Текст книги "Опасное лето"

Глава 10

Валенсия встретила нас зноем, отели были переполнены. Несмотря на то что мы подтвердили бронь в «Рояле» еще из Аликанте, номеров нам не досталось. Пришлось разместиться в милой, старой, темной и прохладной «Виктории», а большой бар «Рояля», где работал кондиционер, использовать как место встречи. Жара особенно досаждала нашим девушкам, пришлось научить их передвигаться по городу по тенистым местам, укрываясь от солнца на узких улочках и за высокими зданиями.

Первая коррида стала катастрофой. Быки Пабло Ромеро, как всегда огромные и красивые, оказывались слабыми в ногах или быстро сдавались. Антонио Бьенвенида не смог ничего сделать со своим быком, который семенил по арене и ушел в глухую защиту. Бьенвенида тоже ушел в защиту, и они соревновались, кто лучше защитится, пока матадор, защищаясь, не ткнул быка шпагой и того не утащили прочь. Я надеялся, что генерал Бак Ланэм, который прилетел в Испанию на мой день рождения и на эту ферию, не решит, что это и есть бой быков. Лицо его хранило бесстрастное выражение.

Первый бык Луиса Мигеля поначалу был быстр, смел и силен, и Луис Мигель выдал ему полный пакет, от большого камбиадо на обоих коленях до трех пар бандерилий близко к ограждению. Две пары вошли безупречно, и я заметил на лице Бака интерес. Работу с бандерильями новичку рассмотреть проще всего, а Луис Мигель всегда словно объяснял свои действия шаг за шагом, и зритель мог видеть, как он проходит эти шаги на арене. Когда матадор взял мулету, бык начал задыхаться из-за жары и своего чрезмерного веса, а после нескольких хороших проходов совсем запыхался, перешел в оборону и встал столбом. Луис Мигель прикончил его, искусно вогнав шпагу в загривок на половину клинка.

Хайме Остос с невероятной отвагой сражался с третьим быком, чрезвычайно глупым и лишенным даже намека на темперамент, но достаточно коварным, чтобы представлять опасность справа: он постоянно пытался зацепить матадора рогом. Левой рукой Хайме выжал из него все, что было возможно, но заколоть смог лишь с третьей попытки.

Луису Мигелю достался очень хороший второй бык, и он проделал с ним то же самое, что мы уже видели в Альхесирасе, когда он был в наилучшей форме. Я думаю, с этим быком он достиг пика всей ферии. Лучшего исполнения в его стиле невозможно было себе представить. В начале этапа с мулетой бык потерял часть копыта, но, на удивление, его движения ничуть не замедлились. Луис Мигель провел его через пять длинных серий пасе, и каждый вызывал восторженные крики толпы. Вторая половина выступления под звучавшую на арене музыку оказалась не менее эмоциональной, чем первая. Он показал все трюки и наконец убил быка чисто, высоким ударом без ухищрений.

Он сделал все, что мог, сделал это блестяще, и его триумф был бесспорным и абсолютным.

Луис Мигель совершил два круга по арене, улыбаясь своей привычной напряженной улыбкой, которая в последнее время становилась все печальней. Он не выглядел высокомерным. Когда он поднял вверх два бычьих уха, мысли его, казалось, были где-то далеко. Следом за матадором шла его куадрилья, они забрасывали обратно на трибуны женские сумочки, туфли, цветы, винные бурдюки и соломенные шляпы. Сигары оставляли себе. Освещенный солнцем сектор трибун был практически пуст, деревенские зрители в черных пиджаках и пыльных беретах не приехали и не заполнили эти места. Я гадал, не об этом ли задумался Мигель, проходя мимо, или он размышлял, способен ли на нечто большее, чем сегодня, в решающий час, когда они с Антонио сойдутся лицом к лицу.

