Текст книги "Происшествие в гостинице «Летучий Дракон». Призраки Крайтонского аббатства"

9

Мы обедали ранее обыкновенного, сыграли партию, другую на бильярде, обошли для осмотра роскошно убранные комнаты, ярко освещённые и полные аромата цветов, а там настал продолжительный промежуток времени, посвященный искусству и тайнам туалета, между тем как горничные сновали взад и вперед с гофрированными юбками и в коридорах слышен был запах жжёных волос. В десять часов оркестр настраивал свои инструменты и хорошенькие девушки да молодые щёголи медленно спускались по широкой дубовой лестнице, и в то же время слышался постоянный стук колес подъезжавших экипажей и громогласно провозглашались имена самых знатных лиц в графстве.

Напрасно было бы останавливаться на описании подробностей этого праздника. Бал походил на все другие удавшиеся балы, представляя собою блеск и очарование для тех, у кого на сердце было легко и весело и кто мог вполне отдаться удовольствию минуты; одну смутную картину хорошеньких лиц и блистательных нарядов, утомительный калейдоскоп фигур и цветов для тех, над кем тяготело бремя тайного горя.

Для меня музыка лишена была мелодии, блестящее зрелище очарования. Час за часом проходил; кончили ужинать, и танцоры наслаждались последними турами вальса, которые всегда кажутся восхитительными, а Эдуарда Крайтона всё нет, как нет.

О нем беспрестанно спрашивали; бедная мистрис Крайтон извиняла его отсутствие как могла. Я знала, это отсутствие сына было для неё источником жгучей тоски, однако она приветствовала своих гостей с любезной улыбкой и весело поддерживала разговор. Раз, когда она несколько минут сидела одна, глядя на танцующих, я видела, что улыбка мало-помалу сошла с её лица и на нем выразилось страдание. Я подошла, и никогда не забуду её взгляда, когда она обернулась ко мне и тихо произнесла:

– О, мой сын, Сара! Что-то случилось с моим сыном!..

Я сказала, что могла для её утешения, но сама становилась грустнее с каждым часом и моя попытка далеко не была удачна.

10

Юлия Тримэн танцевала в начале вечера, для приличия, чтоб никто не подумал, что она сколько-нибудь огорчена отсутствием своего жениха, как мне казалось; но после двух-трёх танцев она объявила, что устала, и села между пожилыми дамами. Несмотря на чрезвычайную бледность, она была очень мила в своем белом тюлевом платье, настоящем воздушном облаке, и с венком из листьев плюща, усеянных бриллиантами на её светло-золотистых волосах.

Ночь уже клонилась к концу; немного пар носились по зале в вихре вальса, когда я случайно взглянула на дверь. В ней стоял со шляпой в руке незнакомый мне господин не в бальном костюме; на его бледном лице выражалось беспокойство и он украдкой заглядывал в залу. Я испугалась; мне тотчас пришло на ум, что случилось несчастье. Но незнакомец исчез мгновенно и я не видала его более.

Я не отходила от кузины Фанни, пока зала не опустела. Даже Агнесса и София ушли к себе в своих воздушных нарядах, плачевно истерзанных усердными танцами в течение всего вечера. Никого не оставалось, кроме мистера Крайтона, кузины Фанни и меня в длинной анфиладе комнат, где цветы повесили свои головки и восковые свечи догорали одна за другою в серебряных стенных подсвечниках.

– Кажется, всё обошлось благополучно, – сказала Фанни, взглянув с оттенком беспокойства на мужа, который зевал, потягиваясь с таким видом, как будто у него гора упала с плеч.

– Да, очень хорошо. Но Эдуард жестоко нарушил приличия тем, что не приехал. Ей-Богу! Теперешние молодые люди только о своих удовольствиях и думают. Должно быть, что-нибудь особенно привлекательное, происходило сегодня в Уичерли и он не в силах был оторваться.

– Не сдержать слова – совсем не походит на него, – возразила мистрис Крайтон. – Ты не беспокоишься, Джордж? Ты не думаешь, чтоб с Эдуардом случилось что-нибудь?

– Да что ж может случиться? Нед – один из лучших ездоков в графстве. Не думаю, чтобы был повод опасаться за него.

– Однако, он мог заболеть.

– Ну вот eщё! Он настоящий Геркулес. А если б и была для него возможность заболеть – чего я не допускаю – нам дали бы знать из Уичерли.

