Текст книги "Бегство от грез"

Начальник оперативно-разведывательного отделения штаба бригады Тарквин Йорк сидел перед самодельным столом в палатке, поставленной недалеко от поросших травой берегов медленно несущей свои воды речки. Он откинулся в кресле и массировал себе виски. Несколько плотно исписанных листков бумаги лежали перед ним, ожидая подписи. Последние дни сражения были очень тяжелыми, и поскольку Тарквин уже тридцать шесть часов не смыкал глаз, он решил, что с составлением отчетов можно повременить до утра. Весть об отречении Наполеона он, подобно большинству сослуживцев, встретил с чувством усталого облегчения и теперь лениво размышлял о будущем, и прежде всего о том, куда же теперь будет направлена армия. Конечно же не на отдых, думал он, хотя большинство солдат и сержантов армии Веллингтона не были в отпуске почти пять лет Вполне вероятно, что их посадят на корабли и отправят в Америку, где также идет кровавая и непопулярная война.

Мысленно Тарквин снова и снова возвращался к семье, к дому в Лонгбурне. Наверное, сейчас все они спят и новость об отречении императора до них еще не дошла. Может быть, завтра, едва прокричит петух и первые лучи солнца осветят стены дома, один из соседей приедет к ним на лошади рассказать о том, что случилось. Такие новости распространяются с быстротой необыкновенной, а уж вся Франция, несомненно, узнает об этом уже сегодня.

Конечно, эта новость уже долетела до штаба Веллингтона. Тарквин слегка ухмыльнулся, представив себе скромное смущение его светлости, когда ликующие граждане Тулузы с выражением бешеного восторга будут приветствовать прославленного героя. Лорд Веллингтон не станет проявлять неуемного восторга по поводу завершения войны, как остальная Европа. Для Артура Уэлсли тяжелая работа фактически только начинается Дела Европы теперь должны пойти на поправку, и пошатнувшаяся было династия Бурбонов прочно воцарится на троне Франции. Для главнокомандующего, к которому отношение его начальства на протяжении всей войны было довольно прохладным, теплого местечка, вне всякого сомнения, уготовано не будет, и в такой критической ситуации лорд Веллингтон, по-видимому, начнет окру жать себя людьми более способными, чем те, которые служили под его началом раньше.

– Одним из них, по-видимому, стану я, – подумал Тарквин вслух.

Он выбыл из состава третьего драгунского королевского полка незадолго до последней атаки на Байонну и был назначен начальником оперативно-разведывательного отделения штаба бригады, которой командовал генерал Гилль.

На стены палатки падали от лампы длинные причудливые тени. Перед мысленным взором Тарквина возник дом в Лонгбурне и ухоженные лужайки перед ним. Затем этот образ был вытеснен другим. Из темноты выплыло милое улыбающееся лицо Ровены де Бернар с ее невероятными рыжими кудряшками, падающими ей на лоб до самых бровей.

Теперь, наверное, Ровена чувствовала большую уверенность за свою дальнейшую судьбу, так как перемирие было заключено. Тарквин полагал, что она довольна своей жизнью в Шартро и вместе с братом работает на винокурне Теперь де Бернары сумеют наладить свою жизнь, а возвращение династии Бурбонов повлечет за собой восстановление прежних порядков и значительное увеличение спроса на коньячную продукцию. Если развитие событий будет идти в этом направлении, Ровена до предела будет загружена работой на винокурне. Возможно, настанет день, когда она выйдет замуж за человека с именем и состоянием. Тарквину хотелось надеяться, что замуж Ровена выйдет по любви. Она заслуживает того, чтобы ее любили.

