Текст книги "Крэнфорд"

Мисс Матти вышла из комнаты, чтобы сделать распоряжения о завтраке, – серьёзно озабоченная, с одной стороны, желанием угостить моего отца изысканным, вкусным блюдом, а с другой стороны, убеждением, что она не должна позволять себе это, а то уйдут все её деньги. В это время я рассказала отцу о встрече с крэнфордскими дамами позавчера у мисс Пол. Пока я говорила, он вытирал глаза – и, когда я перешла к предложению Марты и Джема, сделанному позавчера, жить у мисс Матти в качестве жильцов, он отошёл от меня к окну и начал барабанить по нему пальцами. Потом он круто повернулся и сказал:

– Видишь, Мери, как бесхитростная жизнь делает всех вокруг друзьями. Слава тебе, Господи! Я бы мог прочесть об этом хорошую проповедь, если бы был священником, но я не священник и не умею читать проповеди – только, я уверен, ты поняла, что я хочу сказать. Давай мы с тобой прогуляемся после завтрака и поговорим подробнее об этих планах.

На завтрак была горячая пряная рубленая баранина и немножко холодного ростбифа, нарезанного ломтиками и поджаренного. Каждый кусочек последнего блюда был прикончен, к великому удовольствию Марты. Затем отец напрямик сказал мисс Матти, что хочет поговорить со мной с глазу на глаз и потому он прогуляется со мной и посмотрит старинные места, а затем я смогу рассказать ей, какой план мы считаем самым подходящим. Сразу перед тем, как мы вышли, мисс Матти отозвала меня и сказала:

– Помните, милая, я только в одном должна быть уверена, – я имею в виду, что никого не обижу тем, что сделаю. Я собираюсь поступить правильно и честно; я не думаю, что если Дебора знает обо всем там, где она сейчас, то будет очень огорчена тем, что я не благовоспитанна, потому что, видите ли, она поймёт все, милая. Только растолкуйте мне, чтобы я поняла, что могу сделать и оплатить беднякам столько, сколько в состоянии.

Я её горячо поцеловала и побежала за отцом. Результат нашего разговора был таким. Если все стороны согласны, Марта и Джем поженятся, пусть с небольшой проволочкой, они будут жить у мисс Матти; сумма, которую крэнфордские дамы ежегодно согласились отдавать, будет достаточной и будет составлять большую часть ренты, остальное добавит Марта за проживание у мисс Матти, так что последней должно хватить на жизнь с некоторыми удобствами. Услышав про намеченные продажи, отец вначале засомневался. Он сказал, что старая обстановка священника, хотя с ней бережно обращались, позволит выручить очень немного, и что эта малость будет каплей в море долговых обязательств Городского и сельского банка. Но, когда я обрисовала, как болезненная совесть мисс Матти будет утешена чувством, что она сделала все, что могла, он согласился, особенно после моего рассказа о случае с пятифунтовым билетом; он побранил меня, что я позволила это сделать. Затем я упомянула о моей идее, что она может иметь добавку к своему небольшому доходу, продавая чай; и, к моему изумлению (потому что я была почти готова отказаться от этого плана), отец отнёсся к нему благосклонно со всей энергией купца. Думаю, он сосчитал всех цыплят перед тем, как они выведутся, потому что он немедленно просчитал выгоду от продаж – что она сможет получать в Крэнфорде более двадцати фунтов в год. Маленькую столовую нужно превратить в магазин без какой-либо навязчивой обстановки; стол станет прилавком; одно окно останется как есть, другое превратится в стеклянную дверь. Я явно поднялась в его глазах, сделав такое прекрасное предложение. Я только надеялась, что мы не упадем в глазах мисс Матти.

