Текст книги "Быть человеком. Концепция человека у Карла Маркса"

7
Целостность мысли Маркса

Наше представление о Марксовых концепциях человеческой природы, отчуждения, деятельности и т. д. было бы совершенно односторонним и даже ошибочным, если бы правы оказались те, кто утверждает, будто идеи «молодого Маркса», содержащиеся в «Экономическо-философских рукописях 1844 года», были отвергнуты старшим, «зрелым Марксом» как пережитки идеалистического прошлого, следы влияния Гегеля. Если бы это было так, можно было бы предпочесть «молодого» Маркса «зрелому» и пожелать связать социализм с первым, а не со вторым. К счастью, нет никакой надобности рассекать Маркса надвое. Фактически основополагающие взгляды на человека, высказанные Марксом в «Экономическо-философских рукописях 1844 года», не претерпели глубоких изменений в «Капитале», и Маркс не отказался от своих ранних воззрений, как то утверждают вышеупомянутые критики.

Во-первых, кто заявляет, что «молодой» и «зрелый» Марксы по-разному смотрели на человека? Подобные утверждения принадлежат по большей части русским коммунистам; они и не могут поступать иначе, поскольку их учение, равно как и общественно-политическая система, во всех отношениях противоречит гуманизму Маркса. Для них человек – слуга государства и производства, а не окончательная цель всех общественных преобразований. Цель Маркса – развитие человеческой индивидуальности – отрицается советской системой в еще большей степени, чем современным капитализмом. Материализм коммунистов гораздо ближе к механистическому материализму буржуазии XIX века, с которым боролся Маркс, чем к Марксову историческому материализму.

Коммунистическая партия Советского Союза ясно высказалась на этот счет в 1934 году, заставив Г. Лукача, первым попытавшегося возродить гуманизм Маркса и вынужденного бежать от нацистов в Россию, «раскаяться» в своих ошибках. Эрнст Блох, высказавшийся похожим образом о гуманизме Маркса в своей блестящей работе «Das Prinzip Hoffnung» («Принцип надежды»)[219]219
  Bloch E. Das Prinzip Hoffnung. Suhrkamp Verlag, Frankfurt am Main, 1959.


[Закрыть], также подвергся жестоким нападкам со стороны идеологов Коммунистической партии, несмотря на то что в его книге содержались хвалебные отзывы о советском коммунизме. Позицию коммунистических авторов разделяет Дэниел Белл, утверждающий, что гуманизм Маркса, заявленный в «Экономическо-философских рукописях 1844 года», – это «не исторический Маркс». «Хоть и можно симпатизировать подобному подходу, – пишет Белл, – было бы всего лишь мифотворчеством считать изложенную в них концепцию центральной темой работ Маркса»[220]220
  Эта и последующие цитаты взяты из статьи Д. Белла «Значение отчуждения» в журнале «Thought», 1959.


[Закрыть].

Бесспорно, что классические интерпретаторы Маркса – были ли они ревизионистами, как Бернштейн, или ортодоксальными марксистами, как Каутский, Плеханов, Ленин или Бухарин, – не допускали, что взгляды Маркса могут базироваться на гуманистическом экзистенциализме. Объясняется это в основном двумя причинами. Во-первых, «Экономическо-философские рукописи 1844 года» не были опубликованы до 1932 года и ранее не были известны даже в рукописном виде; во-вторых, до 1932 года «Немецкая идеология» также полностью не публиковалась и выборочно увидела свет лишь в 1926 году[221]221
  В «Архиве Маркса и Энгельса» под ред. Рязанова.


