Текст книги "Быть человеком. Концепция человека у Карла Маркса"

Однако даже если я не могу дать подробный чертеж будущего, я могу указать некоторые специфические цели новой политики.

(1) В первую очередь мы должны покончить с войной во Вьетнаме, отдавая должное не только своей чести, но и чести наших оппонентов, а также общему желанию жить и строить. Путь к миру определенно может быть найден, если наши предложения будут заслуживающими доверия и если мы перестанем приписывать себе функцию полисмена, контролирующего весь мир.

(2) Во-вторых, мы должны положить конец злу, которое угрожает каждому человеку в нашей стране и во всем мире – злу термоядерной войны. Для достижения этого может быть сделано многое. Мы должны ликвидировать атмосферу холодной войны и достичь понимания с Советским Союзом, что позволило бы существенно сократить вооружения в обеих странах.

(3) Нам не следует и дальше допускать вмешательства в нашу политику мелких и часто недемократических правительств, которые получают нашу поддержку только в силу их утверждений, что они противники коммунизма. Мы должны исправить аномальную ситуацию с непризнанием правительства в Пекине и семисот миллионов китайцев, которых оно представляет.

(4) Если мы положим конец войне во Вьетнаме и холодной войне, мы получим материальные ресурсы и энергию для решения конструктивных задач у себя дома и за границей. Самая очевидная задача дома – мощная экономическая помощь той части американцев, которые не участвуют в материальном процветании большинства. Это означает новое жилищное строительство в гетто и не только в гетто, но и в тех районах вне городов, где расположена промышленность и где доступны рабочие места. В дополнение к этому мы должны так улучшить образовательные учреждения в гетто, чтобы их обитатели получили возможность получить те виды работы, которые предлагает наше технологическое общество.

(5) Мы должны совместно с другими высокоразвитыми нациями участвовать в экономическом развитии бедных стран. Лучше всего делать это через посредство Организации Объединенных Наций. Условием такой помощи должно быть неиспользование бедных стран в качестве орудий холодной войны; лучшие умы человечества следует мобилизовать для разработки программ такой помощи. Это может потребовать финансовых пожертвований. Однако большинство американцев будет радо жертвовать на цели, служащие жизни, а не разрушению.

Существуют важные цели, которые, если указать на них даже кратко, немедленно будут поняты многими американцами. Мы должны изменить бюрократические методы, которые сейчас преобладают. Эти методы, применяются ли они на фабриках, в школах, университетах или госпиталях, есть методы обращения с людьми, как если бы те были вещами. Они лишают человека всякого чувства индивидуальной инициативы и насаждают веру в то, что отдельный человек ничего не может, если только это не запланировано и не организовано бюрократами. Мы должны создать другую разновидность бюрократической процедуры, такую, которая не превращала бы людей в бессильные объекты, но позволяла им контролировать бюрократов и делать свой голос слышным. Если человеческая изобретательность и креативность будут освобождены от мертвящих бюрократических методов, новая энергия хлынет в труд и продуктивный отдых.

Мы должны не урезать демократию, а расширять ее. Индивид должен иметь шанс стать настоящим и ответственным участником всех дел, в которые он вовлечен, и перестать быть объектом манипуляций с помощью массового внушения и утонченных форм гипноза. Эксперименты с децентрализацией и группами прямого общения, эквивалентами старых городских собраний, очень полезны в этом отношении. Мы уже находим начатки этого в некоторых передовых методах индустриального управления и во многих видах спонтанно возникающей групповой активности по всей стране.

Америка стоит сегодня на перекрестке. Она может двинуться в сторону продолжения войны и насилия, дальнейшей бюрократизации и превращения человека в автомат, а может пойти в направлении жизни, мира, политического и духовного обновления. Может быть, нет другой страны, в которой возможности такого обновления были бы столь же велики, как в Соединенных Штатах. Если мы пойдем по пути, ведущем к жизни, Америка сможет стать лидером и примером для всего мира – не благодаря своему могуществу, но по причине внутренней силы и воображения. Никогда еще нация не стояла так явно перед лицом библейского выбора: «Жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое» (Второзаконие 30:19). Я призываю всех американцев помочь мне возглавить этот выбор в пользу жизни.

