Текст книги "Сокровище храма"

– Смотри, – весело сказал я Наср эд-Дину, – смотри, дерево совершенства!

Тут-то и появились женщины, томные, они пели и танцевали под звуки мандолины. Они принесли блюда со сладостями, которые мы отведали, ибо были голодны. Никогда не приходилось мне вдыхать такие ароматы и никогда пища не казалась такой вкусной; я познал смысл слова «наслаждение».

Потом одна из женщин приблизилась ко мне и прильнула к моим губам – сколько времени длился этот поцелуй? Час, два или больше? Она улыбалась как-то неопределенно, нерешительно; у нее были длинные шелковистые волосы и глаза, прозрачные, как вода в ручейке, и она говорила: «Прижмись ко мне», а я отвечал: «Друг мой, мои глаза пожирают тебя, и все же я не осмеливаюсь смотреть на тебя». И еще я говорил: «Я ищу твой взгляд и не нахожу его». И еще я говорил: «Ты – видение, мне трудно смотреть на тебя, я слепну». И еще я говорил: «Ты расплываешься в моих глазах». И еще я говорил: «Я не знаю цвета твоих глаз, но чувствую их выражение». И еще я говорил: «Я не вижу твоих губ, но знаю ширину их улыбки». И еще: «Я знаю, что у тебя благородные и гордые крылья носа». И еще: «Я восхищен движениями твоих рук, но не знаю, маленькие они или большие». И еще: «О твоем теле я догадываюсь только по его движению». И еще: «Друг мой, мне знаком этот ритм, эти толчки». И еще: «Везде я вижу тебя; все женщины кажутся тобой». И еще: «Все женщины собрались в тебе, тебя отличает только походка». И еще:

«Я не знаю, как ты выглядишь».

«Я не могу смотреть в твое лицо».

«Я не знаю, чем ты живешь».

«Я познаю тебя глазами любви».

И я почувствовал, как поднимается и летит над водой мое тело, словно поднятое в воздух дыханием благодатным, обжигающим, прозорливым, чувствующим, кричащим, теряющим время и предугадывающим наслаждение; летит мое тело над жгучей пылью, под острыми молниями и над вечерней мелодией, которую напевают тихие голоса, над мелодией без слов, нежной, радостной и печальной; над яркими, сильными, пестрыми красками. Вдыхая полной грудью, я позволял нести себя до конца, к волнующей колонне свободы. Приподняв ее вуали, бравируя своей властью, я искал рубеж услады на ее теле, качавшемся при прикосновении. Я увековечился, томясь на розах женщины со сладким чревом. Я был счастлив в ее раю. Я только что вошел в другой мир… но тут за мной пришли рефики, вынув меня из объятий моей женщины.

И тут я прервал чтение. Я увидел нечто, наводящее мысль на букву букв, букву начал, букву

Долго я всматривался в нее. И неожиданно все обрело смысл, и я был этим поражен. Сколько времени это длилось? Я не мог бы сказать, так был поглощен активным пониманием этого текста… «Йод», буква была нарисована на лбу Джейн. Есть сто тысяч причин, чтобы любить тех, кого не любишь, и нет ни одной, чтобы любить существо в частности, и все-таки именно его-то и любишь. Существовала тысяча способов забыть черный блеск ее глаз, и, тем не менее, я не забывал о нем, ведь он унес меня далеко от самого себя, к другому миру, словно взвившийся дымок, где все было черным и прекрасным, где я улетучивался, потрясенный до глубины души; и сердце мое бешено билось, когда она обращала свой взор к пустыне, и ухо мое настораживалось при звуках моего имени, и острая необходимость отвечать ей и еще раз услышать ее голос была похожа на зов, перед которым ничего не существовало. Начиная с этого момента я жил в ожидании. То есть я терпеливо ждал, как делал это всегда.

Я всего лишился, да, я все отдал. Я отдал свое сердце и свое время, я отдал свою мечту, свою миссию, свой идеал, я отдал даже то, чего не имел, я потерял самого себя, я столько отдал, что уже не существовал, от меня остался лишь пустячок, одна лишь точка…

Лассикам пришлось с трудом уводить меня, так как мне ни за что не хотелось покидать этот сад; даже сам Наср эд-Дин напрасно меня упрашивал и говорил о причинах, приведших нас сюда; я ничего не хотел слышать. Наср эд-Дин силой вынужден был увести меня подальше от наслаждений, очаровавших мое сердце.

