Текст книги "Происшествие в гостинице «Летучий Дракон». Призраки Крайтонского аббатства"

Глава XX
Высокий чепец

Я был уже на дороге в двух или трёхстах шагах от «Летучего Дракона». Не успев опомниться, я уже стал героем приключения. И, в виде прелюдии, меня, вероятно, ожидала в гостинице новая схватка с безобразным рубакой, которая на этот раз могла закончиться менее счастливо для меня.

Как я был рад, что имел при себе пистолеты! Конечно, никакой закон на свете не обязывал меня дать убить себя без сопротивления.

Нависшие ветви старых деревьев парка, исполинские тополя по другую сторону и лунный свет, разлитый на всё, придавали узенькой дороге, которая вела к гостинице, вид чрезвычайно живописный.

Пока я медленно подходил к открытой ещё двери «Летучего Дракона», я вполне не мог уяснить себе своего положения; события так быстро следовали одно за другим, и я так неожиданно очутился действующим лицом в сумасбродной и преступной драме, что не мог опомниться и сам себе не верил, что все совершившееся происходило на самом деле.

Нигде, однако, не оказывалось ни малейшего признака присутствия полковника. В передней я осведомился о нём. Мне ответили, что в последние полчаса в гостиницу никто не приезжал. Я заглянул в общую залу. И там никого. Пробила полночь и я услышал, как запирали на ключ и на запор главный вход. Я взял свою свечу. В это время все огни в этой деревенской гостинице уже были затушены и дом принял такой вид, как-будто погружен в сон долгое время. Бледный луч месяца врывался в окно на площадке, пока я всходил по широкой лестнице; я остановился на секунду пробежать глазами лесистое пространство до увенчанного башнями замка, который имел для меня столько привлекательности. Однако, я тотчас вспомнил, что в глазах шпиона это полуночное созерцание могло получить особенное значение, да и сам граф в своей ревнивой бдительности, мог заподозрить условный знак в необыкновенном появлении среди ночи зажженной свечи на площадке лестницы «Летучего Дракона».

Отворив дверь своей комнаты, я почти вздрогнул, увидав перед собой старую-престарую женщину с таким длинным лицом, какого мне не приходилось ещё встречать; на ней был чепчик громадной вышины, белая оборка которого резко отделялась от её смугло-жёлтой кожи и ярче выставляла на вид безобразие её морщинистого лица. Она выпрямилась, насколько позволяла согнутая спина, и посмотрела мне прямо в лицо своими необыкновенно чёрными и блестящими глазами.

– Я затопила камин, сударь; ночь холодна, – сказала старуха. Поблагодарив ее, я ожидал, что она уйдет. Однако она стояла неподвижно, держа свою свечу дрожащими пальцами.

– Простите меня, старуху, – заговорила она вдруг: – скажите ради Бога, что может удерживать молодого кавалера, у ног которого весь Париж, в уединенном и скучном «Летучем Драконе?»

Живи я в эпоху волшебных сказок и встречайся ежедневно с пленительной графиней де Сент-Алир, я непременно принял бы эту дряхлую старуху за олицетворение домового, за злую волшебницу, которой стоит топнуть об пол ногой, чтоб злополучные жильцы этой роковой комнаты исчезли бесследно. Но эпоха эта отошла в отдалённое прошлое, а между тём черные глаза старухи устремлены были на мои с такою выразительной твердостью, которая ясно говорила, что моя тайна ей известна. Я смутился и страх объял меня; мне и в ум не пришло сказать ей, что она суётся не в свое дело.

– Эти старые глаза видели вас в парке Каркского замка сегодня.

– Меня? – начал было я с самым изумлённым пренебрежением, какое только был в состоянии изобразить.

– Ни к чему не послужит уверять меня в противном, – перебила старуха: – я знаю, почему вы здесь, и говорю вам: уезжайте! Завтра же оставьте этот дом и не возвращайтесь никогда более.

