Текст книги "Опасное лето"

Глава 13

Мы поздно выехали из Мадрида, но «Лянча», которую мы прозвали «Ла Барата», то есть «Дешевка», показала отличное время и просто пожирала знакомые километры шоссе. Мы остановились у старой таверны в Бургосе, чтобы наш водитель Марио, который приехал на «Лянче» из итальянского Удине на mano a mano в Сьюдад-Реаль, мог отведать форель из горной кастильской речки – крепких рыбешек с пятнами на серебристых упитанных бочках. В кухне можно было ткнуть пальцем в любую форель или куропатку и попросить ее приготовить. Вино приносили в глиняных кувшинах, к нему мы заказали нежный бургосский сыр, который я много лет назад привозил в Париж Гертруде Стайн, возвращаясь домой из Испании в вагоне третьего класса.

Из Бургоса Марио очень быстро довез нас до Бильбао. Раньше он был автогонщиком, так что теоретически мы были в безопасности, однако всякий раз при взгляде на спидометр у меня замирало сердце. На нашей «Барате» стояло три клаксона. Сигнал одного из них означал «освободи дорогу». Работал он, надо сказать, вполне эффективно, но ослы, козы и их владельцы потом долго еще оглядывались, выискивая взглядом поезд.

Бильбао – портовый, индустриальный город, расположенный в чаше между холмами. Он большой, богатый, живой, и в нем всегда либо жарко и влажно, либо холодно и влажно. Вокруг простираются замечательные места с множеством живописных приливных речек, врезающихся глубоко в побережье. В Бильбао крутятся большие деньги, проходят спортивные соревнования, и у меня там много друзей. В августе он часто становится одним из самых жарких мест страны, уступая только Кордове. В день боя там оказалось не слишком душно, и гулять по широким улицам было очень приятно.

Мы поселились в отличных номерах в «Карлтоне», очень хорошем отеле. Ферия в Бильбао очень плотная, тяжелая, богатая, подобной ей нет в Испании, и тореро там носят пиджаки и галстуки. Мы столько времени провели в дороге, что чувствовали себя чужими в цивильном фойе гостиницы. Наш социальный статус спасла «Барата»: это был самый красивый автомобиль в городе.

Антонио пребывал все в том же приподнятом настроении. Он любил Бильбао, местная напыщенность и показное богатство его не смущали. Тут никого не пускали в кальехон. Выгоняли даже тореро, которые участвовали во вчерашних боях или собирались драться в завтрашних. Здесь сильнее, чем где-либо в Испании, ощущалась тяжелая рука закона и власти: полицейские, например, с видимым удовольствием отправили нас в обход арены, не разрешив войти через ближайшие, самые удобные ворота, которыми все раньше пользовались.

Наконец мы добрались до своих мест. Мне уже было непривычно смотреть корриду со зрительских трибун, а не от барреры. Антонио не изменил себе и выступил блестяще, проведя великолепные бои с двумя быками. Ему присудили оба уха обоих быков: больше в Бильбао ничего отрезать не принято. Все в его выступлении казалось простым и легким, потому что он проделывал все это естественно и безупречно, а потом с той же легкостью и уверенностью убивал быка.

Антонио очаровал и потряс зрителей своим мастерством. Мой сосед по трибуне сказал:

– Он вернул мне прежние ощущения от корриды, которых я давно не испытывал.

Антонио радовался своим быкам и смог передать эту радость публике, и публика радовалась ему, словно коррида теперь стала красивой и простой для всех.

Бой Луиса Мигеля на следующий день стал гигантским разочарованием. Он начал бодро, провел с первым быком несколько более чем удачных пасе с плащом, потом продемонстрировал две красивые вероники. Пытаясь угнаться за Антонио, постепенно повышал уровень работы с капоте и начало боя провел ровно и хорошо. Бык был средних размеров, не самый плохой, но и не подарок. В финале боя Луис Мигель дважды попадал в кость, но потом вогнал в тушу около трех четвертей клинка, и быку этого хватило.

Второй его бык был крупным, с хорошими рогами. Луис Мигель по-прежнему неплохо управлялся с плащом, но бык оказался трудным и потенциально очень опасным. Он не рвался атаковать лошадей, и пикадоры опасались колоть его пиками. Получалось, что бык достанется Луису Мигелю с высоко поднятой головой, по-прежнему непредсказуемым и практически не тронутым пиками. Поэтому последний пикадор усердно поработал своим оружием и буквально разворотил спину быка. Без приказа он на такое не пошел бы.