На следующий день во время выступления Антонио Ордоньеса, Курро Хирона и Хайме Остоса на солнечной стороне было еще больше свободных мест, арена заполнилась лишь чуть больше чем наполовину. Жара не спадала, со стороны Африки дул сильный горячий ветер. Ступив на песок, Антонио забыл о полупустых трибунах. Он выбросил их из головы, еще когда только вышел на арену и окинул ее взглядом. На протяжении всей его карьеры деньги на боях делал кто-то другой, и пустые места не были для него трагедией, хотя денег ему отчаянно не хватало. Я знал, с каким трудом они доставались в его профессии, как трудно было их удержать и как сильно он и Кармен нуждались в средствах для осуществления своих простых и достойных планов.

В этой корриде было только два хороших быка. Первый бык Антонио оказался никудышным. Поверх окрашенных красной краской досок мы смотрели, как вышел его второй бык. Это был отличный, быстрый, прекрасно вооруженный экземпляр, он был хорош и слева, как проверил плащом Хуан, и справа, как выяснил Феррер. Антонио выбежал с капоте, крикнув Ферреру:

– Уйди!

Он хотел остаться наедине с быком и привлек его внимание. Когда бык рванул в его сторону, Антонио направил его в цепочку длинных, медленных прогонов под ритм, который слышали только матадор и его бык. От работы Антонио с плащом сердце у меня замирало с тех пор, как я впервые увидел его в Памплоне шесть лет назад, сегодня же он выступал лучше, чем когда-либо. Он видел вчерашние бои Луиса Мигеля и теперь показывал публике, себе, нам и истории, что должен будет превзойти Мигеля, чтобы стать победителем.

Антонио уступил быка бандерильеро после одного-единственного удара пикой, желая, чтобы бык оставался невредимым, и внимательно наблюдал, как Джони и Феррер втыкают цветастые гарпуны. Потом взял шпагу и вышел к быку.

Он завладел вниманием быка, заставил животное опустить голову четырьмя короткими пасе на одном колене, а потом провел самую яркую, прекрасную, цельную классическую фаэну, которую я только видел в его исполнении. В ней была вся красота того, что он делал прежде, но добавилось еще изящество воды, обтекающей преграду, вроде порогов или запруды. Фаэна была целостным произведением, и каждый прогон отличало скульптурное изящество. От первоначального гомона зрители вскоре перешли к неистовому реву, оглушительному, как грохот водопада, так что заглушили даже духовые инструменты оркестра. Выступление Антонио походило на все великие фаэны и было лучше любой из них. Самое же невероятное – то, что он смог сделать это в ветреный день.

Закончив работу с мулетой, Антонио четырежды попытался заколоть быка, каждый раз целя в верхнюю точку наиболее уязвимой области, и каждый раз попадал в кость. Наконец он вогнал шпагу в загривок, и бык упал замертво прямо под его руками. Несмотря на четыре неудачные попытки, ему присудили ухо, потому что каждый заход со шпагой по степени риска стоил целой эстокады. Кто знает, что бы ему вручили, убей он быка с первой попытки.

В ту ночь мы устроили большую гулянку в ресторане «Пепика» на пляже. Шумел прибой, мы были счастливы, порожденные боем эмоции еще не успели остыть. Мы были как счастливое племя после успешного набега или удачной охоты. Кувшины сангрии расходились мгновенно, и нам не пришлось вставать из-за стола пораньше, как мы обычно делали из-за Антонио. Он уехал в Туделу в Наварре, где ему предстояли бои в компании Луиса Мигеля и Остоса. Обычно Антонио шел спать в районе полуночи. С утра у него уже начинались тренировки и подготовка к следующему бою. Зато мы смогли вернуться к привычному расписанию.

У Луиса Мигеля в тот день был бой в Пальма-де-Майорке, и я был рад, что он не видел боя Антонио. Он начал бы нервничать. Я хорошо относился к Луису Мигелю, но после того, что увидел в Валенсии, считал, что у него нет шансов на победу.