Динамика отчуждения современного человека и сопутствующий вопрос выживания мотивировали Фромма на следующий призыв к борьбе против отчуждения. Призыв был адресован гуманистам-христианам и носил название «Гуманист-нехристианин обращается к гуманистам-христианам». Текст был написан как памфлет в 1965 году, его аутентичность была зафиксирована Centro Intercultural de Documentacion (CIDOC) – Межкультурным центром документации, основанным Иваном Ильичем в Куэрнаваке, Мексика.

Сегодня мы – свидетели исторического феномена чрезвычайной важности: почти полного завоевания индустриального общества новой парадигмой. С начала распространения иудео-христианских и греческих ценностей и мышления и до начала XX века европейское и североамериканское общество наблюдало подъем и расцвет гуманизма (высочайшей озабоченности разворачиванием тех свойств, благодаря которым человек является человеком); это не происходило по прямой, однако живая традиция никогда не прерывалась.

Сегодня мы наблюдаем подъем новой формы антигуманизма: часто весьма абстрактного и/или рационального идолопоклонства. Это новое идолопоклонство предстает не в виде старых языческих религий; оно нередко прячется под покровом великих церквей и создает по сути антихристианскую, антииудейскую, антимусульманскую, антибуддистскую религиозность.

Идолопоклонство – это не почитание определенных божеств взамен других или одного бога взамен многих. Это отношение людей к вещам, овеществление всего живого. Это подчинение человека вещам, его отказ от себя как от живого, открытого, выходящего за пределы собственной личности существа. Идолы – это божества, которые не освобождают; почитая идолов, человек превращает себя в узника и отказывается от свободы. Идолы – это боги, которые не живут, и поклоняясь им, человек омертвевает.

Современная концепция отчуждения выражает ту же идею, что и традиционная концепция идолопоклонства. Отчужденный человек преклоняется перед изделиями собственных рук и перед созданными им обстоятельствами. Вещи и обстоятельства становятся его господами, они возвышаются над ним и противостоят ему, в то время как человек теряет себя как креативного носителя жизни. Он делается отчужденным от самого себя, от своей работы, от других людей.

Современный человек верит, что жертвоприношение детей Молоху[55]55
  Молох – упоминаемое в Библии древнее божество, которому приносили в жертву детей; в культуре употребляется в качестве эпитета, характеризующего проявления безжалостности и кровожадного безразличия, например «молох войны». – Примеч. ред.


[Закрыть] было отвратительным проявлением языческого прошлого. Он отказался бы поклоняться Молоху, Марсу или Венере и не замечает, что почитает тех же идолов, только под другими именами.

Сегодня идолы – объекты систематически культивируемой алчности: алчности к деньгам, власти, сексу, славе, еде и питью. Человек поклоняется средствам удовлетворения этой алчности – производству, потреблению, военной мощи, бизнесу, государству. Чем сильнее он делает своих идолов, тем беднее становится он сам, тем более пустым себя чувствует. Вместо радости он испытывает возбуждение, вместо жизни любит механизированный мир гаджетов, вместо роста ищет богатства, вместо того, чтобы быть, стремится иметь и потреблять.

В результате современный человек утратил какую-либо ясную систему ценностей, за исключением ценностей идолопоклоннических, он испытывает тревогу, депрессию, безнадежность; он готов на риск ядерного самоуничтожения, потому что жизнь перестала иметь смысл, быть интересной, приносить радость. Если такое развитие не остановить, ничто не сможет предотвратить ядерную катастрофу. Есть ли еще время для изменений? И чья ответственность – работать на такие изменения? Никто не знает, остается ли еще время. Однако можем ли мы отказаться от надежды, пока жизнь еще существует?

