Текст книги "Крэнфорд"

Бедный Карло! Ему не долго оставалось лаять. То ли шайка, которая заинтересовалась соседями, испугалась его лая, то ли они желали отомстить за то, что он ночью помешал им, и отравили его; или, как думали некоторые из более образованных людей, он умер от апоплексического удара из-за того, что слишком много ел и мало двигался, или ещё от чего-то, но точно одно – что через два дня после полной событий ночи Карло нашли мёртвым, с вытянутыми маленькими ножками, как будто он бежит, делая неимоверные усилия, чтобы спастись от преследовавшей его смерти.

Нам всем было очень жаль Карло, старого друга, который столько лет лаял на нас, а его таинственная смерть заставила нас почувствовать себя неуютно. Имел ли сеньор Брунони к этому отношение? Он, несомненно, на представлении убил канарейку только одним властным словом; его воля обладала смертельной силой; кто знает, может он уже где-то поблизости, творит свои страшные дела!

Мы шёпотом обсуждали между собой все это по вечерам, но по утрам к нам вместе с дневным светом возвращалась храбрость, через неделю мы стали забывать о смерти Карло, все, но не миссис Джеймсон. Она, бедняжка, не переживала такого горя с тех пор, как умер её муж; мисс Пол даже говорила, что, если вспомнить, как высокородный мистер Джеймсон пьянствовал и доставлял ей кучу неприятностей, то, вполне возможно, что смерть Карло её опечалила значительно сильнее. Но замечания мисс Пол всегда были с налётом цинизма.

Однако совершенно ясно одно: миссис Джеймсон необходимо было переменить обстановку, и мистер Мулинер считал так же, качая своей головой, всякий раз, когда мы расспрашивали о его хозяйке, он говорил, что она потеряла аппетит и сон, и это не к добру. Если у неё и были сейчас две необходимые вещи для здоровья и счастья, так это еда и сон. А теперь она не может ни есть, ни спать, и значит, дела совсем плохи.

Леди Гленмаер (которая, похоже, привязалась к Крэнфорду) не нравилась идея отправиться с миссис Джеймсон в Челтенхем, и, более того, она намекала довольно настойчиво, что это все из-за мистера Мулинера, который очень напуган случаем нападения на дом и с тех пор не раз говорил, что чувствует огромную ответственность за охрану и заботу о таком большом количестве женщин. И это принесло свои плоды: миссис Джеймсон уехала в Челтенхем в сопровождении мистера Мулинера, а леди Гленмаер осталась в доме, чтобы приглядывать за служанками. Она наняла очень симпатичного охранника и, как только все устроилось, поняла, что визит миссис Джеймсон в Челтенхем был наилучшим событием в мире. Она сдала в наём свой дом в Эдинбурге и сейчас не имела пристанища, поэтому необходимость заботиться об уютном доме невестки была ей очень кстати.

Мисс Пол очень хотелось представить себя героиней после того, как она стремительно предприняла решительные шаги против двух мужчин и одной женщины, которых называла не иначе, как «шайкой убийц». Она описывала их появление в ярких красках, и я заметила, что всякий раз, когда она приступала к этой истории, добавлялись новые страшные подробности. Один из мужчин был высокий – он вырос до гигантских размеров, пока мы слушали о нём; у него, конечно, были чёрные короткие волосы – но потом они уже висели спутанными со лба и до самой спины. Другой был маленьким и приземистым – в последнем рассказе у него на плечах вырос горб; у него были почти красные волосы, которые потом перешли в рыжие, и она была уверена, что он был косоглазый, решительно, косоглазый. Что касается женщины, глаза у неё сверкали, она была мужеподобной, совершенный драгун; вполне возможно, что это мужчина переоделся в женское платье; в конце концов мы услыхали о бороде на её подбородке, грубом голосе и огромных шагах.

Мисс Пол с наслаждением рассказывала о событиях того дня всем желающим, однако другие не были так горды своими приключениями с грабителями. На мистера Хоггинса, врача, около его собственных дверей напали два разбойника, которые прятались за крыльцом, они заткнули ему рот и успели ограбить между звонком в колокольчик и ответом слуги на него. Мисс Пол была уверена, что этот грабёж был совершён «её шайкой», она сходила проверить состояние своих зубов и заодно расспросить подробнее мистера Хоггинса. Потом она пришла к нам рассказать, что узнала прямо из первоисточника, все это время мы находились в возбуждении и трепете от беспокойства, вызванного разведывательными данными о событиях, случившихся прошедшей ночью.