Теперь было очевидно, что при такой высокой цене на билеты аншлаг могли обеспечить только имена Антонио и Луиса Мигеля на одной афише. Если бы с одним из них что-то случилось, эффект был бы такой, словно разбили целую корзину золотых яиц. Но что-то непременно должно было произойти. Я был в этом уверен и знал, что Антонио думает так же. Вечерами я гадал, что творится в душе у Кармен, потому что она была самым лучшим, порядочным, верным и умным человеком из всех нас, так или иначе вовлеченных в этот бизнес на крови и деньгах. Для нее любой исход означал проигрыш. Я радовался, что поручил молиться за нее людям, чье слово имеет определенный вес.

В четвертом бою в Валенсии Антонио и Луис Мигель встретились на арене в пятый раз за сезон. Поставщиком быков был Самуэль Флорес. Третьим матадором – Грегорио Санчес. Несмотря на пасмурную погоду, ощущалась тяжелая жара. Впервые за ферию на арене не осталось свободных мест. Первый бык Луиса Мигеля вел себя неуверенно, останавливался посреди пробежки и постоянно сваливался в защиту. Мигель работал с ним осторожно и вдумчиво. Бык постоянно опускал морду, и матадору приходилось вытягивать его, чтобы подготовить к финальному удару. Такой бык заставил бы помучиться любого. Мигель убил его со второго удара, четко и уверенно. Публика платила деньги отнюдь не за такие выступления, но с подобным материалом большего добиться было невозможно, и лучшая часть зрителей все понимала и аплодировала. Мигель поблагодарил публику и вернулся к изгороди, недовольно сжав губы.

Вышел бык Антонио, тот завлек его капоте и провел через ту же медленную, классическую, красивейшую серию пасе, которую он выполнял весь сезон с каждым быком, способным нападать. Это делалось не в каких-то редких случаях или с исключительно хорошими животными. Так Антонио работал с любым быком, которого можно было заставить перейти в атаку, и всякий раз он старался улучшить результат, и бык проходил все ближе и медленнее.

Когда пришла очередь Луиса Мигеля, он накинул на спину плащ и провел отличную серию изящных мексиканских приемов Гаона, чтобы отвлечь быка от лошадей.

Фаэна с мулетой не уступала в великолепии той, что Антонио показал во время первого боя в Валенсии, и в чем-то даже превосходила ее, поскольку доставшийся ему теперь бык не был так хорош, его приходилось постоянно удерживать мулетой. Из-за ограды я наблюдал, как Антонио направлял быка, держа его под полным контролем, не давая рогам коснуться ткани, перемещая мулету со скоростью быка: один полукруг, второй, и вот он уже втянул быка в кольцо вокруг себя, тот бежит по кругу, и толпа криками приветствует каждый прогон. Я следил и за лицом Мигеля. Оно было непроницаемым.

Выполнив все прекрасные классические и по-настоящему опасные пасе, которые были возможны с этим быком, а потом проделав все еще лучше, Антонио убил животное. Зрители устроили ему овацию, а председатель отдал оба уха.

Чтобы вырваться вперед на втором быке, Луис Мигель превзошел самого себя. Он встретил противника, стоя на коленях, великолепным размашистым пропуском одной рукой, который называется ларга камбиада. Это зрелищный и красивый прием, но он не так опасен, как медленный обвод быка капоте, удерживаемым двумя руками. Но зрителям все равно понравилось, потому что Луис Мигель выполнил все мастерски.

С бандерильями он был превосходен. Одна пара ударов получилась вообще фантастической. Бык ждал его у барреры, бока его вздымались, кровь струилась из нанесенной пикой раны на загривке, а глаза следили за Мигелем, который медленно подходил к нему, разведя руки, направив вперед заточенные острия маленьких гарпунов. Он прошел точку, в которой должен был выманить быка, заставить его атаковать, потом точку, где этот прием становился небезопасным, потом точку, в которой бык, следивший за тореро, легко достал бы его рогом. Когда бык, до которого оставалось три шага, бросился вперед, Мигель отпрянул влево – голова быка повернулась за ним, – вонзил бандерильи в загривок животного и, опираясь на них, перебросил тело в противоположную сторону, через правый рог.