Она подняла руку, которая оставалась у ней свободной, и смотрела на меня с невыразимым ужасом во взоре.

– Нет ничего такого, на что вы намекаете… я вас совсем не понимаю, – возражал я: – Да и что вам до меня?

– Не о вас я и забочусь, сударь… Мне дорога честь древнего рода, которому я служила в его цветущие дни, когда звание дворянина давало почёт. Но слова мои, видно, напрасны; вы отвечаете мне одною грубостью. Я сохраню свою тайну, а вы – свою, вот и всё. Скоро окажется, что вам трудно будет и открыть ее.

Старуха медленно пошла к двери и вышла, затворив ее за собою, прежде чем я успел решить, что мне ей ответить. Добрых пять минут я стоял точно окаменелый на том месте, где она оставила меня.

«Ревность графа, – подумал я: – представляется это допотопной старухе ужаснейшей вещью во всём мироздании.»

Однако, как ни пренебрегал я опасностью, на которую смутно намекала старуха, мне, разумеется, не могло быть приятно, чтобы такая опасная тайна была известна лицу постороннему, и вдобавок ещё такому, которое привержено графу де Сент-Алиру.

Не следует ли мне, не смотря ни на какую опасность, предупредить графиню, доверившуюся мне так великодушно, или, как она сама выразилась, так безумно, что тайна наша если не открыта, то по крайней мере подозревается третьим лицом? А между тем попытка предостеречь не опаснее ли самого повода к предостережению? Что хотела сказать старуха словами: «Я сохраню свою тайну, а вы – свою»?

Тысяча мучительных вопросов возникла в моем уме. Я точно будто мысленно шел по стране, где на каждом шагу предо мною или выскакивал оборотень из земли, или чудовище появлялось из-за дерева.

Силой воли я разом откинул все эти тягостные и страшные мысли. Я запер свою дверь, зажег две свечи и сел к столу. Потом разложил перед собою пергамент с чертежом и описанием, в котором я должен был найти подробные инструкции, как воспользоваться ключом.

Внимательно прочитав указания, я приступил к исследованиям. Направо от окна панельная обшивка комнаты образовывала тупой угол. Я внимательно осмотрел это место, придавил одну дощечку, она подалась в сторону и под нею очутилась замочная щель. Когда я отнял палец, дощечка мгновенно скользнула на прежнее место. Первая же попытка оказалась успешной, и это значило, что я верно понял данные мне инструкции. Подобное же исследование предстояло произвести на полу и я вскоре был вознаграждён подобным же открытием. Маленький конец двойного ключа входил в эту замочную щель, как большой ключ теперь вошел в ту, которая находилась в стене. Я налёг на ключ, два, три раза сильно дернул его, и в панели открылась дверь, обнаружившая край голой стены и узкий, в виде свода, проход сквозь толстую стену; в конце прохода виднелась каменная винтовая лестница.

Я вышел на неё со свечою в руках. Не знаю, имеет ли особенное свойство воздух, долго остававшийся спёртым, только на меня он произвёл особенное действие, а сырой запах от старых каменных стен тяжело ложился мне на лёгкие. Свеча моя бросала бледный свет на голые стены вокруг винтовой лестницы, конца которой не было видно. Я спускался всё ниже и после нескольких поворотов дошел до каменной площадки. Тут оказалась другая дверь, простая старинная дубовая, вделанная в толстую стену. Большой конец ключа подошел к замку, но не поворачивался. Я поставил свечу на ступень и взялся за ключ обеими руками; не без труда заставил я его, наконец, повернуться, но он так громко заскрипел, что я перепугался, не выдал ли он моей тайны?.

Несколько секунд я простоял как вкопанный. Немного погодя я, однако, приободрился и отворил дверь. В нее пахнул ночной воздух и затушил свечу. Дверь скрывалась леском остролистника с таким непроницаемо-густым кустарником, что он напоминал заросли индийских джунглей. Совсем было бы темно, хоть глаз выколи, если б сквозь верхушки деревьев местами не прорывался яркий луч месяца.

