Текст книги "Рыцарь любви (сборник)"

Глава 25

Шовелен также услышал пение и, схватив со стола свою широкополую шляпу, поспешно нахлобучил на голову. Маргарита заметила быстрый хищный взгляд, который он бросил на дверь, и на минуту у нее мелькнула мысль броситься навстречу мужу и предупредить его. Опомнившись, она поняла, что это совершенно бесполезно: Шовелен не выпустил бы ее из комнаты, и ее попытка только ускорила бы гибель сэра Перси, так как дом, наверное, окружен и шум, поднятый ею, послужил бы сигналом к нападению.

Все ближе и ближе раздавались звуки национального гимна.

«Царствуй долго над нами. Боже, храни короля!» – продолжал все тот же голос, и дверь быстро распахнулась.

На минуту в комнате воцарилось мертвое молчание. Блейк ни заметил фигуру в плаще, сидевшую за столом, и, казалось, колебался, но это продолжалось лишь мгновение.

– Эй, никого нет? – сказал он, входя и затворяя дверь. – Где же этот болван Брогар?

Сэр Перси был так же великолепен, как в момент отъезда из Ричмонда, его костюм был так свеж, точно он готовился не к смертельной борьбе с беспощадным и серьезным врагом, а к веселому празднику у принца Уэльского. Остановившись посреди комнаты, он окинул ее беглым, но внимательным взглядом, потом подошел к столу и дружески похлопал кюре по спине холеной рукой.

– Что за черт… э-э… месье Шовелен? Вот уж не ожидал-то встретить вас здесь!

Худощавое лицо Шовелена вспыхнуло от неожиданности, он вздрогнул и поперхнулся супом. Он долго кашлял, чтобы скрыть свое смущение, внутренне бесясь, что его люди не оцепили вовремя дома. Блейкни понял, что застал врага врасплох, и в его изобретательной голове быстро созрел план, построенный на этом важном упущении.

Маргарита на своем чердаке замерла от ужаса: уйдет ли сэр Перси, останется ли – он все равно попадет в руки республиканцев. Она не знала, сознавал ли он опасность, так как его лицо было безмятежно-спокойно, но Шовелен явно волновался. Маргарита понимала, что он боялся не за себя: ради своего дела он, конечно, без колебания пожертвовал бы собой, но его беспокоила мысль, что, если этот силач убьет его, его люди, потеряв руководителя, дадут врагу возможность спастись.

– Клянусь, я… э-э… страшно огорчен, что-о… помешал вам э… э… ужинать, – говорил Блейкни, лицо которого не выражало, впрочем, ни огорчения, ни сострадания. – Суп вообще штука неважная. Один из моих… э… э… друзей… э… э… вот так-то… подавился им, совсем как вы сейчас… и… умер. – И очевидно, желая предохранить Шовелена от такой грустной участи, он принялся усердно колотить его по спине, пока француз наконец не оправился. – Что за поганая нора! – сказал сэр Перси. – А? Не правда ли? Дело дрянь! И что это с болваном Брогаром? Спит он… э… э… или оглох?

Он уселся за стол, налил себе вина из бутылки Шовелена и спокойно принялся за суп.

Совершенно оправившийся Шовелен с любезной улыбкой протянул ему руку.

– Весьма рад встретить вас, сэр Перси! – сказал он. – Ваше неожиданное появление страшно поразило меня: ведь я полагал, что вы по ту сторону Ла-Манша. Я чуть не задохнулся от кашля.

– Да-а… вам так было неладно… месье… Шобертен.

– Извините, сэр, мое имя Шовелен!

– Тысячу извинений! Да-да, конечно, вас зовут Шовелен… э-э… всегда путаю иностранные имена. Простите, пожалуйста! – И беззаботный щеголь спокойно продолжал уплетать суп, как будто приехал в Кале специально с целью поужинать в этой грязной берлоге, в обществе своего злейшего врага. Затем он невинным тоном сказал: – А я, знаете, и не подозревал… э-э… что вы принадлежите к духовному званию.

– Гм! Гм!.. Я… – пробормотал растерявшийся Шовелен.

– Но я всегда и везде узнал бы вас, – невозмутимо продолжал Блейкни, наливая себе второй стакан вина, – хотя шляпа с париком, конечно, меняет вашу наружность.

– Надеюсь, леди Блейкни здорова? – прервал Шовелен, торопясь переменить разговор.

Блейкни не спеша доел суп и допил вино, потом, как показалось Маргарите, оглядел комнату быстрым и проницательным взглядом и наконец сухо ответил:

– Благодарю вас! Леди Блейкни совершенно здорова.

