Текст книги "Крэнфорд"

Глава 8
«Ваша светлость»

На следующее утро, прямо после двенадцати, мисс Пол нанесла визит мисс Матти. Оправданием для визита служили несколько пустяковых деловых вопросов, но было очевидно, что причина не в этом. Наконец все прояснилось.

– Кстати, не сочтите меня невеждой, но я в затруднении, как мы должны обращаться к леди Гленмаер. Нужно ли говорить «ваша светлость», когда обычному человеку мы говорим просто «вы»? Я нахожусь в тупике все утро, должны ли мы говорить «миледи» вместо «мэм»? Вы ведь знакомы с леди Арли – не будете ли вы так добры рассказать мне, как нужно правильно обращаться к высшей знати?

Бедная мисс Матти! Она сняла очки и вновь их надела – но как обращались к леди Арли, вспомнить не могла.

– Это было так давно, – сказала она. – Милая, я такая бестолковая! Кроме того, я видела её не больше двух раз. Я помню, мы пользовались обращением «сэр Питер», да, «сэр Питер» – но он приезжал к нам значительно чаще, чем леди Арли. Миледи, ваша светлость – нет, это звучит как-то странно, неестественно. Я никогда прежде не думала об этом, но сейчас вы спросили, и я совсем озадачена.

Было ясно, что мисс Пол не получит разумного ответа от мисс Матти, которая с каждым моментом все больше терялась и в конце концов совсем запуталась в правилах обращения по этикету.

– Ладно, – сказала мисс Пол. – Тогда я лучше сейчас пойду и поговорю с миссис Форестер о нашем маленьком затруднении. Оно меня беспокоит, будет очень неприятно, если леди Гленмаер увидит, как высшее общество Крэнфорда невежественно в вопросах этикета.

– Если вам будет по дороге, дорогая мисс Пол, не могли бы вы на обратном пути заглянуть к нам и рассказать, что вы выяснили? Я уверена, что вы с миссис Форестер разберётесь, как будет правильно. «Леди Арли, сэр Питер», – бормотала мисс Матти про себя, стараясь вспомнить, как раньше обращались к высоким особам.

– Кто такая леди Гленмаер? – спросила я.

– О, она вдова мистера Джеймсона – старшего брата покойного мужа миссис Джеймсон. Миссис Джеймсон, в девичестве мисс Уолкер, была дочерью губернатора Уолкера. «Ваша светлость», дорогая, если они остановятся на этом, вы должны разрешить мне попрактиковаться немного сначала на вас, потому что я буду чувствовать себя глупо и смущаться, обращаясь так первое время к леди Гленмаер.

Для мисс Матти было действительно облегчением, когда миссис Джеймсон появилась с очень нелюбезным сообщением. Я заметила, что флегматичные люди часто более нахальны, чем другие; миссис Джеймсон пришла и высказалась с прелестной откровенностью, что она совсем не желает приглашать крэнфордских дам к своей невестке. Я вряд ли могу сказать, как она объяснила это, потому что была очень возмущена и рассержена, когда она неторопливо высказала это своё нежелание мисс Матти, которая, сама настоящая леди, никак не могла взять в толк причину, по которой, в представлении миссис Джеймсон, её знатной невестке угодно будет общение только со своей знатной «деревенской» родней. Мисс Матти долго удивлялась и расстроилась после того, как я объяснила ей, зачем посетила нас миссис Джеймсон.

Когда до неё наконец медленно дошло, о чем говорила достопочтенная леди, было приятно видеть, с каким чувством собственного достоинства она приняла это неучтивое сообщение. Она ни в малейшей степени не была оскорблена – она была слишком воспитанна для этого, она ничем не показала своего отношения к предосудительному поведению миссис Джеймсон, но у неё, конечно, я уверена, присутствовали все эти чувства, которые заставили её перевести разговор на другой предмет, менее волнующий, и быть более сдержанной, чем обычно. Миссис Джеймсон из них двоих была более нервной, и я видела, что она была рада удалиться.

Вскоре после всего этого вернулась мисс Пол, красная и возбуждённая.

