Текст книги "Полуночная роза"

18

Корабль больше не двигался. Жизлен, едва дыша, ничком лежала на койке, не решаясь подняться. Несколькими часами раньше она попробовала сесть, но перед глазами у нее поплыли круги и она упала на пол. Она бы, конечно, собравшись с силами, снова заползла на постель, но он вошел, поднял ее и уложил, бормоча что-то ей на ухо на языке, которого она не слышала с самой юности. Она почти забыла, как он звучит – выговор парижских улиц сильно отличался от мягкого и мелодичного языка изгнанной аристократии. Она позволила себе разнежиться, пока Блэкторн говорил с ней, накрывая ее дрожащее ослабевшее тело легким покрывалом. Она позволила себе представить, что ей снова пятнадцать и что у нее все впереди.

Жизлен не хотелось открывать глаза, чтобы снова увидеть, как раскачивается во все стороны каюта. Она не представляла, сколько времени находится в этом ужасном помещении, но они, разумеется, еще не могли добраться до континента.

Неожиданно ей показалось, что она не одна в каюте. Ее притупившиеся чувства подсказали ей это, и постепенно она осознала, что это не мираж. Она осторожно приоткрыла один глаз и увидела загорелый профиль сидящего в углу слуги-оруженосца-лакея Блэкторна.

– Проснулись, – произнес он, – время идет. Если вы с нами – лучше вставайте.

Жизлен даже не шелохнулась.

– А что, я могу выбирать?

– Нет, его светлость не желает вас отпускать. Что-то в голосе Трактирщика заставило ее насторожиться. Она с трудом села, но стены, вначале качнувшись, быстро встали на свои места.

– А ты думаешь, что ему лучше было бы меня отпустить? – спросила она осторожно.

Трактирщик кивнул.

– Ага. Вы ему только в обузу, а он до того упрямый, что не желает ничего слышать. Он и сам не знает, на что вы ему, но у него не хватает здравого смысла, чтобы вас отпустить.

– Ты можешь мне помочь.

Трактирщик посмотрел на нее изумленно.

– А к чему мне это?

– Ты прав – я для него только обуза. За ним охотятся власти, потому что он убил человека…

– Что вы об этом знаете? – презрительно фыркнул Трак. – Я там был Мамзель. Это была честная драка, а не то, что хотел устроить Джейсон Харгроув. Убить Блэкторна, вот чего ему было надо, и это после того, как мой хозяин уступил. И даже потом Блэкторн постарался только ранить его. Но болвану нельзя было угодить.

– Весьма благородно со стороны Блэкторна, – слабым голосом сказала Жизлен.

– И потом мы уже добрались до континента. Никто сюда за ним не поедет.

– Уже! Сколько времени мы были в море?

– Вы хотите узнать, сколько дней вас выворачивало наизнанку? Три дня. Жестоко, но справедливо. Ровно столько, сколько недавно Блэкторн страдал от гастрита.

– А что слышно о его сестре? Я думала, она помчится за нами вдогонку? – Жизлен все еще хваталась за спасительную соломинку.

– Разве он испугается леди Элин? – Трактирщик ухмыльнулся. – Ничего подобного. И Блэкторну все равно, сколько там ее сопровождает мужчин. Им не угнаться за ним, если он не захочет.

– Тогда почему ты считаешь, что он должен меня отпустить?

Жизлен все еще трудно было собраться с мыслями и сообразить что к чему.

– Если бы я точно знал, то постарался бы вам помочь, – проворчал Трак, – а я только уверен, что вы ему в обузу и что без вас ему будет лучше. Он с вами не спал, так что это тут не при чем. Вы не в его вкусе, он любит, чтобы была пухленькая, беленькая глупышка. А если я чего не могу сам себе объяснить, то это меня всегда тревожит.

Наверное, она сошла с ума, или еще не совсем оправилась от морской болезни, но новость, что Блэкторн предпочитает крупных светловолосых дурочек была ей неприятна. Впрочем, она должна благодарить Бога, что оказалась не в его вкусе.