Но она была терпелива и довольна всеми нашими планами. Она знает, сказала она, что мы выбрали для неё лучшее, что могли; она только надеется, у неё только одно условие: она должна оплатить каждый фартинг, это долг перед её отцом, который был так уважаем в Крэнфорде. Мы с отцом договорились говорить про банк как можно меньше и, если удастся, не упоминать его никогда. Некоторые наши планы слегка озадачили мисс Матти, но она хорошо помнила, как мне утром досталось за вопросы, чтобы рискнуть задавать их; и все прошло хорошо под знаком надежды, что по этим планам ничто не должно заставлять никого спешить с женитьбой ради неё. Когда мы перешли к предложению, что она должна продавать чай, я видела, что это несколько потрясло её – не от возможности потерять благородное положение, а только потому, что она сомневалась в своих силах перестроить жизнь, робко предпочитала иметь немного больше лишений, чем усилий, к которым она боялась, что непригодна. Однако, когда она поняла, что мой отец поддерживает это, она вздохнула и сказала, что постарается, а если не получится, она, конечно, будет вынуждена бросить это. Во всем этом было хорошо одно: мужчины никогда сами не покупают чай. А мужчины – это то, чего она особенно опасалась. У них такие резкие и шумные манеры, они так быстро считают, сколько с них следует и какую сдачу им положено получить! А так, если она только сможет продавать детям засахаренные фрукты, уверена, что ей это будет приятно!

Глава 15
Счастливое возвращение

До того, как я покинула мисс Матти и Крэнфорд, мы все для неё удобно устроили. Даже было получено одобрение продажи чая от миссис Джеймсон. Этот оракул несколько дней думал, не лишит ли это занятие мисс Матти права принадлежать к привилегированному обществу Крэнфорда. Думаю, что у неё были некоторые свои соображения, она хотела унизить леди Гленмаер решением, которое наконец приняла и которое выразилось в словах, что замужняя женщина по строгому закону попадает в то же положение в обществе, как и её муж, а незамужняя женщина возвращается в положение, которое занимал её отец. Итак, Крэнфорду позволялось наносить визиты мисс Матти, но при этом имелась в виду невозможность бывать с визитами у леди Гленмаер.

Но каково было наше удивление, наш испуг – когда мы узнали, что мистер и миссис Хоггинс возвращаются в следующий четверг. Миссис Хоггинс! Потеряла ли она совсем свой титул или так, из бравады, убрала аристократическое имя, чтобы стать миссис Хоггинс! Она, которая могла до конца дней называться леди Гленмаер! Миссис Джеймсон была довольна. Она сказала, что это только ещё раз убедило её в том, что она знала с самого начала: эта особа имела низкий вкус. Но «эта особа» в воскресенье в церкви выглядела очень счастливой; и мы не увидели необходимости держать вуали наших шляпок опущенными со стороны, где сидели мистер и миссис Хоггинс, потому что это сделала миссис Джеймсон; это убрало гордую улыбку с его лица и заставило покраснеть. Не уверена, может быть, Марта и Джем больше сияли в тот день, ведь они тоже впервые появились вместе. Миссис Джеймсон утешила свою возмущённую душу, опустив занавеси на окнах, как в день похорон, когда мистер и миссис Хоггинс принимали визиты; её с трудом отговорили не отказываться от подписки «Сентджеймской хроники», потому что она была страшно возмущена тем, что они поместили извещение об этом браке.

Торговля мисс Матти пошла превосходно. Она сохранила обстановку своей гостиной и спальни, первую из которых она заняла до тех времён, пока Марта не сможет найти постояльца, который бы снял её; и в эти гостиную и спальню она впихнула много разных вещей, которые потом были куплены (аукционист убедил её) на распродаже неизвестным другом. Я всегда подозревала, что это сделала миссис Фиц-Адам, но у неё, должно быть, были помощники, которые знали, какие вещи были особенно дороги мисс Матти, общаясь с ней с ранних пор. Мне приткнуться дома было негде, будьте уверены; негде, исключая одну крошечную спальню, для которой отец разрешил купить мебель, чтобы я могла использовать её для себя в случае болезни мисс Матти.