– Ну, разумеется, миссис Джеймсон была здесь, я узнала это от Марты, и нас не пригласят к леди Гленмаер. Да! Я встретила миссис Джеймсон на полпути между вашим домом и домом миссис Форестер, и она так прямо и сказала мне; я была так поражена, что в ответ не нашла слов. А надо было сказать что-нибудь колкое и язвительное; ничего, я до вечера придумаю. А леди Гленмаер – всего лишь вдова шотландского барона! Я зашла к миссис Форестер заглянуть в книгу пэров и посмотреть, кто такая эта леди, что её нужно держать под стеклянным колпаком; вдова шотландского пэра, никогда не заседавшего в палате лордов – должна сказать, такого же нищего, как Иов. Она пятая дочь какого-то мистера Кэмбела или ещё кого-то. Вы дочь священника, во всяком случае, и в родстве с Арли; и сэр Питер, как поговаривали, мог быть виконтом Арли.

Мисс Матти старалась успокоить мисс Пол, но напрасно. Эта дама, обычно такая добродушная, сейчас пылала гневом.

– Я ходила заказать утром чепец, чтобы быть готовой к визиту, – сказала она, наконец раскрывая секрет, почему так уязвило её сообщение миссис Джеймсон. – Посмотрим, как миссис Джеймсон сможет уговорить меня быть четвёртой в пульке, когда с ней не будет её прекрасной шотландской родственницы!

В церкви в первое воскресенье, после того, как леди Гленмаер появилась в Крэнфорде, мы беседовали друг с другом, повернувшись спиной к миссис Джеймсон и её гостье. Мы старались не замечать её, мы даже не смотрели в её сторону, хотя нам было до смерти любопытно узнать, как она выглядит. Мы удовлетворили своё любопытство в полдень, расспросив Марту. Марта не принадлежала к общественному кругу, любопытство которого могло польстить леди Гленмаер, и хорошо её рассмотрела.

– Ну, мэм! Вы имеете в виду эту низенькую даму рядом с миссис Джеймсон? Я думала, что вам больше захочется узнать, как была одета молодая миссис Смит, потому что она новобрачная. (Миссис Смит была супругой мясника).

Мисс Пол сказала: – Боже правый! Нас не интересует миссис Смит, – но тут же замолчала, так как Марта продолжила свой рассказ.

– Низенькая дама, сидевшая на скамье миссис Джеймсон, была одета в довольно поношенный чёрный шёлк, в шотландскую накидку из пледа, мэм, у неё очень красивые чёрные глаза, мэм, приятное лицо, но не молодое, мэм, однако, думаю, она моложе миссис Джеймсон. Она вертела головой в церкви, как птица, и, когда выходила, так быстро подхватила свои юбки, что даже я обратила внимание. Вот что я скажу вам, мэм, она больше похожа на миссис Дикон из «Карет и лошадей», чем на кого-то другого.

– Тише, Марта! – сказала мисс Матти. – Это непочтительно.

– Разве, мэм? Я извиняюсь, конечно, но Джем Хирн сказал то же самое. Он сказал, что она такая бойкая и подвижная, как…

– Дама, – подсказала мисс Пол.

– Дама – как миссис Дикон.

Прошло ещё одно воскресенье, а мы все ещё отводили глаза от миссис Джеймсон и её гостьи и обменивались между собой уничтожающими замечаниями – пожалуй, даже слишком. Мисс Матти чувствовала себя неуютно от наших саркастических разговоров. Возможно, тем временем леди Гленмаер поняла, что дом миссис Джеймсон не самый весёлый и оживлённый в мире; возможно, миссис Джеймсон поняла, что большинство знатных семей графства сейчас пребывали в Лондоне, а те, кто оставался, не проявляли интереса к тому обстоятельству, что леди Гленмаер пребывала по соседству. Какие причины послужили поводом к переменам, я не могу объяснить. Я не знаю, что заставило миссис Джеймсон поменять решение не приглашать крэнфордских дам и послать письма всем с просьбой посетить небольшую вечеринку в следующий вторник. Мистер Мулинер сам разнёс приглашения. Он, как всегда, проигнорировал условности и передал их через парадную дверь дома, стуча в неё громче, чем его хозяйка, миссис Джеймсон. У него было три маленьких письма, которые он нёс в большой корзине, чтобы дать понять своей хозяйке, как они много весят, хотя они легко могли поместиться в кармане его камзола.