Мы прошли длинными коридорами и нескончаемыми туннелями, которые привели нас в конце концов ко дворцу Горного старца. Вход охранялся двадцатью сподвижниками, вооруженными мечами и кинжалами. Сопровождаемые рефиками, мы вошли в большое помещение, где на деревянном троне, инкрустированном драгоценными камнями, восседал Горный старец.

Мы увидели старика с белой бородой, сохранившиеся на голове седые волосы спадали на плечи, покрытые плащом, переливавшимся красным и черным. Но его черные глаза на изборожденном морщинами лице глядели на удивление молодо.

– Долго же я тебя ждал, Наср эд-Дин, – пробормотал Горный старец.

Наср эд-Дин опустился перед ним на колени и поцеловал ему руку.

– Прошу простить, но были затруднения, в Каире…

– Я знаю, – сказал Горный старец.

– Я пришел к тебе с моим другом…

– Не надо представлять его, – произнес Горный старец, повернувшись ко мне. – Тебя зовут Адемар Аквитанский, и ты – Великий магистр черного ордена, второго ордена Храма. А я – тот, кого ты должен встретить.

Я низко поклонился. Горный старец жестом пригласил меня сесть напротив. Сел и Наср эд-Дин.

Тогда Горный старец открыл передо мною серебряный ящичек, в котором лежали серебряная корона и семирожковый золотой канделябр.

– Смотри, Адемар, – сказал Горный старец. – Узнаешь?

– Похоже на канделябр из Храма, если судить по гравировке.

– Знаешь, почему он здесь?

– Да, – ответил я, – ведь у вас находится сокровище Храма, которое мы должны забрать обратно.

Горный старец какое-то время смотрел на меня, потом ответил:

– Забрать его, но почему? Теперь именно мы, ассасины, должны обеспечивать постоянство ордена, ибо у нас есть военная и религиозная организация, которую мы переняли у ессеев, как и вы, тамплиеры Мы, как и вы, созданы по подобию военного и религиозного ордена ессеев, основываемся на Наставлении по дисциплине, которое является опорой наших уставов как в доспехах, так и в повседневной одежде, и посвященные носят белые плащи, свойственные нашим орденам – христианскому и исламскому. У нас такая же иерархия, как и у вас, так как Великий магистр, Великий приор, приор, братья, солдаты и сержанты соответствуют нашим лассикам, рефикам и федуям. Мы носим белые плащи с красной вышивкой, похожие на белые плащи с красными крестами Ордена. У нас один и тот же Устав: Устав ессейской общины. Именно этим Уставом руководствовался Хассан ибн Саббах при создании нашего тайного братства.

Вы и мы произошли из одного ордена: тайный орден ессеев.

Итак, Джейн оказалась права, когда отметила странное сходство тамплиеров и ессеев. Значит, тамплиеры заимствовали Устав ессеев… Как и ассасины.

Я обеспокоенно посмотрел на Наср эд-Дина, непроницаемые глаза, которого были устремлены на Горного старца.

Что задумал Наср эд-Дин? Был ли у него какой-нибудь план? Как забрать сокровище?

– А пока отдыхайте, – сказал Горный старец, – я вижу, вы очень устали от длинного путешествия.

– Могли бы мы еще отведать того чудесного чая, которым нас встретили? – спросил Наср эд-Дин.

Я понял, что он испрашивал гостеприимства у Горного старца, потому что гостеприимство священно, и запрещено убивать того, кому оно оказано.

Горный старец тотчас велел одному из рефиков принести поднос, на котором лежала сушеная травка со сладковатым запахом. Рефик взял несколько травинок, размял их и протянул Горному старцу.

– Держи, – сказал мне тот.

– Что это такое?

– Этот листик находился в чае, который ты пил, – пояснил Горный старец. – В нем таится и секрет послушания: эта трава уносит в рай. Здесь ее называют ганоим. Ради того, чтобы попробовать отвар из этой волшебной травы, мои люди делают все, что я им велю.

Он позвал одного из мальчиков, стоявших у дверей. Тот подошел и встал перед ним на колени.