[Закрыть]. Естественно, эти обстоятельства в значительной мере способствовали искаженному и одностороннему представлению указанных авторов об идеях Маркса. Однако то, что эти труды Маркса оставались более или менее неизвестными до второй трети XX века, ни в коей мере не оправдывает пренебрежения гуманизмом Маркса в «классических» интерпретациях, поскольку «Капитал» и другие работы Маркса (такие, как «К критике гегелевской философии права», опубликованная в 1844 году) вполне позволяли получить представление о Марксовом гуманизме. Еще более существенным является то, что в философской мысли от смерти Маркса до 1920-х годов доминировали позитивистские механистические идеи, воздействовавшие на таких мыслителей, как Ленин и Бухарин. Не следует забывать о том, что как сам Маркс, так и классические марксисты не терпели терминов, отдававших идеализмом и религией, поскольку хорошо понимали, что такие термины в значительной мере используются для сокрытия основополагающих экономических и социальных реалий.

Это неприятие Марксом идеалистической терминологии тем более понятно, что его взгляды имели глубокие корни в духовной, хотя и не теологической традиции, идущей не только от Спинозы и Гёте к Гегелю, но и от пророческого мессианизма. Мессианские идеи совершенно сознательно эксплуатировались социалистами Сен-Симоном и М. Гессом и, несомненно, сформировали значительную часть социалистических представлений XIX и даже начала XX века (например, Ж. Жореса).

Духовно-гуманистическая традиция, в которой Маркс вырос и которая едва не была подавлена механистически-материалистическим духом эпохи индустриализации, пережила относительное возрождение в трудах отдельных мыслителей после Первой мировой войны и набрала силу во время и после Второй мировой войны. Дегуманизация, ставшая очевидной благодаря жестокостям сталинского и гитлеровского режимов с их бесчеловечными убийствами, а также растущая дегуманизация, порожденная вещизмом потребителей и подчинением человека всевозможным организациям, привели к возрождению гуманистических идей. Другими словами, протест против отчуждения, высказанный Марксом, Кьеркегором и Ницше и заглушенный явными успехами капиталистической индустриализации, снова стал слышен после гуманитарного провала правящих систем и привел к новому пониманию Маркса – его трудов в целом и его гуманистической философии. Я уже упоминал занявшихся этим гуманистическим ревизионизмом писателей. Здесь следует указать на югославских коммунистов; хотя я не слышал, чтобы они занимались философскими проблемами отчуждения, тем не менее в противовес идеологии русского коммунизма они демонстрируют свою озабоченность участью индивида, превращаемого государством в механизм, и выработали систему децентрализации и личной инициативы, радикально отличающуюся от русского идеала централизации и тотальной бюрократизации.

В Польше, Восточной Германии и Венгрии политическая оппозиция русским была тесно связана с представителями гуманистического социализма. Во Франции, Германии и в меньшей степени в Англии ведется живая дискуссия о Марксе, основывающаяся на достоверном знании и понимании его идей. Из литературы на немецком языке достаточно упомянуть статьи, опубликованные в «Marxismusstudien» и написанные по преимуществу протестантскими теологами. Французская литература по этому вопросу представлена шире – ее авторами являются как католические богословы, так и профессиональные философы, марксисты и не-марксисты[222]222
  Упомяну только работы Лефевра, Невилла, Голдмана, Кожева, Сартра, Мерло-Понти, а также превосходную статью И. Фетчера «Der Marxismus im Spiegel der Franzosischen Philosophie» в «Marxismusstudien».


[Закрыть].

Оживлению марксистского гуманизма в англоговорящих странах мешает то обстоятельство, что до недавнего времени «Экономическо-философские рукописи 1844 года» не были переведены на английский язык. Тем не менее такие ученые, как Т. Боттомор и его сторонники, разделяют идеи марксистского гуманизма, высказываемые вышеупомянутыми авторами. В Соединенных Штатах самой значительной работой, позволившей понять гуманизм Маркса, является «Разум и революция» Герберта Маркузе[223]223
  Marcuse H. Reason and revolution. Oxford Univ. Press, N. Y., 1941.


[Закрыть]. Работа Раи Дунаевской «Марксизм и свобода»[224]224
  Dunayevskaya R. Marxism and freedom. Bookman Associates, N. Y., 1958.


[Закрыть] с предисловием Маркузе также является ценным вкладом в марксистско-гуманистическое учение.