– Вам будет куда проще путешествовать без меня, – постаралась она сказать как можно равно-душней. – Твой хозяин действительно просто упрямится. Если я затеряюсь в порту, то он в конце концов будет даже рад, что ему не пришлось самому принимать решение.

– Нет, я не хочу, чтобы за меня решали, моя крошка, – донесся с порога холодный и сдержанный голос Блэкторна.

Жизлен не обратила внимания, что дверь все это время была открыта настежь, а Блэкторн подошел бесшумно.

– Очень мило с вашей стороны, что вы обо мне беспокоитесь, но если я возьму вас с собой, меня это нисколько не затруднит. Пока во всяком случае.

Жизлен с опаской взглянула на него. Человек, который приходил к ней во время показавшегося ей бесконечным плавания, тот, кто менял влажные полотенца у нее на лбу, и нашептывал ласковые слова по-французски, тот, кто не побрезговав держал таз, когда ее мучила рвота, испарился. На его месте снова оказался неприятель, который мог, если хотел, запугать ее. Жестокий, бессердечный противник, не желающий прислушиваться к доводам рассудка и мольбам.

Она сейчас была слишком слаба, чтобы сопротивляться. Трактирщик по-прежнему оставался в углу, и судя по всему, не беспокоился о том, что хозяин мог услышать его слова, и это лишний раз подтверждало, что их связывают не совсем обычные отношения. Значит, она не должна терять надежды, если Траку не нравится, что она с ним, он, возможно, поможет ей убежать.

– Пошли, Жизлен, – сказал Блэкторн, заходя в каюту, и заполняя собой тесное помещение, от чего она почувствовала себя еще более крошечной и жалкой. Но не беспомощной. Он подал ей руку, уверенную, сильную. Она сделал вид, что не замечает.

– Пошли, – повторил он, – вас ждет суша.

Она, наверное, пошла бы за дьяволом, лишь бы покинуть корабль. Она попыталась встать, не глядя на Блэкторна, но он был не тот человек, на которого можно не обращать внимания. Решительно схватив ее за руку, он заставил ее подняться. На самом деле она нуждалась в его поддержке – ноги у нее подгибались от слабости. «Ненадолго, – уговаривала она себя, – только, чтобы сойти с этой проклятой посудины». Ей необходимо было умыться, расчесать волосы, поискать что-нибудь поприличнее среди вещей Элин и даже постараться хоть что-нибудь проглотить, хотя даже мысль об этом заставила ее содрогаться. А потом она сумеет придумать, как ей сбежать. И уж на этот раз не ошибется.

Дороги Голландии оказались ровнее английских. Наемная карета с удобными мягкими сиденьями выигрывала по сравнению с развалюхой Блэкторна. К тому же в ней было просторнее, так что и расстояние между нею и Блэкторном было гораздо большим.

Он следил за Жизлен, не отрывая глаз. Поза его была ленивой, он вытянул ноги, а руки, прикрытые кружевными манжетами, скрестил на коленях. Он прикрыл глаза, и на губах у него была улыбка, которая заставляла ее тревожиться. Ей оставалось постараться ничем не выдать этого беспокойства.

Что-то изменилось. Что-то между ними произошло, и эта перемена не сулила ей ничего хорошего. Похоже, что Блэкторн принял решение, и каким бы оно ни было, едва ли оно в ее пользу.

Когда они, наконец, остановились, было уже поздно. Гостиница тоже оказалась приличнее тех, что давали им пристанище в Англии, и если бы Жизлен не одолевали иные заботы, она бы задумалась над тем, дешевле ли на континенте жилье или Блэкторн перестал бояться преследователей.

Возможно, он учел и первое, и второе, но сейчас, когда она осталась одна в более теплой и уютной комнате, чем те, что они снимали в Англии, ей было о чем поразмыслить.