– Вот видишь, – сказал Горный старец, – при моем дворе есть двенадцатилетние мальчики, из которых вырастут отважные убийцы. Али, – позвал он, – подойди поближе.

Мальчик глубоко склонился перед Горным старцем.

– Хочешь ли опять попасть в рай?

Мальчик кивнул:

– Я бы все отдал, чтобы побывать там хоть разочек.

– Хочешь навсегда остаться там?

– За это я отдам свою жизнь.

Тогда Горный старец встал, подошел к двери.

– Ты видишь эту скалу?

– Да.

– Бросайся с нее, и ты навечно попадешь в рай!

– Да будет так, – сказал мальчик, опять склоняясь перед Горным старцем.

Мальчик вышел уверенным шагом и направился к скале.

– И вы не удержите его? – вскричал я.

– Удержать его невозможно! Он не подчинится. Я обещал ему самое для него желанное. Очутиться в саду…

Мы издали видели, как мальчик достиг края пропасти. Не колеблясь, он бросился вниз.

Воцарилось молчание, я не осмелился ничего сказать, так был поражен

Как ни в чем не бывало Горный старец и Наср эд-Дин разлеглись на шелковых подушках напротив друг друга, пригласили и меня.

– Рай… – проговорил я, снова ощущая действие запаха травы. – Что это значит?

Едва я произнес эти слова, как начал ощущать странное чувство блаженства и отдохновения и в то же время непонятную близость с моим собеседником. Казалось, я понимал его, даже когда он молчал, будто погружался в его весело-печальные глаза, будто я соединился с ним, готовый часами слушать его, будто плавал в замедлившемся времени, наслаждаясь славой, улыбаясь, доброжелательный ко всем, летал над словами Горного старца и с изумительной точностью видя, как эти слова облекаются в форму, а вещи вокруг облекаются в форму слов. Внезапно все стало совершенным: чай, который я пил, подушки, на которых мы полусидели, комната с углами, округленными дымком благовоний, медленно поднимавшимся над нами и, словно по волшебству, исчезавшим в небе.

– Рай, – произнес Горный старец, – это то, что ты только что увидел и пережил в себе в этом саду. У нас есть два начала: божественный закон Шариах и духовный путь Тариках. Позади закона и пути есть последняя реальность – Хакиках, то есть Бог, или абсолютное Сущее. Действительность, Адемар, не так уж недоступна человеку. На самом деле она существует и проявляется на уровне сознания, и ты это испытал. Ощущение это настолько сильно, неслыханно и прекрасно, что ты всю жизнь будешь стремиться к одному: вновь испытать его.

– И это возможно? – спросил я.

– Это возможно для совершенного человека, имама: его сознание – непосредственное восприятие действительности. Наш Учитель Хассан ибн Саббах объявил это возможным, когда провозгласил Кийамат, или Великое Воскрешение… то есть… Конец Света! Он снял завесу, он отменил религиозный закон. Кийамат – это приглашение каждому из его последователей вкусить радости рая на земле. Таким мы видим Конец Света. Это, Адемар, – новое осознание мира, в котором нужно только наслаждаться.

Горный старец отпил глоток из своей чашки. Потом он встал с трона и растянулся на подушке, приглашая гостей последовать его примеру.

– А теперь, – сказал он, – скажите мне правду. Зачем вы приехали?

– Нас послали тамплиеры, – ответил Наср эд-Дин, – чтобы передать тебе следующее: тамплиеры и убийцы живут в мире уже много времени.

– Убийцы платят ежегодную дань – две тысячи безантов – тамплиерам в обмен на их покровительство, – заметил Горный старец. – Тамплиеры запросили такую сумму, не боясь нас, потому что они сильны и непобедимы!

Однако убийцы не платят дань уже почти пять лет. Тамплиеры предлагают вам мир в обмен на сокровище Храма, данное вам на сохранение, когда вы сидели в крепости Аламут, но сейчас вы должны отдать его…

Горный старец внимательно посмотрел на него и промолчал. Что касается меня, то я начинал погружаться в сладкий сон, забывая о цели нашего приезда.