В результате бык вернулся к Луису Мигелю еще более проблемным, чем перед первым столкновением с лошадьми. Луис Мигель работал с ним умно и аккуратно, но его беспокоила нога, поэтому он постарался быстро подавить животное, подготовить его к смерти и избавиться от него от греха подальше. Бык настойчиво пытался нащупать человека под тканью. Луис Мигель сделал две неуверенные попытки заколоть его. Доверять быку было нельзя, к тому же Луис Мигель, начиная движение, подволакивал ногу. На третий раз он смог вогнать шпагу, правда, всего на половину длины, но она попала в нужное место, и бык рухнул. Зрители были разочарованы и не скрывали этого.

Все сочувствовали Луису Мигелю, но тяжелее всех пришлось его врачу, Тамамесу. Мигеля все еще беспокоила рана, полученная в Валенсии. Тупая боль, уходящая и возвращающаяся, постоянно напоминала о ней и об обстоятельствах, при которых это произошло. Уверенность, проявленная им в Малаге, улетучилась, травмированное колено от постоянной перегрузки давало о себе знать все сильнее. У него был поврежден мениск. Такие травмы часты у спортсменов при боковом ударе или падении. Тамамес пытался уменьшить воспаление с помощью ультразвука. Если воспаление не снять, позволить ему усилиться, мениск в любой момент может заблокировать сустав. Для матадора это гибельная перспектива, но операция лишит Луиса Мигеля подвижности на три-шесть недель, и всегда есть вероятность, хоть и небольшая, что она положит конец его карьере. Пока что состояние хряща было не настолько критическим, чтобы блокирование колена казалось неминуемым. Но травма была болезненной и разъедала уверенность Луиса Мигеля в себе.

Луис Мигель меня очень беспокоил. Он настаивал на продолжении дуэли с Антонио. Я видел его сегодняшние бои, помнил, чем заканчивались этапы их единоборства с самой Валенсии, и не сомневался, что в конце концов он погибнет или будет уничтожен как матадор. Я наблюдал, как выступает Антонио, видел его абсолютную уверенность, блестящее мастерство и не допускал и мысли, что он снова пострадает. Я тревожился за него, но не думал, что он будет ранен, потому что почти все несчастные случаи с матадорами можно предсказать заранее, но сейчас ничего подобного не проявлялось ни ментально, ни физически, ни тактически. Антонио определенно вышел из берегов, как паводок, его стало «слишком много». Но это уже было его нормальным состоянием, он действовал согласно правилам, существовавшим для таких случаев. Выступать безупречно, то есть медленно и красиво, всегда невероятно опасно. Но он так искусно руководил своими быками, что со стороны казалось, будто ему все дается легко и, отбросив страх смерти, он приобрел нечто, заменявшее ему броню.

Ферия в Бильбао таила для Антонио и другие опасности, поскольку у него тут было слишком много богатых и влиятельных друзей, что означало слишком насыщенную светскую жизнь. Это, конечно, не темный мир мадридских «сливок общества», но ему приходилось позже ложиться спать, а он недостаточно физически уставал от тренировок или заменявших их ночных переездов, которые помогали ему хорошо высыпаться.

Это сказалось на его выступлении за день до их последнего совместного с Луисом Мигелем боя. Быки никуда не годились, а последний вообще практически ослеп на арене, да и с самого начала не мог похвастать отличным зрением. Животные не подходили ни для хорошей работы с капоте, ни для качественной фаэны с мулетой. Первый был опасен, не мог спокойно стоять и постоянно пытался зацепить матадора под тканью. С ним нельзя было уверенно работать плащом. Антонио оставил довольно широкий просвет между собою и бычьими рогами, но этот просвет был бы гораздо уже, если бы он лег спать до полуночи.

Два дня подряд в Бильбао с утра шел дождь, но к началу корриды небо очищалось. Те, кто строил местную арену, хорошо знали местный климат и засыпали площадку крупным песком, который быстро отводил воду. Во второй половине дня поверхность ее была влажной, но не скользкой, хотя еще в полдень казалось, что бой придется отменять. Но потом облака немного рассеялись, выглянуло солнце, и город окутала тяжелая влажная духота.

