Текст книги "Бегство от грез"

Исмаил перевел глаза на Тарквина. Тот молча пожал плечами.

– Произошла еще одна попытка покушения на жизнь посла, мэм-саиб, – ответил Исмаил. – Это случилось на следующий день после вашего отъезда, на Марсовом поле. И теперь все в правительстве согласились, что его нужно сейчас же отозвать. Я почувствовал что будет правильно сообщить об этом майору Йорку немедленно.

– Что думает по этому поводу Кабинет? – спокойно спросил Тарквин.

– Еще неизвестно. Лорд Ливерпуль осуществляет свои полномочия в венской миссии, другие отдают распоряжения в войсках Северной Америки. Третьи надеются, что он сам оставит этот пост и вернется в Англию.

– Веллингтон никогда не согласится на трусливое отступление, – резко заметил Тарквин.

– Тогда что же они сделают с ним? – спросила Ровена.

– Шли разговоры – пока еще только разговоры! – что Веллингтон заменит лорда Каслри, когда тот покинет Вену в конце года, – сказал Исмаил.

Ровена постаралась сохранить спокойное выражение лица, хотя была потрясена до глубины души. Вена! Но это так далеко отсюда! Больше недели пути через морозные пространства Европы! И если герцога Веллингтона пошлют в Вену, то, конечно, Квин поедет с ним...

– Вашему брату не лучше? – осторожно спросил Исмаил.

– Нет, – сухо ответил Тарквин. – Что ты сделал с письмами, которые я просил доставить в Лонгбурн?

– Я дал их полковнику Торрену, который отправлялся в Кале в то же утро, когда я покинул Париж. Он обещал вручить их лично, и вы знаете, что он человек слова, саиб.

– Ай, – проворчал Тарквин. – Теперь иди спать, Исмаил. Ты выглядишь усталым. Утром мы отправимся в Париж.

– Квин, нет! – неведомо как вырвалось у Ровены.

Они оба обернулись, и она почувствовала, как краска бросилась к ее щекам. Она заставила себя говорить спокойно.

– Останьтесь еще на несколько дней, пожалуйста. Вы слышали, Исмаил сказал, что ничего еще окончательно не решено. Скорее всего герцог не будет отозван со своего поста по крайней мере до конца месяца. И доктор Мюэ определенно подозревает, что состояние Джейми изменится в ближайшие дни.

Тарквин ничего не сказал. Он вдруг ощутил сильную боль в ноге.

Было ли это предостережением против поспешного решения? Эта же самая борьба между домом и долгом остро пронзила его, и он отвернулся, но прежде Ровена увидела на его лице отпечаток страдания и боли. Она ощутила странный толчок в сердце.

– Вот как он будет выглядеть, когда состарится, таким изношенным и таким усталым, – подумала она.

– Очень хорошо, – резко сказал Тарквин. – Мы останемся на день или два.

И, не произнеся больше ни слова, он выпрямился и захромал мимо них. Ровена была в смятении.

– Исмаил...

– Я пойду с ним, – успокоил ее патан. – Не бойтесь, мэм-саиб.

Попрощавшись с большой учтивостью, он быстро спустился в холл и вскоре пропал в темноте.

Глава 19

Ровена сидела на скамеечке для ног рядом с кроватью Джейми. Огонь потрескивал за каминной решеткой позади нее, прогоняя прочь всякую простуду, чтобы умирающему в его постели с балдахином было легче дышать. На улице опять шел дождь, и оконные стекла были мокрыми от стекавшей по ним воды. Было второе воскресенье рождественского поста. Жюстина отправилась в Шартро-сюр-Шарант со своей матерью и фрау Штольц для того, чтобы посетить церковь, спеть гимны, славящие пришествие Христа. Полина и Мари, будучи католичками, получили разрешение послушать мессу в Коньяке, и только Тереза осталась помогать Ровене. Но ей ничего не было нужно. За все утро Джейми не пошевелился и не издал ни звука, и Ровена ближе придвинула свою скамеечку, в надежде более определенно убедиться, что он еще дышит. В течение последнего часа она пыталась читать, но обнаружила, что волнующие мысли постоянно отвлекали ее.

Доктор Мюэ вчера приезжал проведать Джейми. После осмотра он покачал головой.

