Лично я вижу большую разницу.

– Мне тоже есть что возразить скептикам, – сказала Ли.

– Майклу было около восьми. Мы заканчивали ужинать, и я встала на табуретку, чтобы достать банку с персиками на десерт. Я взялась за банку, и вдруг меня окатил теплый персиковый сок. «Кто-то из вас лазил в шкаф!» – возмутилась я.

Джейсон тут же отказался: «Я этого не делал». «Я тоже», – подхватила Сьюзи. Но Майкл молчал. Мы все посмотрели на него. Дрожащим голосом он произнес: «Наверное, это сделал я. Я открывал банку вчера и поставил ее обратно. Я взял только один персик».

Вид его несчастного лица тут же меня успокоил. Мой гнев прошел. Я спрыгнула с табуретки, чтобы обнять его и сказать, что он – хороший, честный мальчик. Но муж меня опередил. У него еще было свежо в памяти то, о чем доктор Гинотт говорил в группе отцов. И он начал просто описывать.

«Майкл, – сказал он, – тебе было нелегко сказать правду – особенно, когда мама так кричала!»

Майкл был явно благодарен отцу за эти слова. Я решила, что инцидент исчерпан. Но на следующей неделе мы с мужем вернулись домой из кино и увидели, что к кухонной двери лейкопластырем приклеена записка: «Разбитое стекло – не ходите босиком. От того, кто это сделал. Ваш правдивый сын Майкл». А ведь отец ни разу не назвал его правдивым и честным!

Рослин слушала с несчастным видом.

– Если я расскажу об этом своей бывшей соседке, она поднимет меня на смех. Она пожмет плечами: «Что плохого в том, чтобы для начала назвать мальчика честным? К чему такие экивоки?»

– Давайте ответим на этот вопрос, – предложил доктор Гинотт. – Предположим, муж Ли сказал бы сыну: «Майкл, ты очень честный мальчик – самый честный в мире!» Что бы подумал Майкл?

Он бы подумал: «Если бы папа знал, сколько раз я не говорил ему правду!»

И тогда ему стало бы тревожно. Он получил награду, которой не заслуживал. Планку ему подняли на недостижимую высоту. Родители загнали его в угол, сами не желая того. Как же выбраться из этой ловушки? Может быть, сделать что-нибудь такое, чтобы отец понял, что он вовсе не ангел?

Многие родители удивляются, что их дети после похвалы начинают вести себя далеко не идеально. Но психологу тут все ясно. Психолог знает, что дети стремятся избавиться от глобальной похвалы – она слишком утомительна. Просвещенные родители должны знать, что, хваля детей подобным образом, они сами провоцируют проблемы. Я имею в виду такие похвалы, как «Ты всегда так хорошо мне помогаешь. Ты – самый хороший ребенок в мире. Ты невероятно умен!»

– О! – сказала Хелен. – Ваши слова мне знакомы до слез. Общая похвала – это мой конек. Я никогда не упускаю возможности прямо сказать детям, какие они молодцы. Я всегда считала, что чем сильнее похвала, тем приятнее комплимент.

Но мои дети никогда не ведут себя плохо. Они просто не верят мне. Билли показывает мне рисунок, я восклицаю: «Великолепно!», а он переспрашивает: «Рисунок тебе действительно нравится?» Я повторяю: «Да, да, он мне действительно нравится. Очень нравится». И тут он говорит: «Ты просто хочешь сделать мне приятное!» Только когда я детально пересказываю, что он нарисовал, Билли выглядит по-настоящему довольным.

Рослин, мне кажется, что, если бы твоя подруга Марша хоть раз увидела такое выражение на лицах своих учеников, она бы никогда больше не стала вести себя по-прежнему!

Рослин замешкалась с ответом.

– Не знаю, смогу ли я объяснить ей это. Ей нужен точный пример, который был бы связан с ее классом.

– Я могу тебе помочь, – сказала Хелен. – Ты говорила, что, когда ученик приносит ей сделанную им коробочку, она хвалит его: «Хорошая работа». Может быть, вместо этого ей попробовать сказать: «Как замечательно ты подобрал цвета! Розовый прекрасно сочетается с оранжевым», или «Мне нравится, что полоски идут вертикально. Это напоминает мне картины Мондриана», или «Твоей маме наверняка понравится эта замечательная коробочка ручной работы», или «Твоя коробочка такая прочная, что не развалится, даже если упадет со стола. Это очень хорошо!».