Рассвет выдался теплым и безветренным, начало нового дня было многообещающим. В эти ранние часы во дворце Фонтенбло бывший император Франции Наполеон Бонапарт подписал отречение от престола. На улицах Парижа возбужденные толпы крушили его бюсты, закрывали обрывками белого шелка его некогда священных орлов и во всеуслышание воздавали хвалу русскому царю, элегантному и красивому, который во главе своих войск промаршировал по Елисейским полям. А тем временем страдающий ожирением король Людовик XVIII из династии Бурбонов пересекал в почтовой карете Францию, возвращаясь домой из ссылки. А Тарквин Йорк верхом на своем жеребце Сиаме собирал остатки своего полка, чтобы официально попрощаться с людьми, прежде чем отправить их севернее Бордо, где они расположатся лагерем и будут находиться до возвращения в Дувр. Самого Тарквина ожидали в штаб-квартире в Тулузе. И снова – может быть, в последний раз – он отправился с эскортом по разбитым войной дорогам Юго-Восточной Франции. Вокруг лежали израненные поля, с которых некогда собирали обильные урожаи зерна, подсолнечника и винограда, молчаливые, вымершие деревни и одинокие фермы. Правда, грустную эту картину оживлял нежно-зеленый наряд, в который теперь одевалась весенняя природа. Вместе с Тарквином ехало человек двадцать офицеров из тех, кого Веллингтон считал своими наиболее верными и надежными сторонниками. Через два часа пути от Олорона-Сент-Мари к ним присоединился бородатый всадник, одетый в форму королевских артиллеристов. Тарквин молча признал его, и теперь их лошади шли бок о бок. Лицо незнакомца было непроницаемым. Некоторое время оба ехали молча, но бородач первым нарушил молчание и обратился к Тарквину с деланным подобострастием.

– Определенно вы были рождены под счастливой звездой, друг мой! Получить такой чин в таком молодом возрасте – это ли не мечта многих?

– Аминь, – пробормотал Тарквин сухо.

– И не могло ли случиться так, что Веллингтон лично обратил на вас внимание и призвал к себе, Веллингтон Непобедимый, умеющий, как говорят, определить меру ценности любого человека и отметить наиболее достойных? Вот это честь так честь!

Тарквин вполголоса выругался.

Рассмеявшись в ответ, незнакомец отъехал на свое место, и вскоре ехавшие рядом с ним услышали, как он тихонько стал напевать какой-то неизвестный старинный мотив.

Пир Исмаил Хан, родившийся тридцать два года тому назад в маленькой деревушке на афганской границе, в настоящее время был вполне доволен своей жизнью Его также повысили по службе за последние, тяжелейшие сражения, а вчера, к его несказанной радости, он получил предписание о дальнейшем прохождении службы в группе Тарквина Йорка. Пир Исмаил Хан имел все основания опасаться, что может потерять прежнюю должность, так как майора перевели в другой полк. Такая непоколебимая лояльность воспитанного в магометанской вере представителя племени патанов по отношению к англичанину, принадлежавшему к стану неверных, таила в себе нечто очень необычное. Пир Исмаил Хан был обязан своей жизнью Тарквину, а Тарквин своей Исмаилу. Их связь была крепче кровной, с годами укреплялась еще больше, и общение друг с другом им было необходимо как воздух.

Отец Исмаила был деревенским старостой, и к семнадцати годам Исмаил сумел утвердить себя в роли лидера банды отчаянных головорезов, промышлявших вдоль границы Когда ему пошел двадцать первый год, Исмаил решил отправиться на юг Индии, чтобы поближе посмотреть на английских гвардейцев, о которых был высокого мнения, так как имел возможность наблюдать их стычки с враждебными племенами на афганской границе.

Шел год, который для англичан оказался поворотным в их борьбе против французов за господство в Индии Безудержная экспансия британского влияния означала возросшую потребность в солдатах, и когда Исмаил узнал, что англичане активно вербуют солдат из индусов и магометан для формирования местных полков сипаев, он не стал медлить и предложил свои услуги.

Он отличился во многих битвах и позднее, в Феррухабаде, после поражения раджи маратхов Холкара из Индора, познакомился с молодым Тарквином Йорком, служившим в то время в одной из воинских частей под командованием генерал – майора Артура Уэлсли Веллингтона. Это была дружба, в которой не все складывалось гладко. Каждый из них видел в другом шпиона, поскольку тогда происходили неприятные события, следовавшие одно за другим. Все это, однако, закончилось тем, что Тарквин написал личное прошение генерал-майору Веллингтону и генерал-губернатору Индии, в котором просил перевести Исмаила в его полк.