– Мне нет необходимости приезжать снова, – сказал он.

Ровена шевельнулась, и книга соскользнула с ее колен, упав на ковер с глухим стуком. Она нагнулась, чтобы поднять ее, и вздрогнула, услышав шепот, донесшийся с кровати.

– Жюсси?

Это был ясно различимый звук, но она тем не менее наклонилась ближе. Ее горло сжалось: Джейми впервые попытался заговорить с тех пор, как впал в кому четыре дня назад.

– Это Ровена, Джейми. Что я могу сделать для тебя?

– Пить... Хочу пить...

Руки Ровены тряслись, когда она наливала воду из кувшина. Приподнять его было нетрудно. Он так сильно похудел за последние недели, что казался не тяжелее ребенка. Его адамово яблоко задвигалось при глотании, и, когда Ровена положила его обратно на подушки, она увидела, что его глаза все еще открыты. Ее сердце забилось быстрее. Они были ясные, понимающие.

– Я ранен, – прошептал Джейми. Потрескавшиеся губы слегка задвигались.

– Я знаю, – мягко сказала Ровена. Она поправила одеяло вокруг его исхудавшего тела. Доктор оставил настойку опиума, хотя они еще не давали его ни разу. Джейми казался избавившимся от боли, ото всего, до конца дней. Но он ясно понимал, что ранен. Должна она послать за врачом или нет? Но где же Тереза!

– Я собираюсь поправиться, – снова прошептал Джейми. Воздух хрипел в его груди, когда он говорил.

– Тише, – убеждала Ровена. – Не тратьте ваши силы. Закройте глаза.

– Поговорите со мной, Ровена. Пожалуйста...

Испуганная, она начала рассказывать ему, какой был день, что все они делали за последнее время: что на прошлой неделе приехал Пир Исмаил Хан и что Тарквин все еще здесь, что Мадлон и дядя Анри написали ему из Парижа.

– Я прочитаю вам их письма, когда вы станете крепче, или, возможно, Жюсси захочет сделать это, – заключила Ровена.

Глаза Джейми были закрыты, и его лицо, утонувшее в подушках, выглядело изможденным и серым. Она не была уверена, спит ли он или снова впал в бессознательное состояние.

– Жюсси пошла в церковь, – добавила она тем не менее. – Почти через три недели будет Рождество. Сколько лет прошло с тех пор, как вы отмечали Рождество? Представляю, праздники в Лонгбурне чудесны, но вам понравится Рождество в Шаранте тоже. И Новый год. Французы празднуют его с гораздо большей фантазией. Подождите и увидите. Жюстина даже собирается подарить вам подарок. Носовой платок. Она вышивает его каждую ночь, когда сидит с вами. Вам это известно?

Она обнаружила, что заболталась и, похоже, уже не может овладеть собой. Ее сердце замерло, когда Джейми заговорил снова.

– Жюсси... – проговорил он с трудом. – Любите ее...

Отворилась дверь.

– Тереза! – воскликнула Ровена с мольбой о помощи. – Ох, Тереза, быстрее идите сюда!

Служанка подлетела к кровати.

– Он... Он...

– Думаю, ему лучше. Он попросил пить и внимательно слушал, когда я рассказывала ему. Останьтесь с ним. Дайте ему воды, если он попросит. Я должна отправиться за доктором.

Руки Ровены дрожали, когда она надевала плащ и перчатки. Хлопнула парадная дверь, когда она сбежала по ступенькам и бросилась через двор к конюшне. Так как Арман тоже уехал в церковь, перед ней встала трудная задача, и она разрешила ее, подойдя к стойлу Сиама. Ее конь Терминус растянул сухожилие, когда несся галопом по мокрым полям на прошлой неделе, и Ровена не захотела рисковать им. Она надеялась, что Квин не будет возражать, если она возьмет его коня, потому что он отправился на винокурню вместе с Симоном и было похоже, что конь ему не понадобится.

Ее трясло все время, пока она взнуздала этого большого строевого коня и вывела его к возвышающемуся деревянному чурбану. Приподняв свои юбки, она вскочила в седло.