Я истратила мои собственные небольшие накопления для покупки всевозможных конфет и лепёшек от кашля, чтобы искушать малышей, которые, на радость мисс Матти, прибегали к ней. Чай в ярких зелёных банках и засахаренные фрукты в высоких вазах – мы с мисс Матти очень гордились тем, что увидели вокруг себя вечером накануне открытия магазина. Марта отскребла дощатый пол до белизны, и он был покрыт сверкающим куском клеёнки, на которую должны были вставать покупатели перед прилавком. Приятный запах штукатурки и белил пропитал комнату. Над притолокой новенькой двери висело маленькое объявление «Матильда Дженкинс, лицензированная продажа чая», две коробки чая с каббалистическими надписями стояли, готовые извергнуть своё содержимое в банки для чая.

Должна упомянуть, что мисс Матти перед этим мучили угрызения совести по поводу продажи чая, потому что в городе уже был мистер Джонсон, который включил его в перечень своих многочисленных товаров; и прежде, чем она смогла совершенно примириться с новым занятием, она, без моего ведома, сбегала в его магазин рассказать о том, что хочет предпринять, и выяснить, не повредит ли это его делу. Мой отец назвал её заботу «великой чепухой» и удивлялся, «как преуспеть купцам, если они будут приспосабливаться к интересам друг друга, что положит конец всякой конкуренции».

Но, возможно, этого нельзя делать в Драмбле, однако в Крэнфорде все прошло очень хорошо; мистер Джонсон не только развеял с добротой все сомнения и опасения мисс Матти повредить его бизнесу, я точно знаю, что он неоднократно посылал покупателей к ней, говоря, что чаи, которые держит он, обычные, а у мисс Дженкинс отборные сорта. Дорогой чай – любимое удовольствие состоятельных торговцев и богатых фермерских жён, которые воротят нос от «гонгу» и «сачона», преобладающих на многих столах знати, и не хотят ничего, кроме «ганпауда» и «пеко».

Но возвратимся к мисс Матти. Как приятно было наблюдать, как её доброта и скромность вызывают такие же чувства у других. Ей никогда не приходило в голову, что её может кто-то обмануть, потому что она сама ни за что не смогла бы сделать так с ними. Я слыхала, как она остановила клятвенные заверения мужчины, который принёс ей уголь, словами: «Я уверена, что вам самому было бы неприятно принести мне меньше положенного веса», и, если в этот раз угля было маловато, я уверена, что это не повторится. Люди чувствовали большой стыд, злоупотребив её доверием, как будто они обманули ребёнка. Но мой отец говорил: «Такая простота может быть очень хороша в Крэнфорде, но нигде больше в мире». И я представляла себе мир очень плохим; хотя отец подозревал каждого, с кем он имел дело, несмотря на все предосторожности, его потери повысились только за прошлый год до тысячи фунтов из-за мошенничества.

Я гостила достаточно долго, чтобы мисс Матти привыкла к новому образу жизни, я помогла ей упаковать библиотеку, которую приобрёл священник. Он прислал мисс Матти очень доброе письмо, в котором написал, что ему «приятно будет взять библиотеку, так хорошо подобранную покойным мистером Дженкинсом». А когда она согласилась на продажу книг, сказав с печалью, но и с удовлетворением, что они снова вернутся к священнику и будут расставлены снова на привычных стенах, он сообщил об опасениях, что у него нет подходящей комнаты для библиотеки и, возможно, мисс Матти будет добра позволить ему оставить несколько томов у неё на полках. Мисс Матти согласилась, только заметила, что у неё есть Библия и «Словарь Джонсона» и вряд ли у неё будет время для чтения; до сих пор я храню несколько книг, принадлежащих доброму священнику.