Исмаил никогда не отказывался от своих личных привычек, что было характерным для каждого уважающего себя представителя племени патанов. Тарквин не особенно удивлялся тому, что его связной бродит по улицам цивилизованного городка, напевая себе под нос песни кабульского простонародья, и смотрит искоса на каждого, кто встречается ему на пути. Его обычным ответом на приветствие было недовольное ворчание и злое выражение лица. Все в полку считали, что ему в качестве головного убора лучше всего подошел бы тюрбан, который носят темноволосые патаны, а не украшенный плюмажем шлем, который носили в третьем драгунском. Не считаясь с общепринятыми правилами, Исмаил носил на боку нож в ножнах, и никакие просьбы, увещевания или напоминания о соблюдении дисциплины не могли убедить его отказаться от этой привычки. «Настоящий патан никогда не расстается со своим ножом, – веско заявлял Пир Исмаил Хан – А я считаю себя прежде всего патаном, а уж потом солдатом британской армии».

– Но я могу доверить ему свою жизнь, то же самое сказали бы и другие, – сказал Тарквин лорду Веллингтону несколько недель тому назад, когда они собирались поздно вечером все вместе в палаточном лагере под Тулузой.

Лорд Веллингтон улыбнулся своей мягкой покровительственной улыбкой.

– Я думаю, что это один из тех наиболее удачных случаев, когда офицеры штаба королевского полка вынуждены пересмотреть свои критерии рекрутского набора.

Пир Исмаил Хан, несомненно с этим согласился бы, присутствуй он при разговоре, но он ехал с сообщением к генералу лорду Далюзи в Бордо.

Тарквин намеревался расспросить своего связного о том, что он сделал за прошедшие недели, но в присутствии офицеров эскорта разговор затевать не хотелось. Так они ехали миля за милей вдоль обсаженной деревьями дороги, мимо безмолвных, словно вымерших деревень Дордони. Однако дальше на своем пути они столкнулись с неожиданным и обескураживающим явлением. Все чаще и чаще им попадались странные и полные фигуры. Одни из них прятались при появлении конной группы, другие, от отчаяния позабывшие даже о страхе, подбегали к всадникам, цепляясь за стремена и жалобно вымаливая деньги или пищу. Это были дезертировавшие французские солдаты, причем совсем еще мальчишки.

Вид этих голодных и усталых оборванцев не мог оставить равнодушными даже самые безжалостные и зачерствевшие сердца. Однажды Тарквин услышал, как Исмаил тихо произносил ругательства на языке пушту, когда брошенные им монеты упали на дорогу и быстренько были подобраны стайкой пацанов, вырывавших их друг у друга.

– О Аллах, они словно шакалы, набрасывающиеся на только что убитую жертву, – пробормотал Исмаил. – Эй, вы! – он нагнулся в седле, обращаясь к двум борющимся в грязи мальчишкам и, обратившись к тому, что был постарше, сказал – Дьявол тебя побери, где твоя честь? Оставь ему его долю!

Мальчишка повернул голову и плюнул под ноги коню Пир Исмаил Хана. Лицо афганца помрачнело. Оскорбить лошадь то же, что оскорбить ее хозяина. Исмаил уже собирался спешиться и нащупывал за поясом нож, но Тарквин прикоснулся рукой к его плечу.

– Честь! – гневно выкрикнул им другой мальчишка – О чести Франции теперь не стоит и заикаться! Передай этому свинье-императору, что полк «Мария-Луиза», которым он когда-то восхищался, мочится на его портрет!

Он быстро исчез за полуразвалившимся сараем, а Тарквин смотрел ему вслед, нахмурив брови.

«Мария-Луиза»? Разве Симон де Бернар не говорил ему в Байонне, что его кузен Феликс был призван на службу в этот полк? Тарквин слышал недавно, что полк ведет бои е союзниками в Париже. А что же делают здесь, в Дордони, эти мальчишки?

Исмаил наблюдал за другой группой мальчишек, дерущихся на поле, примыкающем к дороге. На этот раз драка вспыхнула из-за хлеба, брошенного им одним из сержантов.