Мисс Матти и я спокойно решили, что будем заниматься своими делами дома. Во вторник вечером мисс Матти обычно при лучинках занималась тем, что из всех записок и писем, пришедших за неделю, делала жгутики для зажигания свечей, потому как в понедельник она занималась счетами, чтобы не оставалось ни пенни долга за прошедшую неделю; так само собой получалось, вечер вторника был занят изготовлением жгутиков, что давало нам законное право извиниться и отклонить приглашение миссис Джеймсон. Но мы ещё не успели написать ответ, когда пришла мисс Пол с распечатанным письмом в руках.

– Вот! – сказала она. – А, я вижу, вы тоже получили письмо. Лучше поздно, чем никогда. Ну что же, можно было ожидать, что не пройдет и пары недель, как леди Гленмаер будет рада и нашему обществу.

– Да, – сказала мисс Матти, – нас приглашают во вторник вечером, и, может быть, вы будете так любезны перенести свои дела и выпить чай с нами в этот вечер? Это моё обычное время для просмотра счетов, записок, писем и приготовления жгутиков для свечей. Но то, что я занимаюсь своими делами дома, не выглядит достаточной причиной для отказа, хотя дело именно в этом. Ну, а если вы придёте, моя совесть будет совершенно спокойна, по счастью, записка ещё не написана.

Я видела, как менялось выражение лица мисс Пол, пока мисс Матти говорила.

– Вы не собираетесь идти туда? – спросила она.

– Нет! – спокойно сказала мисс Матти. – Я думаю, вы тоже?

– Я не знаю, – ответила мисс Пол. – Да, думаю, тоже, – сказала она довольно поспешно и, видя, что мисс Матти удивлена, добавила: – Конечно, никому не нравится, что миссис Джеймсон позволяет себе делать и говорить такое, что обижает нас; это унижает нас всех и меня тоже. А не слишком лестно будет для миссис Джеймсон, если мы позволим ей считать, что после всех её высказываний мы переживали целую неделю, даже более того, десять дней?

– Ладно, я полагаю, это неправильно – обижаться и досадовать так долго на что-либо; и, вероятно, в конце концов, она не хотела огорчать нас, Но, должна сказать, то, что сделала миссис Джеймсон, не имеет названия. Я и правда не думаю, что пойду.

– О, пойдите! Мисс Матти, вы должны пойти; вы знаете, наша подруга миссис Джеймсон намного более флегматична, чем большинство людей, и не имеет такой тонкости чувств, которые есть у вас.

– Думаю, тонкие чувства владели и вами тоже в тот день, когда миссис Джеймсон пришла сказать нам, чтобы мы не приходили с визитами, – сказала простодушно мисс Матти.

Но мисс Пол вдобавок к своим тонким чувствам имела весьма нарядный чепец, который ей очень хотелось показать восхищённому миру, так что она, видимо забыв все свои сердитые слова, которые говорила за две недели до этого, была готова действовать, как она сказала, по великому христианскому завету: «Прощайте и будете прощены». Она прочла дорогой мисс Матти длинную лекцию на эту тему и твёрдо закончила убеждением, что это её обязанность, как дочери покойного священника, – купить новый чепец и идти на вечеринку к миссис Джеймсон. Так что мы были «счастливы согласиться» вместо сожаления, что мы были «вынуждены отказаться».

Расходы на туалеты в Крэнфорде сводились, главным образом, к тому, чтобы иметь нарядный чепец. Если головы были покрыты новыми нарядными чепцами, дамы прятались под ними, как устрицы, и не заботились, на что похожи их тела. Старые платья, белые старинные воротнички, несколько брошек, выше, ниже, с боков (некоторые с нарисованными на них собачьими глазами, некоторые похожие на маленькие рамки для картинки, с мавзолеями и плакучими ивами, ловко сплетёнными из волос; некоторые с миниатюрами дам и джентльменов, сладко улыбающихся из жёсткого муслинового гнезда), старинные брошки для постоянного украшения и новые шляпки, модные нынче, – дамы Крэнфорда всегда одевались со скромной элегантностью и приличием, как превосходно однажды выразилась мисс Баркер.