Едва он произнес последнее слово, как дворецкий Трюфолд стоял возле своего господина; лицо старого слуги было серьёзно и встревожено.

– Тут прибыл человек, сэр, который желает вас видеть одного, – сказал он шёпотом.

Как тихо эти слова произнесены ни были, Фанни услыхала их и я тоже.

– Это кто-нибудь из Уичерли? – вскричала кузина. – Пусть он придет сюда.

– Он непременно желает видеть барина одного, – почтительно возразил дворецкий. – Прикажете провести его в библиотеку, сэр? Там свечи ещё не погашены.

– О, это наверно кто-нибудь из Уичерли! – воскликнула Фанни, ухватившись за меня рукою, которая была холодна как лед. – Не говорила ли я вам, Сара? Что-нибудь случилось с моим сыном. Приведите этого человека сюда, Трюфолд; я требую этого.

Повелительный тон совсем не был свойствен жене, которая всегда оказывала мужу должное уважение, и хозяйке, всегда кроткой в обращении с прислугою.

– Пусть будет так, Трюфолд, – сказал Крайтон. – Какая бы дурная весть ни ожидала нас, мы услышим её вместе.

Он обнял жену рукою и оба стояли, бледные и неподвижные как мрамор, в ожидании удара, который на них обрушится.

Вошел незнакомец, которого я видела в дверях. Он был приходским священником в Уичерли и капелланом сэра Фрэнсиса, человек средних лет, почтенного вида. Сообщил он то, что должен был передать со всею осторожностью и всеми обычными изъявлениями сочувствия и утешениями веры, какие могла внушить долголетняя опытность. Напрасный труд, тщетные слова! Удар должен был обрушиться на обреченные головы и никакое земное утешение не могло облегчить его подавляющей тяжести.

В Уичерли в это ясное утро Нового года была скачка с препятствиями, устроенная любителями, и Эдуарда Крайтона уговорили принять в ней участие на своем любимце Огневике. Ему оставалось бы ещё за глаза достаточно времени, чтоб поспеть в Крайтон после скачек. Он согласился и без труда обогнал всех, когда на последнем барьере, двойном с канавою позади, Огневик задел задними ногами за барьер и опрокинулся, швырнув своего седока чрез забор в смежное с беговым поле, где был тяжелый каменный вал. Об этот-то вал Эдуард Крайтон и ударился головою и… всё было кончено. Пока священник передавал это роковое событие, я нечаянно оглянулась и увидала Юлию Тримэн в нескольких шагах позади него. Она все слышала; ни одного крика не вырвалось у неё, ни малейшего признака, чтоб она готова была упасть в обморок; она стояла спокойно и неподвижно, ожидая конца.

Сама не знаю, как закончилась эта ночь; на всех нас напала какая-то страшная неподвижность мысли и чувства. Тотчас запрягли карету и мистер Крайтон с женою отправились искать горестной отрады во взгляде на мёртвое тело сына. Он испустил дух, когда его переносили в дом сэра Фрэнсиса. Я пошла с Юлией в её комнату и просидела с нею, пока наконец медленно не занялся рассвет горестного тяжкого дня.

11

Мне почти нечего более сообщать. Несмотря на разбитые сердца, жизнь идет своим чередом. В Крайтоне надолго водворилась печальная тишина. Хозяин дома не выходил из своей библиотеки, отделенный от внешнего мира, как пустынник в своей келье. Я слышала, что Юлия Тримэн никогда не улыбалась более. Она до сих пор не замужем и живет безвыездно в отцовском поместье. С равными она, говорят, горда и сдержанна, но для бедных в том краю она – ангел доброты и сострадания. Да, эта надменная девушка, которая уверяла, что не может выносить душных каморок бедняков, теперь в полном смысле сестра милосердия, за исключением одного костюма.

Видала я кузину Фанни не раз после этой ужасной ночи в Новый год; я всегда находила в Крайтоне прежний радушный прием. Она была по-видимому спокойна и даже весело исполняла свой долг уважаемой хозяйки знатного дома; она нежно улыбалась своим внучатам, но я знаю, что в ней умерло всё, что даёт жизни прелесть, что для неё налегла на землю чёрная мгла и что на удовольствия и радости этого мира она смотрит со спокойным равнодушием того, в чьих глазах все подёрнуто мрачным флёром великого горя.

Конец.