Деньги, которые он заплатил, и те, что были получены от продажи, частично пошли на запас чая, а частично отложены на чёрный день – старость или болезни и тому подобное. Правда, это была небольшая сумма, что послужило причиной нескольких отклонений от правды и невинной лжи (которую мы склонны осуждать в теории – а на практике приходится это делать), так как мы знали, что мисс Матти вспомнит сразу о своих моральных обязательствах, если узнает о маленьком резервном фонде, сделанном для неё, в то время, как вкладчики банка остались без денег. Более того, ей не рассказали о путях, по которым её друзья вносили вклады, для оплаты аренды. Мне и хотелось бы рассказать ей это, но тайна придавала остроту всем деяниям доброты, с которой дамы не желали расставаться; сначала Марта увиливала от ставящих её в тупик вопросов мисс Матти о том, как хватает средств на жизнь в таких обстоятельствах, но мало-помалу осторожность и тревога мисс Матти притупились, и она молчаливо согласилась с существующим положением дел.

Я покинула мисс Матти с лёгким сердцем. Её торговля чаем в течение первых двух дней превзошла мои самые радужные надежды. Вся округа, казалось, сразу стала нуждаться в чае. Мне только хотелось, чтобы мисс Матти изменилась в одном: перестала жалобно умолять покупателей не брать зелёный чай, рассказывая, что он не так ароматен, и уверяя, что он расстраивает нервы и причиняет вред здоровью. И, если они упрямо покупали его, несмотря на предостережения, это расстраивало её так сильно, что я и вправду боялась, как бы она не отказалась от продажи зелёного чая, потеряв таким образом половину своих покупателей; я припоминала примеры по поводу долголетия, исключительно относящиеся к постоянному употреблению зелёного чая. Но последним аргументом, который урегулировал этот вопрос, было удачное упоминание мной ворвани и сальных свечей, которыми эскимосы не только с наслаждением закусывают, но и легко переваривают. После этого она согласилась, что «на вкус и на цвет товарища нет», и довольствовалась с того времени только уговорами в случае, если считала, что покупатель слишком молод, не искушён и не знаком с вредным действием зелёного чая на организм, и молчала, когда его покупали люди постарше, которые сами могли сделать мудрый выбор.

Я приезжала из Драмбла, по крайней мере, раз в три месяца, чтобы оплатить счета и присмотреть за необходимыми деловыми письмами. И занимаясь письмами, я, к своему великому стыду, вспомнила о письме Аге Дженкинсу и была очень рада, что никогда не рассказывала про него никому. Я только надеялась, что письмо потерялось. Ответ не пришёл, как будто письма и не было.

Примерно через год после того, как мисс Матти открыла магазин, я получила каракули Марты, которая умоляла меня приехать как можно скорее в Крэнфорд. Я испугалась, что заболела мисс Матти, и отправилась в тот же день, это явилось неожиданностью для Марты, когда она увидела меня, открыв дверь. Мы, как обычно, для секретного разговора, прошли на кухню, и Марта рассказала мне, что вскоре должна родить – через неделю или две; она не говорила об этом мисс Матти; Марте хотелось, чтобы я открыла хозяйке эту новость, «потому что, в самом деле, мисс, – продолжала Марта, истерически рыдая, – я боюсь, что она не одобрит этого, к тому же я не знаю, кто будет заботиться о ней и как она справится, пока я буду лежать».

Я успокоила Марту, сказав, что останусь до тех пор, пока она не сможет вернуться к работе, и только попеняла ей, что она не написала мне причину этого неожиданного вызова, потому что тогда я бы привезла необходимый запас одежды. Но Марта так плакала и так упала духом, что было на неё совсем не похоже, что я приложила все усилия, чтобы утешить её и развеять мысли о всех вероятных бедах, которые сгрудились в её воображении.