– Итак! – сказала мисс Пол, усаживаясь с решимостью человека, приспособленного к жизни в этом мире (такие люди никогда не шагают легко и не обходятся без шишек). – Итак, мисс Матти! Мужчина всегда останется мужчиной! Каждая мать хочет видеть своего сына Самсоном и Соломоном одновременно – сильным в бою, мудрым и хитрым. Вы не замечали – они всегда предвидят события, хотя никогда не рассказывают никому, чтобы предупредить, пока события не происходят? Мой отец был мужчиной, и я прекрасно знаю эту породу.

Она высказала это на одном дыхании, и мы были рады воспользоваться паузой, чтобы исполнить роль хора, но мы не знали точно, о каком мужчине идёт речь в этой обличительной речи против пола, мы только объединились в общем, тупо кивая головой и тихо бормоча: «Они, конечно, очень ограничены!».

– Вы только подумайте! – сказала она. – Я подвергаю себя риску вытащить один из оставшихся зубов (это ужасно – оказаться в полной власти какого-то дантиста; и я, как любой человек, всегда разговариваю с ними от страха, до тех пор, пока они сами не откроют мне рот руками), и после всего мистер Хоггинс ведет себя как типичный мужчина и говорит, что его никто не грабил прошлым вечером.

– Не грабил! – воскликнули мы хором.

– Да он просто не сказал мне! – объяснила мисс Пол, сердитая за то, что мы испортили момент, не дав ей произвести впечатление. – Я уверена, что он был ограблен. Бетти мне все рассказала, а он стыдится этого – и в самом деле, очень глупо с его стороны быть ограбленным у дверей собственного дома. Смею сказать, он чувствует, что такие вещи не поднимут его в глазах крэнфордского общества, и стремится все скрыть – но он может не стараться обмануть меня, говоря, что я, должно быть, слышала преувеличенные слухи о пустяковой краже бараньей шеи, которая, видимо, была украдена из погреба в его дворе на прошлой неделе; он имел нахальство добавить, что уверен, что её стащил кот. У меня нет сомнений, если я докопаюсь до истины, окажется, что это был тот ирландец, переодетый в женскую одежду, который пришёл разнюхивать ко мне домой, прикрываясь историей о голодающих детях.

После того, как мы должным образом осудили желание мистера Хоггинса, как типичного представителя мужского племени, скрыть происшедшее, мы вернулись к тому предмету, о котором говорили, когда пришла мисс Пол – а именно, насколько в нынешнем тревожном состоянии в городе мы можем рискнуть и принять приглашение, которое мисс Матти только что получила от миссис Форестер, прийти, как обычно, и отметить годовщину дня её свадьбы, выпив у неё чаю в пять часов, а после этого сыграть партию в преферанс. Мисс Форестер написала, что приглашает нас с некоторым колебанием, потому что боится, что дороги очень опасны. Но она предлагает одной из нас воспользоваться портшезом, а другие пойдут быстро, чтобы не отстать от носильщиков портшеза, так мы будем в сохранности до самого места на окраине города. (Нет, окраина – это слишком сильно сказано: маленькая кучка домов, отделённая от Крэнфорда двумя сотнями дворов и безлюдными улицами). Без сомнения, такая же записка ожидала мисс Пол дома; было очень удачно, что она пришла к нам, ведь это позволило нам обсудить вместе, будем ли мы принимать приглашение.

Нам всем очень хотелось отклонить его, но мы чувствовали, что это будет нехорошо по отношению к миссис Форестер, в таком случае, она останется одна с воспоминаниями своей не очень счастливой и удачливой жизни. Мисс Матти и мисс Пол бывали у неё по этому случаю многие годы, и сейчас они дружно постановили, что лучше набраться мужества и пойти по тёмным улицам, чем не оправдать ожиданий в преданности своей подруги.