– Посмотри туда, – сказал он, указывая направление рукой, – один из них сильно избит своими товарищами. Смотри, у него кровотечение.

– Я не думаю, что его так избили, – медленно произнес Тарквин. – Возможно, эта рана, полученная в сражении и оставшаяся незалеченной.

Тарквин подъехал к группе, затеявшей драку.

– Ты сильно ранен?

Мальчишка, к которому он обратился, отполз от груды копошащихся тел и взглянул на Тарквина широко раскрытыми карими глазами. Кровь капала на его униформу. И когда гнедой жеребец сделал еще несколько шагов вперед, раненый схватил мушкет, лежавший рядом с ним в траве.

– Отложи эту штуку в сторону, – посоветовал ему Тарквин. – Я не причиню тебе вреда.

По манере мальчишки держать оружие Тарквин определил, что обращаться он с ним не умеет. Невозможно поверить, чтобы с такими вот необученными юнцами Наполеон Бонапарт пытался выступить против объединенных армий России, Пруссии, Австрии и Великобритании!

– Твоя рана причиняет тебе сильную боль? – повторил Тарквин отрывистым голосом.

– Не ваше дело, – насмешливо произнес мальчишка.

Однако Тарквин видел, что ему плохо. Парня всего лихорадило.

– Положи оружие на землю, – жестко потребовал Тарквин. – Мой лейтенант за ним присмотрит. У него в этих делах большой навык.

На этот раз мальчишка подчинился.

Лейтенант Карстерс извлек из седельного вьюка медицинские инструменты, осмотрел рану и прочистил ее. Мальчик впал в бессознательное состояние. Ему, наверное, еще здорово повезло, что отверстие от зазубренной пули в его плече не закрылось и рана гноилась.

– Мы позаботимся, чтобы он вернулся домой в нормальном состоянии, – вполголоса сказал один из офицеров штаба Тарквину. – Не годится, чтобы он был брошен здесь, на дороге.

– Эй, дружок! – повелительным жестом он подозвал другого мальчишку, который подошел поближе и наблюдал за действиями медика.

– Ты откуда?

– Из Каора, месье. Мы возвращаемся домой из Тулузы.

– Тулузы? – переспросил резко сержант. Мальчишка сильно покраснел, подумав, что его слова оказали дурную услугу ему самому и другим дезертирам, в компании которых он все время находился.

– Мы хотим добраться до дома, месье. У нас в мыслях нет причинить вред кому бы то ни было. Оставаться здесь дальше бессмысленно.

– Конечно, бессмысленно. Вот, возьми. Офицер извлек из кармана небольшой мешочек с монетами.

– Купишь себе мула вместе с повозкой, быка или еще какое тягловое животное и довезешь твоего друга туда, где он живет. И купи что-нибудь из еды. А то поглядеть не на что – одни кожа да кости!

– Да, месье! Мерси, месье!

– Но он не из Каора, месье, – стал протестовать другой оборванец. – Его дом находится дальше, на севере. Деревня в Шаранте. Конечно, от нас не станут требовать, чтобы мы доставили его туда?

Тарквин насторожился.

– Повтори, что ты сказал. Откуда он?

– Он из... из Шартро-сюр-Шараит, месье.

– О, крест Господень! – Тарквин провел рукой по глазам. – Ты случайно не знаешь его имя?

– Разве это имеет какое-то значение – с нетерпением воскликнул Исмаил.

– Возможно.

Наклонившись в седле, Тарквин взял мальчишку за плечо и слегка встряхнул его.

– Ты знаешь его имя, дружок?

– Да, месье. Это Феликс Карно.

– Почему я не удивляюсь, услышав это? – устало спросил себя Тарквин.

Этот бледный, с кровоточащей раной, находящийся в бессознательном состоянии мальчишечка, лежащий на дороге, не имел ни малейшего сходства с кем-либо из де Бернаров, и, признаться, Тарквин был потрясен, узнав, что это Феликс, кузен Ровены.

– Как поступить с мальчиком, майор? – спросил сержант Стекпул. – Его можно перенести?