– В такую погоду легче скакать в мужском седле, – подумала она, не заботясь о том, как будет выглядеть. Разве это имело значение, если нужно было как можно быстрее привезти в дом доктора? Без колебаний она хлестнула мускулистый бок Сиама, и мгновение спустя конь уже несся галопом по направлению к Жонзаку. Виноградники и меловые холмы туманными очертаниями проплывали мимо.

Между тем в винокурне перед низкой кирпичной печью сидел Симон де Бернар, не спускавший глаз с котла, по форме очень похожего на огромную луковицу. Там бурлила, превращаясь в облако спирта, первая возгонка вина, которая затем должна была очиститься снова, чтобы произвести молодой коньяк – кровь жизни Шартро. Рядом с ним затаился маленький Фердинанд Одемье, осиротевший сын главного садовника Шартро.

Фердинанду теперь исполнилось одиннадцать лет, и он стал на целую голову выше, чем прошлой зимой. С несвойственным для мальчика его возраста интересом он наблюдал за охлаждавшимися в конденсаторе парами. Фердинанд не походил на своих сверстников: он был мечтательным и честолюбивым и твердо решил стать мастером-виноделом, когда вырастет. У него не было потребности общаться с кем-нибудь, в особенности с Луи, – для этого Фердинанд был слишком умен.

Симон поднялся, чтобы подбросить в огонь угля за тяжелой железной дверью. В этот момент лежавшая перед его стулом большая, черная гончая поднялась, радостно виляя хвостом, и Симон, обернувшись, увидел входившего в дверь Тарквина.

– Я знал, что это не может быть Луи, – заметил он с усмешкой. – Клари ненавидит его.

Тарквин засмеялся и почесал собаку за ухом.

– На вашем месте я потребовал бы жалованья, Фердинанд, – сказал он, заметив мальчика, который сосредоточенно всматривался в изогнутую трубку, известную под названием «серпантин», где начинался процесс конденсации. – Я чувствую, что вы больше интересуетесь возгонкой, чем ваш мастер.

Фердинанд восхищенно ухмыльнулся.

– Может быть, мистер Йорк.

– Я должен поехать домой проведать Джейми, – добавил Тарквин, обращаясь к Симону. – Послать Терезу принести чего-нибудь поесть?

Симон покачал головой.

– Это было бы жестоко. В такую погоду!

– Я уверен, что она не боится промокнуть, – со значением сказал Тарквин, но Симон проигнорировал его замечание.

– „Глух как каменная стена, – сказала Жюстина Йорку только вчера, когда Квин заметил, что Тереза всегда наблюдает за Симоном с задумчивым выражением в глазах. – Попробуйте направить его мысли в правильном направлении, Квин. Тереза происходит из хорошей семьи, и я ее очень люблю.

Возможно, Симона это не так смутит, если совет будет исходить от вас.

– Интриганка, – заметил, усмехаясь, Тарквин. – Почему вы не предоставите природе избрать свое направление?

Жюстина рассмеялась.

– О, с каких пор вы стали приверженцем подобных взглядов? Я не смогу, даже если буду долго и тупо сидеть и вспоминать, припомнить ли одного случая, когда вы отдавались течению событий. Что с вами, Квин? – спросила она в следующее мгновение, увидев его омрачившееся лицо.

Тарквин не ответил. Что он мог сказать? Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь прочел его мысли. Он даже себе боялся признаться, что природа действительно взяла над ним верх. Как еще мог он объяснить, что в последние дни не в состоянии смотреть на Ровену де Бернар без воспоминания о том, что он чувствовал, когда обнимал ее, не мог думать о ней без желания ответного чувства.

Ба! Это только оттого, что он слишком долго был без женщины. Через четыре дня он вернется в Париж, где найдется немало прелестниц, которые более чем охотно помогут ему удовлетворить его физические потребности.