После процедур доктора Тамамеса Луис Мигель чувствовал себя лучше, но был грустным и задумчивым. В тот день была годовщина смерти его отца, который после долгих мучений скончался от рака. Луис Мигель думал об этом и о других вещах. Он был, как всегда, вежлив, но невзгоды сделали его более чутким и внимательным. Мигель знал, как близок был к смерти в последних mano a mano с Антонио. Он знал также, что нынешние быки с фермы Палья не чета прежним, которые были чем-то вроде супер-Миура, и что Бильбао – не Линарес. Но проблемы наслаивались одна на другую, и у него заканчивалось везение. Одно дело жить с уверенностью, что в своей профессии ты лучший в мире, и совсем другое – оказываться на волосок от смерти всякий раз, как попытаешься это доказать, и знать, что в тебя по-прежнему верят лишь твои самые богатые и влиятельные друзья, несколько красивых женщин и Пабло Пикассо, который уже двадцать пять лет не видел испанской корриды. Для Мигеля было важно верить в себя. Все другие тоже могли вернуться, если бы он обрел веру и воплотил ее в реальность. Сейчас, с его ранами и болью, был не лучший момент для восстановления былого величия. Однако Мигель все равно собирался рискнуть в надежде, что повторится чудо, случившееся в Малаге.

Антонио лежал, укрывшись простыней, в своем номере, спокойный и расслабленный, как леопард. Мы зашли всего на пару минут: я хотел, чтобы он хорошо отдохнул. Он выглядел счастливым, как почти всегда этим летом.

Бар и ресторан на первом этаже были заполнены людьми, ожидавшими, пока освободятся места. Наконец мы позавтракали за большим столом в компании старых и новых друзей. Доминго Домингин сказал мне, что, по его мнению, сегодняшние быки Палья гораздо лучше тех, что были в Валенсии. Два из них весили меньше обычного, но выглядели достаточно внушительно. Всю партию разделили на примерно равные группы. Луис Мигель начинал с быка поменьше. Арена была забита зрителями, в том числе важными людьми из правительства. В президентской ложе сидела донья Кармен Поло де Франко, супруга главы государства, с гостями из Сан-Себастьяна.

Первый бык Луиса Мигеля был быстрым, красивым, с большими рогами и казался крупнее, чем на самом деле. Для начала Луис Мигель сделал несколько хороших пропусков. Потом у него получилось отличное китэ. Травмированная нога его вроде бы не беспокоила, но, когда он подошел к баррере, лицо у него было грустное.

Перейдя к мулете, он стал работать вплотную к быку и выполнил несколько хороших правосторонних пасе. Со временем они стали еще лучше, и постепенно он начал доверять быку. Я пристально и с тревогой следил за движениями его ног, но не заметил каких-то проблем. Луис Мигель взял мулету в левую руку и провел серию натурале. Они сгодились бы для любого другого матадора, но были гораздо слабее того, что он показал в Малаге, и аплодировали ему только зрители с дорогих мест. Они потребовали музыку, и Луис Мигель сделал несколько пасе «в профиль», которые ввел в обиход Манолете, и сделал их очень хорошо. Потом он остановил быка парой размашистых движений, загипнотизировал его и встал перед ним на колени.

Кому-то из зрителей это понравилось, кому-то нет. Антонио внушил им – на время – отвращение к подобным вещам. Луис Мигель поднялся на ноги, не опираясь на стержень мулеты, значит, с ногой все было в порядке. Но на лице его было заметно разочарование. Он заколол быка ровно и аккуратно. Шпага пришлась достаточно высоко, но у быка пошла горлом кровь. Он рухнул на песок, и уха Луису Мигелю не досталось. Мне показалось, что шпага вошла хорошо, по правилам, к тому же часто бывает, что даже при таком ударе повреждение артерии вызывает кровотечение из пасти. Зрители аплодировали, Луис Мигель приветствовал их с середины арены. Он был мрачен и не улыбался. Но с ногой у него все было хорошо, иначе он не вставал бы на колени.

Из ворот вышел бык Антонио. Он казался близнецом быка Луиса Мигеля, даже размер был такой же. Бык выглядел неплохо, и Антонио начал бой с того места, где остановился вчера. Он показал ту же волшебную, изумительную работу с капоте, которую мы наблюдали весь сезон, и было заметно, как гул толпы между ободряющими выкриками постепенно наполняется счастьем.