Тихо, на тот случай, если б кто-нибудь отворил окно при громком скрипе ржавого замка, я теперь стал пробираться сквозь переплетенные ветви до открытого места. Достигнув же опушки леса, я увидел, что он простирается довольно далеко вглубь парка и примыкает к рощице, где находился описанный мною храм.

Полководец не мог бы искуснее устроить безопасный прокоп от «Летучего Дракона» к тому пункту, где я до сих пор имел свидание с кумиром моего незаконного поклонения.

Оглянувшись на старую гостиницу, я понял, что лестница, по которой я сошел, помещается в одной из маленьких башенок, украшавших это здание. Башенка находилась у того угла, который соответствовал углу моей комнаты, указанному на плане.

Совершенно довольный моим опытом, я направился в обратный путь, добрался до двери, поднялся наверх и опять запер потайную дверь; затем я прижал к губам таинственный ключ, который был в её руках, положил его под свою подушку и очень скоро опустил на неё свою затуманенную голову; однако сон не тотчас сомкнул мне веки и только спустя некоторое время я крепко заснул.

Глава XXI
Я вижу в зеркале трех мужчин

На следующее утро я проснулся рано и волнение не дало мне заснуть опять. Как только я нашел возможным переговорить с хозяином, не возбуждая особенного внимания, я объявил ему, что вечером еду в Париж, а оттуда в ***, где должен буду увидеться кое с кем по делу. Я просил его говорить всякому, кто осведомится обо мне, что в настоящее время я нахожусь там и через неделю, вероятно, вернусь. Между тем ключ от моей комнаты я оставлю моему слуге Сен-Клэру, чтоб он присмотрел за моими вещами.

Разыграв эту мистификацию с хозяином гостиницы, я поехал в Париж и там обделал свой денежный вопрос. Задача заключалась в том, чтобы превратить мои тридцать тысяч фунтов в такие ценности, которые не только удобно было бы иметь с собой, но которые ещё могли и служить везде, куда бы я ни поехал, не вовлекая в переписку или другие затруднения, которые могут открыть мое местопребывание. Все эти условия были по возможности соблюдены. Ни к чему подробно излагать мои распоряжения относительно паспортов. Довольно, если я скажу, что место, избранное мною, как цель нашего бегства, совершено соответствовало романтическому духу похождения– это был один из самых прелестных и уединенных уголков Швейцарии. Никакого багажа я с собою не брал. Первый небольшой город, куда мы приедем на следующее утро, снабдит нас импровизованными костюмами. Когда все мои приготовления оказались кончены, было два часа; только два часа дня! Как мне, во имя всего святого, убить остальную часть времени?

Я ещё не видал собора Богоматери и немедленно туда отправился. Около часа осматривал я его, потом Люксембургский дворец, потом дворец Законодательного Корпуса и так далее. Все у меня оставалось на руках ещё много часов и я тоскливо бродил по узким улицам, прилегающим к собору. Помню, что на одной из них я увидел на старом доме надпись, гласящую, что тут жил каноник Фульбер, дядя Элоизы, возлюбленной Абеляра[4]4
  Печальная история любви средневекового французского философа Пьера Абеляра и его молодой ученицы Элоизы в Париже ХII в. наделала много шума. Приглашённый в дом Фульбера в качестве учителя юной Элоизы, Абеляр соблазнил девушку. Учитель и ученица стали любовниками, и их связь закончилась беременностью Элоизы. И несмотря на готовность Абеляра жениться на воспитаннице, родственники Фульбера жестоко наказали философа и оскопили его.