И вот, появление миссис Форестер, мисс Матти и мисс Пол в новых чепцах, с множеством брошек, которые, с тех пор, как Крэнфорд стал городом, никогда раньше не видели в таком изобилии одновременно, стало незабываемым в тот вечер во вторник. Я сама насчитала семь брошек на платье мисс Пол. Две были прикреплены к её чепцу (одна была в виде бабочки из шотландского хрусталя, пылкая фантазия могла заставить поверить в то, что она реальная); одна скрепляла кружевную шейную косынку; одна – воротничок; одна украшала перед её платья, разместившись посередине между горлом и талией; другая – корсаж. Где была седьмая, я забыла, но уверяю вас, она где-то была.

Но я слишком поспешила с описанием туалетов компании. Сначала я должна рассказать о встрече по пути к миссис Джеймсон. Эта дама жила в большом доме на окраине города. Дорога проходила прямо около дома, который выходил на неё без какого-либо садика или двора. Где бы ни было солнце, оно никогда не освещало фасад, поэтому, разумеется, жилые комнаты выходили назад с видом на приятный садик; а фасадные окна принадлежали кухне, комнатам экономки и кладовой, в одной из комнат было рабочее место мистера Мулинера. Действительно мы часто видели в окне его затылок, обсыпанный пудрой, которая распространялась от воротника сюртука до пояса, он был занят чтением «Сентджеймской хроники», которая открывала ему мир, но это задерживало её передачу нам, потому что все подписывались на газету в равных долях, но миссис Джеймсон, как знатная особа, читала газету первой. Только в этот вторник задержка в доставке последнего номера была как раз особенно досадной, ведь мисс Пол и мисс Матти особенно ждали, чтобы просмотреть его и узнать судебные новости, о которых можно было бы поговорить вечером в аристократическом кружке. Мисс Пол сказала нам, что очень занята завивкой и оденется к пяти часам, чтобы быть готовой почитать «Сентджеймскую хронику», если она придёт в последний момент – та самая «Хроника», которую мистер Мулинер читал так безмятежно, как мы привыкли смотреть в окно по вечерам.

– Какой наглец, хотелось бы мне спросить у него, не платит ли его хозяйка свою четверть за то, чтобы читал газету только он один.

Мы были восхищены её смелостью, потому что мистер Мулинер внушал нам всем благоговейный страх. Он никогда не оставлял покровительственного тона с тех пор, как поселился в Крэнфорде. Мисс Дженкинс порой отстаивала первенство, как отважная защитница своего пола, и говорила ему что-то на тему равенства, но даже мисс Дженкинс не могла взять верх над ним. И в самом приятнейшем и снисходительном расположении духа он все равно был похож на надутого попугая. Он разговаривал исключительно грубо и односложно. Он ждал нас в холле, пока мы раздевались, хотя мы упрашивали его не ждать нас. Он выглядел глубоко оскорблённым, потому что мы держали его здесь, в то время как мы с трепетом, дрожащими руками приводили себя в порядок, чтобы появиться в обществе.

Мисс Пол рискнула немного пошутить, когда мы поднимались по ступенькам, намереваясь доставить мистеру Мулинеру удовольствие, хотя обращалась к нам. Мы все улыбнулись, чтобы выглядело, что мы чувствуем себя свободно, робко поглядев на реакцию мистера Мулинера. На его деревянном лице не дрогнул ни один мускул, и мы мгновенно были уничтожены.