После единственной пары бандерилий Антонио попросил разрешения перейти к фаэне и начал воспитывать быка при помощи мулеты. Бык не спешил атаковать, и матадору пришлось сократить дистанцию. После того как он подкрепил уверенность быка правосторонними прогонами, которые не отвратили животное, а, наоборот, позволили ему подойти ближе, еще ближе, почти вплотную, оркестр заиграл пасодобль. Антонио поманил животное мулетой в левой руке. Он хорошо подготовил быка и увеличил расстояние, с которого тот бросался в атаку.

Со зрением у быка все было в порядке, Антонио подал сигнал и вел его тканью мулеты ровно с той скоростью, которая была нужна, чтобы удержать его в серии очень плотных, медленных и безупречных натурале. Он закончил пасе, в котором рога быка пронеслись вплотную к его груди. Алая ткань мулеты перелетела через рога и скользнула по всему телу быка до самого крестца.

Потом он убил быка мощным ударом, вогнав шпагу до упора. Шпага вошла хорошо, дюйма на полтора левее верхней точки смертельной зоны. Антонио стоял перед быком, подняв правую руку, наблюдая за ним черными цыганскими глазами. Рука, поднятая в знак триумфа, была игрой на зрителя, тело, горделиво откинутое назад, тоже, но его глаза следили за быком, как глаза хирурга. Задние ноги животного задрожали, подогнулись, и бык завалился на бок.

Когда Антонио повернулся лицом к толпе, на его лице уже не было сосредоточенности врача, только радость от хорошо выполненной работы. Матадор не может оценить своего творения, пока оно не закончено. Не может подправить его, в отличие от художника или писателя. Не может услышать его, как музыкант. Он видит и чувствует лишь реакцию публики. Когда он чувствует ее отклик, ликование толпы передается ему, и больше ничто не имеет значения. Пока он творит, ему необходимо держаться в границах своего мастерства и понимания животных. Матадоров, которые позволяют зрителям увидеть их самоконтроль и процесс их мышления, называют «холодными». Антонио не был холодным, и теперь публика была в его руках. Он смотрел на нее и давал ей понять, спокойно, но без ложной скромности, что ему это известно. Он шел по арене с бычьим ухом в руке, смотрел на жителей города, который любил, видел, как при его приближении люди встают с дорогих и дешевых мест, и был счастлив тем, что они принадлежат ему. Я обернулся на Мигеля, который стоял у барреры и смотрел в пустоту, и подумал, случится ли несчастье сегодня или в какой-то другой день.

Хайме Остос отлично выступил со своим быком, который был чуть крупнее первых двух. Бык проявил себя великолепно, и Хайме показал превосходную работу с капоте и не менее мастерски справился с мулетой. Зрителей впечатлило его выступление, ему присудили ухо, несмотря на трудности со шпагой в финале боя.

После круга почета на автомобиле Хайме, Луис Мигель и Антонио поднялись в президентскую ложу, чтобы засвидетельствовать свое почтение донье Кармен Поло де Франко. Луис Мигель дружил с зятем генералиссимуса Франко, а с самим главой государства ходил на охоту. Он передал им привет и наилучшие пожелания. С ногой у него все было более-менее, раз он поднялся по лестнице в расположенную довольно высоко ложу. Впрочем, он поднялся бы в любом случае, а теперь ему нужно было спускаться на арену. Следующий бык предназначался ему.

Это был черный бык, немного крупнее первого, с хорошими рогами. Он казался крепким и быстрым. Луис Мигель зацепил его капоте и провел четыре медленные, грустные вероники, после чего закрутил быка вокруг пояса в медиа-веронике.

Но Луис Мигель недолго оставался грустным. Одним из его главнейших достоинств было умение дирижировать боем быков и управлять каждым движением корриды. Он собирался выжать из этого быка все возможное, вызвал его на себя и поставил в точку, откуда намеревался направить на пикадоров. Пикадор приблизился, поднял копье, и бык бросился на него. Пикадор нанес удар, как только бык врезался в его лошадь. Бык атаковал еще раз, снова получил удар пикой, после чего Луис Мигель перехватил его и провел еще четыре медленные и грустные вероники.