На чьей это ответственности? На ответственности тех, кто объединился в своем единодушном отрицании идолопоклонства, особенно гуманистов внутри церкви, представляющей древнейшую западную гуманистическую традицию, обладающей авторитетом, который может затронуть тех, кто хоть и поклоняется идолам, не утратил восприимчивости к голосу пророков, к Священному Писанию. Сегодня это не вопрос обращения язычников в христианство, это вопрос отвращения христиан и нехристиан от идолопоклонства. Гуманисты-христиане должны на собственном языке обращаться к тем, кто жаждет услышать о противостоянии жизни и вещей, идей и идеологий, радости жизни и возбуждения потреблением. Важно объяснять, что в соответствии с истинной религиозной традицией отказ от идолопоклонства есть условие соблюдения всех заповедей и концепций. Если бы даже десять процентов населения западного мира обрели осознание этого жизненно важного выбора, это могло бы означать различие между катастрофой и жизнью.

Как это можно сделать – предмет для размышления тех, кто обеспокоен и мудр. Возможно, следовало бы организовать специальный комитет из представителей разных религий и разных стран для этого нового вида миссионерской работы. Возможно, следовало бы подумать о введении нового ритуала для встреч, проводимых в этом контексте: пятнадцать минут молчаливой медитации. Есть только одна вещь, которой следует избегать. Участники должны быть в силах отказаться от идеологий, должны быть в силах говорить от сердца к сердцу. Они не должны бояться чьего-либо неудовольствия и должны стремиться уменьшить ненависть и высокомерие в себе – это должно стать одним из их повседневных усилий.

«Наиболее личная» книга, когда-либо написанная Фроммом, «По ту сторону порабощающих нас иллюзий. Как я столкнулся с Марксом и Фрейдом» опубликована в 1962 году. Книга начинается с автобиографической главы, а завершается многократно цитировавшимся «Кредо», в котором Фромм подводит итог своим взглядам на человека и инсайтам касательно прогрессивной или регрессивной динамики человеческих социальных процессов. Следующее «кредо гуманиста», впервые публикуемое здесь, есть гуманистическое исповедание веры Фромма. Оно было предположительно написано в 1965 году как дополнение к его книге «Душа человека, ее способность к добру и злу» (1964).

Я полагаю, что единство человека в противоположность другим живым существам вытекает из того факта, что человек осознает собственную жизнь. Человек осознает себя, свое будущее – смерть, свою незначительность, свою беспомощность, он осознает других как других; человек принадлежит природе, подчиняется ее законам, даже если в мыслях выходит за их пределы.

Я считаю, что человек – продукт естественной эволюции, вызванной конфликтом между тем, что он узник, отделенный от природы, и потребностью найти единство и гармонию с ней.

Я считаю, что в природе человека есть противоречие, коренящееся в условиях человеческого существования, требующего поисков решений, которые, в свою очередь, порождают новые противоречия и новую потребность в ответах. Я считаю, что каждый ответ на эти противоречия на самом деле может помочь человеку преодолеть чувство отделенности и достичь ощущения согласия, единства и принадлежности.

Я считаю, что в ответ на эти противоречия человек имеет возможность выбирать только между тем, чтобы идти вперед, и тем, чтобы возвращаться; этот выбор, превращающийся в специфические действия, есть средство приближения или удаления от гуманности, заключенной в каждом из нас.

Я считаю, что фундаментальной альтернативой для человека является выбор между «жизнью» и «смертью», между творчеством и разрушительным насилием, между реальностью и иллюзией, между объективностью и нетерпимостью, между братством-независимостью и доминированием-подчинением.

Я считаю, что следует признать за жизнью значение продолжения рода и постоянного развития.