Когда наступил вечер, мисс Матти (она выбрала портшез, так как была немного простужена) была закрыта в портшезе, как чертёнок в коробочке, она умоляла носильщиков, что бы ни приключилось, не убегать и не оставлять её запертой, а то её могут убить; и даже после того, как они пообещали, я видела, что она вся сжалась, но была непреклонна, хотя ожидала неминуемых мучений, а пока она печально и зловеще кивала мне головой через стекло. Однако с нами все было в порядке, мы только запыхались, потому что бежать по неосвещённым улицам было тяжело; боюсь, бедную мисс Матти совсем растрясло.

Миссис Форестер приготовила щедрое угощение в благодарность за нашу решимость навестить её, несмотря на такую опасность. Обычная форма благовоспитанности была отвергнута, на столе было много яств, которые, считалось, приготовили её слуги; вечер проходил в тихом согласии за игрой в преферанс, но, не помню, с чего, возник интересный разговор о грабителях, которые нападали на жителей Крэнфорда.

Не отступив перед опасностью тёмных улиц и имея в этом доказательство нашего мужества, мы жаждали доказать себе своё превосходство над мужчинами (а именно над мистером Хоггинсом) в искренности, мы начали рассказывать друг другу о наших тайных страхах и о мерах предосторожности, которые предпринимала каждая. Я призналась, что у меня вызывают опасения глаза – глаза, пристально глядящие на меня, наблюдающие за мной, блестящие и печальные, тупые, невыразительные; и что, если я решаюсь подойти к зеркалу, когда мне страшно, я обязательно поверну его обратной стороной, из-за опасения увидеть глаза, глядящие на меня из темноты. Я видела, что мисс Матти решилась на признание, и наконец она начала. Она призналась, что, даже когда была девочкой, боялась быть пойманной за ногу, когда ложилась в кровать, ей казалось, что кто-то под кроватью прячется. Она сказала, что, когда была моложе и сильнее, то делала летящий прыжок издалека так, что обе ноги сразу оказывались в безопасности на кровати, но это всегда раздражало Дебору, которая заставляла её ложиться в кровать изящно и добилась своего. Но теперь прошлый ужас часто охватывает её, особенно после того, как напали на дом мисс Пол (мы совершенно поверили в то, что нападение было), и очень неприятно думать, что поглядишь под кровать и увидишь спрятавшегося человека со свирепым лицом, готового схватить тебя, поэтому она кое-что придумала: возможно, я обратила внимание, что она сказала Марте купить ей за пенни мячик, в который играют дети, и теперь она прокатывает этот мяч каждую ночь под кроватью: если он выкатится с другой стороны, то все нормально и хорошо; если же нет, то она всегда имеет под рукой колокольчик и будет звать Джона или Гарри, как будто ожидает, что слуги-мужчины сразу явятся на её звонок.

Мы все одобрили этот остроумный план, и мисс Матти удовлетворённо замолчала, глядя на миссис Форестер, как бы спрашивая, есть ли у неё тайные слабости.

Миссис Форестер покосилась на мисс Пол и попыталась немного сменить тему, рассказав, что взяла на время мальчика из одного из соседних коттеджей, пообещав родителям мешок угля на Рождество, а мальчика каждый вечер кормить ужином за то, что он будет ночевать у неё в доме. Когда он впервые пришёл, она объяснила ему его обязанности и, решив, что он достаточно благоразумен, дала ему саблю майора (майор – её покойный муж). Она просила его положить саблю на ночь рядом с подушкой, повернув острие в сторону изголовья. Она уверена, что он сообразительный парень, потому что, увидев треуголку майора, сказал, что должен её носить, потому что в ней он больше напугает двух англичан или четырёх французов. Но она втолковала ему снова, что нельзя терять время на надевание шляпы или для ещё чего-то, если он услышит какой-то шум, а мчаться туда с обнажённой саблей. На моё замечание, что может случиться какое-нибудь несчастье от таких кровожадных и неопределённых указаний и он может напасть на Дженни, начинающую рано прибирать, и пронзить её до того, как поймёт, что она не француз, миссис Форестер ответила, что это невозможно, потому что он по ночам очень громко храпит и обычно его нужно хорошенько потрясти или полить холодной водой утром, прежде чем он проснется. Она иногда думает, что у бедного мальчика такой мертвецкий сон, должно быть, от того, что он съел прекрасный ужин, ведь дома он ложится спать полуголодный, а она сказала Дженни получше кормить его вечером.

