Текст книги "Рыцарь любви (сборник)"

Глава 9

Письмо Шовелена с известием о том, что ненавистный Алый Первоцвет через четыре дня будет в руках французского правительства, бесконечно обрадовало всех.

Робеспьер саркастически улыбался, читая письмо. Гражданин Шовелен, оказывается, умел цветисто выражаться! Слова «доверившим мне щекотливое поручение» не вполне соответствовали понятию о приказе, исполнить который надлежало под угрозой смерти.

– Через четыре дня от сегодняшнего числа, а письмо помечено девятнадцатым сентября! Слишком пахнет аристократом – маркизом де Шовеленом! – фыркнул якобинец Мерлен. – Он не знает, что всякий добрый гражданин называет этот день двадцать восьмым фрюктидора первого года Республики.

– Не все ли равно! – нетерпеливо вмешался Робеспьер. – Важно то, что через двое суток проклятый англичанин попадет в силки, из которых ему уже не удастся выбраться.

– А вы верите в то, что гражданин Шовелен не сомневается в успехе? – спросил Дантон.

– Верю только потому, что он просит помощи, – сухо ответил Робеспьер. – Он уверен, что тот человек придет, но не уверен, что его захватят.

Большинство членов Комитета общественного спасения были склонны считать письмо Шовелена пустым хвастовством, но, как бы там ни было, он требовал помощи, и в ней нельзя было ему отказать. Решили послать в Булонь Колло д'Эрбуа, только что вернувшегося из Лиона. Этот человек сумеет обратить всю Булонь в одну гигантскую тюрьму, из которой англичанину уже невозможно будет бежать.

Пока шли эти переговоры, от Шовелена привезли второе письмо, и Робеспьер немедленно прочел его товарищам:

– «Мы захватили женщину, его жену. Возможно покушение на мою жизнь. Немедленно пришлите кого-нибудь, кто мог бы выполнить мои инструкции в случае моей смерти».

Всем присутствовавшим стало ясно, что английский искатель приключений может решиться на какой-нибудь отчаянный шаг, чтобы спасти себя и жену, и что в то же время нельзя отказать Шовелену в помощи. Колло д'Эрбуа будет в этом случае крайне ему полезен.

Поимка проклятого англичанина будет радостью для всей Франции, и Булонь должна иметь в этом отношении первенство. В тот день, когда Алый Первоцвет будет заключен в тюрьму, объявят всеобщую амнистию всем заключенным. Всем без исключения уроженцам Булони, которым грозит смерть, будет разрешено уехать на любом из английских судов, всегда стоящих на рейде. По этому поводу была немедленно составлена прокламация, подписанная Робеспьером и кровожадным Советом десяти; Колло д'Эрбуа должен был взять ее с собой и приказать прочесть в Булони на всех перекрестках. Англичанин и его жена будут немедленно же доставлены в Париж, обвинены в заговоре против республики и казнены как английские шпионы.

Снабженный великодушными прокламациями, Колло д'Эрбуа тотчас же отправился в путь, не жалея ни себя, ни лошадей, и через сутки, изнемогая от усталости, но не утратив своей свирепости, уже стоял у ворот Булони, громко требуя «именем республики», чтобы его впустили.

Между тем вечером 22 сентября Шовелен отдал приказ, чтобы к нему привели в нижний этаж форта Гайоль женщину, содержащуюся в камере номер шесть.

Перед дверью комнаты, где ее ждал Шовелен, Маргарите пришлось несколько минут простоять в ожидании, пока один из сопровождавших ее солдат ходил с докладом, затем изнутри послышалась какая-то команда, и Маргариту грубо втолкнули в комнату. Где-то, по-видимому, было открыто окно, и свежий осенний воздух приятно освежил ее пылающее лицо. За столом, низко наклонив голову, сидел Шовелен. Когда Маргарита вошла, он встал и посмотрел на нее своими маленькими хитрыми глазами. Удалив солдат с приказом быть наготове явиться по первому зову, Шовелен несколько минут молчал, пытливо глядя на Маргариту, и наконец сказал:

– Вам должно было показаться странным мое желание видеть вас сегодня вечером, но я хотел предупредить вас о тех неприятных новостях, которые вы можете услышать завтра, и по возможности смягчить передачу вам этих сведений, к чему меня побуждает мое искреннее дружеское чувство к вам.