– Только недалеко. Даст Бог, к утру нам удастся доставить его в Монтобан.

– На все святая воля Аллаха! – как заклинание произнес Исмаил – Судьба мальчика им предопределена заранее.

– А я надеюсь больше на себя, чем на судьбу, – пробормотал Тарквин и, нетерпеливо похлопав Сиама по боку выехал на продуваемую ветрами дорогу.

Глава 10

– Я решил сам отвезти мальчика в Шарант, – сказал Тарквин Исмаилу поздно вечером.

– Неужели? А в Париже ты будешь останавливаться, чтобы засвидетельствовать свое почтение Наполеону?

– Возможно, я это и сделаю. Он отвернулся, чтобы подложить в костер хворосту.

– Ты говоришь серьезно?

– Серьезнее быть не может.

– Ну, с тобой не соскучишься Ты же знаешь, я готов следовать за тобой в преисподнюю, если потребуется, процедил Исмаил сквозь зубы. – Но это твое решение. Это же не мужское занятие! Конечно, мальчик тяжело болен, но домой ему помогут добраться его товарищи.

– Помогут ли?

– Клянусь Аллахом! Почему именно тебе пришла в голову мысль быть его сопровождающим? Мы ведь не няньки, чтобы опекать всех солдат-недорослей, которых навербовал себе Наполеон! Не забывай, что нас ожидают в штаб-квартире через два дня.

– Тогда я просто задержусь, что, впрочем, не так страшно. Ты же хорошо знаешь, что в штаб-квартире дел у нас будет немного. По-видимому, пройдет несколько недель, прежде чем Форин оффис издаст новые приказы Веллингтона.

– Но мальчишка, – настаивал Исмаил, – Почему ты выбрал именно его из тысяч таких, как он?

Возле рта у Тарквина внезапно образовались жесткие складки.

– Потому, что из всех тысяч, о которых ты говоришь, он единственный, о ком я не могу сказать, что не знаю его.

– Даже так?

Некоторое время Исмаил молчал, облокотившись спиной о выступ скалы, дававшей ему защиту от холодного горного ветра. На небольшой поляне, где они расположились, было тихо, только потрескивали сучья в костре, да трепетало на ветру брезентовое полотнище палатки.

– Карно, – произнес наконец Исмаил. – Не фамилия ли это дяди той девушки, которую ты привез в Сан-Себастьян?

– Да.

– Значит, мальчик – сын этого мужчины?

– Да, и двоюродный брат девушки, о которой ты говоришь.

– Которую тебе было поручено сопровождать?

– Да.

Наступило молчание.

Затем Исмаил заметил мрачно, – Много неприятностей происходит из-за вмешательства в дела женщин. Ты помнишь ту куртизанку с большими черными глазами во дворце Павлинов в Индоре...

– Это было много лет тому назад, – недовольно и мрачно произнес Тарквин.

Оба умолкли. Затем Исмаил поднялся, чтобы размяться, и хрустнул суставами.

– А тебе не кажется, что было бы разумнее подождать, пока мальчишка чуть окрепнет? Не задержаться ли нам здесь еще на несколько дней?

– Нам?

Исмаил ухмыльнулся.

– Не смотри так, брат! Ты же наверняка знаешь, что я не оставлю тебя одного. Я ведь всегда делил с тобой любые тяготы.

– Этого у тебя не отнимешь, – согласился Тарквин с легкой усмешкой.

– Но мальчик может умереть.

– Не думаю. Его мать была из рода де Бернаров, и я тебя заверяю, что это крепкое племя!

Тем не менее потребовалось еще три дня, чтобы лихорадка пошла на убыль. Лейтенант Карстерс признал, что состояние здоровья мальчика несколько улучшилось и ему можно осторожно двигаться. Но все равно было видно, что болезнь не отступила и что ему противопоказана долгая дорога в Шаранту с ее неизбежными тяготами. Поэтому Тарквин повез Феликса в Монтобан, где пожилой доктор с седой бородкой, имевший опыт лечения ран, внимательно осмотрел мальчика и покачал головой.

– Руку придется, конечно, удалить. Рана загноилась, и инфекция скоро перейдет на всю конечность.