С тяжелым настроением Тарквин вышел из винокурни под дождь и стерней направился к дому. Земля сильно размокла, и сапоги с каждым шагом глубоко увязали в ней. Было очень холодно, и ему казалось, что если бы погоду подбирали специально, то этот день подошел бы для мрачных мыслей и... смерти. Хотя он не мог видеть отсюда Вдовий дом, скрытый за деревьями, он мог ясно представить себе сцену в Синей комнате: Джейми лежит неподвижно, словно мертвый, в кровати под балдахином, в то время как Ровена сидит около него на стуле, прислушиваясь к слабому хриплому дыханию, которое словно заполняет собой каждый угол комнаты, преследуя даже во сне. Тарквин глубоко вздохнул. Если бы только был какой-нибудь выход…

Клари, увязавшаяся за ним, внезапно залаяла, и лай оторвал его от мрачных мыслей. Подняв голову, Тарквин задержал шаг, испуганный видом Сиама, галопом несущегося вдоль длинной аллеи с Ровеной, сидящей на нем по-мужски. Концы ее плаща свободно развевались, а следом за ней ехала маленькая черная коляска доктора Антони Мюэ. От этого зрелища сердце замерло в груди Тарквина.

– Квин!

Ровена увидела его и, изменив направление, пустилась навстречу. Грязь летела из-под копыт Сиама. Когда они поравнялись, Тарквин схватил коня за поводья.

– Ох, Квин, не смотрите так! – закричала Ровена. – Это не то, что вы думаете! Джейми лучше!

Говоря это, она слегка покачнулась в седле, и Тарквин быстро подхватил ее, помогая сойти с лошади.

– Вы уверены? – спросил он, опуская ее на землю.

Ровена попыталась перевести дыхание.

– Я так думаю. Он действительно разговаривал со мной и отвечал на мои вопросы, и я решила поехать прямо за доктором. Надеюсь, вы не возражаете, что я взяла Сиама?

– Конечно, нет.

Ровена взглянула на него и увидела, что его глаза, казалось, прожигают ее насквозь. Она почувствовала, как напряглось ее горло, и быстро отвернулась. Постепенно свет надежды сошел с лица Квина.

– Пойдемте, – грубо сказал он. – Пойдемте домой.

Но доктор Мюэ не был так оптимистичен, как хотелось каждому из них.

– Похоже, состояние месье Йорка немного улучшилось, – признал он, отводя их в угол комнаты, где они могли спокойно поговорить, в то время как Тереза укрывала больного. К ужасу Ровены, они не смогли разбудить Джейми для осмотра, хотя она надеялась найти его в сознании. Но она все еще настаивала, что цвет его лица стал лучше, а дыхание легче.

– Это может быть, – осторожно отважился произнести доктор Мюэ, – хотя в этом нет ничего необычного для таких случаев, как у месье Йорка, – появляется временное улучшение, перед тем как наступит печальный финал. Тем не менее вы правильно поступили, мадемуазель, вызвав меня. Я останусь еще немного, и, возможно, он придет в себя, пока я здесь.

– Временное улучшение! – раздраженно повторила Ровена, когда Тарквин провожал ее вниз по ступенькам. – Разве не очевидно, что Джейми выглядит лучше? Что он дышит легче?

– Ровена, нет.

В смятении она гневно уставилась на него, но слова застряли у нее в горле при виде его лица. Впервые, с тех пор как она уехала из Парижа, взгляд Квина не причинил ей боли, и она вдруг обнаружила, что ожидание смерти Джейми убивает его. Почему она раньше не замечала, как он одичал и похудел? Казалось, ее сердце вот-вот разорвется от переполняющей ее любви и нежности. Забыв обо всем на свете, она обвила руками его талию и почувствовала, как замер в ожидании Тарквин. Боясь, что он оттолкнет ее, она крепче обняла его и прижалась лицом к его щеке. Капли дождя мелкими бусинками рассыпались в ее волосах и теперь намочили его рубашку. Тарквину было все равно. Он крепко стиснул ее в объятиях, касаясь щекой ее волос и вдыхая тот милый запах, который всегда вспоминал, думая о Ровене.

– Больше ничего не нужно, – подумал он, закрывая глаза, – достаточно только обнимать ее вот так, – и он вдруг понял, что она всегда будет для него утешением во всех жизненных бурях.

Долгое время оба молчали, держа друг друга в объятиях с безмолвной уверенностью, что каждый нашел свой путь к другому, и оба боялись пошевелиться из страха разрушить это состояние.

– Квин...

Она произнесла его имя с легким выдохом, и этого было достаточно, чтобы пробудить в нем трепет желания. Раньше, он уже слышал этот грудной призыв в голосе Ровены. Господи, как мог он убеждать себя, что никогда больше не будет отвечать на него?