У миссис Джеймсон была уютная гостиная, освещённая вечерним солнцем, большое окно было обрамлено цветами. Мебель была белая с золотом в стиле Людовика четырнадцатого – вроде, так называется этот стиль, – вся в раковинах и завитушках; нет, у стульев и столов миссис Джеймсон не было кривизны и изгибов. Ножки стола и стула были прямыми, четырёхугольными и сужались к полу. Стулья стояли в ряд около стен, за исключением четырёх или пяти, которые были расставлены около камина. У них были белые решетчатые спинки, с золотыми шишками; ни прямые спинки, ни шишки не располагали к непринуждённой позе. Там был ещё японский столик, целиком отданный под литературу, на нем лежала Библия, книга пэров и молитвенник. Был другой столик, специально назначенный для прекрасного искусства, на нем был калейдоскоп, жанровые картинки, пазлы (связанные вместе выцветшей розовой сатиновой лентой бесконечной длины) и коробка, разрисованная картинками, которыми украшают чайные ящики. Карло лежал на шерстяном коврике и, когда мы вошли, невежливо залаял на нас. Миссис Джеймсон поднялась и улыбнулась каждому вялой приветственной улыбкой, беспомощно глядя на стоявшего позади нас мистера Мулинера, как будто надеялась, что он разместит нас на стульях: если он этого не сделает, то она не сможет никогда. По-моему, он считал, что мы сами отыщем путь и рассядемся вокруг камина, который напоминал мне, не знаю почему, Стоунхендж1717
  Стоунхендж – постройка каменного века в окрестностях английского города Солсбери. Она состоит из огромных вертикально поставленных монолитов, которые в центральной ее части расположены подковой.


[Закрыть]. Леди Гленмаер пришла на помощь хозяйке, и мы впервые приятно и по-домашнему разместились в доме миссис Джеймсон. Леди Гленмаер, теперь у нас было время её рассмотреть, действительно была маленькой симпатичной женщиной среднего возраста, которая, должно быть, была очень хорошенькой в дни молодости и даже сейчас прекрасно выглядела. Я видела, как мисс Пол первые пять минут оценивающе смотрела на её платье, и помню её слова на следующий день: «Дорогая! Не больше десяти фунтов, должно быть, заплачено за все, надетое на нее – кружева и все остальное».

Было приятно подозревать, что жена пэра может быть бедной, это частично примирило нас с тем фактом, что её муж никогда не заседал в палате лордов; ведь когда мы впервые услышали о нём, нам показалось, что нас как бы обманули в наших ожиданиях – вроде бы, и был лордом, и не был.

Сначала все молчали. Мы думали, о чем бы таком возвышенном нам поговорить, чтобы было интересно миледи. Недавно случилось повышение цен на сахар, которое и являлось главной новостью для всех наших сердец домашних хозяек и было бы естественной темой для обсуждения, если бы не леди Гленмаер. Однако мы не были уверены, едят ли пэры варенье и знают ли они, из чего оно сделано. Наконец мисс Пол, которая всегда была самой храброй и находчивой, чтобы нарушить молчание, заговорила с леди Гленмаер:

– Давно ли ваша милость бывали при дворе? – спросила она и затем быстро оглянулась на нас, наполовину испуганно и наполовину победоносно, как будто хотела сказать: «Посмотрите, как удачно я выбрала предмет, подходящий для такой персоны».

– Я никогда в жизни не была там, – сказала леди Гленмаер приятным голосом с заметным шотландским акцентом и быстро добавила: – Мы очень редко бывали в Лондоне – только дважды за всю мою замужнюю жизнь, а до моего замужества у моего отца была слишком большая семья (насколько я помню, у мистера Кемпбела было пять дочерей), чтобы вывозить нас часто из дома даже в Эдинбург. Может быть, вы бывали в Эдинбурге? – спросила она, вдруг оживившись, с надеждой начать общий разговор. Никто из нас не бывал там, но у мисс Пол был дядюшка, который провел там ночь, что мы с большим удовольствием и выслушали.

Миссис Джеймсон тем временем была охвачена недоумением, почему мистер Мулинер не несет чай; по мере возрастания удивления её рот открывался все шире.

– Может, мне лучше позвонить в колокольчик, дорогая? – живо проговорила леди Гленмаер.

– Нет, я не думаю, Мулинер так не любит спешить.

Нам хотелось чаю, потому что мы пообедали на час раньше, чем миссис Джеймсон. Я подозреваю, что мистер Мулинер дочитывал «Сентджеймскую хронику», прежде чем беспокоить себя приготовлением чая. Миссис Джеймсон все больше нервничала, наконец она проговорила:

– Не могу понять, почему Мулинер не несет чай. Не понимаю, что он может там делать.