[Закрыть]. Не знаю, существуют ли ещё эти любопытные старые улицы, где я видел остатки древних готических церквей, которыми позже воспользовались для устройства в них товарных складов. Между другими темными и оригинальными лавками я набрел на лавку старьевщика, который торговал всякого рода украшениями для комнат, оружием, фарфором и мебелью. Я вошёл; было темно и пыльно; потолок низко навис над головой. Хозяин был занят чисткой какого-то оружия с чеканкою и позволил мне сколько душе угодно осматривать любопытные предметы, собранные в его лавке. Подвигаясь постепенно вперед, я добрался до дальнего конца, где находилось окно с мелкими стеклами в самом грязном виде. Дойдя до окна, я повернул назад и в углублении, образуя прямой угол с боковою стеною, оказалось большое зеркало в темной, старомодной раме. В этом зеркале я увидал отражение так называемого в старинных домах «алькова», а в нем между старой мебелью и разных пыльных предметов, повешенных на стене, стол, у которого сидело трое людей, по-видимому, поглощенных серьёзным разговором. Двух из них я узнал мгновенно; это были полковник Гальярд и маркиз д’Армонвиль. Третий был человек худощавый, бледный и рябой, с жидкими чёрными волосами и самым подлым видом, какой мне случалось встречать; он строчил что-то пером. Маркиз поднял глаза и его два товарища немедленно устремили взор в ту же сторону. С минуту я колебался; но очевидно меня не узнали. И трудно было бы, когда я стоял спиной к окну и в полумраке.

Сообразив это, я имел достаточно присутствия духа, чтоб сделать вид, будто всё моё внимание поглощено окружающими предметами, и медленно направился опять к выходу. Я остановился на минуту, прислушаться, не следуют ли за мною, и почувствовал облегчение, когда убедился, что шагов не было слышно. Разумеется, я не терял более времени в лавке, где напал на такое любопытное и неожиданное открытие.

Не мое было дело, что бы ни свело полковника Гальярда и маркиза д’Армонвиля в таком жалком, даже грязном месте, или кто мог быть тот низкого вида человек, который кусал кончик своего пера. Поручение, взятое на себя маркизом, приводит иногда к странному товариществу, решил я мысленно.

Я был рад улепетнуть подобру-поздорову и подъезжал к дверям гостиницы «Летучий Дракон», когда солнце только что закатилось. Отпустив извозчика, я поднялся наверх, держа в руке кованную шкатулку, удивительно маленького объёма, сравнительно с её содержанием; на ней был кожаный футляр, чтоб замаскировать её настоящее назначение.

Я вошел в свою комнату и позвал Сен-Клэра. Ему я повторил почти ту же историю, что и хозяину гостиницы. Я дал ему пятьдесят фунтов с приказанием тратить сколько понадобится на себя и не забывать платить за мой номер. Пообедал я наскоро. Глаза мои то и дело перебегали на величественные старые часы, стоявшие на камине; одни они были моими поверенными и соучастниками в замышляемом нечестивом деле. Небо также мне благоприятствовало и заволоклось тёмным покровом туч, повергая всё в мрак.

Трактирщик спросил меня в передней, не нужен ли мне экипаж, чтоб ехать в Париж. Я был готов к этому вопросу и немедленно ответил, что пойду в Версаль пешком, а там найму сам. Я опять позвал Сен-Клэра.

– Ты можешь пойти распить бутылку вина с приятелями, – сказал я ему. – Если мне что-нибудь понадобится, я позову тебя; между тем вот мой ключ; я ещё должен написать несколько записок, так что ты с полчаса не допускай, чтобы меня кто-нибудь побеспокоил. После этого ты, вероятно, уже не застанешь меня и я буду на дороге к Версалю; если ты по возвращении найдешь мою комнату пустой, то так и знай. Приведи в ней всё в порядок и запри дверь на ключ; понимаешь?

Сен-Клэр простился, желая мне всякого благополучия и, наверное, обещая себе кое-какие наслаждения на мои деньги. Со свечой в руке я поспешил наверх. Теперь оставалось всего пять минут до назначенного часа. Не думаю, чтоб я был склонен к трусости, но признаюсь, по мере приближения решительной минуты я стал испытывать нечто похожее на ощущение солдата, который в первый раз идет в бой. Неужели я мог бы отступить? Ни за какие блага на свете!