Но этот рассказ миссис Форестер не сходил за признание в тайных страхах, и мы стали настоятельно призывать её рассказать нам, как она думает, что больше всего поразит её и вызовет ужас. Она помолчала, помешала угли в камине, сняла нагар со свечей, а затем сказала громким шёпотом: – Привидения!

Она посмотрела на мисс Пол, как будто хотела сказать, что заявляет и настаивает на этом. Это выглядело вызовом. Мисс Пол обвинила её в расстройстве желудка, призрачных иллюзиях, галлюцинациях, о которых писали доктор Ферье и доктор Гибберт. Но, как я упоминала раньше, мисс Матти тоже интересовалась привидениями, и то немногое, что она сказала, было в поддержку миссис Форестер, которая, ободрённая этой поддержкой, протестовала против того, что привидения – её суеверие, что она, вдова майора армии, конечно, знает, чего надо бояться, а чего нет; короче говоря, я никогда не видела миссис Форестер такой разгорячённой ни до, ни после, потому что она обычно была мягкой, кроткой, уступчивой старой дамой. Все старое вино, даже подогретое с пряностями, не смогло в этот вечер смыть воспоминание о разногласиях между мисс Пол и хозяйкой дома. Наоборот, когда принесли вино, оно вызвало новую вспышку спора, потому что Дженни, маленькая девочка, которая пошатывалась от тяжести подноса, засвидетельствовала, что видела привидение своими собственными глазами несколько ночей назад, на тёмной дорожке, на той самой, по которой нам нужно было идти домой.

Несмотря на неприятное чувство, которое вызвало у меня последнее сообщение, я не могла не изумиться, что Дженни чрезвычайно нравилось оказаться в положении свидетельницы, которую расспрашивали и переспрашивали два представителя суда, не стесняясь задавать наводящие вопросы. Я пришла к заключению, что Дженни, несомненно, видела вдали что-то, показавшееся ей необычным. Она утверждала, что видела даму, всю в белом, без головы, и твёрдо стояла на своём, чувствуя скрытую поддержку хозяйки, под испепеляющим, полным презрения взглядом мисс Пол. И не только она, но и многие другие видели эту даму без головы, которая сидела на обочине, ломая руки в глубокой печали. Миссис Форестер поглядывала время от времени на нас с победным видом; но ей не нужно было идти по тёмной дорожке перед тем, как она сможет спрятаться под своим одеялом.

Собираясь домой, мы хранили осторожное молчание, не поминая безголовую даму, потому что неизвестно, насколько близко могли оказаться призрачная голова и уши и какую духовную связь они поддерживают с несчастным телом на тёмной дороге; поэтому даже мисс Пол чувствовала, что лучше сейчас не говорить так легко на эти темы из опасения рассердить или оскорбить несчастное тело. По крайней мере, так я полагала, потому что вместо суетливого беспорядка, обычного при сборах домой, мы завязывали ленты наших накидок печально, как люди на похоронах. Мисс Матти задёрнула занавески на окнах портшеза, чтобы не увидеть ничего неприятного. А мужчины (то ли потому, что они были рады, что их работа близка к концу, то ли потому, что они спускались с холма) отправились в путь таким скорым и весёлым шагом, что мы с мисс Пол с трудом поспевали за ними. Она задыхалась и умоляла: «Не оставляйте меня!», потом вцепилась в мою руку так крепко, что я не могла бы покинуть её при виде привидения и без привидения. Какое было облегчение, когда мужчины, уставшие от своей ноши и быстрого шага, остановились как раз там, где от тёмной дорожки ответвлялась главная улица! Мисс Пол отпустила меня и вцепилась в одного из них:

– Не могли бы вы – не могли бы вы пронести мисс Матти по Главной улице? Мостовая на Темной улице такая неровная, а у неё слабое здоровье.

Послышался задыхающийся голос из портшеза:

– О! Умоляю, продолжим. Что случилось? Что случилось? Я дам вам шесть пенсов, чтобы вы шли быстрее, пожалуйста, не останавливайтесь здесь.

– А я дам вам шиллинг, – с достоинством сказала мисс Пол дрожащим голосом, – – если вы пойдете по Главной улице.