Наконец и леди Гленмаер занервничала, но это было более полезное волнение, потому что она, получив полуразрешение от своей невестки, довольно громко позвонила в колокольчик. Мистер Мулинер появился в величавом удивлении.

– О! – сказала миссис Джеймсон. – Леди Гленмаер позвонила в колокольчик, я уверена, что это насчёт чая.

Через несколько минут чай был принесён. Это был очень вкусный китайский чай, в старинных чашках, с очень тонкими кусочками хлеба с маслом и малюсенькими кусочками сахара. Выбирая, на чем экономить, миссис Джеймсон явно предпочла сахар. Маленькие филигранные щипцы для сахара, похожие на ножницы, не были предназначены для того, чтобы раскрыть их достаточно широко и подхватить откровенно вульгарный кусок подходящего размера; и когда я постаралась подхватить сразу два миниатюрных кусочка, чтобы не быть замеченной в слишком многих возвращениях в сахарницу, они упали и досадно и противно звякнули. Но перед тем, как это случилось, у нас произошла небольшая неприятность. В маленьком серебряном кувшинчике были сливки, в более крупном – молоко. Как только вошёл мистер Мулинер, Карло начал лаять, это не дало нам возможность получить чай сразу, а мы были такими голодными; миссис Джеймсон сказала, что она уверена, мы её простим, если она сначала даст поесть бедному бессловесному Карло, поэтому она смешала для него полное блюдце чая со сливками и поставила перед щенком, затем рассказала нам, какой воспитанный и чувствительный её дорогой маленький щенок, он предпочитает сливки и всегда отказывается от чая с молоком, поэтому молоко останется для нас. Видимо, подразумевалось, что мы совсем не такие воспитанные и чувствительные, как Карло. Вдобавок к тому, что были обойдены, мы ощутили обиду, когда нас пригласили восхититься признательностью за наши сливки, которую он выразил, вертя хвостом.

После чая мы занялись житейскими предметами. Мы были благодарны леди Гленмаер за то, что она попросила принести побольше хлеба и масла, и это обоюдное желание позволило нам сблизиться с ней больше, чем все разговоры о придворной жизни, хотя мисс Пол заявила, что надеется узнать, какое впечатление оставляет дорогая королева на тех, кто повидал её.

Дружеское расположение, установившееся после хлеба и масла, укрепилось во время игры в карты. Леди Гленмаер играла в преферанс восхитительно и главенствовала в омбра и кадрили. Даже мисс Пол совершенно забыла называть её «миледи» и «ваша светлость», а говорила: «Баста! Мэм! У вас пиковый туз, я уверена», – так же спокойно, как будто у нас и не было великого крэнфордского парламента по поводу должной формы обращения к пэрам.

Доказательством того, что мы совершенно забыли о том, что находимся в присутствии особы, которая должна садиться за чай в короне, а не в чепце, миссис Форестер рассказала леди Гленмаер маленький смешной случай – анекдот, известный только кругу её близких друзей, но про который не знала даже миссис Джеймсон. Он был связан с прелестными старинными кружевами на воротничке миссис Форестер, которые вызвали восхищение у леди Гленмаер. Эти кружева были единственными оставшимися свидетелями лучшей когда-то жизни старой дамы.