Крепко обхватив себя руками, она мерила шагами комнату, нетерпеливо отбрасывая ногой подол слишком длинной юбки. У нее не было причины подозревать, что предстоящая ночь будет отличаться от всех остальных. Если верить Трактирщику, она не в его вкусе. Здесь же в зале работали именно такие, которые ему нравились, светловолосые радостные толстушки. Она успела заметить двух, перед тем, как Трактирщик отвел ее наверх. Справедливо было бы предположить, что Блэкторн найдет успокоение в их пылких объятиях.

Справедливо, но она этому не верила. Она знала, что сегодня ночью он придет к ней. А он знал, что и она догадывается об этом. Лишним подтверждением служил и поднос с обедом, на котором отсутствовал столь необходимый предмет, как нож.

Она почти не притронулась к еде, не пригубила вина, опасаясь опьянеть. Она сумела не подпустить его к себе до сих пор. Быть может, сумеет защититься еще раз.

Тянулись часы. В очаге теплился огонь, издалека до Жизлен долетал смех, которого не заглушали толстые бревенчатые стены старого дома. Возможно, ее опасения оказались напрасными.

Сбросив туфли, она забралась на высокую кровать, мягкую, пахнущую свежим бельем. Тонкие простыни, пожалуй, могли бы сделать честь самому Энсли-Холлу. Кровать была широкой, и, судя по всему, она могла безраздельно ею владеть. Не раздеваясь, она улеглась, и стала разглядывать пляшущие по стенам тени. Пожалуй, чувство, которое она испытывала, нельзя было назвать разочарованием.

«Впрочем, можно», – подумала Жизлен, решив быть честной сама с собой. Она была разочарована не потому, что он не сделал ее объектом своего внимания, а потому, что сражение, которое готовилось давно, никак не могло начаться. Рано или поздно нарастающее напряжение окончится взрывом, и она была к этому готова, готова снова бороться. То, что она осталась сейчас одна, показалось ей ненормальным. Нет, все же это вызывало у нее разочарование.

Она снова услыхала взрывы смеха и сжала кулаки. «Слава Богу, на свете есть веселые служанки, – сказала она себе, впиваясь ногтями в ладони, – слава Богу, у нее есть целая ночь, чтобы отдохнуть. Слава Богу…»

Звук открывающейся двери разом заставил ее перестать возносить хвалы Господу. В комнату небрежной походкой вошел Блэкторн, отблеск свечи, которую он держал в руке, делал его лицо хищным. Его намерения не вызывали сомнений.

Жизлен торопливо села, проклиная себя за то, что не рассчитала. Если бы она выждала еще минут десять, то хотя бы встретилась с ним лицом к лицу, а не лежа в постели.

Он улыбнулся ей. Это был дурной знак. Улыбка лишь чуть тронула его губы и не отразилась в глазах.

– Вы не будете возражать, если я запру дверь? – спросил он, и повернул ключ, не дожидаясь ответа. – Мне не хочется, чтобы сегодня нам помешали. Не думаю, правда, что кому-то это придет в голову. Моя репутация известна далеко за пределами Англии. Большинство людей тысячу раз подумает, прежде чем встать на моем пути.

Жизлен прислонилась к спинке кровати. В глазах Блэкторна не было ни света, ни нежности, ни милосердия. Он решил ею овладеть, и, что бы она ни сказала и ни сделала, ей не остановить его.

Она предприняла последнюю, отчаянную попытку.

– Вы ведь на самом деле не хотите меня, – начала она, глядя, как он снимает элегантный камзол, – и сами это знаете. – Если вам понадобилась женщина, то почему вы не взяли одну из тех, что работают внизу? Я уверена, у них куда больше охоты и опыта.

– Они меня не интересуют, – ответил Николас, терпеливо развязывая шейный платок длинными пальцами. – Мне нужны вы. – Он сел на стул и принялся стаскивать сапоги. Жизлен застыла, наблюдая за ним, и понимая, что ей некуда скрыться.