– Поцелуй меня, Квин, – сказала Ровена с дрожью в голосе. – Поцелуй меня, пожалуйста.

Рука Квина на ее волосах вдруг замерла, и Ровена поняла, что дрожит. В этих немногих простых словах она предложила ему все. Если теперь он откажет ей...

Его рука двинулась снова, медленно, ласково, вниз по ее спине. Он обнимал ее через мокрую ткань плаща, прижимаясь все теснее, так, что мог ощутить ее податливое тело на своей поднявшейся между бедер тяжести.

Ровена почувствовала жар этого прикосновения каждой клеточкой своего существа. Его пальцы скользнули под одежду, нашли ее груди и обнажили их. Ровена ощутила его губы на соске одной груди, затем на другой, и почувствовала, как они напряглись от его ласк.

У нее перехватило дыхание и словно отключился разум.

– О Господи, Ровена, – страстно прошептал Квин.

Она затрепетала, когда его губы коснулись ее губ, требовательно раскрывая их, и длительность этого поцелуя потрясла ее. Руки Ровены обнимали его шею, и она поднялась на цыпочки, желая прижаться теснее. Она ощущала его горячее мужское естество и двигалась как сумасбродка, слушая напряженное дыхание Квина и чувствуя, как сильно бьется ее сердце и пульсирует кровь в жилах.

– Пойдем, – прошептала она, увлекая его за собой. – Здесь, на третьем этаже, есть спальня, которой не пользуются. Там нам никто не помешает.

Тарквин взглянул на нее сверху, в эти фиалковые глаза с густыми темными ресницами, которые так пленили его тогда, в темном коридоре замка Лесли. Но теперь это были не глаза озорной девочки, а глаза женщины, которая любила и желала – сейчас же... Не говоря ни слова, он взял ее на руки и понес по скрипучим ступенькам. В спальне чувствовалось уныние зимы, но свежо пахло розовыми лепестками, которыми было переложено белье. Ровена вздохнула, склонив голову на плечо Тарквина, который, с размягченным выражением лица, ногой закрыл за ними дверь.

Матрас мягко прогнулся, когда Квин положил на него Ровену и медленно снял с нее платье, покрывая горячими поцелуями ее обнаженное тело. Он вынул заколки из ее волос, и только что высохшие кудри упали тяжелой волной на ее плечи. Он намотал тонкую вьющуюся прядь вокруг своих пальцев и, наклонившись, завладел ее ртом, погружая ее в жар своего поцелуя.

Не говоря ни слова, Ровена потянула его к себе. Опустившись перед ним на колени, она расстегнула его рубашку, лаская его, покрывая поцелуями его жесткие волосы. Зрелище прекрасной обнаженной фигуры, грациозно двигавшейся перед его глазами, ее огненно-рыжая, сверкающая золотом грива возбуждали его все больше. Он услышал, как упала на пол его одежда, и ощутил вес Ровены, прижавшейся к нему на постели. Он ощутил шелковистость ее кожи, сладость ее губ на своих губах.

Ровена, нисколько не смущаясь, вытянулась вдоль него, и он вдохнул запах ее кожи, когда она прильнула к его возбужденной плоти своими бедрами. Она была открыта для него, молодая львица, торжествующая свое нападение. Тарквин запустил пальцы в ее волосы, притянул ее голову к себе, жадно целуя Ровену, в то время как она села на него, готовая любить его со всем страстным самозабвением, которому он сам научил ее.

Ровена сделала движение, и Тарквин приподнял бедра ей навстречу. Это был момент предчувствия с замиранием сердца, и затем то твердое и упругое, что тоже было Квином, пронзило ее... Ровена громко застонала от нарастающего наслаждения, и Тарквин осторожно начал двигаться, быстрее и быстрее, пока ее сердце не забилось с бешеной силой. Квин услышал заглушённый крик Ровены у своих губ и почувствовал содрогание, потрясшее ее тело. Закрыв глаза, он привлек ее к себе, шепча ее имя и одновременно наполняя ее собой.

Реальность исчезла, и забвение нахлынуло, чтобы поглотить их. Как волны дикого океана, любовный экстаз вынес их на самые гребни, чтобы затем снова опустить, мягко, сладко, чтобы постепенно уйти, и только бархатное молчание окружило их.