– Нет, – резко прервал его Тарквин, – вы не тронете его руку.

Он вспомнил пустой рукав Симона де Бернара и выражение боли на лице Ровены, когда она увидела это. Доктор пожал плечами.

– Если руку не ампутировать, он умрет. А если я попытаюсь спасти ее, он все равно умрет. Взгляните на него, мосье. В настоящий момент не вижу никаких других средств помочь ему, как только отнять руку.

Тарквин посмотрел на изможденное лицо и длинные, неправдоподобно тонкие руки, на серый цвет кожи, сильно контрастировавший с белизной простынь, которые жена доктора по настоянию Тарквина расстелила на столе, где доктор осматривал мальчика. Исмаил, который стоял позади него, прислонившись к стене, молчал. Он не был новичком в таких делах. Смерть, голод, болезни были обычными спутниками солдата.

– Заберите его домой, мосье, – посоветовал доктор. – Я думаю, что в любом случае мать предпочтет, чтобы ее сын – в каком бы состоянии он ни был – возвратился в родной дом. Возможно, мальчику повезет и ему как-то можно будет помочь.

И тогда Тарквин и Исмаил вместе с юным Феликсом Карно отправились в дорогу, чтобы наконец добраться до Шартро. Поскольку дорога предстояла длинная, то ехали они только тогда, когда Феликс, по их наблюдениям, чувствовал себя относительно хорошо, и останавливались, когда у него усиливались приступы лихорадки. Ел он очень мало и, казалось, едва сознавал, кто находится рядом с ним. Иногда его мысли совершенно путались, и он начинал в страхе кричать: тогда Тарквин и Исмаил напоминали ему, что они везут его в Шартро. Тогда он постепенно успокаивался, а затем засыпал. Его рана продолжала гноиться, и Исмаил часто менял пропитанные кровью и гноем бинты, почти каждый час. Эта работа была неприятной, и Тарквин заметил, что патан уже не мурлыкал себе под нос слова на мотив известной народной песни.

Медленно, с натужным скрипом двигалась телега по песчаным, заросшим вереском проселочным дорогам Аквитании, мимо бесконечных сосновых лесов, заросших папоротником. Деревни встречались редко, и каждый вечер Тарквин брал у Исмаила мушкет и отъезжал подальше, чтобы подстрелить какую-нибудь дичь для пропитания. Иногда им удавалось купить скудный запас продуктов на какой-либо удаленной ферме, иногда кто-либо из добродушных фермеров разрешал им переночевать в своем сарайчике, а утром вручал им буханку хлеба или круг жирного, маслянистого сыра.

Наконец Аквитания осталась позади, а впереди их ждала Шаранта. Местность здесь была холмистая, но холмы пологие, едва угадывавшиеся издали.

Почва здесь напоминала Тарквину Дорсет Бесконечные ряды виноградной лозы то взбирались на холмы, то сбегали с них, перемежаясь с полями проклюнувшейся пшеницы и подсолнечника. Стоял апрель. В садах, окружавших высокие дома деревень, через которые они проезжали, росли тюльпаны и жонкили, а деревья грецкого ореха, обрамлявшие поля, нежно зеленели уже густыми кронами.

Это была благословенная провинция, в такой же мере удаленная от шумной цивилизации, как и Шотландское нагорье, куда умирающая Джулиана де Бернар послала свою единственную дочь, но с более мягким рельефом и без присущей горной Шотландии угрюмой уединенности. Народ здесь жил приветливый и щедрый, и добывать пропитание стало гораздо проще. Тарквину было небезынтересно знать, понимал ли Феликс, что он почти уже дома, поскольку в течение трех последних дней у него не было лихорадки и он даже согласился, оперевшись головой о плечо Исмаила, съесть несколько кусочков ветчины, которую им дала симпатичная домохозяйка.

Однажды, когда они сделали привал на заросшем густой травой берегу речки Не, протекавшей через небольшое селение Сен-Фор-сюрлене с его живописной старой мельницей и развесистыми ивами, Феликс проснулся встревоженный и, глядя ясными глазами, признался, что сильно проголодался. Тарквин и Исмаил обменялись быстрыми взглядами. Никогда раньше мальчик по личному побуждению не просил что-нибудь поесть.