– Прошу вас, оставьте эти уверения в дружбе, – холодно сказала Маргарита, – здесь некому их слушать. Говорите прямо, для чего вы меня позвали.

Шовелен не сразу приступил к объяснениям. Для него было удовольствием заставить страдать человека, находившегося от него в полной зависимости. Долго играл он с Маргаритой как кошка с мышкой, пока она наконец не потеряла терпение.

– Бросьте свою дипломатию, месье Шовелен! – воскликнула она. – Нам не к чему притворяться. Ни для кого не секрет, для чего вы ехали в Англию. Для чего было устраивать комедию в моем доме, припутав к ней еще Кандейль? Для чего подстраивать вызов на дуэль, если не для того только, чтобы заманить сэра Перси Блейкни во Францию?

– И также его очаровательную супругу, – докончил Шовелен с насмешливым поклоном.

Маргарита ничего не возразила.

– Хорошо, не будем притворяться! – продолжал он. – Вы в Булони, и вскоре сюда явится и сэр Перси и будет стараться освободить вас, но верьте мне, прекрасная леди, что для обратного путешествия в Англию ему понадобится нечто побольше смелости и находчивости Алого Первоцвета, если только…

– Если только?..

У Маргариты захватило дыхание. Шовелен некоторое время молчал, наслаждаясь ее тревогой, и наконец добавил с любезной улыбкой:

– Ваша милость слишком серьезно относитесь к моим словам. Вы так трагично повторяете мое невинное «если только», как будто я приставил кинжал к вашему очаровательному горлу. Разве я не сказал вам, что я ваш друг? Дайте мне возможность доказать это!

– Вы убедитесь, что это нелегкая задача, – сухо сказала Маргарита.

– Все-таки я хочу попытаться и позволю себе идти прямо к делу. Если не ошибаюсь, вы думаете, что я стремлюсь послать на гильотину английского джентльмена, которого, поверьте, я глубоко уважаю? Не правда ли, это ваше мнение?

– Разумеется!

– Ни одна женщина не заблуждалась еще так сильно. Ваша милость должны верить, что эшафот – последнее место в целом мире, где мне было бы приятно видеть эту загадочную и неуловимую личность.

– Вы хотите дурачить меня? Если да, то ради чего? Зачем так лгать?

– Простите, это сама правда, клянусь честью! В мои расчеты вовсе не входит смерть сэра Перси Блейкни, мне лишь нужно уничтожить его. Верьте мне, я очень уважаю сэра Перси. Это такой настоящий джентльмен, остроумный, блестящий, неподражаемый щеголь. Отчего бы ему не украшать своим присутствием светские гостиные Лондона и Брайтона еще долгие-долгие годы?

Маргарита смотрела на него с нескрываемым изумлением. Неужели он усомнился в тождественности Перси с Алым Первоцветом?

– Мои слова кажутся вам загадкой, – продолжал Шовелен. – Однако такая умная женщина должна понимать, что, кроме смерти, есть еще другие способы уничтожить человека.

– Например, месье Шовелен?

– Отнять у него честь, – медленно произнес он.

В ответ ему раздался громкий горький смех.

– Отнять честь!.. Ха-ха-ха! Поистине ваша изобретательность превосходит самые смелые мечты! Ха-ха-ха! Сэра Перси Блейкни нельзя лишить чести!

Дождавшись, пока ее смех стихнет, Шовелен спокойно произнес:

– Может быть, – а затем добавил: – Не разрешит ли ваша милость проводить вас к тому окну? Вечер свежий, и то, чего я еще не договорил, лучше сказать ввиду этого уснувшего города.

Тон француза был вежливый, даже почтительный, без малейшей насмешки, и Маргарита, будучи заинтересована его намеками и не чувствуя никакого страха, молча поднялась со стула, подошла к окну и устремила взгляд в темноту. Шовелен молча протянул руку по направлению к городу, как бы приглашая Маргариту взглянуть на него. Она не отдала себе отчета во времени, но, по-видимому, было уже поздно, так как городок был погружен в глубокий сон. Мягкий свет луны серебрил крыши зданий. Направо Маргарита увидела угрюмую башню Беффруа, с которой как раз в эту минуту раздались глухие удары колокола, возвестившие десять часов вечера. Затем снова настала мертвая тишина.

Окно находилось в нижнем этаже крепости и выходило прямо на широкую тенистую дорогу, тянувшуюся вдоль городских стен. С того места, где стояла Маргарита, ей были видны крепостные валы, достигавшие здесь значительной ширины, метров в тридцать; по обеим их сторонам шла гранитная ограда, осененная двумя рядами старых вязов.