Затем я украдкой вышла за парадную дверь и вошла снова в магазин, как будто пришла покупательница, я хотела сделать сюрприз мисс Матти и увидеть, как она выглядит в своей новой роли. Была тёплая майская погода, поэтому была закрыта только маленькая створка двери, а мисс Матти сидела за прилавком за вязаньем пары подвязок с замысловатым узором, он показался мне замысловатым, но не сохранился в памяти, потому что она пела тихим голосом, и её спицы быстро двигались. Я назвала это пением, но, осмелюсь сказать, музыкант не применил бы такое слово к этому тихому приятному жужжанию низкого старческого голоса. Я разобрала по словам, но не по мотиву, что это был «Старый сотник»; тихие протяжные звуки вызвали у меня приятное чувство, я стояла на улице, прямо перед дверью в совершенной гармонии с ласковым майским утром. Я вошла. Сначала она не поняла, кто это, и встала, чтобы обслужить меня, но в следующую минуту выжидающая кошка подцепила её вязанье, выпавшее из рук от радости, что видит меня, она не обратила на это никакого внимания. После того, как мы немного поговорили, я поняла, что все было именно так, как говорила Марта, мисс Матти понятия не имела о приближающемся домашнем событии. Я подумала, что должна позволить событиям идти своим чередом, убеждённая, что, когда приду к ней с малышом на руках, получу прощение для Марты, которая напрасно запугивает себя уверенностью, что мисс Матти будет против, думая, что новорождённый будет требовать внимания матери и это будет чёрной неблагодарностью, которой она отплатит хозяйке.

Но я была права; думаю, это у меня наследственная черта, мой отец говорил, что он почти никогда не ошибается. Однажды утром, в ту неделю, когда я приехала, я вошла к мисс Матти с маленьким свёртком во фланели в руках. Она была преисполнена благоговения, когда я показала ей, что это такое, попросила очки с тумбочки, чтобы рассмотреть это нежное чудо, совершенное во всем. Весь день она не могла избавиться от мыслей об этом сюрпризе, ходила на цыпочках и была очень молчалива. Она тихонько зашла посмотреть на Марту, и они обе плакали от радости, она стала поздравлять Джема и запуталась, не зная, как закончить, её спас звук магазинного колокольчика, который принёс облегчение и смущённому, сияющему, гордому Джему, который стал трясти мою руку так энергично, когда я поздравила его, что мне стало больно.

Я была очень занята, пока Марта лежала. Я ухаживала за мисс Матти, готовила ей еду, вела счета и следила за состоянием банок и ваз. Я помогала ей также иногда в магазине; это доставляло мне немало удовольствия, а иногда и небольшое беспокойство, когда я наблюдала за ней. Если приходил маленький ребёнок попросить унцию конфет (мисс Матти продавала на вес четыре разных вида), она всегда добавляла ещё в качестве «довеска», как она это называла, хотя чаша весов уже отклонялась; когда я выступила против, она лишь произнесла: «Малыши их так любят!». Ей было бесполезно говорить, что пятая конфета весит четверть унции, поэтому на каждой продаже она теряет свои деньги. Тогда я вспомнила зелёный чай и выпустила стрелу с пером из её собственного оперения. Я рассказала ей, как вредны для здоровья конфеты и какую болезнь их излишек может вызвать у маленьких детей. Этот аргумент имел некоторый эффект, потому что впоследствии вместо пятой конфеты она всегда просила их протянуть крохотные ладошки, в которые укладывала мятные леденцы или имбирные лепёшки, это были слабые меры от опасностей, которые могли возникнуть от прошлых продаж. В общем, торговля лепёшками, проводимая по таким принципам, не обещала выгоды; но я была счастлива обнаружить, что мисс Матти получила более двадцати фунтов за последний год торговлей чаем и, более того, что сейчас она привыкла, у неё не было антипатии к этому занятию, оно принесло ей приятное общение со многими людьми в округе. Если она и давала им довески, то они, в свою очередь, приносили маленькие сельские подарки «дочке покойного священника»: сливочный сыр, несколько только что снесённых яиц, немного свежих спелых фруктов, пучок цветов. Она мне рассказывала, что покупатель был иногда даже слишком нагружен этими подношениями.