Когда Тарквин окончательно открыл глаза, он обнаружил, что голова Ровены лежит на его груди, а ее губы касаются его шеи. Он осторожно повернул ее на спину и, обняв, вытянулся над ней. Его плоть все еще уютно прижималась к пульсирующему теплу ее тела.

– Вы всегда так быстро прощаете тех, с кем поссорились?

Она улыбнулась ему.

– Если вы имеете в виду себя, то да.

– Значит, все, что было между нами, прощено? Ее глаза с отчаянием впились в него.

– Вы так думаете?

– О, Ровена...

Она была потрясена его тоном, раскаянием, любовью и страстью. Все это помогло рассеять последние следы боли, так долго терзавшей ее сердце.

Она почувствовала начинающуюся дрожь и парение, как будто ей была дана новая жизнь уже одним тем, как Квин произнес ее имя.

– Квин, – прошептала она, обвивая его шею своими длинными руками. – Люби меня опять, пожалуйста.

Он взглянул на нее, пораженный, и, немного помолчав, сказал с нотой желания в голосе:

– Мне не верится, но я никогда не встречал такой женщины, как ты.

– Никогда?

– Никогда.

Ровена провела указательным пальцем вдоль линии его рта.

– Знаешь, для меня не имеет значения, что у тебя были другие женщины или что ты мог думать о них время от времени. Я постараюсь сделать так, чтобы ты забыл о них, обо всех до единой.

– Да? И как?

Она бросила на него лукавый взгляд.

– О, я, возможно, не смогу рассказать тебе. Я должна буду показать.

– Бесстыдная девчонка, – ответил он и улыбнулся, так как Ровена начала движение бедрами вдоль его тела, медленное и увлекающее. Наивное дитя! Неужели она в самом деле думает, что может возбудить его снова, когда они только что...

Он резко вздохнул, не веря себе, но ощущая, как поднимается снова его мужская сила. Бедра Ровены продолжали свою мягкую атаку, и теперь она запустила пальцы в его волосы, намереваясь приблизить его рот к своему. Резко взяв ее за запястья, Тарквин отвел ее руки назад.

– Нет, моя красавица, – хрипло прошептал он, входя в нее и набирая ритм. – Теперь моя очередь...

Джейми действительно стало лучше. Это сразу заметили Жюстина, тетя Софи и фрау Штольц, вернувшиеся из церкви после полудня. К тому времени доктор Мюэ уже уехал, но Жюстина, заметившая на дороге его коляску, поняла, что случилось нечто неожиданное. Как и Ровена, взглянув на Джейми, она сразу увидела, что цвет лица у него стал лучше, дыхание легче. Даже обычно осторожная фрау Штольц согласилась с ней.

– Утром мы все узнаем наверняка, – спокойно произнесла она. – Если это настоящее улучшение, оно произойдет в течение следующих двенадцати часов.

– Тогда отпадает вопрос об отъезде мамы в Париж завтра утром, – сказала Жюстина. – И вы тоже, Квин, должны остаться по крайней мере на день. Я не позволю вам уехать.

– Тогда надеюсь сделать вам одолжение, – согласился Тарквин. Но его глаза следили за Ровеной, сидевшей рядом, спиной к огню, с гривой пышных волос, рассыпавшихся по плечам. Их взгляды встретились, и ей показалось, что его мягкая улыбка была обещанием счастья.

– Да, конечно, – сразу откликнулась тетя Софи. – Я и не подумаю уехать до тех пор, пока мы не будем знать наверняка. О, моя дорогая, это кажется невероятным, не правда ли? Я так надеялась и так просила, – она внезапно оборвала себя и прижала дрожащую руку к губам.

– Извините, но я уже не верила, что Джейми на самом деле может стать легче.

– Все хорошо, мама, – быстро промолвила Жюсси. – Почему бы тебе не вернуться в дом? Наверное, настало время переодеться к обеду.

Тетя Софи взглянула на часы.

– О Господи, я и не думала, что уже так поздно! Идемте все. Жюсси права. Обед ждет нас, и, надеюсь, мы оставим Джейми восстанавливать силы в тишине.

Ее взгляд вдруг упал на племянницу, и она резко добавила:

– Боже мой, дитя, ты попала под дождь без плаща? Клянусь, что никогда не видела тебя такой растрепанной! Пойдем с нами, нельзя появляться за столом в таком виде!