– Эти широкие валы составляют особенность Булони, – раздался рядом с Маргаритой голос. – В мирное время это прекрасное место для прогулки в тени деревьев; здесь назначают свидания возлюбленные… или враги.

Маргарита молча кивнула.

Немного помолчав, Шовелен спросил, приходилось ли ей слышать публичных глашатаев на городских улицах, и, получив утвердительный ответ, добавил:

– Для вашей милости крайне важно то, что теперь будут кричать на улицах.

– Почему это?

– Ваша милость представляете драгоценный залог, и мы принимаем все меры для вашей охраны.

Маргарите пришел на память отец Фуке, которого, вероятно, обеспокоило ее долгое отсутствие.

– Кажется, вами и вашими товарищами для этого сделано уже все возможное, – сказала она.

– Но не в такой мере, как было бы желательно. Нам известна смелость Алого Первоцвета, и мы не стыдимся признаться, что нас пугают его удачи, наглость и поразительная находчивость. Этому загадочному джентльмену ничего не стоит похитить старого священника и двоих детей, между тем как леди Блейкни на наших глазах может исчезнуть неизвестно куда. Не примите моих слов за признание собственного бессилия, – быстро оговорился он, заметив на ее лице слабый проблеск надежды, – ведь подобное признание есть первый признак силы. Наша заложница под надежной охраной, и Алый Первоцвет непременно попадет в наши руки, хотя в настоящую минуту еще находится на свободе.

– Ага, еще на свободе! – повторила Маргарита. – Неужели вы думаете, что вы и ваши товарищи, при всей вашей изобретательности, при помощи даже самого дьявола, можете помешать Алому Первоцвету, если он захочет освободить меня из ваших когтей?

– Может быть, и нет! – насмешливо произнес Шовелен. – Все будет зависеть от ваших личных чувств и от того, захочет ли английский джентльмен спасать свою собственную шкуру за счет других.

Маргарита невольно вздрогнула.

– Я знаю, – спокойно продолжал Шовелен, – что освободить и переправить в Англию леди Блейкни и священника Фуке с двумя детьми – пустяки для могущественного заговорщика, который только еще недавно вырвал из лионской тюрьмы целых двадцать аристократов. Не их имел я в виду, когда говорил о спасении собственной шкуры за счет других.

– Так кого же, месье Шовелен?

– Всю Булонь.

– Я вас не понимаю!

– Я сейчас все объясню. На долю Булони выпало большое счастье: ей приходится охранять важную заложницу, леди Блейкни, и захватить ее мужа. При неблагоприятном исходе дела Булонь должна понести наказание, в случае успеха – получить награду не в пример прочим. Слышите вы крик глашатая? Он объявляет о награде и наказании. Если Алый Первоцвет попадет в руки Комитета общественного спасения, объявляется общая амнистия всем уроженцам Булони, находящимся в настоящее время под арестом, и прощение всем булонцам, которым уже подписан смертный приговор. Мудрено ли, что каждый горожанин и каждая горожанка заинтересованы в поимке Алого Первоцвета? Здесь, – он указал на стол, – у меня есть сведения, что булонских уроженцев, заключенных в тюрьмах или осужденных на смерть, много и в здешних тюрьмах, и в парижских, и все они с нетерпением ожидают поимки Алого Первоцвета. Если же в тот день, когда этот заведомый английский шпион будет арестован, его жене удастся покинуть Булонь, Комитет общественного спасения сочтет этот город гнездом изменников и в наказание расстреляет в каждой семье ее кормильца!

– Только дьявол мог придумать такое! – с ужасом и отвращением воскликнула Маргарита.

– Между нами есть и дьяволы, – сухо подтвердил Шовелен, – но ведь от вас и этого неуловимого Алого Первоцвета зависит, чтобы эта угроза не была приведена в исполнение.

– Вы не посмеете этого сделать! – медленно произнесла Маргарита.

– Не обманывайте себя, прекрасная леди. Я допускаю, что эта прокламация звучит как простая угроза, но позвольте вас уверить, что если Алый Первоцвет не попадет к нам в руки, а вы будете похищены этим таинственным рыцарем и исчезнете из крепости, то мы, несомненно, расстреляем или гильотинируем всякого булонца, способного к работе, будь то мужчина или женщина.