Потом он отвел быка назад на стартовую точку для новой атаки. Это один из простейших приемов в бое быков, и Мигель проделывал его тысячи раз. Он хотел заставить быка встать за границей нарисованного круга. В момент, когда он находился перед лошадью с пикадором, бык бросился на лошадь, а заодно и на Луиса Мигеля, который оказался на линии атаки. Животное не обратило внимания на капоте, вонзило рог в бедро матадора и отшвырнуло его к лошади. Пикадор, державший копье наготове, ударил быка в ту же секунду. Бык не дал Луису Мигелю достичь земли, поймал его на рога, сбросил и несколько раз боднул уже на песке. Доминго перескочил через забор и оттащил брата в сторону. Антонио и Хайме Остос бросились отвлекать быка. Все понимали, что рана глубокая и опасная, вероятно, с проникновением в брюшную полость. Большинство зрителей решили, что ранение смертельно. Если бы Мигеля прижало к лошади, шансов выжить у него не осталось бы, рог пропорол бы его насквозь. Раненого несли по кальехону, лицо его посерело, он кусал губы от боли и прижимал руки к низу живота.

Мы сидели в самом первом ряду, откуда не было прохода в лазарет, а в кальехон полиция никого не пускала, поэтому я остался и смотрел, как Антонио продолжил бой с быком Луиса Мигеля.

Обычно, когда бык наносит матадору такие тяжелые, возможно, смертельные ранения, другой тореро, «унаследовавший» быка, старается поработать с ним коротко и убить как можно скорее. Но только не Антонио. Бык был хорош, и он не собирался зря пускать его в расход. Зрители заплатили за то, чтобы увидеть Луиса Мигеля. Он глупо подставился и самоустранился. Это была его публика. Им не достался Домингин, зато они увидят Ордоньеса.

Я предпочитаю думать об этом именно так или как о выполнении им контракта Луиса Мигеля. Как бы то ни было, Антонио ничего не мог знать о тяжести ранений, только что корнада пришлась на верх правого бедра и была глубокой. Он вышел на арену так же спокойно и сдержанно, как для своего предыдущего боя, и начал работать с быком, который ранил Луиса Мигеля. Раздались аплодисменты, заиграла музыка, Антонио разогрел быка и перешел к невероятно близким прогонам. Он провел великолепную фаэну и потом быстро убил быка, вогнав клинок с первого раза, хотя и парой миллиметров ниже верхнего края смертельной зоны. Он сознательно бил туда – для верности. Толпа взорвалась аплодисментами.

Из операционной сообщили, что рана пришлась на правую сторону паха, точно поверх корнады, полученной в Валенсии. Рог вошел в брюшную полость, но пока не было ясно, повреждены ли внутренние органы. Луис Мигель был под наркозом, операция продолжалась.

Потом выпустили быка Антонио, самого крупного из всех. Рога у него были хорошие, но, выйдя, он создавал впечатление негодного бойца: озирался по сторонам и передвигался мелкими перебежками. Хуан поманил его плащом, бык в ответ отшатнулся в сторону и перескочил через барреру. Очутившись в кальехоне, он бодался и толкал телом доски ограждения, пока не выбрался обратно на арену через открытые ворота. Однако когда выехали пикадоры, он смело набросился на лошадей. Пикадоры остановили его, и бык мощно напирал на пики, взрывая копытами песок. Антонио переключил его на себя взмахом капоте и начал работать, как если бы у быка не было недостатков. Он с точностью вымерил скорость атаки быка, подстроил под него движение капоте и установил над противником полный контроль. А публике его пасе казались все той же легкой, плавной, беззаботной магией.

Удары бандерилий доказали, что бык может научиться быть опасным. Мне показалось, что бык начал портиться, и я нервничал, пока Антонио не вернулся к бою с мулетой и шпагой. Я видел, что он тоже нервничает, но со своего места не слышал команды, которые он отдавал Ферреру и Джони.