Она бросила отчаянный взгляд на Квина.

– Вот, майор, – обратилась она к нему, – что я могу с этим поделать?

– Не знаю, мадам, – ответил Тарквин, принимая серьезный вид. – Хотя обещаю вам что-нибудь придумать.

Когда спустя двадцать минут Ровена появилась в столовой, она была одета в серое муслиновое платье и ее волосы были убраны в большой пучок на макушке, красиво перевитый шелковой ленточкой. Эффект был безусловно очаровательным. Ее миловидность, мечтательный взгляд и румянец на щеках, казалось, смягчили критичную тетушку.

– Как мило ты выглядишь, – сказала довольная тетя Софи, подставляя Ровене для поцелуя свою щеку. – Иди садись, дорогая. Симон, почему ты не звонишь Мари? Мы можем начинать.

– Мы не будем ждать остальных? Тетя Софи покачала„головой.

– Жюсси и майор Йорк решили остаться на ночь с Джейми, и я не могу сказать, что осуждаю их. Это выздоровление кажется невероятным, не правда ли?

– Да, почти чудесным, – согласился Симон. Позвонив в медный колокольчик, он начал раздавать почту, которую Арман доставил раньше из Сента и которую он отложил, когда вошла его сестра.

– Что-нибудь интересное? – спросила Ровена, садясь и шелестя юбками.

– В основном счета и газета для майора Йорка. И тетя Софи получила два письма из Парижа.

– Пишет ваш дядя Анри и Мадлон тоже, – нетерпеливо пояснила тебя Софи.

– Как хорошо, – сказала Ровена многозначительно. – Как насчет свадьбы?

Тетя Софи печально нахмурила брови.

– Боюсь, что далеко не так хорошо, как хотелось бы. Считаю, что ты, моя дорогая, должна вернуться со мной в Париж.

Ровена сразу успокоилась.

– Почему? – спросил Симон. – Что-нибудь не так?

Тетя Софи нервно поежилась.

– Из письма Анри я поняла, что он все больше сопротивляется планам Мадлон.

– Что вы имеете в виду, тетя? – спросил Симон.

– Ну, например, он говорит, что список гостей состоит уже почти из четырехсот гостей. Четырехсот! Может от этого девочка потерять голову? Как, скажите на милость, мы сможем их всех принять?

– Не каждый день Мадлон становится графиней, – заметил, усмехаясь, Симон.

– Что я могу сделать, чтобы помочь вам, тетя? – спросила Ровена, предостерегающе хмурясь на своего брата.

Тетя Софи выглядела встревоженной.

– Точно не знаю. Но мне кажется, что я должна быть в Париже, пока Мадлон осуществляет свои свадебные планы. Временами она бывает такой упрямой. Думаю, что она скорее прислушается к разумным доводам, если на нее будешь влиять ты, Ровена. Сейчас в самом деле нет необходимости оставаться тебе здесь, когда состояние Джейми улучшилось. Уверена, что ты можешь вернуться в Париж хотя бы на несколько недель, чтобы помочь со свадьбой. Ну что, Ровена?

Ровена даже не вспомнила, что еще вчера не желала находиться в том же месте, где и Тарквин.

– Конечно, тетя, – сказала она со слабой улыбкой, – я буду счастлива поехать с вами.

Когда с едой было покончено, Ровена, не теряя времени, бросилась к Вдовьему дому. Она обещала Симону помочь со счетами, но сначала она должна поговорить с Квином, сообщить ему хорошие новости. Как он обрадуется! Она не думала о том, как обрадовалась этому сама.

Задыхаясь от волнения, Ровена кинулась вверх по ступенькам, хлопнув за собой дверью.

– Ровена!

Она застыла в холле, увидев высокую фигуру Квина на верху лестничной площадки. Ее сердце болезненно сжалось, и пальцы схватились за перила.

– Что случилось? Не... не Джейми?

Он спустился к ней вниз, улыбаясь так, что сердце Ровены екнуло. В этот миг он был самым красивым мужчиной, какого она когда-либо видела. Дойдя до последней ступеньки, он заключил ее в свои объятия и спрятал лицо в ее волосах.