– Вот что я называю точной, описательной похвалой, – улыбнулся доктор Гинотт. – Сказать ребенку, что он «хороший», не плохо. Просто этого недостаточно. Этого слишком мало. Описательная похвала Хелен позволит ребенку взглянуть на себя под другим углом. Он обратит внимание на то, о чем раньше не задумывался: что может сделать что-то полезное для другого человека, что у него есть чувство цвета, что он может сделать нечто уникальное и красивое. Он узнает, что его стиль похож на стиль знаменитого художника. «Кто такой Мондриан?» – спросит ребенок. И учитель получит возможность рассказать ему нечто новое и интересное.

– Я прямо слышу ответ моей подруги, – сказала Рослин. – «Теоретически это интересно. Но разве есть идеальные учителя, которые способны постоянно реагировать подобным образом?»

– Мы говорим не об идеале, – возразил доктор Гинотт. – Это сосредоточенность. Мне бы хотелось, чтобы вы были сосредоточенными семьдесят процентов времени. Но даже десять процентов – это очень хорошо. Когда вы голодны, даже малое количество пищи лучше, чем ничего.

Я слушала его слова с нарастающим нетерпением. Никто еще не говорил о том, что беспокоило меня больше всего.

– Рослин, – произнесла я, – я все это время представляла себе ребенка-инвалида, который принес учителю свою поделку, над которой долго трудился и услышал, что его работа «плоха». И твоя Марша гордится своей честностью! Не могу представить, чтобы кто-нибудь – ребенок или взрослый – стал лучше, услышав, что его работу называют плохой. Кроме того, разве она не замечала, что в такой ситуации дети быстро соглашаются с негативной оценкой своего труда?

Доктора Гинотта мои слова явно заинтересовали.

– Джен, ты подняла очень важную тему. Как мы можем помочь детям справиться с разочарованием? Предположим, ребенок говорит: «Моя коробочка плохая». Что можно ответить? Можно сказать:

«Вижу, тебе не нравится то, что у тебя получилось».

«Да, она неаккуратная».

«А что именно тебе не нравится?»

«Швы неровные».

«Значит, швы нужно выровнять, чтобы стенки были вертикальными и горизонтальными».

«Точно!»

Такой разговор помогает ребенку сконцентрироваться на том, чего он хочет добиться. Теперь он может развиваться и меняться. Когда же мы называем его работу плохой, то тем самым останавливаем его. Мы лишаем его желания двигаться дальше.

Рослин задумчиво вздохнула.

– Как бы мне хотелось, чтобы в тот день, когда я встретила Маршу, вы были со мной, доктор Гинотт! Вы убедили бы ее. Нет, она согласилась бы с вами не сразу. Она всегда и во всем ищет недостатки. Я ее знаю. Она бы сказала: «Все это хорошо для ребенка, который уже понимает, когда что-то не так. А если он просто не видит собственных ошибок? Что делать, если ребенок с ужасным почерком, считает свой почерк идеальным? Нужно ли закрывать на это глаза и позволять ему и дальше пребывать в своем заблуждении? Вы же понимаете, что тем самым причините ему вред!» Что бы вы ответили ей?

Доктор Гинотт повернулся к группе.

– Кто-нибудь хочет ответить?

Вызвалась я.

– Я готова к такому вопросу, Рослин.

Примерно неделю назад Дэвид принес домой оценку за свое первое стихотворение. Поперек страницы со стихотворением, учительница красной ручкой написала: «Безобразный почерк».

Я была в ярости. Как она могла так отнестись к работе ребенка? Что побудило ее сосредоточиться на недостатке, перечеркнув все усилия и потраченное время?

Мне хотелось пойти в школу и как следует поругаться. Я бы сказала этой женщине, которая получает зарплату за то, чтобы способствовать интеллектуальному развитию моего сына, что ребенку куда полезнее узнать о своих сильных сторонах, а не тыкаться носом в свои слабости.

Если бы она хотела получить хороший результат, то сначала похвалила бы мальчика за его достижения и только потом обратила бы его внимание на плохой почерк!

Да, я многое могла бы сказать этой женщине… И когда Дэвид протянул мне свою работу, я сказала ему все, что думаю.

«Но это правда, – пробормотал он. – У меня действительно плохой почерк».

Он поверил ей! «Дэвид, – возразила я, – мне кажется, что в такой ситуации следовало бы поговорить о том, как улучшить твой почерк, а не приклеивать ярлыки!»

Я дала ему карандаш и чистый листок бумаги и попросила написать три любые слова. Он написал свое имя и фамилию. Выглядело все это как медицинский рецепт – разобрать написанное было невозможно. Учительница оказалась права!

Я изучала листок, пока не нашла одну идеальную букву. И тогда я сказала: «Дэвид, чтобы почерк был красивым, все буквы должны находиться на одной и той же строчке. Вот эта «Д» у тебя вышла хорошо».