Я считаю, что следует признать за смертью значение остановки роста и постоянного повторения.

Я считаю, что при выборе регрессивного ответа человек пытается найти единение, освобождая себя от невыносимой боязни одиночества и неуверенности, искажая при этом то, что делает его человечным и мучает его. Регрессивная ориентация выражается в трех проявлениях, существующих вместе или отдельно: некрофилией, нарциссизмом и кровосмесительным симбиозом.

Под некрофилией понимается любовь к насилию и разрушению, желание убивать, преклонение перед силой, влечение к смерти, самоубийству, садизму, желание превратить все органическое в неорганическое с помощью «порядка». Некрофил, лишенный необходимых для творчества качеств, в своей импотенции легко разрушает, потому что для него это доказывает одно: силу.

Под нарциссизмом понимается утрата искреннего интереса к внешнему миру и вместо этого – огромная привязанность к себе, к собственной группе, клану, религии, нации, расе и т. д., сопровождаемая сильными искажениями рациональных суждений. В целом нарциссическое удовлетворение проистекает из необходимости компенсировать материальную и духовную нищету.

Под кровосмесительным симбиозом понимается тенденция оставаться привязанным к матери и ее эквивалентам – крови, семье, племени, бежать от ответственности, от свободы, от осознания; быть защищенным и любимым в состоянии уверенности и зависимости, ради которых индивид платит прекращением собственного человеческого развития.

Я считаю, что человек, выбирающий прогресс, может найти новое единение через полное развитие своих человеческих сил, что выражается в трех ориентациях. Они могут проявляться совместно или по отдельности: биофилия, любовь к человечеству и природе, независимость и свобода.

Я считаю, что любовь – главный ключ, открывающий дверь к «росту» человека. Любовь и единение с кем-то или с чем-то вне себя, союз, позволяющий вступить во взаимоотношения с другими, ощутить свое с ними единение, не ограничивая чувство целостности и независимости. Любовь – продуктивная ориентация, для которой важно одновременное наличие заинтересованности, ответственности, уважения и понимания предмета единения.

Я считаю, что переживание любви – это самый человеческий и очеловечивающий акт, которым могут наслаждаться люди, и что он, как и разум, не имеет смысла, если воспринимается частично.

Я считаю, что «свобода от» внутренних и внешних уз – лишь предварительное условие обладания «свободой для» творчества, созидания, любознательности и т. д., способности стать свободным, активным, ответственным индивидом.

Я считаю, что свобода – это способность следовать голосу разума и знаний в противоположность голосу иррациональных страстей, что она направляет человека на путь использования его собственных рациональных возможностей, к объективному пониманию мира и себя как его части.

Я считаю, что «борьба за свободу» вообще имеет единственный смысл: борьба против навязанной власти, попирающей волю индивида. Сегодня «борьба за свободу» должна означать освобождение себя, индивидуально и коллективно, от «власти», которой мы подчинились «добровольно», освобождение себя от внутренних сил, которые делают необходимым подчинение, потому что мы не в силах вынести свободу.

Я считаю, что свобода – не постоянная черта, которую мы «имеем» или «не имеем»; возможно, существует всего одна реальность: акт освобождения себя в процессе выбора. Каждый шаг, усиливающий взросление человека, увеличивает его способность выбирать альтернативу, ведущую к освобождению.

Я считаю, что в каждый момент времени свобода выбора не всегда одинакова для всех людей. Человек, которому свойственна некрофильская ориентация, который нарциссичен или кровосмесительно симбиотичен, может сделать только регрессивный выбор. Свободный человек, освободившийся от иррациональных уз, больше не может сделать регрессивного выбора.

Я считаю, что проблема свободы выбора существует только для человека, которому свойственны контрастные ориентации; свобода выбора также в значительной мере обусловлена бессознательными желаниями и успокоительными рационализациями.