Подходя к ней, он расстегнул рубашку и показался ей в темноте еще больше. Это был не старый, задыхающийся граф, не неловкий коротышка-мясник. Это был ее злейший враг – человек невиданной красоты и разящего наповал обаяния. Человек, который хотел причинить ей боль и наказать ее. Человек, который этого добьется, доставив ей наслаждение.

Ей оставалось только надеяться, что это ему не удастся.

– Не надо, – снова сказала она.

– Вы же знали, что рано или поздно это произойдет. – Протянув руку, он дотронулся до ее каштановых длинных волос. – Разве не так?

Она не стала отвечать, и тогда он, отделив одну прядь, потянул за нее.

– Разве не так? – повторил он.

– Я не могу вас остановить. Он кивнул, соглашаясь.

– Вы можете грозить, что убьете меня, грозить, что убьете себя, можете кричать, брыкаться и бить меня, если вам угодно. Но вы не сможете мне помешать.

– Ну что ж, ладно.

Он уставился на нее, вдруг удивившись, и отпустил ее локон.

– Ладно? – переспросил он.

– Я не могу вас остановить. И не хочу, чтобы вы меня принуждали. Приступайте. – Жизлен легла навзничь, плотно прижала руки к бокам, и глядя в потолок, стала ждать.

Она рассчитывала, что он взорвется. Напрасно. Она ощутила прикосновения его пальцев, которые нащупав застежку на платье Элин, одну за другой расстегнули пуговицы.

– Вам совсем не обязательно так стараться, – процедила она сквозь сжатые зубы. – Проще всего задрать мне юбку.

Блэкторн лишь усмехнулся в ответ.

– У вас имеется некоторый опыт, не так ли? Мне мало того, что у вас между ног, ma mie. Мне нужно ваше тело. – Он заставил ее сесть, и спустил платье с ее плеч.

– Мое тело в вашем распоряжении, месье, – любезно ответила Жизлен, не помогая ему раздеть себя. Ее рубашка, сшитая из тонкого полотна, доставала ей лишь до колен, и она понадеялась, что он оставит ей хоть такую малость. Напрасно. Стянув с ее ног белые шелковые чулки, он отбросил их в сторону, а затем снял рубашку, и теперь она лежала перед ним нагая, стараясь не двигаться, а он беззастенчиво разглядывал ее.

– До чего же вы маленькая, моя радость, – пробормотал он, не дотрагиваясь до нее, а лишь скользя глазами по ее маленькой округлой груди, плоскому животу, узким бедрам. – Вполне можно представить, что вам все еще пятнадцать. Я помню все, словно это было вчера.

Он, пожалуй, не мог произнести ничего, что бы разъярило ее сильнее.

– Ублюдок, – прошипела она, ища чем бы прикрыться. – Мне никогда больше не будет пятнадцать, Я ненавижу, ненавижу вас…

Он накрыл ее тело своим, прижимая ее к мягкому матрасу, и там, где его рубашка была расстегнута, Жизлен ощутила, как горячо его тело, и вздрогнула.

– Вам никогда больше не будет пятнадцать, – согласился он, глядя на нее в упор, и глаза его блеснули в темноте.

Его тяжесть творила с ней что-то непонятное. Она чувствовала, как он возбужден, и вдруг ей стало до того страшно, что она не стерпела.

– Ради любви к Господу, Николас, – прошептала она, – не делайте этого со мной, ради всего святого, отпустите меня.

На мгновение он застыл, и у нее мелькнула надежда, что на этот раз она нашла нужные слова.

– С чего это вы решили, что я способен испытывать жалость? И любить Бога, и быть снисходительным? Я – дурной человек, Жизлен. И я намерен доказать вам, что очень дурной.