«Все мы готовы положить жизнь за вашего мужа!» – звучали в душе Маргариты слова сэра Эндрю, пока она, затаив дыхание, следила за разыгрывавшейся перед нею сценой. Глядя новыми глазами на упрямый широкий лоб, глубоко сидящие голубые глаза, выражавшие теперь непреклонную волю, на могучую фигуру, дышавшую силой и энергией, она поняла, почему так велико было его обаяние среди членов Лиги Алого Первоцвета: он рыцарь! Он герой!

Шовелен с тревогой поглядел на часы: где же запропастился Дега со своими людьми? Настал час дерзкого англичанина!

– Вы едете в Париж? – самым непринужденным тоном спросил он сэра Перси.

– Будь я проклят! Конечно, нет! – со смехом воскликнул Блейкни. – Я только в Лилль. Неудобное место теперь Париж, месье… э… э… Шобертен… простите, месье… Шовелен.

– Для вас, сэр Перси, Париж не может представлять никаких неудобств, – язвительно возразил Шовелен, – ведь вы не принимаете участия в современных волнениях.

– Да, это дело не мое… Но все-таки удивляюсь, как может наше проклятое правительство поддерживать вас! А все старый Питт, который трусит! Что, вы спешите, сэр? – прибавил Блейкни, видя, что Шовелен опять вынимает часы. – У вас, вероятно, назначено свидание? Не стесняйтесь, прошу вас! – Он встал из-за стола и придвинул свой стул к огню. – Мне тоже нет никакой охоты торчать в этой берлоге, хотя мне-то некуда спешить, – беспечно продолжал он. – Черт возьми, сэр! Вы опять смотрите на часы? Уж не думаете ли вы, что время от этого пойдет скорее? Что? Вы ждете друга?

– Д-да, м… м… друга.

– Надеюсь, не даму, месье аббат? – с громким хохотом воскликнул сэр Перси. – Этого, кажется, святая церковь вам не разрешает. Что? Садитесь поближе к огню: становится чертовски холодно.

Он ударом ноги поправил дрова, отчего те вспыхнули ярким пламенем, и подвинул к камину второй стул.

Шовелен, дрожащий от нетерпения, не мог отвести взгляд от входной двери, а потому уселся к ней лицом.

– А что, этот ваш «друг» очень красив? – лукаво осведомился Блейкни. – Эти маленькие француженки бывают дьявольски очаровательны! Впрочем, бесполезно спрашивать, дело известное: церковь не имеет соперников в вопросах эстетического вкуса… что?

Но Шовелен не слушал его, впиваясь взглядом в дверь. Его тонкий слух уловил мерный шум шагов целой группы людей, приближавшихся к дому.

Сэр Перси, по-видимому, также его услышал. Он встал, подошел к столу и, повернувшись спиной к Шовелену, незаметно высыпал в свою табакерку весь перец из стоявшей на столе перечницы.

– Что вы говорите, сэр? – громко обратился он к Шовелену, поглощенному предвкушением близкого торжества.

– Я? Извините, сэр Перси, я не совсем расслышал ваши слова.

– Я говорю, что жид на Пиккадилли достал мне дивного табака. Такого у меня никогда еще не бывало. Не желаете ли попробовать, господин аббат?

Он небрежно протянул табакерку, и ничего не подозревавший Шовелен машинально взял щепотку.

В то же мгновение Шовелен поднес «табак» к носу и ему показалось, что его голова разрывается на части. В глазах у него потемнело, и он почти задохнулся от страшного непрерывного чиханья, а пока он бессильно корчился на своем стуле, ослепший, оглохший, одуревший, Блейкни не торопясь надел шляпу, бросил на стол несколько монет и спокойно вышел из комнаты.

Глава 26

Когда Маргарита опомнилась от всего, что только что произошло на ее глазах, ее сердце наполнилось глубокой радостью, хотя она и сознавала, что беспомощное состояние Шовелена продлится лишь несколько минут и что сэр Перси все-таки не знает, какая страшная опасность ему грозит.

Где-то совсем близко раздалось бряцание оружия, потом голос Дега. Шовелен, шатаясь как пьяный, добрался до порога и распахнул дверь.

– Видели высокого… иностранца? – с трудом прохрипел он между двумя приступами кашля.

– Где, гражданин? – изумился Дега, входя в комнату.

– Здесь… тут… пять минут назад!

– Мы никого не встретили около дома, гражданин, и…

– И опоздали ровно на пять минут! – с бешенством прошипел Шовелен. – Где вы так долго пропадали? К счастью, дело поправимо, иначе вам пришлось бы плохо, гражданин Дега!