В Крэнфорде, в общем, за время моего отсутствия ничего не изменилось. Миссис Джеймсон и Хоггинсы до сих пор враждовали, если это можно назвать враждой, потому что она исходила только от одной стороны. Мистер и миссис Хоггинс были очень счастливы вместе и так же, как большинство счастливых людей, были совершенно готовы к примирению; миссис Хоггинс действительно желала вернуть расположение миссис Джеймсон, помня прежние тесные дружеские отношения с ней. Но миссис Джеймсон рассматривала счастье Хоггинсов как оскорбление для семьи Гленмаеров, к которому она до сих пор имела честь принадлежать, она упрямо отказывалась и отвергала каждую попытку завязать прежнюю дружбу. Мистер Мулинер, как верный член клана, с пылом поддерживал сторону своей госпожи. Если он видел мистера или миссис Хоггинс, то переходил на другую сторону улицы и делал вид, что поглощён раздумьями о жизни вообще и особенно о своей собственной, пока они не пройдут мимо. Мисс Пол развлекалась, изумляясь, что будет делать миссис Джеймсон, если она, или мистер Мулинер, или другие её домочадцы заболеют; ей будет тяжело одновременно сохранить лицо и позвать мистера Хоггинса после того, как она с ними себя так вела. Мисс Пол с нетерпением ожидала недомогания или какой-нибудь неприятности, которая случится с мисс Джеймсон и её подчинёнными, тогда Крэнфорд сможет увидеть, что же она будет делать под давлением обстоятельств.

Марта начинала опять ходить, и у меня уже был назначен срок отъезда, довольно скоро, когда в полдень, когда я сидела в магазине вместе с мисс Матти – помню, что погода была холоднее, чем обычно, поэтому горел огонь в камине и двери были плотно закрыты, – мы увидели джентльмена, медленно прошедшего мимо окна и остановившегося против нашей двери, как будто он искал вывеску, которую мы так постарались сделать менее заметной. Он вынул лорнет и какое-то время рассматривал вывеску перед тем, как открыть дверь, затем вошёл. И вдруг до меня дошло, что это сам Ага! На нем была дорожная иностранная одежда, лицо сильно загорело, как будто было обожжено и пережжено солнцем. Цвет лица контрастировал с густыми седыми волосами, а пристальный взгляд тёмных живых глаз также не соответствовал складкам на щеках и бесчисленным морщинам. Он, как вошёл, все смотрел на мисс Матти. Его взгляд, правда, сначала немного задержался на мне, но затем он перевел пристальный, ищущий взгляд на мисс Матти. Она была слегка взволнована и нервничала, но не больше, чем всегда, когда какой-нибудь мужчина входил в магазин. Она думала, что он, возможно, имеет билет или, по крайней мере, соверен, с которого нужно будет сдавать сдачу – операция, которую она не любила проделывать. Но этот покупатель стоял напротив неё, не спрашивая ничего, только пристально смотрел, барабаня пальцами по столу, как делала когда-то мисс Дженкинс. Мисс Матти уже готова была спросить, чего он хочет (как она рассказывала мне впоследствии), когда он круто повернулся ко мне:

– Вас зовут мисс Мери Смит?

– Да! – сказала я.

Все мои сомнения в том, кто он, развеялись, я только задавала себе вопрос, что он скажет или сделает потом и как мисс Матти выдержит радостный шок, когда его узнает. Несомненно, он не знал, как сказать, кто он, поэтому огляделся вокруг, по крайней мере, в поиске что-нибудь купить, чтобы выиграть время, и случайно его глаза наткнулись на конфеты, он смело попросил фунт «этих штук». Сомневаюсь, чтобы у мисс Матти набрался целый фунт конфет, а вдобавок к этому, размер заказа был такой огромный, что она была расстроена от мысли о диспепсии, которую они вызывают, особенно в таком количестве. Она уже хотела начать уговаривать его, но что-то в ласковом выражении его лица задело её сердце. Она проговорила: «Это – о, сэр! Может быть, вы Питер?!». И затряслась с головы до ног. Он в момент повернулся к столу и взял её за руки, всхлипывая от старческих рыданий без слез. Я принесла ей стакан вина, у неё, и правда, изменился цвет лица, что напугало меня и мистера Питера тоже. Он заговорил:

– Я появился слишком неожиданно для тебя, Матти, да, не так ли, моя маленькая девочка?