Дэвид снова склонился над листком и принялся выводить буквы. На этот раз у него получилось чуть лучше. «Теперь у тебя уже три буквы получились хорошо!» Я думала, что на этом мы и закончим, но Дэвид хотел продолжать. «А что еще?» – спросил он.

«А еще все буквы должны иметь наклон в одну и ту же сторону, и это нелегко», – сказала я.

«У меня обязательно получится!» – воскликнул Дэвид. И у него получилось – хуже или лучше. До совершенства было еще далеко, но прогресс был настолько заметным, что мальчик воодушевился. «Научи меня еще чему-нибудь!» – потребовал он.

«Ну а теперь самое сложное! – улыбнулась я. – Все буквы должны находиться на одном расстоянии друг от друга».

И Дэвид снова склонился над листком. На этот раз он писал очень медленно. «Это правильно?» – спросил он.

Я внимательно рассмотрела листок, прежде чем ответить. А потом решила использовать описание: «Я вижу довольно ровные расстояния между буквами. Все буквы на одной строчке и большинство из них имеет одинаковый наклон. Да, на эту надпись приятно посмотреть!»

«Точно! – обрадовался Дэвид. – Если я захочу, то смогу писать аккуратно. Может быть, попозже я еще потренируюсь».

Не уверена, что этот пример понравился бы твоей подруге, Рослин. Ей могло показаться, что я преувеличиваю. Но я не представляю, как можно работать с детьми, не начав с похвалы.

Рослин ничего не ответила. Она отвлеклась от моей истории еще в середине. Я видела, что она погрузилась в собственные мысли. Но доктору Гинотту понравился мой пример.

– Ты дала Дэвиду свободу и показала способ развития и улучшения почерка.

Родители могут оказать огромную помощь ребенку, раздавленному критикой. Какую? Нужно расшифровать эту критику для него так, как это сделала Джен. Мы можем перевести негативную оценку в конкретные предложения. «Безобразный почерк»… Это означает, что все буквы должны находиться на одной строчке… «Отсутствие способностей к счету»… Это означает, что нужно больше считать… «Отвратительное поведение»… Это означает, что нужно ждать, пока все закончат, и только после этого говорить, или выражать свой гнев, не оскорбляя других… Такие разъяснения будут чрезвычайно полезны для ребенка.

Но лучшая защита от вредоносной критики – это высокая самооценка. Ребенок, который хорошо думает о себе, быстрее справляется с подобной ситуацией, чем тот, кто полон сомнений.

Я недавно понял, что родитель находится в лучшем положении, чем психотерапевт. Родителям легче поднять самооценку ребенка. Родители могут похвалить не только поведение ребенка в настоящем, но еще и вернуться в прошлое, чтобы подкрепить самооценку. Только мать или отец могут напомнить Джимми о том, что он очень рано начал говорить, что он всегда жалеет бездомных кошек, что он может многое починить. Кто еще вспомнит об отремонтированных ребенком часах на кухне, об устроенной им самим вечеринке, о том, как он приготовил завтрак для всей семьи, когда мама заболела. У каждого ребенка в жизни есть множество событий, которые отличают его от остальных. И каждый родитель является живым складом напоминаний об этих моментах.

Ли энергично закивала.

– Как повезет ребенку, если его родители будут помнить все! – воскликнула она. – Достижения ребенка в прошлом смогут его утешить, даже если мама его самого близкого друга отнеслась к нему не лучшим образом.

Хелен с улыбкой спросила:

– Ты имеешь в виду кого-то конкретного?

Ли сухо улыбнулась.

– Да, я говорю о Майкле.

В прошлую субботу он вернулся домой таким расстроенным, что почти не мог говорить. Из его слов мы с мужем поняли, что произошло.

Майкл и его приятель Пол играли в войну. В какой-то момент Пол должен был упасть. Он упал и случайно разбил себе нос.

Мать Пола услышала его крики, прибежала, увидела разбитый нос и во всем обвинила Майкла. Майкл твердил, что это не он, и тогда она крикнула: «Ты лжец!»

Пол попытался защитить друга. Он сказал матери, что все произошло случайно, что они играли, а он неудачно упал. «Значит, вы оба – безответственные дети!» – еще больше возмутилась мать Пола.

Когда мы узнали, что произошло, мой муж Хэнк усадил Майкла на диван рядом с собой. «Майкл, – сказал он, – когда кто-то тебя оскорбляет, важно не то, что говорят тебе, а то, что говоришь себе ты сам. Сынок, что в тот момент сказал себе ты?»

Майкл крикнул: «Я не лжец! Я не безответственный ребенок!»