Он завладел вниманием быка с помощью мулеты вблизи досок ограды и сделал несколько правосторонних прогонов. Я слышал, что он говорил быку, слышал его дыхание и стук бандерилий, когда тот пробегал под мулетой мимо груди Мигеля. Его лишь раз ударили пикой, но рана была глубокой. Мышцы шеи все еще оставались сильными, поэтому Мигель вынуждал быка задирать голову, чтобы утомить животное и заставить его опустить морду для решающего удара. Но бык быстро терял кровь и силы.

Мигель берег его и, отведя от барьера, пропускал очень осторожно, однако бык быстро слабел. У него кончался завод, как у патефона, и, когда он переставал звучать, Мигель обращался с ним, как с игрушкой. Он гладил его рога, упирался локтем ему в лоб, делая вид, что говорит по телефону. Быки вообще редко отвечают на звонки, но еще меньше шансов было теперь, когда животное истекло кровью, выдохлось и уже не могло атаковать. Мигель сделал с ним несколько маневров, держа быка за рог, чтобы тот не терял концентрации, а потом поцеловал его.

Он сделал с быком все, что было возможно, кроме разве что предложения руки и сердца, как подобает честному человеку. Оставалось только прикончить животное. Этого быка он проиграл тогда же, когда выиграл на нем с бандерильями. Просто тогда это не было заметно.

У быка не осталось сил, чтобы помочь Мигелю со шпагой. Если Мигель хотел победить в соперничестве с Антонио, ему нужно было бить сильно, высоко и загнать клинок по самое основание. Он не смог этого сделать. Он пять раз наносил удар и не сумел вогнать шпагу. Не потому что попадал в кость. Просто не смог заставить себя нанести нужный удар. Зрители завороженно молчали. Они видели, что с человеком происходит что-то непонятное.

Я думаю, что Антонио оглушил его работой с плащом и мулетой. Мне было жаль Мигеля. Потом я вспомнил неприятности, приключившиеся с ним в Туделе, где ему попали бутылкой по голове, и подумал: возможно, это давит на его подсознание, мешает нанести удар, он словно стрелок, закрывающий глаза перед выстрелом. Так или иначе, он не мог заставить себя убить как полагается, после пяти неудачных попыток, отбросив мулету на песок, прицелился немного ниже, вогнал шпагу и прикончил животное ударом дескабельо.

Антонио достался бык, с которым ничего нельзя было сделать. Он доказал это себе, хотя любой другой либо опозорился бы, либо был бы поднят на рога, пытаясь это доказать. Потом он быстро убил быка.

Вечером, уже в номере, Антонио, лежавший после душа под простыней, спросил меня:

– Каково твое мнение?

– Мы его сделали, – ответил я.

– Ты доволен?

– Socio, – сказал я. По-испански это означает «партнер». Мы называли так друг друга, чтобы избежать ненужных эмоций.

– На завтра я приготовил сюрприз.

– Какой?

– Маленький пикник на берегу моря.

– Давай поужинаем пораньше и ляжем спать до полуночи.

Каковы бы ни были причины, заставлявшие людей забывать о тревогах в промежутках между боями, тем летом их было в избытке, и речь не о содержимом бутылок. Хотя у нас имелись кувшины холодной сангрии, которые быстро обрастали каплями на горячем сухом ветру, дувшем весь день и всю ночь. Мы радовались, что приближалась большая коррида, ели больших, изумительно вкусных свежепойманных морских языков или барабульку, которую испанцы называют salmonete, и шафрановую паэлью с различными моллюсками и морепродуктами. Начинали обед со свежих салатных листьев, а на десерт лакомились дынями. В этом году они поспели позже обычного, но сейчас были в самом соку. Направляясь в город, мы застали дивное чудо фейерверков.

Звон падающей меди и гулкие барабаны превратились в свет, а потом с раскатами грома на небе расцветали плакучие ивы, пока над главным проспектом ярмарки не загорелось полярное сияние. Вскоре все закончилось.