– Сен-Фор? – спросил он хриплым шепотом, . когда Тарквин сказал ему, где они находятся. – В таком случае и дом мой недалеко отсюда!

Мысль о доме, казалось, придала мальчику новые силы, и когда он заснул, то словно ребенок шевелил губами, и на них играла улыбка Тарквин внимательнее присмотрелся к нему и нашел, что в его лице есть черты, характерные для всех де Бер-наров.

Неужели мальчик начал поправляться и даже чуть-чуть прибавил в весе?!

Усталость и напряжение последних дней не мешали Тарквину думать о Ровене Как бы она вела себя, что бы почувствовала, увидев это изможденное, дрожащее существо, о котором она когда-то с такой живостью рассказывала, назвав его очаровательным шалуном и непоседой. Тарквин знал, что Ровена испытывала к Феликсу огромную привязанность и что смерть мальчика причинила бы ей невыносимые страдания.

«Возможно, он и не умрет», – размышлял Тарквин, медленно прохаживаясь по берегу реки, от которой тянуло прохладой. В этот вечер сознание у Феликса было ясным, его слова разумны и осмысленны. Впервые, после того как они покинули Монтобан, у Феликса разыгрался настоящий аппетит и он не отказывался от того, что ему предлагали, а это с большой долей уверенности означало что мальчик начал поправляться.

С другой стороны, Тарквин слишком часто видел смерть, чтобы предаваться тщетным надеждам и пустым иллюзиям. Его беспокоила не только сама рана или инфекция, распространившаяся на правую руку мальчика и сопровождавшаяся таким характерным всепроникающим запахом, который Тарквин не спутал бы ни с чем. В армии Сульта о солдатах не заботились вовсе. Еще до того как пуля из мушкета пробила Феликсу плечо, он уже, по-видимому, находился в состоянии крайнего истощения, его сопротивляемость болезням была сильно подорвана из-за отсутствия отдыха, питания и должной гигиены.

– Тебе нужно поспать, – предложил Тарквин Исмаилу, подойдя к костру Длинные весенние сумерки сменились густой темнотой, речка нашептывала что-то тайное, протекая мимо каменных стен мельницы. По выражению лица Тарквина Исмаил понял, что спорить с ним бессмысленно. Забравшись под телегу, в которой спал Феликс Карно, Исмаил положил голову на свои вытянутые руки и с видом человека, давно привыкшего использовать твердую землю вместо постели, погрузился в сон.

Сумерки тяжело нависли над фруктовыми садами и огородами Шартро. Бережно выращиваемая на шпалерах виноградная лоза, подрезанная несколькими неделями раньше, после того как миновала последняя угроза холодов, начала проявлять признаки новой жизни. Вверху простиралось бледно-лиловое небо, на котором появились первые вечерние звезды, налитые золотым прозрачным светом. Воздух был теплым и нежным и источал ароматы весны.

Память Тарквина возвратилась к такой же мирной ночи в Англии, и тоска по родным местам охватила его. Весеннее время в Дорсете было столь же непередаваемо очаровательным, как и весна во Франции.

Тарквин ехал по длинной дороге, окаймленной платанами, и наконец въехал в арку, из которой открывался вид на дом, сады и надворные постройки Шартро. В сумраке трудно было различать характерные особенности дома, а фонари вдоль входа еще не были зажжены. Ни одно из окон не светилось, и Тарквин, пытавшийся в течение нескольких минут вызвать кого-либо стуком, результата не добился. Он подумал, что дома никого нет, даже лакея или горничной. Никто не откликнулся на его громкий зов и на конюшне, куда он тоже заглянул.

Тарквин возвратился во внутренний двор и оседлал Сиама. Какое-то время он сидел, вслушиваясь в шепоты темноты, но не смог ничего различить, кроме доносящегося издалека лая собаки и храпа лошадей в конюшне. Окна были по-прежнему темны, и тогда Тарквину пришла в голову мысль, что следовало бы заглянуть на винокурню, где он сможет найти кого-нибудь и узнать, куда все подевались. Луна уже взошла, и Тарквин повернул Сиама на тропинку, освещенную призрачным лунным светом.