Я считаю, что никто не может «спасти» другого человека, сделав за него выбор. Чтобы помочь ему, можно указать на возможные альтернативы – с искренностью и любовью, без сентиментальности и иллюзий. Знание и понимание освобождающей альтернативы могут пробудить в индивиде всю скрытую энергию и направить его на путь выбора «жизни», а не «смерти».

Я считаю, что равенство ощущается, когда, полностью раскрыв себя, человек понимает, что равен другим, и объединяет себя с ними. Каждый индивид носит в себе человечность, условие быть человеком уникально для всех людей, несмотря на неизбежные различия в интеллекте, талантах, росте, цвете кожи и т. д.

Я считаю, что нельзя забывать о равенстве между людьми, особенно для того, чтобы не позволить одному человеку превратиться в инструмент для другого.

Я считаю, что братство – это любовь, обращенная на других людей. Оно, впрочем, останется бессмысленным словом до тех пор, пока не расторгнуты все кровосмесительные узы, не позволяющие человеку судить о «брате» объективно.

Я считаю, что, если индивид не вступил на путь выхода за пределы своего общества и понимания того, каким образом оно способствует или препятствует развитию человеческого потенциала, он не может тесно соприкоснуться со своей человечностью. Если табу, ограничения, искаженные ценности кажутся ему «естественными», то это ясное указание на то, что он не может обладать настоящим знанием человеческой природы.

Я считаю, что общество, одновременно обладающее функцией стимулирования и препятствования, всегда находилось в конфликте с человечностью. Только тогда, когда цель общества совпадет с целью человечества, общество перестанет парализовать человека и поощрять его доминирование.

Я считаю, что человек может и должен надеяться на разумное общество, которое поощряет человека любить его собратьев, работать и творить, развивать свой разум и объективность чувства самости, основанное на использовании своей продуктивной энергии.

Я считаю, что человек может и должен надеяться на коллективное обладание психическим здоровьем, которое характеризуется способностью любить и творить, освобождением от кровосмесительных уз с кланом и с почвой, чувством идентичности, основанном на опыте ощущения себя как субъекта и агента своих сил, способностью воздействовать на реальность внутри и вне себя и развивать объективность и разум.

Я считаю, что, поскольку наш мир представляется все более безумным и бесчеловечным, все большее число людей будет чувствовать потребность в объединении и совместной работе с теми, кто разделяет их тревогу.

Я считаю, что эти люди доброй воли должны прийти не только к человеческому пониманию мира, но и найти путь для возможной его трансформации и работать в этом направлении. Понимание без стремления к переменам бесполезно, перемены без предварительного понимания слепы.

Я верю в возможность создания мира, в котором человек может быть многим, даже если он имеет мало; мира, в котором главная мотивация существования – не потребление; мира, в котором человек есть цель, первая и главная; мира, в котором человек сможет найти цель своей жизни, как и силу жить свободно и без иллюзий.

Приведенные ниже замечания Фромма об отношениях между немцами и евреями – в числе последних рукописей, которые он смог завершить после тяжелого сердечного приступа в 1977 году и кратковременного ослабления рабочей памяти на протяжении 1978 года. «Замечания» отражают не только длившийся на протяжении всей жизни Фромма поиск продуктивных аспектов в отношениях между немцами и евреями, но и его личное кредо – кредо родившегося в Германии еврейского гуманиста, а также его представления о взглядах Маркса, Фрейда и Эйнштейна на власть, которые полностью совпадают со взглядами самого Фромма.

Попытка Гитлера уничтожить еврейский народ настолько заслонила еврейско-немецкие отношения, что многим они представляются главным образом негативными. При этом легко забыть, что примерно столетнее немецко-еврейское культурное сосуществование привело к выдающимся достижениям. (Евреи жили в Германии, конечно, со времен римского завоевания, хотя до конца XVIII века в культурных и территориальных гетто.)