Указание на тот факт, что русские коммунисты были вынуждены утверждать наличие серьезного расхождения между «молодым» и «зрелым» Марксом, и ссылка на мнение ряда глубоких исследователей, не соглашающихся с русскими, не являются, однако, доказательством того, что русские (и Д. Белл) не правы. Хотя исчерпывающее опровержение русской позиции, которое было бы желательным, не входит в задачу данной книги, я все же попытаюсь показать читателю, почему позиция русских коммунистов несостоятельна.

Существуют определенные факты, которые при поверхностном рассмотрении могут показаться подтверждающими их позицию. В «Немецкой идеологии» Маркс и Энгельс больше не пользуются терминами «род» и «человеческая сущность» («Gattung» и «menschliches Wesen»), употреблявшимися в «Экономическо-философских рукописях 1844 года». Более того, позднее, в предисловии к «К критике политической экономии» 1859 года Маркс говорил, что в «Немецкой идеологии» они с Энгельсом «решили сообща разработать наши взгляды в противоположность идеологическим взглядам немецкой философии, в сущности, свести счеты с нашей прежней философской совестью»[225]225
  Когда внешние обстоятельства сделали невозможной публикацию «Немецкой философии», «мы тем охотнее предоставили рукопись грызущей критике мышей, что наша главная цель – уяснение дела самим себе – была достигнута».


[Закрыть]. Утверждалось, что это «сведение счетов» с прежней философской совестью означало, что Маркс и Энгельс отказались от основных идей, высказанных в «Экономическо-философских рукописях 1844 года». Однако даже поверхностное изучение «Немецкой идеологии» показывает, что это не так. Хотя в данной работе не используются определенные термины, например «человеческая сущность», тем не менее сохраняется основное направление мысли «Экономическо-философских рукописей 1844 года», в особенности концепция отчуждения.

В «Немецкой идеологии» отчуждение определяется как результат разделения труда, которое предполагает «противоречие между интересом отдельного индивида или отдельной семьи и общим интересом всех индивидов, находящихся в общении друг с другом»[226]226
  Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. Соч. Т. 3.


[Закрыть]. В том же абзаце отчуждение определяется, как и в «Экономическо-философских рукописях 1844 года», следующим образом: «собственная деятельность человека становится для него чуждой, противостоящей ему силой, которая угнетает его, вместо того чтобы он господствовал над ней». Здесь мы также находим определение отчуждения с указанием на обстоятельства, уже приведенные выше: «Закрепление социальной деятельности, это консолидирование нашего собственного продукта в какую-то вещественную силу, господствующую над нами, вышедшую из-под нашего контроля, идущую вразрез с нашими ожиданиями и сводящую на нет наши расчеты, является одним из главных моментов в предшествующем историческом развитии»[227]227
  Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. Соч. Т. 3, с. 32.
  Важно отметить, что Маркс заменил выражение Энгельса «самодеятельность» на «деятельность», когда Энгельс использовал его в отношении истории прошлого. Это показывает, как важно было для Маркса приберечь термин «самодеятельность» для неотчужденного общества.


[Закрыть].

Четырнадцатью годами позднее в полемике с Адамом Смитом (в 1857–1858 годах) Маркс использовал те же предположительно «идеалистические» аргументы, что и в «Экономическо-философских рукописях 1844 года», утверждая, что необходимость работать сама по себе не ограничивает свободу (при условии, что это не отчужденный труд). Маркс говорит о «самореализации» личности – и «тем самым истинной свободе»[228]228
  См. блестящую статью Т. Рамма «Die Kunfrige Gesellschaftsordnung nach der Theorie von Marx und Engels», Marxismusstudien II.


[Закрыть]. Впоследствии та же идея – что цель человеческой эволюции есть развертывание человека, создание «богатого» человека, преодолевшего противоречие между собой и природой и достигшего истинной свободы, – нашла выражение во многих местах «Капитала», написанного уже «зрелым» Марксом. Как упоминалось выше, в третьем томе «Капитала» Маркс писал: «По ту сторону его [царства необходимости] начинается развитие человеческих сил, которое является самоцелью, истинное царство свободы, которое, однако, может расцвести лишь на этом царстве необходимости, как на своем базисе. Сокращение рабочего дня – основное условие»[229]229
  Маркс К. Капитал. Соч. Т. 25, ч. 2.