Шовелен говорил со спокойной уверенностью, без малейшей напыщенности, и на его лице Маргарита читала холодную решимость, наполнявшую ее душу ужасом. Однако она старалась не показать ему охватившего ее безнадежного отчаяния: она знала, что от него нельзя ждать пощады.

– Думаю, леди Блейкни, – сказал он с усмешкой, – что ваш покорный слуга наконец перехитрил неуловимого до сих пор героя.

Шовелен спокойно отошел к столу, а Маргарита, измученная разговором, осталась у окна, прислушиваясь к крикам глашатая, раздававшимся все ближе; теперь она ясно различала, что он говорил об амнистии и прощении в награду за поимку Алого Первоцвета.

– Спите, граждане Булони! Все спокойно! – Это возглашал ночной сторож, сменивший умолкшего глашатая.

В городе настала тишина, только в некоторых окнах виднелся еще свет, и недалеко от окна, у которого стояла Маргарита, скрытая от ее взора углом дома, собралась небольшая кучка людей около ворот, ведущих во двор форта Гайоль. До Маргариты долетел неясный шум голосов, большей частью сердитых и угрожающих, а один раз она явственно расслышала слова «Английские шпионы!» и «На фонарь!».

– Булонские граждане охраняют сокровища Франции! – сухо заметил Шовелен с прежним жестким смехом.

– Наше свидание окончено? – с наружным спокойствием спросила Маргарита. – Могу я удалиться?

– Когда вам будет угодно, – насмешливо ответил он, видимо, любуясь ее красотой. – Неужели вы все-таки не верите, леди Блейкни, что у меня на сердце нет никакой вражды к вам или к вашему супругу? Ведь я сказал вам, что не хочу его смерти!

– И однако, отправите его на эшафот, как только он попадет в ваши руки.

– Я уже объяснил вам, что хочу лишь захватить его, а там уже от него будет зависеть, куда отправиться: под нож гильотины или вместе с вами на свою яхту.

– Вы хотите предложить сэру Перси на выбор: сохранить свою жизнь… взамен чего?

– Взамен его чести.

– Вы получите отказ!

– Посмотрим!

На звонок Шовелена явился солдат, который привел Маргариту. Шовелен встал со своего места и низко поклонился ей, когда она с гордо поднятой головой проходила мимо.

Как только Маргарита скрылась за дверью, из глубины комнаты послышалось громкое зевание, за которым последовал целый поток самых грубых ругательств, и из темного угла вылезла нескладная, с ног до головы покрытая еще пылью фигура и грузно уселась в кресло, на котором недавно сидела Маргарита.

– Ушла наконец проклятая аристократка? – хриплым голосом спросил этот человек.

– Ушла, – коротко ответил Шовелен.

– А вы чертовски много времени потратили на эту дрянь, – проворчал его собеседник. – Еще немного, и я пустил бы в ход свои кулаки.

– И сделали бы то, на что не имеете никакого права, гражданин Колло, – спокойно заметил Шовелен.

– Если бы со мной посоветовались, я при первой возможности свернул бы ей шею, – свирепо проворчал Колло.

– И Алый Первоцвет не попал бы в ваши руки, – ответил Шовелен. – Если бы его жены здесь не было, англичанин ни за что не сунул бы голову в ту западню, которую я ему так заботливо подготовил.

– Оттого-то я и настаивал на принятии всевозможных мер, чтобы эта женщина не убежала.

– Вам нечего опасаться, гражданин Колло: она отлично поняла, что наша угроза не пустая шутка.

– Не шутка? Вы правы, гражданин! Если эта женщина сбежит, клянусь, я сам стану управлять гильотиной и собственноручно отрублю головы всем мужчинам и женщинам Булони. А что касается проклятого англичанина, то – попади он только в мои руки – я застрелю его как бешеную собаку и освобожу Францию от поганого шпиона.

– Этим вы ничего не достигнете, так как он действует не один, а своим убийством вы только создадите ему славу героя, погибшего за свои благородные поступки.

– А все-таки вы до сих пор не поймали его, – фыркнул Колло.

– Это будет сделано завтра, после заката.

– Каким образом?

– Я приказал звонить к вечерней молитве в одной из запертых церквей, а он принял вызов на дуэль со мной на южном крепостном валу как раз в это время.

– Вы, вероятно, принимаете его за дурака? – сказал Колло.

– Нет, за безумно смелого искателя приключений. Он обязательно придет.

– И что будет дальше?