Я не знаю, что делал Луис Мигель и хорошо ли он спал в ночь перед их с Антонио первым серьезным боем в Валенсии. Мне рассказывали, что он не ложился допоздна, но происшествия всегда порождают слухи. Знаю одно: он нервничал перед боем, а мы – нет. Я не беспокоил Мигеля и не задавал ему вопросов, потому что он знал, что я теперь в лагере Антонио. Мы по-прежнему были друзьями, но после того, как я увидел его на арене, изучил, как он работает с разными типами быков, мне стало понятно, что он великий матадор, а Антонио – величайший. Я был убежден, что, если Антонио не будет сильно напирать, они с Мигелем смогут заработать много денег. Для этого нужно было понизить цены на билеты и установить равную оплату. Если Антонио не будут платить столько же, сколько Мигелю, он будет наращивать темп до тех пор, пока Мигель, пытаясь сравняться с ним или превзойти его, не погибнет или не получит такие травмы, которые не позволят ему участвовать в боях. Антонио, как я знал, был безжалостен, и его странная, неумолимая гордость не имела ничего общего с эгоизмом. За ней таилось много всего, и там была своя темная сторона.

Луис Мигель тоже был дьявольски горд и убежден в своем абсолютном превосходстве, много раз подтвержденном. Он столько раз называл себя лучшим, что сам поверил в свои слова. Иначе он не мог бы двигаться дальше. Он не просто верил в свое величие, это была его религия. А теперь Антонио катастрофически подорвал его уверенность в себе, не просто вернувшись на арену после тяжелого ранения, но нанося по ней удары в каждом их совместном бою – за единственным исключением. Пока Луиса Мигеля спасало присутствие на арене третьего матадора. Их не сравнивали напрямую, и Мигель всегда мог удовлетвориться превосходством над третьим участником. Теперь же на арене останутся только он и Антонио. Это было не лучшее соседство для любого матадора, учитывая, какие обороты набрал Антонио, а тем более для матадора, который получал за бой больше денег. Антонио последние два года двигался вперед, как река в половодье, сметая на своем пути все преграды.

Таким был расклад утром за день до боя, когда я отправился на прогулку по очаровательному старому городу. Планируя сегодняшний день, мы решили положиться на удачу, и удача нам улыбнулась. Мы нашли живописный старый простой деревенский домик и охотничью заимку милях в тридцати от города в полосе апельсиновых садов между морем и необъятными рисовыми полями Альбуферы. Зимой эти плавни становились одним из лучших в мире мест утиной охоты. Если пройти через апельсиновые рощи и затем через лес пиний, попадаешь на пляж: пять миль белого песка и ни одного дома. Ветер не ослабевал и продолжал гнать к берегу тяжелую волну.

Мы провели на берегу бурный, удивительный день. Купались в море, ели и играли в футбол. В середине дня мы решили, что не пойдем на завтрашнюю корриду, разожжем церемониальный костер и бросим туда свои билеты. Потом нам показалось, что это может принести несчастье, поэтому мы поиграли еще в футбол, а потом плавали до заката, выплывая далеко из полосы прибоя, из-за чего на обратном пути приходилось бороться с сильным западным течением. Все дико устали и рано легли спать, как утомленные, но здоровые дикари.

Антонио отлично выспался и проснулся довольным и отдохнувшим. Я только-только вернулся с розыгрыша быков. Это были отличные животные с ферм Игнасио Санчеса и Балтасара Ибана. Шансы были равные. Ночью ветер усилился, а небо затянуло облаками. За стенами арены шторм достигал баллов семи, и погода больше напоминала осеннее ненастье, чем конец июля.

– Как ты? Мышцы не болят? – спросил я Антонио.

– Ни капли.

– Ноги в порядке?

Мои собственные конечности распухли от игры в футбол босиком.

– Все в порядке. Отлично себя чувствую. Как погода?

– Сильный ветер. Слишком сильный.

– Может, еще утихнет, – сказал он.