Я предложила ей пойти сейчас же в гостиную и прилечь на диван. Она не хотела отпустить руки своего брата, даже когда была близка к обмороку, но при его заверении, что он не оставит её, она позволила ему отвести себя наверх.

Я подумала, что самое лучшее для меня, – это пойти и поставить чайник на огонь для чая пораньше, а затем побыть в магазине, оставив брата и сестру поговорить о многих тысячах вещей, о которых они должны сказать друг другу. Я же должна была сообщить новости Марте, которая, услышав их, разразилась слезами, заставив заплакать и меня. Потом она взяла себя в руки и спросила, уверена ли я, что это действительно брат мисс Матти, потому что я упомянула его седые волосы, а она всегда слышала, что он был очень красивым молодым человеком. Что-то похожее поставило в тупик и мисс Матти во время чая, когда она устроилась в большом мягком кресле напротив мистера Дженкинса, чтобы рассмотреть его. Она едва могла пить и есть, рассматривая его.

– Похоже, жаркий климат быстро старит людей, – сказала она почти про себя. – Когда ты покинул Крэнфорд, у тебя не было седых волос.

– Но сколько лет прошло с тех пор, – улыбаясь сказал мистер Питер.

– Ах, правда! Да, думаю, и ты, и я состарились. До сих пор я не задумывалась о том, что мы такие старые. Но седые волосы очень идут тебе, Питер, – продолжала она, немного побаиваясь, что обидела его этим замечанием.

– Боюсь, Матти, я тоже забыл про время. Как ты думаешь, что я тебе привез из Индии? У меня для тебя платье из индийского муслина и жемчужное ожерелье где-то в сундуке в Портсмуте. – Он улыбался, как будто забавлялся мыслью о несоответствии подарков с внешним видом сестры, но это вовсе не задело её, настолько прекрасны были эти подарки. Я видела, что на момент её воображение приятно задержалось на мысли, как это украсит её, и неосознанно она положила руку на горло – это маленькое нежное горло, которое (как рассказывала мне мисс Пол) было во времена молодости одним из её главных украшений; но рука натолкнулась на складки мягкого муслина, в который она всегда была закутана до подбородка, и это ощущение вернуло мысль о несоответствии жемчужного ожерелья её возрасту.

Она сказала: – Боюсь, я слишком стара, но было очень любезно с твоей стороны привезти его. Оно бы мне очень подошло много лет назад – когда я была молодой.

– Так я и думал, моя маленькая Матти. Я помнил твои вкусы, они были так похожи на вкусы дорогой матушки. – При упоминании этого имени брат и сестра сжали ещё более нежно руки друг друга, и, хотя молчали, я вообразила, что они могли бы сказать друг другу, если бы не моё присутствие, и я хотела отправиться подготовить свою комнату для мистера Питера на ночь, намереваясь разделить постель с мисс Матти. Но при моем движении он встал: – Я должен идти и устроиться в комнате в «Георге». Мой дорожный сундук там.

– Нет! – воскликнула мисс Матти в большом волнении. – Ты не должен уходить, пожалуйста, милый Питер. Мери, проси его. О! Ты не должен уходить!

Она была настолько взволнована, что мы оба пообещали сделать все, что она пожелает. Питер опять сел и дал ей свою руку, которую, для большей безопасности, она держала обеими руками, а я покинула комнату, чтобы все приготовить.