– На валу будут ждать двенадцать вооруженных людей, готовых схватить его при первом появлении.

– Чтобы немедленно расстрелять?

– Я предпочитаю получить его жизнь, имея в виду оружие, которое для него гораздо действеннее смерти.

– Что это за оружие, гражданин Шовелен?

– Бесчестье и осмеяние – взамен его жизни и жизни его жены.

– Вы, кажется, с ума сошли, гражданин, и оказываете республике плохую услугу, щадя жизнь ее величайшего врага.

– Щадя его жизнь? – расхохотался Шовелен. – Нет, гражданин, после всего этого в Англии этот человек, обожаемый, как какой-то бог, в один момент сделается посмешищем и предметом всеобщего презрения. Только тогда будем мы в безопасности от этой шайки английских шпионов, когда ее предводитель будет принужден в самоубийстве искать спасения от губительного презрения целого мира. А теперь не пойти ли нам спать? – предложил Шовелен, желавший поскорее остаться наедине с собой.

К его удовольствию, Колло что-то проворчал себе под нос, что выражало согласие, и, кивнув, вышел из комнаты.

Удобно усевшись в кресле, Шовелен предался приятным размышлениям.

– Ну, мой неуловимый герой, – шептал он, – мне сдается, что мы с тобой теперь расквитаемся! Бесчестье и осмеяние! – почти вслух повторял он, с наслаждением лакомки произнося эти слова, как вдруг до его слуха долетел знакомый беззаботный смех.

– Ради Бога, скажите, месье Шобертен, как намерены вы привести в исполнение эти приятные вещи?

В одно мгновение Шовелен был на ногах и с широко раскрытыми от изумления глазами смотрел на ярко освещенного луной сэра Перси, который в широком плаще, накинутом поверх его обычного элегантного костюма, спокойно сидел на окне.

– Услышав, как вы повторяли такие интересные слова, я не мог устоять от искушения заглянуть сюда, – хладнокровно пояснил сэр Перси. – Человек, разговаривающий сам с собой, находится в незавидном положении: он или дурак, или сумасшедший. Разумеется, эти эпитеты к вам не могут относиться, месье Шобертен… э… э… простите… Шовелен!

Одна его рука покоилась на рукоятке шпаги Лоренцо Ченчи, в другой он держал золотой лорнет.

Шовелен так растерялся, что даже не подумал позвать вооруженную стражу. Наконец, рассердившись на себя за собственное замешательство, он попытался подражать хладнокровию своего врага и прямо подошел к сэру Перси, причем, протянув руку, почти коснулся его плеча.

– Может, вы хотите завладеть моей ногой? – весело спросил Блейкни, протягивая ему ногу в изящном башмаке. – Это средство вернее, чем брать за плечо. А за другую ногу могут держать ваши шесть гвардейцев. Да не смотрите так на меня, я не призрак.

– Нет, сэр Перси, я вовсе не думаю, что вы собираетесь сбежать. Вы, вероятно, желали говорить со мной, если решились на такой поздний визит?

– Нет, я просто шел вдоль валов, думая о нашей завтрашней встрече, как вдруг увидел открытое окно. Подумав, что сбился с пути, я зашел сюда, чтобы узнать дорогу.

– К ближайшей камере, сэр Перси? – сухо спросил Шовелен.

– Все равно куда, лишь бы мне сесть удобнее, чем на этом жестком торчке. Здесь чертовски неудобно!

– Полагаю, сэр Перси, что вы сделали мне и моему товарищу честь, подслушав наши разговоры? Впрочем, у нас не было секретов. Мы говорили о том, о чем толкует весь город. Но кроме того, я беседовал и с леди Блейкни. Вы и этот разговор слышали?

По-видимому, сэр Перси не обратил внимания на вопрос: он был усердно занят чисткой своей шляпы.

– По таким шляпам вся Англия сходит теперь с ума, – проговорил он, – но мне они уже надоели. Когда вернусь в Лондон, употреблю все старания, чтобы придумать новый фасон.

– А когда вы думаете вернуться в Англию, сэр Перси? – с насмешкой спросил Шовелен.

– Завтра вечером, как только начнется прилив.

– Вместе с леди Блейкни?

– Разумеется! И с вами, если вам будет угодно удостоить нас своим обществом.

– Боюсь, леди Блейкни не будет в состоянии сопровождать вас.

– Вы меня поражаете, сэр! Кто же может ей помешать?