Лицо и голос Шовелена выражали такую угрозу, что Дега побледнел.

– Высокий англичанин… – начал он.

– Сейчас только сидел со мной за этим самым столом, – с яростью перебил Шовелен, – но так как я был один, то и не мог задержать этого нахала. Брогар – дурак из дураков, а проклятый англичанин и ловок, и силен как бык. Он выскользнул у нас из рук!

– Гражданин, он не мог уйти далеко: капитан Жютле ручается, что ни одной живой душе не позволит пробраться к берегу.

– Это мы увидим! Объяснили вы людям, что они должны делать?

– Да, гражданин.

– Но смотрите, не задерживайте англичанина, пока он не доберется до хижины этого Бланшара, где намерены собраться его сообщники, – мы заберем их всех разом!

– Гражданин, я получил еще новые сведения: около часа назад какой-то иностранец очень высокого роста нанимал у еврея Рюбена Гольдштейна лошадь с тележкой и заказывал ее к одиннадцати часам.

– К одиннадцати? Теперь уже больше! Узнайте поскорее, уехал ли англичанин в этой тележке?

– Сию минуту, гражданин!

Маргарита не пропустила ни одного слова из разговора своих соотечественников и, с грустью понимая, что не может оказать иную помощь своему мужу, решила по крайней мере неотступно следить за врагом.

Шовелен нетерпеливо ходил по комнате, ожидая Дега. Тот явился через несколько минут в сопровождении старого жида в грязном, лоснящемся плаще. Не чище плаща было и его лицо с рыжими, с сильной проседью, пейсами, как у польских евреев. Он робко вошел и, остановившись у самого порога, покорно опустил голову.

Как все французы той эпохи, Шовелен был глубоко предубежден против семитской расы и относился к ее представителям с откровенным презрением.

– Это и есть тот человек, о котором вы мне говорили? – спросил он, останавливаясь на почтительном расстоянии от еврея.

– Нет, Гольдштейна мы не нашли, гражданин: вероятно, он повез-таки англичанина туда, куда тот нанимал его. А это его товарищ, которому, по-видимому, что-то известно. За некоторое вознаграждение он, конечно, сообщит, что нас интересует.

– Знаешь ты что-нибудь о высоком англичанине? – спросил Шовелен, гадливо разглядывая еврея, который, понурив голову, смиренно ждал, чтобы благородный господин удостоил его вопросом. – Мне очень нужно его видеть… Нет, любезный, не подходи ко мне! – прибавил он, когда еврей выразил попытку приблизиться к нему. – Оставайся там, где стоишь!

– Слушаю, ваша милость! Английского господина мы с Рюбеном встретили сегодня вечером тут, недалеко, и он спросил, нет ли у нас лошади с тележкой, чтобы отвезти его на Сен-Мартенскую дорогу, а потом дальше, куда он велит. Я, ваша милость, и мигнуть не успел, как уже Рюбен, этот сын Вельзевула, этот обманщик…

– Довольно! – с гневом перебил Шовелен. – Что дальше?

– Дальше, ваша милость? Ну, Рюбен ухитрился навязать господину свою лошадь с тележкой. Лошадь – сущая дохлятина, да и тележка поломана, а англичанин вынул целую горсть золота и говорит Рюбену: «Я все это дам тебе, если к одиннадцати часам тележка и лошадь будут здесь». Что говорить, они были готовы к назначенному часу, только лошадка-то хромала и еле могла сдвинуться с места.

– Но ведь они все-таки уехали?

– Как же, ваша милость, уехали… уже несколько минут назад. Дивлюсь я на того господина! Как не разглядеть, что за лошадь у Рюбена? А еще англичанин!

– Он взял, что было под рукой.

– Как что было под рукой? Нет, ваша милость! Уж если господин торопился, ему надо было взять мою лошадь!

– А-а! У тебя есть лошадь и повозка?

– Как не быть! В том-то и дело, что есть! Если вашей милости угодно…

– По какой дороге поехал мой друг англичанин?

Еврей как бы в смущении опустил голову и не сразу решился ответить. Маргарита ждала его ответа, замирая от страха, и с горечью думала, что этот человек держит теперь судьбу ее мужа в своих длинных грязных руках.

Взглянув исподлобья на Шовелена, еврей прочел на его лице выражение нетерпения, заставившее его поторопиться с ответом.

– Вот, – робко сказал он, вытаскивая из кармана горсть серебряных монет, – это дал мне уезжая англичанин, чтобы я молчал.

– Сколько? – с раздражением спросил Шовелен.