Было уже поздно, когда Горный старец знаком дал нам понять, что пора уходить. Я вышел в ночь, чтобы отслужить заутреню. В тишине я бормотал слова молитвы. Тринадцать раз я прочитал Патер во славу Божией Матери и тринадцать – во славу дня. Это привело меня в чувство: ведь я утратил ощущение времени, не знал, ни кем я был, ни зачем я здесь.

Затем я отправился в конюшни, посмотреть, обихожены ли наши лошади, и дать указание конюхам. Там стояли наготове двадцать лошадей, нагруженных огромными перемётными сумами, в которых лежало сокровище Храма, Ко мне присоединился Наср эд-Дин, и мы покинули замок; за нами тянулся караван лошадей на связке. Мы продвигались спокойно, не подозревая, что у подножия горы нас поджидали двадцать воинов во главе с Горным старцем.

Мы спешились. Я обеспокоенно взглянул на Наср эд-Дина, который ответил мне испуганным взглядом.

– На что вы надеялись? – спросил Горный старец. – Что члены нашей секты примкнут к вашей вере в Христа и примут крещение… как ты, Наср эд-Дин?

Наср эд-Дин, окаменевший под ненавидящим взглядом Горного старца, не осмелился отвечать.

– Мы хотим мира, – сказал я. – Вы и мы одной породы, вы сами сказали.

– Но ты, Наср эд-Дин, отступник, ты убил калифа, и его сестра ищет тебя. Она предложила мне шестьдесят тысяч динаров за твою голову.

Он дал знак двум рефикам, и те наставили сабли на Наср эд-Дина.

– Ты знаешь, что с тобой будет, если я сдам тебя сестре калифа? Она разрежет тебя на куски и подвесит твое сердце над воротами города…

Тут я понял, что Горный старец ждал, когда мы покинем замок, чтобы не нарушать законы гостеприимства, но его душа, иссохшая и жаждавшая, была полна ненависти.

Вдалеке слышались песнопения и молитвы мусульман соседней деревни. Наср эд-Дин, лежа на земле, молил о пощаде, а я готовился принять смерть с высоко поднятой головой, молча, как положено тамплиеру.

– Этой ночью, – сказал мне Наср эд-Дин, – мы вместе окажемся в раю!

– Сомневаюсь, – ухмыльнулся Горный старец и дал знак одному из лассиков, который подал мне бокал дымящегося чая.

Я пил большими глотками, не зная, яд это или гашиш. Но, увидев глаза своего товарища, я протянул ему бокал. Горный старец подошел к нему. С бесстрастным лицом он отнял бокал у Наср эд-Дина:

– Скажи своему другу, что только я один могу позволить пить.

Резким движением Горный старец выхватил из ножен длинный дамасский меч, занес его над Наср эд-Дином и отсек тому руку. Какое-то время он смотрел на льющуюся из обрубка кровь, наслаждаясь своей победой, а потом одним взмахом обезглавил его. Голова упала у моих ног. Я посмотрел прямо в глаза Горному старцу. Затем, не выказывая ни малейшего волнения, я вскочил на коня. Встав во главе каравана, я продолжил путь.

Я поднял глаза к небу, но там не было для меня никакого знака. В голову непрестанно возвращались разные образы. Я думал о смерти профессора Эриксона, семьи Ротберг, перед глазами стоял нож, положенный под подушку Джейн, и я цепенел от ужаса. Что произошло в ходе этой церемонии тамплиеров? Почему воспоминания мои были такими смутными? Откуда появился огонь и кто его вызвал? Неужели это был Он, спасая меня Своим сиянием? Но почему тогда не было никакого предзнаменования? Я бродил в потемках, распираемый вечными страданиями, я воображал себе самое худшее и чувствовал себя совсем беспомощным. Я чего-то ждал – знака, просьбы, шантажа, но все впустую.

Был вечер. В глубине, на самом дне небосвода, пытался я узреть Его, узреть Его вновь. Но Он накрыл нас сводом Своего небесного обиталища, для того чтобы я опустился как можно глубже в бездну и залили бы меня воды небесные. Я пытался вновь встретить Единственного, но Единственный, о котором я думал, был бессловесным, и невозможно было проникнуть в Его тайну. Я только что расстался с землею и перестал быть, и я шел в неизведанную страну. Марш одиночки к Концу Света, к Страшному Суду.