Так ли удивителен тот феномен, что наиболее влиятельные для понимания истории, человеческого разума и природы гениальные умы оказались немецкими евреями, родившимися в XIX веке, – Маркс, Фрейд и Эйнштейн?

Маркс открыл законы, управляющие историей, показав, что продуктивные силы (человеческие, животные, механические, электрические) определяют характер производства, который, в свою очередь, определяет общую структуру общества и отношения классов в нем. Таким образом, он нашел ключ к пониманию истории: социальные и политические явления – результат основополагающих материальных условий; он заглянул под поверхность исторических процессов и показал силы, действующие за непосредственно наблюдаемыми феноменами.

Фрейд сделал нечто подобное для развития западной мысли. Он предпринял попытку проникнуть под поверхность осознанного мышления и показать глубокие корни чувств и мыслей индивида; он показал, что сознание человека есть результат влияний, ему самому неизвестных, возникающих в силу его природных инстинктов и опыта раннего детства.

Эйнштейн произвел революцию в картине физического мира, однако, в отличие от идей Маркса и Фрейда, адекватное представление о его теоретических достижениях может быть дано только экспертом. Тем не менее он, как Маркс и Фрейд, характеризовался несгибаемой верой в разум.

Теории, созданные этими тремя людьми, были не позитивистскими умозаключениями на основании наблюдаемых данных, а рациональными прозрениями, «доказанными» только через много лет после того, как концепции были высказаны (или, как в случае Фрейда, никогда не могут быть «доказаны» так, как для среднего человека «доказываются» научные утверждения).

Маркс, Фрейд и Эйнштейн были тремя немецкими евреями. Это были три гения, определившие направление человеческой мысли на столетия. Поскольку ни один гений – не цветок, растущий в пустыне, он нуждается в почве, способствующей его росту; мы должны заключить, что эта необыкновенная продуктивность немецко-еврейского культурного супружества имеет корни в глубоком родстве еврейской и немецкой культур. Это родство труднее обнаружить сегодня, после того как мы видели ярость антиеврейских чувств у той части немецкого населения, в которой нашел опору нацизм. Однако евреи и немцы должны разделять некоторые основополагающие качества, делающие плодотворность их взаимоотношений понятной.

Я полагаю, что такое основополагающее качество существует, но его часто игнорируют, потому что, думая о Германии, мы обычно представляем себе могущественную германскую империю, созданную примерно в последней четверти XIX века, хотя ее развитие началось около 1850 года. До того и немцы, и евреи большую часть своего исторического существования были нациями, не обладавшими могуществом. Бессилие евреев очевидно. Бессилие германцев тоже становится заметным, если сравнить их со странами вроде Испании, Португалии, Франции и Англии, которые столетиями были политически и экономически могущественными нациями, сменяя друг друга в управлении огромной частью мира. До 1871 года немцы могли быть справедливо названы народом поэтов и мыслителей («das Volk der Dichter and Denker»), и, возможно, никто не олицетворяет антинационалистический и антимилитаристский дух лучше, чем один из величайших германцев, живших в тот период, – Гёте, с особой силой выразивший свое отвращение к войне, национализму и особенно к так называемой освободительной войне.

Я думаю, что это отсутствие могущества является основой глубокого родства германского и еврейского духа и тем самым условием необыкновенных результатов их сосуществования. Однако оно же может объяснить интенсивность нацистского антисемитизма.

Принципом нацизма было распространение власти Германии. Если учесть, что еврейский дух представлял гуманистическую и «противостоящую власти» точку зрения, типичную для их нации, как и для ранней немецкой культуры, то нацисты были не совсем неправы, рассматривая, со своей точки зрения, евреев как опасность для Германии. На самом деле евреи всегда были опасностью, и не только для Германии, потому что они доказали: народ может выживать на протяжении двух тысячелетий, не обладая никакой властью. Тем самым они дискредитировали, если не обесценили, веру в то, что власть и сила – а они всегда идут рука об руку – необходимое условие выживания нации, как казалось нацистам.