– Он собирается жить, Ровена. Фрау Штольц и я пришли к выводу, что свертывание крови закончилось, это означает, что поврежденное легкое должно поправиться. Лихорадка не возвращалась уже двадцать часов, и, ты знаешь, – голос его дрогнул, – Джейми только что сказал мне, что он хочет есть.

Ровена обвила руками его шею.

– О, Квин, я так рада!

Они обнимали так друг друга некоторое время, затем Тарквин мягко посадил ее напротив себя. Большим пальцем он провел линию вдоль ее губ, одновременно глубоко вглядываясь в ее глаза.

– Исмаил и я решили ехать утром в Париж, как планировали. Думаю, твоя тетя согласится, что теперь, когда Джейми стало определенно лучше, мало причин оставаться здесь. Но я хочу, чтобы и ты поехала. Вернемся в Париж, Ровена! Есть какая-нибудь причина, почему ты не можешь ехать со мной?

Она бросила на него взгляд, едва сдерживая восхищенный смех радости. Она не могла поверить, что слышит как раз то, что нужно. Он хочет ее... Он хочет ее...

– Я не могу обещать, что мы сможем провести много времени вместе, – продолжал Тарквин, – но даже ради нескольких дней это стоит того, не правда ли?

Он смотрел в ее глаза, ожидая ответа.

– Я не понимаю, – растерянно сказала Ровена внезапно изменившимся голосом, – почему только на несколько дней?

Тарквин улыбнулся над ее наивностью.

– Потому что, возможно, через неделю меня направят в Вену или... вы забудете об этом?

Забудет! Нет, она не забудет, но она почему-то думала, что если он собирается взять ее с собой в Париж, то также возьмет и в Вену! Он не мог даже подумать о том, чтобы оставить ее, или мог?

– Вы хотите сказать, что предлагаете мне оставаться с вами только до тех пор, пока вы будете в Париже? – медленно сказала она. – И что я могу вернуться домой снова, когда вы уедете?

– Это не то, чего я на самом деле хочу, – ответил Квин, – но полагаю, что при данных обстоятельствах вы должны удовлетвориться этим.

Спазм сжал горло Ровены. Она подумала, что им надо объясниться раз и навсегда. Ей было необходимо узнать, чего хотел Квин: любовницы, которая согревала бы ему постель до того, как он уедет в Вену? Он не хотел ее как жену, он хотел ее тела, ее любви на несколько ночей или когда будет удобно.

Эта мысль причинила ей боль, наказывая за глупые мечты, за наивность и доверчивость. Ровена отвернулась, ее грудь вздымалась, сухие рыдания застревали в горле. Она услышала позади себя слова Квина:

– Что случилось, любовь моя?

Нежность, прозвучавшая в его голосе, привела ее в ярость. Как он смеет притворяться, что ничего не понимает? Неужели он мог быть таким слепым, таким бездушным! Он повернул ее к себе, улыбаясь ей с высоты своего роста, но это не могло уже изменить ее настроения.

– Пустите меня, – выдохнула она, зная, что если он обнимет ее, то она пропала, что она согласится на все, чего он захочет, ровным счетом на все. – Я не поеду в Париж как ваша любовница, Квин! Я не хочу этого!

– Моя любовница? – испуганно повторил он. – Что вы имеете в виду?

– О, конечно, Квин! Как же еще вы назовете женщину, следующую в Париж за мужчиной, которого она любит и которую он оставляет, когда его переводят в другой город?

– Это не так, как вы говорите, и вы это знаете, – выразительно сказал Квин.

– Не так? Тогда скажите мне, пожалуйста, ясно, какое место я занимаю в вашей жизни?

Квин смотрел в ее огромные глаза.

– Господи, – мягко сказал он, – вы ждете от меня предложения, не так ли?

Черты его лица, казалось, обозначились глубже, и руки до боли сжали ее плечи.

– Извините, Ровена, – хрипло сказал он. – Конечно, вы должны понимать, что безопасность герцога Веллингтона чрезвычайно...

– Замолчите! – закричала она. – Я не хочу ничего больше слышать о герцоге Веллингтоне и вашей ответственности за него! Мне всего этого довольно и вас тоже! Позвольте мне пройти! Позвольте мне сделать это сейчас же! Господи, я ненавижу вас, ненавижу!