[Закрыть].

В других частях «Капитала» Маркс говорит о важности «производства всесторонне развитых людей»[230]230
  Маркс К. Капитал. Соч. Т. 23.


[Закрыть], «полного и свободного развития индивидуума»[231]231
  Там же.


[Закрыть], «потребности развития рабочего»[232]232
  Там же.


[Закрыть], о том, что частичный человек – это результат процесса отчуждения.

Поскольку Д. Белл – один из немногих американских авторов, заинтересованных Марксовой концепцией отчуждения, я хочу показать, почему его позиция, которая, по сути, не отличается от позиции, занятой русскими коммунистами, также несостоятельна, хотя и по противоположным соображениям. Главная претензия Белла сводится к тому, что интерпретировать Маркса с позиции гуманистических писателей – значит, продолжать мифотворчество. Он утверждает, что «Маркс отрекся от идеи отчуждения в отрыве от экономической системы и тем самым перекрыл дорогу, которая позволила бы провести более широкий, более полезный анализ общества и личности, чем это делают захватившие ведущие позиции марксистские догматики».

Такое утверждение и двусмысленно, и ошибочно. Может показаться, что Маркс в своих поздних работах отверг идею отчуждения в ее гуманистическом смысле и превратил ее в «чисто экономическую категорию», как дальше говорит Белл. Но Маркс никогда не отрекался от идеи отчуждения в гуманистическом смысле, всего лишь утверждал, что она не может быть оторвана от конкретных и реальных жизненных процессов отчужденного индивида. Это немного отличается от попытки создания чучела «старого Маркса», отрекающегося от концепции человеческого отчуждения «молодого Маркса». Белл, должно быть, совершил такую ошибку, польстившись на клише удобной интерпретации Маркса. «Для Маркса единственной общественной реальностью является не человек, не индивид, а экономический класс людей. Индивиды и их мотивы ничего не значат. Единственная форма сознания, которая может преобразоваться в действие и которая может объяснить историю, прошлое, настоящее и будущее, – это классовое сознание». Попытка доказать, что Маркс интересовался не индивидом, а массами, – это то же, что заявлять, якобы он интересовался не человеком, а только экономическими факторами. Белл не видит – по крайней мере никак не упоминает, – что Маркс критиковал капитализм именно за то, что он разрушает личность индивида (и за то же самое критиковал «грубый коммунизм»). Утверждение, будто ход истории может быть объяснен только коллизиями классового сознания, – это констатация факта, относящегося к предшествующей истории, а вовсе не свидетельство того, что Маркса не волнует судьба индивида.

К сожалению, Белл ошибочно цитирует текст Маркса, имеющий решающее значение для доказательства высказанного им утверждения. Он так говорит о Марксе: «Заявляя, что не существует никакой человеческой природы, «от рождения присущей каждому отдельному индивиду» (как Маркс делает это в шестом тезисе о Фейербахе), а только классы, он вводит новую личность, новую абстракцию».

Но что же на самом деле говорит Маркс в шестом тезисе о Фейербахе? «Фейербах сводит религиозную сущность к человеческой сущности. Но сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений.

Фейербах, который не занимается критикой этой действительной сущности, оказывается вынужденным:

1) абстрагироваться от хода истории, рассматривать религиозное чувство [Gemut] обособленно и предположить абстрактного – изолированного – человеческого индивида;

2) рассматривать поэтому человеческую сущность только как «род», как внутреннюю, немую всеобщность, связующую множество индивидов только природными узами»[233]233
  Маркс К. Тезисы о Фейербахе. Соч. Т. 3.


[Закрыть].