– Да, – сказала миссис Форестер, – такие кружева не купить сейчас ни за какие деньги, мне говорили, что они сплетены какими-то заграничными монашками. Говорят, что сейчас не умеют плести такие даже там. Но, возможно, сейчас после закона об эмансипации католиков они их снова плетут, не знаю. И в те времена я хранила, как сокровище, свои кружева. Я даже не отваживалась доверить их стирку моей служанке (маленькой приютской девочке – о ней я упоминала прежде – и которая теперь превратилась в «мою служанку»). Я всегда стирала их сама. И однажды они были на волосок от гибели. Конечно, ваша светлость знает, что такие кружева нельзя крахмалить и гладить. Некоторые стирают их в сахарной воде с добавкой чуть-чуть кофе, что делает их полностью жёлтыми, но у меня был свой хороший рецепт стирки в молоке, которое делало их достаточно жёсткими и придавало им прекрасный кремовый цвет. Итак, мэм, я сложила их (а прелесть этих чудесных кружев в том, что, когда они мокрые, то занимают очень маленький объем) и положила в молоко, потом, к несчастью, мне пришлось покинуть комнату. А когда я возвратилась, то обнаружила на столе кота, который явно что-то стащил, а теперь пытался проглотить, издавая полузадушенные звуки, хотел проглотить и не мог. И поверите ли? Сначала я жалела его и приговаривала: «Бедный котик! Бедный котик!» – и так до тех пор, пока не увидела пустую чашку с молоком – совершенно пустую! «Ах ты гадкий кот!» – закричала я. Поверьте, я была настолько рассержена, что дала ему шлепок, не очень сильный, но он помог проскочить кружевам, котик проглотил их и перестал задыхаться. Мне впору было заплакать, настолько я была расстроена, но я решила, что не дам исчезнуть кружевам без борьбы. Я надеялась, что кружевам не будет вредно побыть в его желудке какое-то время. Мой шлепок обидел Джоба, но не прошло и четверти часа, как он пришёл снова и улёгся, мурлыча и ожидая, что его погладят. «Нет, котик! – сказала я. – Если у тебя есть хоть какая-то совесть, ты не должен ожидать этого!». Затем мне пришла в голову мысль, я позвонила в колокольчик своей служанке и послала её к мистеру Хоггинсу с просьбой, не будет ли он так добр одолжить мне один из его высоких сапог с отворотом на часик. Мне казалось, что в моей просьбе нет ничего особенного, но Дженни сказала, что молодые люди в приёмной у доктора умирали со смеху над моим желанием одолжить сапог. Когда сапог принесли, мы посадили в него кота, связав ему передние лапы, чтобы он не смог выскочить, а потом дали ему полную чайную ложку смородинового желе, в которое (ваша светлость должна извинить меня) я подмешала немного рвотного камня. Никогда не забуду, как я волновалась следующие полчаса. Я взяла кота к себе в комнату, расстелила на полу чистое полотенце. Я расцеловала его от радости, когда он возвратил на свет кружева. У Дженни уже была готова горячая вода, мы полоскали и полоскали кружева, потом раскинули на стеблях лаванды на солнышке, только после этого я смогла взять их в руки и опять положить в молоко. Но зато сейчас, ваша светлость, вам и в голову бы не пришло, что они побывали внутри кота.

Мы выяснили в течение вечера, что леди Гленмаер собиралась долго гостить у миссис Джеймсон, потому что она сдала свои апартаменты в Эдинбурге, и ей не нужно было спешить с возвращением. Мы были рады слышать это, потому что она произвела на нас приятное впечатление, и особенно приятно отметить, что, вдобавок ко многим приятным качествам, она была далека от «вульгарного богатства».

– Вы не находите, что очень неприятно идти пешком? – спросила миссис Джеймсон, услышав о приходе наших служанок. Это был прелестный вопрос, миссис Джеймсон задавала его постоянно, ведь у неё-то был собственный экипаж в каретном сарае, а на небольшие расстояния она всегда выезжала в портшезе. Ответы были, конечно, соответственно случаю.

– Нет, дорогая, что вы! Вечер такой прекрасный и тихий! Так освежает после оживлённой вечеринки! Звезды такие красивые! – Последнее сказала мисс Матти.

– Вы увлекаетесь астрономией? – спросила леди Гленмаер.

– Не очень, – ответила мисс Матти, сконфузившись и пытаясь вспомнить, что такое астрономия и чем она отличается от астрологии, но ответ её, силою обстоятельств, был чистой правдой, потому что она недавно читала и была напугана предсказаниями астролога Френсиса Мура; а что касается астрономии, то она в приватном разговоре сказала мне, что никогда не поверит, что Земля постоянно движется, она не может поверить в это, потому что чувствует сразу такую усталость и головокружение, как только подумает об этом.

В башмаках на деревянной подошве, с огромной осторожностью выбирая дорогу в тот вечер, мы были такими утонченными и изысканными после того, как пили чай с «миледи».