Да и кто я такой, чтобы увидеть Его? Кем я был? Действительно, кем? Был ли я человеком из Восьмого свитка, тем, кого называют львом, был ли я Его сыном или не был? Был ли я тем, кого свяжут как ягненка и которого спасут так, как Бог спасает, дабы исполнилось Его слово; был ли я побегом, растущим от корня, и Дух и Вечность сошли ли на меня? Где Он был, когда еще в мирное время я ушел на поиски сыновей света, сыновей тьмы, собирая сыновей Леви, сыновей Иуды, сыновей Вениамина, пустынных отшельников против армий Сатаны, жителей Филистии, банд Киттима Ассура и помогавших им предателей? Но кто они, сыновья света, и кто они, сыновья тьмы? А я? Был ли я сыном человека рода Давидова и сыном сыновей пустыни, раз уж умастили мою голову елеем? Или я был чахлым ростком, побегом, выросшим из высохшей земли? Позже во всем мире разразится битва против сынов тьмы, война беспощадная, и против нечестивых жрецов, но кем я был на самом деле и где мое место в этом витке истории? Когда пробьет мой час? Они сказали, что сделали ровным путь для Бога в пустыне, они сказали, что все готово к его приходу, и у них есть сокровище из драгоценных камней и священных предметов из бывшего Храма, есть все, чтобы покрыть славой Иерусалим и отстроить Храм, – так они говорили.

Нет, не такой уж я безгрешный, я не могу заставить забить источник в пустыне, не могу залить водой степь, не был я и утешителем всех страждущих, не способен был на жестокость и безумные убийства, не мог говорить: Бог приведет, поставит на место, создаст заново. На горе не было перекошенного лица того, кого избрали, и того, кого сенью покрыло облако. Нет, я не возлюбленный сын, вслушайтесь, потому что я сын не человека! Я сын Адама. Вот так, просто, сын Бога, существо с тленной плотью, состоящее из плоти. Ничто не предвещало мой приход, никто не желал его, и я был таким же, как и все. Дух Господень прошел мимо меня. Но дух страха, страха до дрожи… О Боже! Что они сделали с Джейн? Где она?

Чтобы утопить мое горе на грани отчаяния, я выпил, да, я выпил виски прямо из бутылки, которую захватил в гостинице, и опьянение смыло чувство всякого отношения к внешнему миру. Сердце встало на место, освободилось и на крыльях моей судьбы понеслось к Тому, у которого нет имени.

Чем это кончится? Мне нужно было знать, стали бы злые добрее, надеясь на посмертные почести, и умерили бы злые свои страсти из страха, избегнув наказания при жизни, не получить вечного покаяния после смерти, или они навсегда останутся такими? От кого это зависело? Новая любовь придала мне смелость, любовь разделенная, расширившаяся, спасенная. В близости Единения я был внутренне чист, у меня не было лица, тела, я был свободен, заново создан в безграничном беззвучном пространстве, в котором я затерялся, страдая от боли созидания, дающей доступ к самопознанию, являющемуся свободным полетом души и тела, и мне показалось, что я вознесся над самим собой, что я парил в воздухе, отдаляясь от времени, от тех начал, когда Бог создал небо и землю, и земля была хаосом, и мрак покрывал бездну. «И Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош; и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один» [13]13
  Бытие, 1:1—5.


[Закрыть]. Кто это был? Возможно ли, что он меня спас? Был ли он там, когда во время церемонии тамплиеров я взывал к нему? Могущественный, Наводящий Страх, Милосердный и Сочувствующий. О Боже! Где же Джейн?

Теперь мне нужно было знать, нужно было найти Божию справедливость, нужно было знать, наконец, что я есть судья. В Свитке войны говорится, что сыны света победят сынов тьмы, армию Сатаны, войска Едома со всем их оружием, флагами и военными доспехами. В центре этой битвы находился двуличный человек, человек лжи. А если этим человеком была женщина? Если Джейн не исчезла? А что если она не похищена, а покинула меня по своей воле? Будьте завтра ровно в семь в церкви Томара.

А вдруг все это подстроено?