– Все те, чья смерть явится следствием бегства миледи из Булони… Разве вы не слышали о мерах, принятых для того, чтобы помешать миледи покинуть этот город без нашего разрешения?

– Нет, месье Шобертен, – спокойно ответил сэр Перси, – ничего не слышал. За границей я веду очень уединенную жизнь.

– Желаете узнать это теперь?

– Уверяю вас, это бесполезно, да и становится поздно.

– Сэр Перси, если вы не выслушаете меня, то через сутки ваша жена будет доставлена в Париж на суд Комитета общественного спасения, – твердо заявил Шовелен.

– Однако какая у вас быстрая лошадь! – любезно сказал сэр Перси. – А я всегда слышал, что французские лошади не в состоянии побить наших.

– Сегодня вечером я объяснил леди Блейкни, – продолжал Шовелен, – что, если она покинет Булонь, прежде чем Алый Первоцвет будет в наших руках, мы расстреляем по одному человеку из каждой семьи, и это обязательно будет кормилец семьи. Поэтому мы крепко сторожим леди Блейкни. Что касается Алого Первоцвета…

– То вам стоит лишь позвонить – и через минуту он уже будет под замком, не так ли?.. Но вам, как я вижу, ужасно хочется что-то сказать мне. Продолжайте, пожалуйста: ваше любезное внимание своей серьезностью начинает меня интересовать.

– Я хочу предложить вам сделку, сэр Перси. Желаете узнать условия?

– Я еще не знаю, что могу выиграть, но предположим, я интересуюсь лишь тем, что выигрываете вы… В чем же дело?

– Леди Блейкни в сопровождении вас и некоторых из ваших друзей, которые окажутся в Булони, будет завтра вечером отправлена в Париж и водворена в Тампль, в освободившееся помещение Марии Антуанетты; обращаться с нею будут совершенно так же, как с Марией Антуанеттой. Вы понимаете, что это значит? Дни, недели, может быть, месяцы нищеты и унижений. Подобно Марии Антуанетте, она ни на минуту не будет оставаться одна ни днем, ни ночью, будет постоянно в обществе солдат… Оскорбления, насмешки…

– Ах ты, поганый пес!.. Собака!.. Ведь я тебя за это убью!

Нападение было так неожиданно, что Шовелен не успел позвать на помощь.

– Грязный пес! – повторял Блейкни, сдавливая ему горло. – Я убью тебя, если ты не возьмешь назад своих слов!

Но Блейкни быстро опомнился, к бледным от гнева щекам снова прилила кровь, и он отшвырнул от себя француза, как надоедливое животное, и провел рукой по лбу.

Шовелен быстро оправился и принялся приводить в порядок помятый галстук.

– Вы ничего не выиграли бы, убив меня, сэр Перси, – проговорил он. – Судьба леди Блейкни совершилась бы бесповоротно, так как она в нашей власти, и никто из моих товарищей не знает, какое средство я хочу предложить вам для ее спасения.

Блейкни стоял теперь посреди комнаты, спокойно заложив руки в карманы.

– Я чуть не забыл, – сказал он, – ведь вы говорили о какой-то сделке?

– Предупреждаю вас, сэр Перси, я вовсе не желаю вашей смерти…

– Как странно! А я очень желаю вашей. По крайней мере одним гадом на земле будет меньше… Простите, я вас перебил!

– Постараюсь быть кратким, – начал Шовелен, не обращая внимания на слова Блейкни. – Но не угодно ли сесть? Что касается меня, то я всегда чувствую себя спокойнее, когда меня защищает стол с бумагами. Я не атлет, сэр Перси, и служу своей родине чаще пером, нежели кулаками.

Сказав несколько слов о том, что строгие меры, которые предполагалось применять в тюрьме к леди Блейкни, придуманы не им, Шовелен удивился, не услышав возражений, и, подняв глаза на Блейкни, увидел, что тот спит. С губ Шовелена сорвалось ругательство, и он крепко ударил кулаком по столу.

– Тысячу извинений, – сказал Блейкни зевая, – но я чертовски устал, а ваше предисловие было так страшно длинно! Признаю, спать во время проповеди неприлично, но я так устал!

Шовелен не знал, что ему делать, наконец он встал, подошел к двери, не теряя Блейкни из виду, бесшумно отворил дверь и быстро шепнул сержанту:

– Пошлите двух солдат немедленно привести сюда заключенную из камеры номер шесть.