Исмаил и Феликс остались в Сен-Фор, а Тарквин пустил лошадь в галоп, чтобы успеть предупредить семью де Бернаров о возвращении мальчика и о необходимости подготовить для него комнату и вызвать доктора. Он не ожидал, что не встретит здесь ни души, и отсутствие слуг начинало его беспокоить, хотя Ровена рассказывала ему, как мало челяди у них осталось.

Повернув Сиама, Тарквин поехал прямо по вспаханному полю, не обращая внимания на взошедшие посевы.

Тарквин увидел прямо перед собой серебристое строение. Здесь он наконец-то встретил признаки жизни: лай собаки и приглушенное ржание лошади, доносившиеся откуда-то из глубины толстых каменных стен. Сиам навострил уши и негромко заржал в ответ.

Тарквин остановился у большой деревянной двери, толкнул ее и вошел внутрь. Он очутился в похожей на пещеру комнате, которая, по-видимому, была складом, так как он почувствовал запах алкоголя и покрытого плесенью дерева, который был знаком ему еще по Глен Роузу. Освещение здесь было значительно лучше, и Тарквин направился вперед мимо бочек и упаковочных корзин вдоль узкого коридора, стены которого терялись во мраке. Вскоре он попал в другую, меньшую по размерам комнату, где звук его шагов глухим эхом отдавался от стен. Наконец Тарквин очутился в помещении с высокими потолками, занятом двумя медными чанами, в которых он сразу опознал перегонные кубы. Деревянная бочка высотой не больше его колена стояла рядом со вторым чаном, к которому были подсоединены медные трубки и воронка. В тишине было слышно, как стекает по каплям сконденсированная жидкость.

Внезапно тишину нарушило шуршание одежды и перед Тарквином появилась из тени фигура в поношенном клетчатом пледе. По изумленному лицу, обрамленному волосами медного цвета, и по протянутым к нему изящным рукам Тарквин узнал Ровену.

– Вот это встреча! Что ты здесь делаешь? – воскликнула она по-французски. – Я думала, что ты в Берлине!

Тарквин несколько растерялся, не зная, что сказать. Он догадался, что Ровена ошибочно приняла его за кого-то другого. Он видел, что она устремлена к нему, видел ее смеющееся приближающееся лицо. Вдруг она остановилась, дыхание ее сорвалось, и она схватилась руками за горло – изящными, милыми руками, которые всего минуту назад готовы были, Тарквин мог в этом поклясться, обнять того человека, за которого Ровена приняла его.

– Квин!

Он даже не осознал, что она произнесла его имя. Он чувствовал только мучительную ревность, раздиравшую его грудь, словно раскаленный белый коготь, – чувство, до сих пор ему не знакомое, а потому вдвойне неприятное. Значительным усилием воли он подавил свои эмоции, признаваясь в том, что сейчас есть другие, более важные дела, нежели его обида на то, что Ровена приняла его за кого-то другого.

– Ровена, речь пойдет о Феликсе.

Глаза Ровены заблестели.

– Феликс? Он здесь? Дядя Анри привез его домой из Парижа?

– Из Парижа? Нет, Ровена, Исмаил и я привезли его из Тулузы. Он болен, очень болен. Я вовсе не уверен... – Тарквин увидел, как бледность покрывает ее щеки. Его руки непроизвольно протянулись к ее плечам: – Ровена!.

– Где он?

Тарквин объяснил. Ровена мрачно слушала, ее глаза были устремлены на его лицо.

– Да, доктор живет здесь поблизости, – ответила она, когда он сказал, что нужна медицинская помощь. – Я пошлю за ним Армана.

Затем она окликнула: – Фердинанд, Фердинанд!

Темная взъерошенная голова показалась из-за дальнего конца перегонного куба.

– Да, мамзель?

Ровена обратилась к парнишке и стала говорить по-французски столь быстро, что Тарквин, хорошо знавший этот язык, с трудом улавливал ход ее мыслей.