Он опустил голову, застя ей свет, и прижался губами к ее рту. Она выгнулась, в последний раз пытаясь сбросить его, но он, не обращая внимания на ее движение, заставил Жизлен, держа еще крепче ее голову, несмотря на то, что она била его кулаками, разомкнуть губы.

Сражение было проиграно, и Жизлен это почувствовала. Не потому, что он был слишком сильным, не потому, что он мог сделать с ней, что угодно. Если бы она продолжала бороться, возможно, она бы остановила его. Она не верила, что он станет ее насиловать, несмотря на его стремление доказать ей, насколько он порочен. Она проиграла потому, что не могла бороться. Его поцелуй был слишком сладок, и вызывал глубоко затаенное желание ответить. Чем больше она противилась, тем сильней ей хотелось, чтобы он ее целовал.

Отчего-то ее руки сами собой обвились вокруг его шеи. Отчего-то губы поддались и ответили на его поцелуй, а тело расслабилось под его тяжестью. Его руки скользнули вниз, и накрыли ее маленькие груди, и она словно издалека услыхала непроизвольно вырвавшийся у нее стон наслаждения. Услыхала с возрастающим ужасом.

Она заставила себя снова вытянуть руки вдоль тела, заставила себя задержать дыхание и лежать неподвижно. Он поднял голову, чтобы взглянуть на нее, и в глазах его мелькнула злоба.

– Не желаете сдавать последние укрепления? – спросил он, и его голос показался ей более хриплым, чем обычно. – Вы намерены лежать и делать вид, что не замечаете меня, пока я буду дурно с вами обращаться? Не получится.

Жизлен постаралась не показать, как напугало ее то, что он видит ее насквозь.

– Делайте, что хотите, – сказала она, предательски срывающимся голосом. – Я не могу вам помешать.

– Но не можете и обмануть, – сказал он, – я знаю много способов заставить вас перестать владеть своим телом, – и он коснулся губами ее груди.

Жизлен задрожала, пальцы ее вцепились в простыню, и она попыталась подавить непроизвольную судорогу, которая пробежала по ней. Почти отчаявшись, она попробовала скрыться в темное безопасное убежище, но у нее ничего не вышло. Ей некуда было спрятаться, была только ночь и сильное, прижимающееся к ней тело Николаса, его губы, целующие ее грудь, длинные пальцы, ласкающие живот, бедра. Она уперлась пятками в матрас и прикусила губу.

– Вот видите, ваше тело снова выдает вас, – шептал он, наклоняясь к ней.

Она не могла и не стала останавливать его. Он делал с ней то, что не делал прежде никто из мужчин, касался ее так, что она пугалась, когда его пальцы, погружаясь в ее огненное тепло, заставляли ее испытывать неодолимое желание.

А потом он приподнялся над ней и она почувствовала, что он расстегивает панталоны. Она закрыла глаза, и попыталась снова спрятаться словно бабочка в куколку, и ей даже показалось, что на этот раз у нее получается, но все растаяло, как в тумане, когда он снова прильнул к ней.

На мгновение она затихла под его крупным телом, его расстегнутая рубашка накрыла их обоих. Это было совсем не похоже на то, что она помнила. На этот раз спасения не было, и когда он начал медленно двигаться, ее бедра, следуя вековому инстинкту, выгнулись ему навстречу.

Она велела себе представить, что это Поркэн пыхтит и потеет над ней. Она сказала себе, что это старый граф, от которого несет чесноком. Она не смогла себя убедить, поскольку ее собственное желание предательски нарастало. Она приказывала себе бороться, но, как только она начинала извиваться под ним, он проникал в нее сильнее и глубже, и неподвластное ей тело отвечало восторгом.

Она хотела его, нуждалась в нем, в его губах, руках, ласках, нуждалась в чем-то, чему она не могла найти названия.

Она откинула голову, протестуя против его власти над ней, но он, как он и говорил, был безжалостен.

– Не сопротивляйтесь, мой ангел, – прошептал он, – я не отпущу вас, пока не заставлю испытать наслаждение.