Ветер не стих, и к началу боя, когда первый бык Луиса Мигеля вышел на арену, небо потемнело, как перед грозой, а шторм усилился до десяти баллов. Перед боем я заходил к Мигелю, чтобы пожелать ему удачи. Он улыбался и был, как всегда, дружелюбен, держался с привычной любезностью. Но когда они с Антонио пересекли арену в пасео, поприветствовали председателя и встали у ограды, оба были очень серьезны.

Первый бык Луиса Мигеля вышел быстро и напористо. Он был хорошо сложен, достаточно велик, но не перекормлен и мог похвастаться отличными, грозными рогами. Он со всей мощью набросился на лошадей, и казалось, что на нем Мигель отлично себя покажет. Но после бандерилий бык начал скисать. Мигель пытался работать с ним на участке, укрытом от ветра оградой, однако быку это не понравилось. Мигель вывел его на открытое место, где его мулету трепало ветром. Он искусно дожидался неуверенных бросков быка и держал его под контролем. «Выжав» из него несколько хороших маневров, Мигель убил его точным ударом. Шпага вошла хорошо, но я видел, что удар дался ему с трудом. Какой-то механизм внутри него дал сбой и пока не восстановился. Однако он владел собой достаточно, чтобы быстро убить этого быка.

Первый бык Антонио оказался еще более сложным, чем у Луиса Мигеля. Он был мощным, с хорошими рогами и хорошо сложенным, но при этом неуверенным и часто прерывал свои атаки. Антонио подошел к нему поближе и стал превращать его в настоящего быка, невзирая на ветер. Перейдя к мулете, он воспользовался относительным безветрием у досок забора и привлек внимание быка, постоянно открывая тело для атаки. Быку это понравилось, он начал расходиться, и Антонио удерживал его внимание, не давая ему угаснуть или переключиться. Он закрутил быка вокруг себя низкими левыми пасе и провел мимо своей груди великолепными пасе де печо. Он связал их воедино, заставляя быка сохранять надежду и удерживая ровный ритм. Это была блестящая фаэна, медленная и грациозная. Потом он точно выставил быка, прицелился и вогнал шпагу в цель. Бык рухнул, словно его застрелили. Точка входа клинка чуть вышла за пределы установленной зоны удара, но Антонио присудили ухо, с которым он сделал круг по арене. Первый раунд был за ним.

Второй бык Луиса Мигеля был с фермы Балтасара Ибана. Его выставили на замену вместо одного из быков Игнасио Санчеса, забракованного ветеринарами из-за недостаточной длины рогов. Бык начал неплохо, и Луис Мигель показал превосходную работу с капоте. Он смело атаковал и явно собирался превзойти Антонио. Но когда пришло время бандерилий, публика потребовала, чтобы их воткнул сам Луис Мигель, однако он отказался. Я не мог понять причины, потому что именно в работе с бандерильями он блистал, как никто другой, и мог похвастаться очень богатым репертуаром. Возможно, это были гордость и желание победить Антонио на его собственном поле, или он почувствовал что-то в быке, который начал чуть замедляться. Зрители заметно расстроились.

Но, похоже, Мигель оказался прав. Бык постепенно терял заряд, правда, Мигель успел провести блестящую фаэну с мулетой, начиная с живописного правого прогона, за которым последовала серия натурале, хороших левых пасе. Учитывая порывистый ветер и состояние быка, это было достойно восхищения. Потом он показал несколько фокусов эпохи Манолете, после чего публика снова была на его стороне. Теперь, чтобы заслужить ухо, ему оставалось лишь правильно убить быка. Но у Мигеля опять начались проблемы с ударом. Механизм опять отказал, и он четыре раза колол быка шпагой, прежде чем убить его. Теперь он сильно отстал. Небо тем временем стало еще мрачнее, а ветер усилился. На арену выехала поливальная машина, чтобы прибить пыль и песок. В ходе этого вынужденного перерыва никто в кальехоне не произнес ни слова.

Мы все переживали за двух матадоров и за испытания, посланные им бурей.

– Это бесчеловечно по отношению к ним обоим, – сказал мне Доминго, брат Луиса Мигеля.