Я совсем помешался – от боли и сомнений. Я думал, слишком много думал, а ведь думать – значит проявлять слабость, отдаляться, сожалеть; думать – это значит вспоминать, взывать к жизни; когда есть жизнь, перестаешь думать. Я думал, переживая настоящий разлад тела и духа, а это вдруг напоминало о разлуке и испытании, проявляя себя в алчной силе, рвущейся к будущей жизни, ведь недаром тело тленно и исчезает, а дух выживает, словно уносимый высшей силой.

Но если все это было лишь ложью, маскарадом? Если бы я был настоящим Мессией, разве не мог бы я вершить чудеса? А раз я не был Ари, сыном человеческим, Мессией ессеев, тогда я – просто Ари Коэн, сын Давида Коэна, и война, которую я затеял, не была войной сынов света против сынов тьмы, а войной с самим собой. Тогда не стоило ждать. Не стоило больше ждать. Нужно было действовать.

В моем номере на ночном столике стоял телефон. Я, наконец, решился позвонить.

Шимон Делам, начальник секретной израильской службы, справедливый Шимон Делам не раз уже вытаскивал меня из затруднительных положений.

Я набрал его номер. Рука слегка дрожала, дрожал и голос, словно я смутно чувствовал, что у меня сейчас будет решение, ключ к разгадке, которые я уже заранее отвергал.

– Шимон, – произнес я, – это Ари, Ари Коэн.

– Ари, – ответил Шимон. – Я ждал твоего звонка.

– Я по поводу Джейн. Джейн Роджерс.

– Разумеется, – сказал Шимон, – разумеется.

– Мне нужны сведения о ней.

– Для тебя это важно?

– Вопрос жизни и смерти.

– Ладно.

Я услышал, как он прикуривает…

– Ты подозреваешь, что Роджерс не археолог, как другие, – сказал Шимон.

– Что ты имеешь в виду?

После недолгого молчания я услышав.

– Она работает на ЦРУ.

– На кого? – вскричал я.

– На ЦРУ, это выяснено. Помнишь, Ари, дело о распятии, которое я доверил твоему отцу и тебе?

– Да.

– Ее работа в качестве ассистентки была лишь прикрытием. В действительности она уже работала на ЦРУ.

– Почему ты говоришь мне об этом только теперь?

– Видишь ли, Ари, ты прошел армию и знаешь, что…

– Да, – оборвал его я, – конечно, знаю.

– Она собирала разведданные по Сирии под прикрытием археологии до того момента, как… случилась эта трагедия, убийство Эриксона… Когда вас преследовали в Масаде, целили в нее, Ари. Это опасный агент. Ей велели выйти из игры, но она отказалась. Она втянулась в это дело, чтобы помочь тебе, я думаю.

– Как ты это узнал?

– Потому что она позвонила мне вчера. Просила передать тебе послание.

– Что она от меня хочет?

– Она велела сказать, что если возникнут проблемы и все обернется против тебя, ты должен вернуться в Кумран.

Один-одинешенек, каким я никогда не был, в самом глубоком отчаянии я возвращался туда, откуда пришел: в Иудейскую пустыню, к Мертвому морю, в места, которые называют Кумран.

О друзья мои, сколько же горечи было в моем сердце! Джейн – шпионка… Она увлекла меня за собой, чтобы лучше выполнить свою задачу, она воспользовалась моей любовью для осуществления своих планов. И все это, не исключено, с первых же часов. Может быть, она и не любила меня никогда, лгала мне с первой же встречи два года назад.

Она умело расставила ловушку, она смотрела на меня бесстыдными глазами, она очаровала меня, сбила с праведного пути, перевернула мою жизнь, а я все бросил ради нее, слепо доверял ей, ничего не утаивая, послушный ее зову, готовый преодолеть все опасности.

Как я ее ненавидел! И как счастлив был бы узнать новости о ней, знать, что она жива! Или, по меньшей мере, надеяться на это. Мои повлажневшие глаза встретились взглядом со своим отражением в зеркале, висевшем напротив.

На моем нахмуренном лбу вырисовывалась буква

«Цад». Готовность встретить испытание, чтобы вступить на новый уровень существования или сознания, либо же изменение цикла. Праведник – тот, кто сумел облагородить темную сторону испытания, чтобы сделать из него фундамент, на котором будет восхваляться его жизнь.

Из-за нее я уже не был сыном человеческим. Из-за нее я стал беден и одинок, беден душой и одинок духом.

Но именно она сделала меня мужчиной.