Двое мужчин с неохотой крякнули, подхватили портшез и пошли по дороге, о которой просила мисс Пол с добрым намерением спасти кости мисс Матти, потому что мостовая там была покрыта глубоким мягким слоем грязи и даже упасть было бы легче, чем встать, потому что вылезать из грязи труднее.

Глава 11
Самуэль Браун

На следующее утро я встретила леди Гленмаер и мисс Пол. Они отправились поискать старушку, которая была известна среди соседей как прекрасная вязальщица шерстяных чулок. Мисс Пол сказала мне с полудобродушной-полупрезрительной улыбкой: «Я только что рассказала леди Гленмаер, что наша бедная подруга миссис Форестер боится привидений. Это у неё от жизни столь одинокой и от того, что слушает всякие истории-страшилки Дженни». Сама мисс Пол была так спокойна и так много выше суеверных страхов, что я не решилась сказать ей, как порадовалась за неё прошлой ночью на Главной улице, и перевела разговор на другую тему.

В полдень мисс Пол навестила мисс Матти, чтобы рассказать ей о приключении – настоящем приключении, которое произошло с ней и леди Гленмаер на утренней прогулке. Они заблудились и не знали, по какой тропинке идти через поля к старушке-вязальщице, поэтому зашли узнать дорогу в маленькой придорожной гостинице, стоявшей на большой дороге в Лондон в трёх милях от Крэнфорда. Добрая хозяйка попросила их присесть и отдохнуть, пока она сходит за своим мужем, который сможет указать им путь лучше, чем она; и в то время как они сидели в гостиной, где пол был посыпан чистым песком, вошла маленькая девочка. Они думали, что она хозяйская дочка, и начали с ней шутливый разговор, но, когда миссис Робертс вернулась, она рассказала, что эта малышка – единственный ребёнок пары, остановившейся в их гостинице. Затем она начала длинную историю, из которой леди Гленмаер и мисс Пол уяснили несколько фактов: около шести недель назад прямо около их дверей опрокинулись лёгкие дрожки, в них было двое мужчин, женщина и эта малышка. Один из мужчин сильно пострадал – нет, кости были целы, только ушиб, так сказала хозяйка, но, возможно, у мужчины были более серьёзные внутренние повреждения, потому что у него до сих пор слабость, за ним ухаживает его жена, мать этой маленькой девочки. Мисс Пол спросила, кто он и как выглядит. И миссис Робертс ответила, что он не похож ни на джентльмена, ни на простого человека; если бы он и его жена не были такими приличными и тихими людьми, она могла бы подумать, что он мошенник или что-то в этом роде, потому что у них в повозке была огромный сундук, полный уж она не знает чего. Она помогала им распаковывать сундук и вытаскивать льняное постельное белье и одежду, когда другой мужчина, она уверена, что это его брат-близнец, ушёл дальше с лошадью и повозкой.

У мисс Пол начали закрадываться подозрения, она высказала мысль, что исчезновение сундука, повозки и лошади выглядит довольно странно, но доброй миссис Робертс предположения мисс Пол показались возмутительными, она была так рассержена, как будто мисс Пол назвала мошенницей её. Миссис Робертс сказала, что дамы cмогут сами убедиться, если увидят жену больного; и, как сказала мисс Пол, у них не осталось никаких сомнений при взгляде на усталое, загорелое лицо женщины. При первых ласковых словах, обращённых к ней леди Гленмаер, у неё потекли слезы, она никак не могла справиться с ними, пока хозяйка не сказала, зачем позвала её. Подавив всхлипывания, женщина сказала, что может засвидетельствовать христианскую доброту мистера и миссис Робертс. Мисс Пол горячо поверила в печальную историю, отказавшись от своих сомнений; и доказательством было то, что её сочувствие к бедной страдающей женщине не изменилось, даже когда она выяснила, что этот больной и не кто другой был нашим сеньором Брунони, которого весь Крэнфорд считал причиной зла эти прошедшие шесть недель! Да! Его жена сказала, что его настоящее имя Самуэль Браун – «Сэм» называла она его, но мы продолжали называть его «сеньор»; так оно благозвучнее.