– А будет еще хуже.

– Скоро придется включить освещение, – добавил Пепе, другой брат. – После этого быка будет совсем темно.

Мигелильо пропитывал водой капоте Антонио, чтобы плащ не так сильно трепало ветром.

– Варварство, – сказал он мне. – Варварский ветер. Но он сильный. Он выстоит.

Я прошелся вдоль барреры.

– Не понимаю, что у меня творится со шпагой, – говорил Луис Мигель, облокотившись на забор. – Ничего не выходит.

Он казался отчужденным, словно речь шла о ком-то другом или об удивившем его явлении природы.

– Остался еще один. Может, с ним будет все в порядке.

Несколько друзей говорили с ним, а он смотрел на арену, пропуская все мимо ушей. Антонио смотрел в пространство и думал о ветре. Я стоял рядом с ним у барреры, мы оба молчали.

После перерыва вышел бык Антонио. Черный, мускулистый, с хорошими рогами и глупым видом. Он не проявил никакого интереса к капоте и, когда Антонио подвел его к пикадору Саласу, набросился на лошадь, но быстро отскакивал всякий раз после удара пики. Собресалиенте, резервный матадор, который должен был убить быка в случае ранения Луиса Мигеля и Антонио, попросил разрешить ему китэ. Бык сразу же зацепил его и подбросил вверх. Антонио спас беднягу своим плащом. У того порвались штаны и слетела туфля. Хуан поднял ее с песка и перебросил через ограду.

После бандерилий нрав быка еще больше испортился, у него пропало желание в чем-то участвовать. Чтобы заставить его занять позицию для заклания, Антонио пришлось держать мулету, как парус на ветру. Вся нагрузка приходилась на запястья, потому что расправленную при помощи шпаги мулету сдувало сильным ветром. Я помнил, что у Антонио уже много лет были проблемы с правым запястьем и каждый раз перед боем его приходилось туго заматывать, чтобы в момент финального удара оно не сложилось. Сейчас он не обращал на это внимание, но в момент удара шпага немного соскользнула и вошла косо. Антонио вернулся к баррере и встал рядом со мной. На лице его были написаны беспокойство и напряжение, а правая кисть безвольно висела, словно после вывиха. На арене зажгли прожекторы, и я заметил дикое выражение его глаз. Прежде я никогда такого за ним не замечал ни на арене, ни вне ее. Антонио начал что-то говорить и остановился.

– Что случилось? – спросил я.

Он покачал головой, глядя на мулов, которые волокли тушу быка с арены. Под светом прожекторов было видно, как ветер гонит песок, политый водой менее четверти часа назад.

– Эрнесто, ветер просто ужасный, – произнес он странным, резким голосом.

Я никогда не слышал, чтобы его голос менялся, только когда он злился, и то его тон становился ниже, не выше. Сейчас его голос тоже не стал выше, и он не жаловался. Просто констатировал очевидное. Мы оба знали, что случится что-то плохое, но в ту секунду не знали с кем. Неопределенность длилась ровно столько времени, сколько ушло на эти четыре слова. Антонио взял протянутый ему стакан воды, выплюнул воду на песок и потянулся за тяжелым боевым плащом, не щадя запястья.

Последний бык Луиса Мигеля в нетерпении выскочил на свет прожекторов. У него были большие хорошие рога, и он был быстрым. Бык загнал бандерильеро за забор и расколол рогом доски бурладеро, небольшой загородки на арене. Он пытался перемахнуть через барреру, но не смог. Когда подключились пикадоры, он смело на них набросился и повалил лошадь. Луис Мигель работал с плащом очень аккуратно. Ветер обнажил слабость его вероник и сделал невозможными веселые пропуски с плащом на плечах. Бык оказался нервным, склонным к внезапным остановкам, поэтому Мигель не хотел сам заниматься бандерильями. Зрители настаивали на этом даже сильнее, чем прежде, но он отказался. Публике это не понравилось. Одной из причин, по которой они отдали немалые деньги за билеты, была его искусная работа с бандерильями. Луис Мигель начал терять поддержку трибун, но надеялся окоротить быка при помощи мулеты и вернуть их симпатии хорошей фаэной. Он нашел наименее ветреное место на арене близко к баррере, где с быком можно было работать, и взял в руки насквозь промокшую, вымазанную землей мулету. Он попросил еще воды и обвалял ткань в песке, чтобы добавить ей веса.