– Двадцать франков, ваша милость. Я всю жизнь был честным человеком, я…

Шовелен протянул ему на ладони несколько золотых.

– Довольно этого, чтобы развязать твой честный язык? – презрительно спросил он.

Еврей более не колебался.

– Что угодно вашей милости?

– Знаешь ли ты дорогу к хижине Бланшара и можешь ли отвезти меня туда?

– Как ваша милость могли узнать? – воскликнул пораженный еврей.

– Молчи и слушай! Знаешь ты это место?

– Знаю: сперва надо ехать по Сен-Мартенской дороге, потом идти пешком по тропинке, ведущей через прибрежные скалы.

Шовелен брезгливо бросил еврею несколько золотых.

– Теперь слушай, – сказал он, когда золото перешло в карман еврея, – ты повезешь меня по следам англичанина. Если я найду своего друга, ты получишь в десять раз больше того, что уже получил; если же окажется, что ты обманул меня, мои люди так вздуют тебя, что твоей душе, может быть, придется навсегда покинуть твое грязное тело. А теперь ступай, запрягай свою лошадь и знай, что я всегда держу слово!

Еврей низко поклонился и выскользнул из комнаты.

– Мой плащ и сапоги! – крикнул Шовелен, со злорадной улыбкой потирая костлявые руки. – Дега, возьмите у Жютле еще парочку молодцов и отправляйтесь за мной – вы нагоните нас на Сен-Мартенской дороге. Нам, по-видимому, предстоит жаркое дело. Помните, что роялисты недурно управляются шпагой, а наш друг англичанин дьявольски хитер и силен как бык.

Он переоделся в свой обычный костюм и пришел, по-видимому, в прекрасное настроение, даже выказал несвойственную фамильярность, потрепав по плечу своего секретаря.

– Я даю вам шанс захватить очень важного пленника, – конфиденциальным тоном сказал он. – Действуйте осмотрительно и позаботьтесь о выборе людей. А интересно будет видеть, как побледнеет огненно-красный цветок! – со злобным хохотом прибавил он, сделав выразительный жест, заставивший Маргариту задрожать от ужаса.

Глава 27

На дороге

Маргарита быстро решилась: она будет следить за врагом и не допустит, чтобы он напал врасплох на ее мужа. Сэра Эндрю она ждать не будет. Оставшись одна после ухода Шовелена, она выглянула из-за занавески и прислушалась: в доме было совершенно тихо, старики Брогары, очевидно, улеглись спать. На дворе Дега отдавал приказания, потом послышались глухой голос еврея, понукавшего лошадь, и стук колес по неровной дороге. Когда эти звуки замерли, Маргарита сошла с чердака, закуталась в свой темный плащ и выскользнула из хижины. По обеим сторонам дороги, пролегавшей как раз за домом Брогара, тянулась живая изгородь из густого кустарника, и так как ночь была довольно темной, то Маргарита, прячась в тени, надеялась остаться незамеченной. На ее счастье, луна все время оставалась за облаками. Кругом царила мертвая тишина; лишь издалека, подобно протяжным стонам, доносился унылый шум океана.

Маргарита шла быстро, и скоро до ее слуха долетел стук колес, раздававшийся впереди. На дороге не было так грязно, как в городе, и Маргарита не отставала от тележки, ехавшей, по-видимому, совсем медленно. Где мог быть теперь Перси? Вероятно, недалеко, так как, по словам еврея, опередил Шовелена всего на четверть часа. Подозревал ли он, какая искусная сеть опутывала его и товарищей?

Шовелен, сидя в тряской телеге, все более предавался сладким надеждам: поклонник алого первоцвета наконец попался ему в руки. Пойманный с оружием в руках в ту минуту, когда готовился оказать помощь изменникам французской республики, англичанин лишится возможности рассчитывать на заступничество своей нации, да и всякое вмешательство явилось бы слишком поздно. Воспоминание о несчастной женщине, бессознательно выдавшей своего мужа, нисколько не тревожило совесть Шовелена: о ней он даже и не думал.

Повозка двигалась медленно частью из-за темноты, частью из-за отвратительного состояния дороги.

– Далеко еще до деревни? – поминутно спрашивал Шовелен и каждый раз получал неизменный ответ:

– Не очень далеко, ваша милость.

Вдруг еврей остановил лошадь и прислушался: издали доносился стук копыт по мягкой дороге.

– Стой! – приказал Шовелен, когда всадники поравнялись с тележкой.

Маргарита услышала оклик конных и ответ Шовелена:

– Свобода, равенство, братство… Что нового? Не встретили англичанина?