Поговорив о сеньоре Брунони, они все согласились, что ему необходим врач, а неизбежные при этом расходы взяла на себя леди Гленмаер. Она обещала пойти к мистеру Хоггинсу и попросить его прийти в «Восходящее солнце» в полдень, чтобы выяснить реальное состояние сеньора и, как сказала мисс Пол, если будет нужно, незамедлительно перевезти его в Крэнфорд под надзор мистера Хоггинса, а она возьмёт на себя поиск жилья и устройство аренды. Миссис Робертс была очень добра, но было очевидно, что их дом вряд ли подходит для больного, потому что находится слишком далеко.

Мисс Пол покинула нас, оставив мисс Матти и меня под глубоким впечатлением от её утреннего приключения. Мы весь вечер обсуждали его, поворачивая и так и этак, и отправились спать в тревоге до утра, когда должны были услышать, что думает о больном и рекомендует мистер Хоггинс; потому что, хотя мистер Хоггинс и поговаривал «черт возьми» и «дуракам закон не писан», называл преферанс «преф», мисс Матти верила, что он очень достойный мужчина и умный врач. Действительно, мы очень гордились нашим доктором в Крэнфорде именно как доктором. Мы частенько желали, когда королева Аделаида или герцог Веллингтон заболевали, чтобы они послали за мистером Хоггинсом, но, подумав, были довольны, что они этого не сделали, так как, если мы захвораем, что будет с нами, если мистера Хоггинса назначат придворным врачом королевской семьи? Мы гордились им как доктором, но не как человеком – пожалуй, я должна сказать, не как джентльменом – в этом случае мы только могли покачать головами и пожелать, чтобы он читал ежедневно письма лорда Честерфильда, дабы улучшить свои манеры. Тем не менее мы все уважали его мнение в случае болезни, как безошибочное, и, когда он сказал, что заботливый уход сможет поставить его на ноги, мы больше не опасались за сеньора.

Хотя каждый беспокоился и старался помочь, как мог, но, если и была причина для тревоги, то она миновала, когда мистер Хоггинс взял заботу на себя. Мисс Пол нашла чистую и удобную, по-домашнему уютную съёмную квартиру; мисс Матти отправила за больным портшез, который мы с Мартой перед этим хорошенько проветрили и поставили в него для тепла противень с раскалённым углем, плотно закрытым, чтобы жар сохранился до прибытия в «Восходящее солнце», леди Гленмаер взяла на себя медицинскую часть и под руководством мистера Хоггинса отыскала все медицинские склянки миссис Джеймсон, забрала ложки, прикроватные тумбочки, отбросив всякие условности, что заставило мисс Матти забеспокоиться о том, что скажут потом хозяйка и мистер Мулинер. Миссис Форестер приготовила свой знаменитый хлебный пудинг, он должен был восстановить силы больного, когда он прибудет в снятые комнаты. Присутствие этого пудинга было высшим знаком расположения, который могла сделать милая миссис Форестер. Однажды мисс Пол попросила у неё рецепт этого пудинга, но встретила решительный отказ; дама сказала ей, что не может сделать это, пока жива, а после её смерти рецепт будет завещан, как увидят её душеприказчики, мисс Матти. Мисс Матти, или, как называла её миссис Форестер (помня о её высоком положении), мисс Матильда Дженкинс, должна сама решить, что делать с рецептом, когда он перейдет к ней во владение: сделать его общим достоянием или держать в секрете, как фамильную ценность, – она не знает и не должна указывать. И вот, формочка этого превосходного, легко усваивающегося, уникального хлебного пудинга была послана миссис Форестер нашему бедному больному фокуснику. Кто говорит, что аристократы – гордецы? Вот леди, урождённая Тиррел, происходящая от великого сэра Уолтера, отпрыска короля Вильгельма, в чьих венах течёт кровь того, кто убил маленьких принцев в Тауэре, ходит каждый день посмотреть, какие лакомые блюда она могла бы приготовить для Самуэля Брауна, бродячего фокусника! Но в самом деле было приятно видеть, какие добрые чувства были вызваны появлением среди нас этого бедняги. И также было радостно сознавать, что великая крэнфордская паника, которая случилась при первом его появлении в турецком костюме, растворилась в воздухе при его втором появлении – бледного, немощного, с мрачными, тусклыми глазами, которые только слегка оживлялись, видя поддержку своей преданной жены или при взгляде на свою бледную, печальную маленькую дочку.