Бык пошел на него, и Мигель сделал два великолепных пасе, держа оружие и мулету обеими руками. Он видел, что пока не подчинил животное, и четыре раза провел быка низкой мулетой, чтобы прижать его и установить над ним контроль. Потом он отвел его от барреры, потому что бык начинал терять запал, сделал еще два правых прогона, и, казалось, противник теперь был в его руках. Когда Луис Мигель начал третий пасе, ветер взметнул мулету и раскрыл его. Бык нырнул под ткань и, как мне показалось, боднул его правым рогом в живот. Мигеля подбросило в воздух, и второй рог быка попал ему в пах и опрокинул на спину. Антонио с плащом в руках побежал отвлекать быка, но прежде, чем кто-то успел туда добраться, бык трижды ударил Мигеля, лежавшего на спине. Я видел, как правый рог вошел ему в промежность.

Антонио увел быка, а Доминго, перескочивший через ограду, когда Луис Мигель упал, оттащил его в безопасное место. Доминго, Пепе и бандерильеро подняли его на руки и поднесли к баррере. Мы приняли его в кальехоне и бегом доставили к воротам под трибунами и дальше в операционную. Я придерживал его голову. Луис Мигель закрывал руками рану, а Доминго прижимал большой палец к сосудам над ней. Крови было немного, очевидно, рог не задел бедренной артерии.

Луис Мигель был абсолютно спокоен, очень вежлив и любезен с окружающими.

– Большое тебе спасибо, Эрнесто, – сказал он мне, когда я держал его голову, пока его раздевали и доктор Тамамес разрезал одежду вокруг раны.

Других повреждений заметно не было. Только одна рана, высоко на внутренней поверхности бедра, у паха. Круглая, около двух дюймов шириной, с синюшностью по краю. Теперь, когда Мигель лежал на спине, кровотечение было только внутренним.

– Смотри, Маноло. – Луис Мигель коснулся пальцем чуть выше раны. – Оно идет сюда, а потом продолжается вот сюда. – Он прочертил траекторию рога, пропоровшего его пах и низ живота. – Я чувствовал, как он вошел.

– Muchas gracias, – сказал Тамамес, сухо и буднично. – Я увижу, куда он вошел.

В лазарете стояла жара, как в печи, было трудно дышать, все покрылись потом. Фотографы пытались снять удачный кадр, сверкали вспышки, у дверей толпились репортеры из газет и просто зеваки.

– Сейчас будем оперировать, – сказал Тамамес. – Эрнесто, выведи отсюда этих людей. – Понизив голос, он добавил: – И сам выметайся.

Мигелю уже не требовалась моя опека. Я пообещал ему, что скоро вернусь.

– До встречи, Эрнесто, – сказал он и улыбнулся. Его лицо посерело, покрылось бисеринками пота, но улыбка оставалась искренней и доброй. У дверей стояли двое гвардейцев, еще двое были снаружи.

– Выведите этих людей, – велел я. – Никого не впускайте. Поставьте у двери пару часовых и не закрывайте ее, чтобы комната проветривалась.

У меня не было полномочий командовать ими, но они этого не знали и ждали приказа. Гвардейцы отдали мне честь и начали выполнять мои распоряжения. Я вышел наружу как можно медленнее, но, оказавшись под трибунами, тут же рванул ко входу в кальехон. Снаружи доносился рев толпы, он то утихал, то нарастал каскадами, и, подойдя к красным доскам барреры, я увидел Антонио, который под желтыми лучами прожекторов пропускал большого коричневого быка, пропускал плотнее, медленнее и красивее, чем когда-либо на моей памяти при работе с капоте.