Маркс не говорит, как пишет Белл, что «не существует никакой человеческой природы, «от рождения присущей каждому отдельному индивиду», – он утверждает нечто совсем иное, а именно: «сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду». И это главный момент противопоставления «материализма» Маркса идеализму Гегеля. Маркс никогда не отказывался от своей концепции человеческой природы (как мы показали, процитировав отрывок из «Капитала»), однако эта природа не чисто биологическая и не абстрактная – это нечто, что может быть понято только исторически, потому что она раскрывается в истории. Природа (сущность) человека может быть выведена из многих своих проявлений и искажений в истории; она не может рассматриваться как таковая, как статистически подтвержденное нечто, что «вне» или «выше» каждого отдельного человека, но как нечто, существующее потенциально и проявляющееся и изменяющееся в историческом процессе.

В дополнение к этому Белл неверно понимает концепцию отчуждения. Он определяет отчуждение как «радикальный распад на субъекта, который стремится управлять собственной судьбой, и объект, которым манипулируют другие». Как следует из моих доводов (и доводов наиболее серьезных исследователей проблемы отчуждения), это совершенно неадекватное и ошибочное определение. Оно столь же неадекватно, как и утверждение Белла, что дзен-буддизм (подобно другим «современным племенным и общинным направлениям философии» реинтеграции) направлен к «потере чувства самости» и таким образом, по сути, антигуманистичен, поскольку они (сторонники философии реинтеграции, в том числе дзен-буддисты) являются противниками индивидуализма. Здесь нет места для опровержения этого клише, не считая совета более внимательно и менее предвзято читать работы Маркса и буддийские тексты.

Чтобы завершить обсуждение предполагаемого различия между «молодым» и «зрелым» Марксом, следует сказать, что Маркс (как и Энгельс) на протяжении жизни пересматривал некоторые свои идеи и концепции. Он все более отрицательно относился к использованию терминов, близких к идеализму Гегеля; его язык сделался менее восторженным и менее эсхатологическим; возможно, в поздние годы жизни он стал более пессимистичным, чем был в 1844 году. Однако, несмотря на некоторые изменения его взглядов, настроения и языка, ядро философии, созданное «молодым» Марксом, никогда не менялось, и невозможно понять его концепцию социализма и критику капитализма, характерные для поздних лет, не исходя из концепции человека, развитой в ранних работах.

8
Маркс как человек

Непонимание и неправильную интерпретацию работ Маркса можно сравнить только с превратной трактовкой его личности. Как и в случае с теориями, превратное толкование его личности продиктовано клише, повторяемым журналистами, политиками и даже социологами, которым следовало бы проявлять большую осведомленность. Его часто описывают как «одинокого» человека, изолированного от своих современников, агрессивного, высокомерного и авторитарного. Каждый, кто хоть немного знаком с биографией Маркса, не согласится с таким представлением, потому что оно плохо согласуется с портретом Маркса – мужа, отца и друга.

В мире, вероятно, известно мало браков, которые являли бы собой такое необыкновенное в человеческом плане совершенство, каким был брак Карла и Женни Маркс. Он, сын еврейского законника, еще подростком влюбился в Женни фон Вестфален, дочь знатного помещика, отпрыска одного из старейших шотландских родов. Они поженились, когда ему было двадцать четыре года; пережил Карл свою жену немногим больше чем на год. Это было супружество, в котором, несмотря на разницу в происхождении, несмотря на постоянные материальные тяготы и болезни, царили взаимная любовь и семейное счастье, возможные только в случае, когда два человека обладают исключительным умением любить и глубоко любят друг друга.

Младшая дочь Маркса, Элеонора, описывала отношения между своими родителями в письме, написанном незадолго до смерти ее матери и примерно за год до смерти отца. «Мавр [прозвище Маркса], – писала она, – снова одолел свою болезнь. Никогда не забуду я то утро, когда он почувствовал себя достаточно сильным, чтобы пойти в комнату матери. Оказавшись вместе, они снова стали молоды: она – юной девушкой, а он – влюбленным юношей на пороге жизни, а не старым больным мужчиной и не старой умирающей женщиной, навсегда расстающимися друг с другом».