Так или иначе, но мы все забыли про страх. Оказалось, что тот, который впервые вызвал у нас любовь к чудесам своим небывалым искусством, не мог в обыденной жизни справиться с испуганной лошадью, это помогло нам снова почувствовать себя самими собой. Мисс Пол приходила со своей рабочей корзинкой на весь вечер, как будто её одинокий дом и пустынная дорога к нему никогда и не осаждались «бандой убийц»; миссис Форестер сказала, что ни она, ни Дженни не должны бояться безголовой дамы, которая рыдала и причитала на тёмной тропинке, потому что нет такой силы, которая могла бы причинить вред тем, кто старается сделать хоть немного добра, с чем Дженни с трепетом согласилась, но теория хозяйки не убедила служанку до тех пор, пока она не сшила себе из двух полос красной фланели крест, чтобы носить под одеждой.

Я застала мисс Матти, обматывающей свой однопенсовый мячик, который она использовала для того, чтобы прокатывать под кроватью, весёлыми разноцветными нитками.

– Милая, – сказала она, – у меня душа болит об этом маленьком измождённом ребёнке. Хотя её отец и фокусник, она выглядит так, как будто у неё никогда не было хороших игрушек. Я, когда была девочкой, так делала для себя очень хорошенькие мячики и постараюсь сделать этот и взять его сегодня днем с собой для Фиби. Я думаю, что «шайка» покинула наш край, потому что больше не слышно об избиениях и грабежах.

Мы все были слишком озабочены опасным состоянием сеньора, чтобы ещё говорить о грабежах и привидениях. Леди Гленмаер сказала, что никогда не слыхала о реальных грабежах, исключая случай, когда два маленьких мальчика украли несколько яблок из фруктового сада фермы Бенсона, и несколько яиц пропали из хлева в базарный день у вдовы Хайварда. Но мы не могли признать, что только эти маленькие происшествия стали основанием всей нашей паники. Мисс Пол выпрямилась при этом замечании леди Гленмаер и сказала, что она могла бы согласиться с ней, что наша тревога была вызвана такими пустяками, но помнит о мужчине, переодетом женщиной, который пытался силой проникнуть в её дом, в то время как его сообщники ждали на улице, о рассказе леди Гленмаер про следы ног на цветочном бордюре миссис Джеймсон, о наглом разбойном нападении на мистера Хоггинса у его собственных дверей. Но здесь леди Гленмаер прервала её, выразив очень сильное сомнение, не была ли последняя история полностью сфабрикована из-за кражи кошкой куска баранины; я не удивилась, что она очень покраснела, когда говорила все это, учитывая несдержанное поведение мисс Пол, и уверена: если бы леди Гленмаер не была «её милостью», мы бы получили со стороны мисс Пол более выразительное возражение, чем «Вот так так!». Это отрывистое восклицание было все, чем она могла рискнуть в присутствии «миледи». Но, когда она ушла, мисс Пол начала поздравлять мисс Матти, что они избежали замужества, которое, как она заметила, делает людей легковерными до последней степени; она считает, что это свидетельствует о большой врождённой доверчивости женщин, если они не смогли удержать себя от вступления в брак; и то, что леди Гленмаер сказала об ограблении мистера Хоггинса, – тому пример. Во что превращаются люди, если они позволили себе такую слабость; очевидно, леди Гленмаер глотнула чего-нибудь, если она верит такой перекроенной истории о бараньей шее и кошке, которой он старался обмануть мисс Пол, только сама-то мисс Пол всегда опасалась слишком верить тому, что говорят мужчины.

Мы были довольны, что не вышли замуж, как и желала мисс Пол, но, думаю, мы больше радовались, что грабители покинули Крэнфорд; по крайней мере, я так решила из-за слов, произнесённых в тот вечер мисс Матти, когда мы сидели у огня. Она явно рассматривала мужа как великого защитника от злодеев, грабителей и привидений и сказала, что она не думает, что отважится предостерегать молодых людей против брака, как все время делает мисс Пол; конечно, замужество – это риск, об этом говорит её жизненный опыт, но она помнит время, когда стремилась замуж, как и многие другие.