Под музыку оркестра Антонио провел быка, большого, нервного, наглого и неуправляемого, через полный набор красивейших классических пасе, подходящих лишь для идеального, храброго быка. Мы смотрели во все глаза, публика взрывалась криками при каждом маневре и аплодисментами в конце каждой серии пасе. Между Антонио и проносящимся мимо животным практически не оставалось зазора. Он принимал быка на выбранной тем скорости и вел его, движениями кисти управляя красной саржей мулеты. Тяжелая туша быка и стройная, грациозная фигура матадора сливались в живую скульптуру. Один взмах – и тяжелый черный бык проносит смерть на рогах мимо груди Антонио. Увидев, что тот вновь и вновь повторяет пасе де печо, один из самых сложных и опасных маневров, я понял, что он собирается сделать. Действо на арене воспринималось как прекрасная музыка, но это еще было не все. Антонио готовился убить быка приемом ресибиендо.

Если бык все еще способен атаковать, ресибиендо – самый грандиозный способ его убить. Самый старый, самый красивый и самый опасный, потому что матадор, вместо того чтобы бежать на быка, стоит неподвижно, побуждает его атаковать, потом отводит мулетой вправо и вонзает шпагу в горб между лопатками. Главная опасность заключается в том, что, если не держать быка под полным контролем при помощи мулеты, он может поднять голову и воткнуть рог в грудь матадора. При обычном способе, если бык задирает голову во время захода матадора для удара, страдает правое бедро. Чтобы правильно убить приемом ресибиендо, человеку нужно выжидать практически до самого столкновения, с запасом в один-два дюйма. Если он наклонится вперед или отпустит быка слишком далеко в сторону, шпага войдет наискось.

«Жди, пока он нападет» – вот принцип этого приема. Лишь немногие способны уловить нужный момент и обладают крепкой левой, чтобы отвести голову быка в сторону. Для быка это, по сути, тот же пасе де печо, именно поэтому Антонио готовил его повторяющимися приемами и проверял, остался ли у него завод, может ли он следовать за тканью, вместо того чтобы поднять голову или застыть посреди атаки. Поняв, что бык готов и в нем достаточно энергии, он занял позицию перед нашей трибуной и приготовился к встрече.

В долгих ночных поездках мы обсуждали этот прием и решили, что благодаря хорошей левой у Антонио он получится легко. Опасность таили последствия в случае неудачи. А последствия были такие: рог, как кинжал, втыкается под ребра, только кинжал этот толщиной с черенок лопаты, и мускулы, которые приводят его в движение, способны поднять в воздух и отшвырнуть лошадь или разнести в щепки двухдюймовые доски барреры. Иногда рога оканчиваются острыми кончиками, которые, как бритва, разрезают ткань плаща. Иногда они имеют трещины и наносят раны шириной с ладонь. Да, выполнить ресибиендо легко, при условии, что ты способен спокойно стоять, когда эти рога несутся прямо на тебя, и при этом сознавать, что в любую секунду они могут вонзиться снизу тебе в грудь, если бык задерет голову, почувствовав, как в него входит стальной клинок. Конечно же, это просто. На этом мы и порешили.

Антонио собрался, выставил перед собой оружие и слегка согнул в колене левую ногу. Взмах мулеты был сигналом быку. Черная громадина ринулась вперед, и клинок попал в кость высоко между лопатками. Антонио навалился на быка, шпага выгнулась дугой, скульптурная композиция рассыпалась, и бык проскочил мимо под тканью мулеты.

Ресибиендо не повторяют. Это привет из далекого прошлого, из времен Педро Ромеро, великого тореро, жившего в Ронде. Но Антонио хотел убить быка именно так… если тот решится на атаку. Он вновь занял позицию, прицелился и поманил быка мулетой и выставленным вперед коленом. Он заставил быка броситься туда, где бык проткнул бы его рогами, если бы поднял голову. И вновь лезвие скользнуло по кости, вновь композиция рассыпалась, вновь мулета скользнула по рогам и крестцу быка.

Движения быка замедлились, но Антонио знал, что у животного хватит запала еще на один чистый бросок. Это знал только он один, публика же не верила своим глазам. Для триумфа Антонио достаточно было лишь достойно заколоть противника. Без особого риска. Но он хотел вернуть долг за всех быков, в боях с которыми срезал углы на протяжении своей карьеры, – а таких было немало. Этот бык уже дважды чуть не вонзил рога ему в грудь, и теперь Антонио предоставит ему третий шанс. Оба раза он мог чуть опустить кончик лезвия или сдвинуть его в сторону, чтобы не бить по центру, и никто бы слова не сказал: ведь он убивал приемом ресибиендо. Антонио прекрасно знал уязвимые места на холке быка, куда лезвие входит легко и свободно, а удар все равно смотрится хорошо, ну или почти хорошо, во всяком случае не плохо. Матадоры его поколения получали за такие удары большую часть ушей. Но сегодня – к черту все. Сегодня он заплатит за все бои, в которых предпочел легкий путь.