Она всхлипнула, и тут же возненавидела себя за это. Он снова поцеловал ее, и она ответила. Приподняв ее бедра, он потянул ее вверх на себя, его тело напряглось в ее руках, и она услыхала, как его последний стон сливается с ее собственным. И ей захотелось оплакать невинность, которую она на этот раз поистине утратила.

Жизлен затихла, ненавидя его, ненавидя себя. Ее лицо было мокрым от пота и чего-то еще, скорее всего от слез, в чем ей совсем не хотелось признаваться. Она попыталась умерить свое часто бьющееся сердце, успокоить прерывистое дыхание. Он все еще был сверху, и она ощутила, как по его телу пробежала судорога. А потом, резко оторвавшись от нее, он встал с постели, и не заботясь о том, чтобы застегнуть одежду, посмотрел на нее.

Она не могла взглянуть ему в лицо, опасаясь выдать собственное предательство. Свернувшись в комок, она заткнула себе рот кулаком, чтобы не застонать от отчаяния, и закрыла глаза.

Торопливые руки накинули на нее мягкую полотняную простыню, и через секунду она услышала, как в двери защелкнулся замок и повернулся ключ.

По крайней мере, он не остался с ней. По крайней мере, он оставил ее, позволив самой пережить горечь поражения. Он выиграл, лишив ее иллюзии, что ее плоть подвластна ей. И, хуже того, он избавил ее от заблуждения, что ее душа очерствела.

Боже! Как же она ненавидела его! Ненавидела его небрежную холодность, его умение подчинить себе ее тело. Она ненавидела его всем сердцем, но именно благодаря ему она узнала, что у нее все еще есть сердце и что оно по-прежнему принадлежит ему.

Николас не придет сегодня снова, она это знала. Он даже может быть уедет в Венецию, а ее оставит здесь. Так будет лучше для них обоих. Жизлен лежала в постели, ощущая, что ее влажное тело все еще трепещет, и надеялась, что хотя бы однажды Господь окажется к ней милосерден и что мужчина, которого она имеет глупость все еще любить, бросит ее, и она его больше никогда не увидит.

Зал был пуст, когда Николас, бесшумно ступая в одних чулках, вошел туда. Он кое-как поправил на себе одежду, застегнул панталоны и запахнул рубашку. Трактирщик, вероятно, взял с собой одну, а может, и обеих девиц, хозяин лег спать, и он остался сейчас один в темноте.

Он уселся возле печки. «Голландцы удивительно чистоплотный народ», – подумал Николас устало. Нигде ни единого пятнышка, все убрано на ночь, в том числе и его бутылка бренди. Не имеет значения. Даже бренди не способен стереть воспоминания о Жизлен, жалкой, свернувшейся в постели, и дрожащей от горя, ничто не поможет ему побороть отвращение к себе.

Она победила. Он так и не сумел заставить ее испытать высшее блаженство – впервые на его памяти его собственное нарастающее желание, которое он не смог обуздать, не позволило ему этого добиться. Но самое ужасное, что она сама ничего не поняла. Он все же сумел доказать ей, как она беспомощна, когда пытается сопротивляться. «Могу собой гордиться», – подумал он с кислой улыбкой. Если в нем осталась хоть капля порядочности, он завтра оставит ее. Соберет все свои карманные деньги, попросит хозяина ей передать, и никогда больше ее не увидит.

Но он прекрасно знал, что давно забыл, что такое порядочность. Он не отпустит ее от себя. Он не отпустит ее из своей постели. Он будет заниматься с ней любовью столько, сколько хватит сил. Пока ему не удастся заставить себя перестать думать о ней, и не удастся заставить ее перестать думать о нем. Иначе они друг друга уничтожат. И если он не испытывает страха за себя, то до сих пор с трудом верит, что она не погибла во время террора. Он не хочет, чтобы она погибла сейчас. Тем более от его руки.