«Мне кажется, – продолжал Хэнк, – что мальчик, который может признаться в том, что он открыл банку персиков, зная, что за это его будут ругать, вряд ли является лжецом».

Майкл смотрел на отца с открытым ртом.

«И мне кажется, – добавил Хэнк, – что мальчик, который вымыл пол и оставил записку с предупреждением для членов семьи (хотя ему никто не велел этого делать), просто не может быть безответственным!»

«Верно! Я же это сделал, правда? – обрадовано воскликнул Майкл. – Скажи ей, папа. Сходи к ней или позвони и расскажи про меня!»

«Ты действительно хочешь, чтобы мать Пола узнала об этом?.. Майкл, важно не то, что я скажу ей. Важно, чтобы ты сам знал, что ты за человек».

Майкл отправился к себе. Через двадцать минут он вернулся, улыбаясь до ушей. «Я только что придумал поговорку, – сказал он, – но не знаю, понравится ли она вам».

«Ну поделись», – предложил Хэнк.

Майкл очень серьезно произнес: «Важно не то, что думают они; важно, что знаю я… Это правильно?»

Я была поражена. За полчаса этот ребенок от истерики перешел к мудрости.

«Правильно? – повторил Хэнк. – Это глубокое философское наблюдение!»

«Майкл, – добавила я. – Я хочу, чтобы ты написал эти слова. Тогда я смогу смотреть на них и думать над их смыслом». Его записка до сих пор висит на нашем холодильнике!

Доктор Гинотт слушал с большим интересом.

– Мне кажется, – сказал он, – что ребенок, сумевший все так сформулировать, будет счастлив. У него есть защита от бездумных оскорблений, которым дети подвергаются каждый день. Люди не смогут навесить на него ярлыки – «лжец», «безответственный ребенок», «ленивец», «глупец». Он точно знает, кто он такой. И его самооценка – это ключ к свободе.

Ли, вы с мужем дали Майклу этот ключ. Он снова и снова будет вспоминать свои особые качества и способности, о которых вы говорили с такой любовью. Вы помогли ему на самом глубинном уровне понять, в чем его сила. Он понял, кто он.

А у ребенка, которого непрерывно оценивают, таких знаний почти никогда не бывает. Жизнь для него сложнее. Он часто остается зависимым человеком. Ему нужно, чтобы окружающие говорили ему, кто он такой, что он может делать и насколько хорошо.

Неожиданно оживилась Рослин.

– Подождите-ка минутку! – воскликнула она. – Вы правы! Это все объясняет! Теперь я знаю, что нужно сказать Марше. Я скажу ей: «Ты не имеешь права оценивать других людей. Твоя задача – помочь детям, которых ты учишь, поверить в себя. Они не смогут этого сделать, если ты будешь постоянно их оценивать. Неужели ты хочешь, чтобы они всю жизнь носили свои коробочки для оценки другим людям? Наступает время, когда ребенок должен посмотреть на свою коробочку и сказать себе: «Мне нравится то, что я сделал» или «Нет, мне это не нравится». Раньше или позже он сам сможет решить, что для него правильно. Что было бы с Фултоном[3]3
  Р. Фултон – американский изобретатель, создатель одного из первых пароходов и проекта одной из первых подводных лодок. (Прим. ред.)


[Закрыть], Колумбом или братьями Райт[4]4
  Братья Райт – американские изобретатели, авиаконструкторы. (Прим. ред.)


[Закрыть], если бы они всю жизнь зависели от мнения других людей?.. Что вы думаете, доктор Гинотт?

– Я думаю, – улыбнулся он, – что вы согласились бы с теми психологами, которые считают, что у здорового человека все оценки проистекают изнутри!

– Я вам это докажу! – воскликнула Рослин. – Я обязательно скажу об этом, когда встречу Маршу в следующий раз. Вы не представляете, что она почувствует!

Неожиданно Рослин прижала руку ко рту.

– Что я говорю! Только послушайте меня! Я все еще пытаюсь убедить ее в своей правоте! Получается, что, для того чтобы ощутить уверенность в себе, мне нужно ее одобрение! Вы понимаете, что я делаю? Я передаю Марше право оценки – я завишу от ее восприятия, от ее представлений о добре и зле, о том, что правильно, а что нет. Я позволяю ей делать со мной то же самое, что она делает со своими учениками!

Рослин повернулась к Ли:

– Повтори мне, пожалуйста, поговорку Майкла.

– Важно не то, что думают они; важно, что знаю я…

– Сделай мне доброе дело, Ли, – сказала Рослин. – Попроси Майкла написать эти слова еще раз. Скажи ему, что ты встретила женщину, которая хотела бы иметь такое напоминание перед глазами. Скажи, что я тоже собираюсь повесить его записку на холодильник.