Мы с мисс Матти проговорили всю-всю ночь до самого утра. Она много рассказывала мне о жизни брата и его приключениях, о которых он сообщил ей, когда они сидели одни. Она сказала, что для неё теперь всё совершенно ясно, но я не совсем поняла до конца всю историю, и на следующий день я преодолела смущение перед мистером Питером и расспросила его сама; он рассмеялся над моим любопытством и рассказал мне истории, так похожие на воспоминания барона Мюнхгаузена, что я поняла, он подшучивает надо мной. Я слышала от мисс Матти, что он был добровольцем при осаде Рангуна, попал в Бирме в плен, каким-то образом его помиловали, и он получил свободу благодаря знанию, как пустить кровь предводителю маленького племени, опасно больному; что после освобождения из плена он писал письма домой и письма вернулись из Англии с печальной пометкой «адресат умер»; когда он понял, что все его близкие умерли, решил выращивать индиго и провести остаток жизни в стране, к жителям которой, их образу жизни, он привык; моё письмо застало его как раз в этот момент. С горячностью, как в молодости, он продал землю и всё, чем владел, первому попавшемуся покупателю и поехал домой к своей бедной старой сестре, которая, когда смотрела на него, чувствовала себя счастливей и богаче любой принцессы. Наконец я уснула под звук её голоса, через какое-то время меня разбудил лёгкий скрип двери, она просила простить её за то, что разбудила меня, и виновато забралась в постель; оказалось, когда я заснула и не могла больше утешать её, уверяя, что давно утраченное действительно здесь – под той же крышей – она начала опасаться, что это только сон; что Питер никогда не сидел около неё в этот благословенный вечер – что реальный Питер лежит давно мёртвый под дикими морскими волнами или под незнакомым восточным деревом. И она так сильно занервничала, что была вынуждена встать, пойти и убедиться, что он и правда здесь, послушав у дверей его дыхание, размеренное дыхание – мне не хочется называть его храпом, но я слышала его через две закрытые двери – мало-помалу это убедило мисс Матти лечь спать.

Я не думаю, что мистер Питер приехал домой из Индии богатый, как набоб; он даже считал себя бедным, но ни он, ни мисс Матти не сильно тревожились об этом. Как бы то ни было у него было достаточно средств, чтобы жить «очень аристократично» в Крэнфорде – ему вместе с мисс Матти. И через пару дней после его приезда магазин был закрыт, стайки маленьких мальчишек радостно ожидали ливня конфет и мятных лепёшек, который время от времени проливался на них, так как они стояли, уставившись в окна гостиной мисс Матти. Изредка мисс Матти говорила им, выглядывая из-за занавесок: «Мои милые дети, смотрите, не заболейте», но сильная рука подталкивала её в спину, и ещё более сильный дождь, чем прежде, достигал цели. Часть чая была послана проживающим в Крэнфорде дамам, а что-то из него было распределено среди стариков, которые помнили мистера Питера в дни его резвой юности. Индийское муслиновое платье было оставлено про запас для дорогой Флоры Гордон (дочери мисс Джесси Браун). Гордоны последние несколько лет были на континенте, но предполагали вернуться в скором времени, и мисс Матти в своей сестринской гордости ожидала большого наслаждения от радости представить им мистера Питера. Жемчужное ожерелье исчезло; в то же время было сделано много щедрых и полезных подарков мисс Пол и миссис Форестер; несколько редкостных прекрасных индийских безделушек украсили гостиные миссис Джеймсон и миссис Фиц-Адам. Я не была забыта. Среди других вещей у меня были красивейшие подвязки и лучшее из выпущенных изданий работ доктора Джонсона. Милая мисс Матти со слезами на глазах просила меня считать это подарком от неё и от сестры. Короче, никто не был забыт. Более того, каждый, кто даже незначительно был добр к мисс Матти, был уверен в сердечном внимании мистера Питера.