– Нет, гражданин, но напали на его след… По ту сторону деревни, на берегу, мы наткнулись на пустую хижину, в которой, однако, тлели уголья под очагом, а перед ним стояли рядом два стула, словно кого-то ожидая. Мы решили караулить, я остался на часах у входа. Через некоторое время с лильской дороги к хижине подошли два человека: старый и молодой. Я дал им войти в дом и, подкравшись к дверям, стал слушать. Старик сомневался, туда ли они пришли, а молодой развернул какую-то бумагу, показал ее старику при свете огня и говорит: «Вот план, который я получил от него самого перед отъездом из Лондона: видите, вот дорога, перекресток и тропинка на утес». Тут я неосторожно пошевелился, молодой подошел к двери и долго прислушивался, потом они уже разговаривали шепотом.

– Дальше! – торопил Шовелен.

– Я оставил четверых сторожить хижину, а мы с товарищами сели на лошадей и поехали доложить обо всем вам.

– Так нечего терять время. Далеко отсюда до хижины?

– Не более двух миль, гражданин.

– Ведите нас туда, ваш товарищ может отправляться с обеими лошадьми в Кале, так как они нам только помешают; у нас будут пешие солдаты. Когда до хижины останется четверть мили, велите еврею остановиться да смотрите, чтобы он не сбился с дороги.

Притаившись за деревом, Маргарита слышала весь разговор. Подождав, пока Дега с солдатами миновал ее, она опять пошла вслед за тележкой.

Ноги Маргариты страшно ныли, дрожащие колени подгибались от усталости после трех бессонных ночей и двухчасовой ходьбы по довольно грязной, скользкой дороге, но она все шла не останавливаясь, как во сне, почти не отдавая себе отчета, что происходит вокруг нее.

Услышав, что повозка остановилась, она поняла, что они достигли перекрестка и тропинки, ведущей на прибрежные утесы, к хижине Бланшара. Сквозь низкие кусты, окаймлявшие дорогу, она различила фигуру Шовелена, вылезшего из тележки.

– Далеко ли до хижины? – спросил он.

– Здесь совсем рядом, гражданин, она стоит как раз на половине спуска к морю.

– Потом нам уже не придется разговаривать, – продолжал Шовелен, – поэтому запомните каждое мое слово так, как будто от этого зависит ваша жизнь… может быть, оно так и есть, – добавил он с жестокой усмешкой.

– Солдат великой республики никогда не забывает данных ему приказаний, – быстро ответил Дега.

– Дойдя до хижины, узнайте осторожно, что делается внутри. Если высокий англичанин там, подайте знак товарищам и бросайтесь в хижину, чтобы перехватить всех, кто там будет, прежде чем они успеют взяться за оружие. Помните, англичанин очень силен: на него одного нужно по крайней мере четверых. Если изменники в хижине одни, стерегите их до прихода англичанина. Берегитесь, чтобы они ничего не заподозрили и не предупредили его криками или выстрелами. Ну, в путь! Да тише!

– А как быть с жидом, гражданин? – спросил Дега, когда солдаты, как безмолвные тени, гуськом потянулись по узкой тропинке.

– Я и забыл о нем. Эй ты, Аарон, Моисей или как там тебя звать! – презрительно обратился Шовелен к еврею, смиренно стоявшему около лошади.

– Бенджамин Розенбаум, ваша милость, – поспешил ответить тот.

– Будешь ждать нашего возвращения, не делая ни малейшего шума, не произнося ни единого звука… Понимаешь?

– Но, ваша милость… – умоляющим голосом начал еврей.

– Никаких «но»! – сказал Шовелен так грозно, что еврей весь затрясся от страха. – Если я не найду тебя здесь с твоим одром и тележкой, можешь быть уверен, что я всюду отыщу тебя, и ты немедленно получишь должное наказание. Слышишь?

– Да, ваша милость, – дрожащим голосом ответил еврей. – Клянусь Авраамом, Исааком и Иаковом, я исполню в точности ваше приказание… но я старый, слабый человек и… боюсь… Неужели же, если сюда без вас придут ночные мародеры и я стану звать на помощь, вы… захотите лишить меня жизни?

– Не отправить ли его обратно в Кале, гражданин? – вмешался Дега.

– Нет, лошадь может нам понадобиться под раненых, – многозначительно усмехнулся Шовелен. – Ты, старый негодный трус, отправишься с нами, – обратился он к еврею. – Дега, завяжите ему рот, да поплотнее, чтобы он как-нибудь не заорал некстати. Живо!

Лошадь свели с дороги и спрятали в кустах, затем все трое поодиночке двинулись вперед, и вскоре их шаги замерли в отдалении.