Отношение Маркса к детям было столь же свободным от всякого намека на превосходство и столь же полным плодотворной и деятельной любви, как и отношение его к жене. Достаточно прочесть описание его дочерью Элеонорой прогулок Маркса с детьми, во время которых он рассказывал им истории, измерявшиеся милями, а не главами. «Расскажи нам еще одну милю», – просили девочки. «Он прочитывал целиком Гомера, «Нибелунгов», «Гудрун», «Дон Кихота», «Тысячу и одну ночь» и т. д. Что касается Шекспира, он был «библией» в нашем доме, и редко не касались его наши руки, не твердили наши языки. К тому времени, как мне исполнилось шесть, я уже знала наизусть многие сцены из Шекспира».

Дружба Маркса с Энгельсом была, возможно, еще более уникальным явлением, чем его отношение к жене и к детям. Энгельс был личностью необыкновенных человеческих и интеллектуальных достоинств. Он всегда признавал превосходство таланта Маркса и восхищался им. Он посвятил свою жизнь труду Маркса, хотя никогда не уклонялся от внесения в общее дело собственного вклада и не недооценивал его. Между этими двумя людьми почти никогда не возникало трений или соперничества; чувство товарищества было столь же глубоким, как взаимная любовь, которую так редко можно встретить между двумя мужчинами.

Маркс был творческим, неотчужденным, независимым человеком, работы которого говорят о нем как о человеке нового общества. Он был продуктивно связан со всем миром, с людьми, с идеями; Маркс был тем, что он думал. Маркс ежегодно перечитывал Эсхила и Шекспира в оригинале и в самые тяжелые времена – когда болела его жена – погружался в математику и изучал дифференциальное исчисление. Маркс являлся гуманистом до мозга костей. Для него не было ничего более изумительного, чем человек, и это чувство он выражал в часто повторяемой цитате из Гегеля: «Даже преступная мысль злодея величественнее и важнее, чем чудеса небесные». Ответы на вопросы анкеты, составленной его дочерью Лаурой, очень много о нем говорят: его представление о несчастье – подчинение, самый отвратительный грех – раболепие, а любимые высказывания – «ничто человеческое мне не чуждо» и «сомневайся во всем».

Почему этого человека считают высокомерным, одиноким, авторитарным? Помимо клеветнических мотивов, существуют некоторые причины для такого непонимания. Прежде всего Маркс, как и Энгельс, отличался саркастическим стилем высказываний, особенно письменных, и был бойцом, отличавшимся изрядной агрессивностью. Однако главное заключается в том, что он был совершенно нетерпим к жульничеству и обману и проявлял глубочайшую серьезность во всем, что касалось человеческого существования. Он был не способен вежливо и с улыбкой принимать нечестные объяснения или безответственные утверждения в отношении важных вещей. Маркс был не способен на любую неискренность, касалось ли это личных отношений или идей. Поскольку люди в большинстве своем предпочитают фикции реальностям и готовы обманывать себя и других относительно фактов, лежащих в основе личной и общественной жизни, они действительно должны видеть в Марксе высокомерие или холодность, но подобное мнение больше говорит о них самих, чем о Марксе.

Если и когда мир вернется к традиции гуманизма и преодолеет упадок западной культуры, как в советской, так и в капиталистической формации, он увидит, что Маркс не был ни фанатиком, ни оппортунистом, что Маркс олицетворял расцвет западной человечности – был человеком бескомпромиссной правдивости, раскрывавшей самую суть реальности, и никогда не обманывавшимся ложной видимостью. Маркс обладал несгибаемым мужеством и целостностью, отличался глубокой озабоченностью будущим человечества и отсутствием тщеславия и жажды власти; всегда живой, всегда вдохновленный, оживлявший все, чего касался. Маркс олицетворял западную традицию в ее лучшем проявлении – вере в разум и прогресс человечества. Он представлял собой выражение его концепции человека, который всегда находился в центре его внимания. Человек, который, будучи богат, владеет малым; человека, который богат тогда, когда в нем нуждаются другие люди.