– Это только для ваших ушей, дорогая, – сказала она, поспешно остановив себя, как будто боялась, что призналась слишком во многом, – это старая история, вы знаете, дамы всегда говорят: «Когда я выйду замуж», а джентльмены: «Если я женюсь». – Эта шутка была сказана довольно печальным тоном, и я сомневаюсь, что кто-нибудь из нас улыбнулся, хотя я не могла видеть лица мисс Матти из-за яркого света пламени. Немного погодя она продолжила: – Но я не рассказала вам всей правды. Это было так давно, и никто даже не знал, как много я думала об этом в то время, разве что моя дорогая мать догадывалась; но я могу сказать, что было время, когда я не думала, что останусь на всю жизнь мисс Матти Дженкинс, потому что я даже встретила того, кто хотел на мне жениться, хотя теперь (как говорит мисс Пол) ничего не вернешь, я не смогла выйти за него – и надеюсь, он не принял это слишком близко к сердцу, – но я не смогла выйти за него или за кого-либо другого; он умер, ушёл и никогда не узнает, как все получилось и почему я сказала «нет»; я много-много раз думала – ну, не важно, что я думала. На все воля Божья, и я очень счастлива, моя дорогая. Ни у кого нет стольких добрых друзей, как у меня, – продолжила она, взяв мою руку и задержав её в своей.

Если бы я никогда не слыхала о мистере Холбруке, я могла бы что-то сказать в эту паузу, но так как я знала про него, я не могла ничего придумать такого, что прозвучало бы естественно; некоторое время мы обе хранили молчание.

– Мой отец однажды наставлял нас, – начала она. – Заведите в дневнике две колонки; в одной записывайте утром, что вы предполагаете сделать в пришедший день, а вечером записывайте в другой колонке, что действительно сделали. Это был бы для некоторых людей довольно печальный рассказ об их жизни. (При этих словах слезы закапали на мою руку). Я не имею в виду, что опечалена, но, что получилось, так отличается от того, чего я ожидала. Я помню, однажды зимним вечером мы сидели с Деборой у огня в нашей спальне – я помню, как будто это было вчера, мы планировали нашу дальнейшую жизнь, каждая из нас планировала, хотя только Дебора говорила об этом. Она сказала, что хотела бы выйти замуж за архидиакона и писать ему проповеди; но вы же знаете, милая, она никогда не была замужем, и, насколько я знаю, она никогда не заговаривала об этом не случившемся в её жизни замужестве. Я же никогда не была амбициозна, не умела писать проповеди, но, думаю, могла бы вести дом (моя мама когда-то называла меня своей правой рукой), и я всегда так обожала маленьких детей – доверчивые малыши протягивали свои маленькие ручки, приходя ко мне, когда я была ещё девочкой, я половину своего свободного времени возилась с детьми в соседних коттеджах. Но я не знала, что останусь одна до самой могилы, в которой буду через один-два года, я изменилась и, боюсь, потеряла сноровку, хотя и сейчас обожаю малышей, у меня всегда становится тоскливо на сердце, когда я вижу мать с ребёнком на руках. Да, милая. (При неожиданной вспышке искры из не перемешанного угля я увидела, что её глаза полны слез от мыслей, что все могло бы быть иначе.) Знаете, я иногда мечтаю, что у меня есть малыш, всегда один и тот же – маленькая девочка около двух лет; она никогда не становится старше, хотя я мечтаю о ней уже много лет. Я не думаю, я даже не представляю слова и звуки, которые она произносит; она очень бесшумная, тихая, но она приходит ко мне, когда я очень расстроена или рада, и я просыпаюсь в объятиях её маленьких ручек, обвившихся вокруг моей шеи. Вот и в прошлую ночь, может быть, потому, что я пошла спать с мыслью об этом мячике для Фиби, моя дорогая малышка пришла ко мне во сне и подставила свои губки для поцелуя точно так же, как, я видала, это делают реальные дети своим матерям перед тем, как пойти спать. Но все это чепуха, дорогая! Только не слушайте высказываний мисс Пол о замужестве. Мне кажется, брак может быть очень счастливым, а немного доверчивости поможет прожить благополучно всю жизнь, это лучше, чем все время сомневаться и сомневаться, видя во всем трудности и неприятности.