(Когда я говорю о евреях, я говорю о прошлых поколениях. Власть Гитлера и травма холокоста так сильно повлияли на живших позднее, что они сдались духовно и поверили, что нашли ответ на проблему своего существования в основании государства, которое, правда, лишено зла, присущего более или менее всем государствам именно потому, что они основаны на силе.)

Было бы лицемерием отрицать, что сила была главным принципом всех великих наций. Выделить нацизм за его воинственность и стремление к завоеваниям – значит просто использовать его как тонкий инструмент для создания иллюзии, будто другие могущественные нации действовали иначе. Я здесь говорю, конечно, о принципах нацистской внешней политики, а не об их жестоком диктате внутри страны.

Здесь нужно рассмотреть очевидное возражение. Разве не были евреи вполне сильны как банкиры и торговцы в XIX веке? Разве не могли они влиять на внешнюю политику в XIX веке, выдавая займы разным правительствам? Действительно, благодаря своему богатству они обладали политическим влиянием, хотя никогда не имели прямой политической власти. Богатые евреи в XIX столетии оставались в значительной мере тем же, чем были в Средние века, – «придворными евреями» («Hofjuden»), что доказывается униженной лестью и покорностью даже самых богатых королям и всей феодальной верхушке[56]56
  Хорошим примером этого могут служить отношения Герсона фон Бляйхрёдера и Отто фон Бисмарка, изображенные Ф. Стерном в «Золоте и стали» (1977).


[Закрыть]. Действительно, когда состоятельные евреи добивались «эмансипации», они отбрасывали гордость и достоинство, характеризовавшие их, пока они были бедны. Это, конечно, не исключительно еврейский феномен. Гордость и достоинство, типичные для большинства обществ, неизбежно исчезают в буржуазном классе, превращающем человека в товар. Товары имеют цену, но не имеют гордости.

Представленная здесь гипотеза должна встретить возражения, если будет ложно воспринята как утверждение, что бессилие и нищета сами по себе – базис культурной продуктивности. Очень бедные страны столь же мало могут позволить себе роскошь порождать гениев, как и страны роскошествующие, очевидно, что самые беспомощные страны произвели не так уж много гениев. Оптимальными условиями представляются отсутствие как нищеты, так и особого богатства.

Немецко-еврейское супружество могло давать плоды, пока обе культуры не имели власти. Однако в конце XIX века промышленный подъем превратил бессильную Германию в величайшую экономику и со временем в величайшую военную силу на европейском континенте. Немецкие евреи были полностью вовлечены в увеличение богатства и силы Германии и в значительной мере власть перестала традиционно проклинать их. Однако было бы наивно верить, что именно к 1871 году прежнее родство, основанное на бессилии, было полностью разрушено.

Если Маркс (родившийся в 1818 году) явно принадлежал доимпериалистическому периоду германской истории, то у Фрейда (родившегося в 1856 году) Австрия, которая вместе с Венгрией образовывала слабую и незначительную монархию, едва ли могла вызвать восхищение силой государства (политически Германия и Австро-Венгрия были, конечно, отдельными государствами, но культурно они образовывали единство, хотя в культурах двух немецких стран и существовали некоторые значимые различия). Альберт Эйнштейн (родившийся в 1879 году) ненавидел власть и властные государства, как немецкие, так и иные. Он был социалистом, интернационалистом и пацифистом и очень ясно выражал свои взгляды в своих публикациях. Когда разразилась Первая мировая война, Эйнштейн был одним из немногих немецких ученых, кто отказался подписывать патриотические манифесты.

Однако один факт не вызывает сомнений. В первое столетие своего сосуществования немцы и евреи не обладали властью и власть не прославляли. Я считаю, что это послужило общей почвой, на которой выросли три немецко-еврейских гения – Маркс, Фрейд и Эйнштейн.