Он встал перед быком. Стояла такая тишина, что я слышал, как женщина за моей спиной закрыла веер. Антонио нацелил шпагу, сдвинул вперед левое колено, взмахнул мулетой, призывая быка, и бык рванул ему навстречу. Антонио дождался мгновения, когда рога должны были вонзиться в него, и направил шпагу в мишень. Бык всей своей массой давил на клинок, опустив голову за клочком красной ткани, Антонио оставалось лишь упереться ладонью в яблоко шпаги, и оружие медленно скользнуло к самой высокой точке между лопатками животного. Антонио не сдвинулся с места, он стал единым целым с быком, и когда его рука легла на черную спину животного, рога уже прошли мимо его груди, а сам бык был мертв. Он еще не догадывался об этом, он смотрел на стоявшего перед ним Антонио, который поднял руку – не в знак победы, а словно прощаясь. Я знаю, о чем он думал, но в тот момент я не видел его лица. Бык тоже не видел его, но это было странное дружелюбное лицо самого странного парня, которого я когда-либо знал, и оно выражало сострадание, которому обычно нет места в корриде. Теперь бык понял, что умер, ноги у него подогнулись, и он рухнул, все еще глядя на Антонио.

Так закончился поединок между Антонио и Луисом Мигелем. Для тех, кто видел корриду в Бильбао, ни о каком соперничестве больше и речи быть не могло. Вопрос был закрыт. Соперничество можно было реанимировать, но лишь технически. Реанимировать на бумаге, чтобы зарабатывать деньги или организовать тур по Южной Америке. Но у человека, видевшего Антонио в Бильбао, не оставалось никаких сомнений в том, кто из двоих победил. Да, возможно, победа в Бильбао досталась ему из-за проблем с ногой у Луиса Мигеля. Вероятно, из этого предположения можно было вытянуть немного денег. Но вновь проводить такой эксперимент перед настоящей публикой, на испанских аренах с настоящими быками и настоящими рогами было бы смертельно опасно. Вопрос о первенстве был решен, и я с радостью услышал новость из операционной, что, хотя рог и проник глубоко в брюшную полость Луиса Мигеля, жизненно важные органы не были задеты.

Антонио переоделся после боя, и мы поехали навестить Луиса Мигеля. Антонио был за рулем. Он еще не отошел от схватки, и мы обсуждали ее как в номере, так и в машине.

– Откуда ты знал, что у него хватит сил на второй и третий заходы? – спросил я.

– Просто знал, – ответил он. – Я не могу сказать, откуда это берется.

– Что ты в нем увидел?

– К тому моменту я его уже хорошо изучил.

– По ушам?

– По всему. Я знаю тебя. Ты знаешь меня. Как-то так. А ты не знал, что он побежит?

– Знал. Но я сидел на трибуне. Это очень далеко.

– Шесть или восемь футов для меня целая миля, – сказал он.

Луиса Мигеля мучили сильные боли. Рог попал в зарубцевавшуюся рану, полученную им в Валенсии. Она еще не успела полностью зажить и открылась. Рог прошел через шов и проник в брюшную полость. В палате было человек шесть, и Луис Мигель, несмотря на страдания, держался со всеми очень любезно. Ночью из Мадрида должны были прилететь его жена и старшая сестра.

– Прости, что не пришел в лазарет, – сказал я. – Ну, как ты? Сильно болит?

– Так себе, Эрнесто, – тихо ответил он.

– Маноло даст тебе кое-что от боли.

По лицу Луиса Мигеля пробежала тень улыбки.

– Уже дал.

– Давай я выведу отсюда всех этих людей?

– Бедняги. Ты стольких уже увел. Мне тебя не хватало.

– Увидимся в Мадриде, – сказал я. – Может, если я уйду, кто-то из них поймет намек.

– Все вместе мы хорошо получаемся на газетных фотографиях, – сказал он.

– Увидимся в Рубере – так называется клиника в Мадриде.

– У меня туда абонемент, – ответил Луис Мигель.