Заложив дверь на задвижку, я надел мою большую шинель и опустил по пистолету в каждый карман. Быстро отомкнул я потайные замки и раскрыл немного дверь в панели; потом я взял в руку свою денежную шкатулку, потушил свечу, отодвинул задвижку у двери, прислушивался несколько секунд, чтоб удостовериться, что никто не идет, и поспешно направился к потайной двери; в одно мгновение я очутился на винтовой лестнице и пружина щелкнула за мною. Так было так темно, что не зги не видать. Я крепко держал в руке ключ. Начало моего предприятия удалось.

Глава XXII
Похищение

Я спускался по винтовой лестнице в совершенном мраке; достигнув каменной площадки, я ощупью отыскал замочную щель. С полной осторожностью и потому не с таким громом, как накануне, я отпер дверь и вышел в густой лесок. Там также царствовала темная ночь.

Заперев за собой дверь, я медленно пробирался между кустами, которые вскоре оказались немного реже. Тогда я свободнее мог подвигаться вперед, но всё-таки под прикрытием деревьев вдоль опушки леса.

Наконец ярдах в пятидесяти от меня проскользнули между старыми деревьями, точно привидения среди ночной мглы, белые колонны беседки в виде храма. Всё благоприятствовало моему предприятию. Я удачно обманул Сен-Клэра и весь люд в гостинице, а ночь так была темна, что и возбуди я подозрение всех до одного жителей «Летучего Дракона», мне нечего было бы опасаться их совокупного наблюдения, даже если б у каждого окна в доме толпились любопытные зрители.

Пробираясь между стволами деревьев и шагая через высокие, старые корни, я наконец достиг указанного мне пункта наблюдения. Поставив мою шкатулку в углубление на подоконник, я оперся на нее локтем, и устремил на замок неподвижный взгляд. Очертание его почти не отличалось от мрачного фона неба. Ни одного огонька не светилось в окнах. Очевидно, мне следовало ещё ждать, но долго ли?

Пока я стоял, опираясь на мое богатство и глядя на массивную тень, какою теперь представлялся замок, мне, посреди моего пылкого и восторженного нетерпения, вдруг запала странная мысль; быть может, читатель удивится, что она не приходила мне ранее. Вместе с этою мыслью мгла вокруг меня как будто стала ещё чернее и меня охватил как бы внезапно навеянный ледяной холод.

А что если и мне предстоит исчезнуть с лица земли, подобно тем людям, о которых мне уже говорили? Разве не сделал я всего, что мог, чтоб скрыть всякий след моего настоящего образа действий и отвести подозрения каждого, с кем ни встречался, от того направления, которое принял на самом деле? Мысль эта, точно холодная змея, мгновенно обвилась вокруг моего сердца и также мгновенно исчезла.

Я находился в том сангвиническом периоде молодости, когда сознание силы, пылкость страсти и беспечное бесстрашие придают особенную прелесть подобному приключению. Разве при мне не было пары двуствольных пистолетов? Да, у меня в руках была жизнь четырех человек. Что же могло случиться? Важная беда, если бы даже граф, этот старый трус, который дрожал от страха пред горланившим Гальярдом, вздумал вступиться за свои права на мою возлюбленную? Хуже этого ничего не могло случиться. А и то сказать, возможно ли было предполагать подобную неудачу с такой союзницей, как умная, неустрашимая и обаятельная графиня? Ба! мне даже смешно стало, что такой вздор полез в голову.

Пока я рассуждал таким образом сам с собою, в окне сверкнул сигнальный огонек. Этот огонек розового цвета – цвета любви – был эмблемою пылких надежд и зарёй упоительного счастья.

Ясно, нежно и ровно горел он в окне. Каменный оконный проём смотрелся чёрным против него. Шепча страстную чепуху, я схватил ремень кожаного футляра моей кованой шкатулки и, не сводя глаз с сигнала, приблизился быстрыми шагами к замку. Нигде не проявлялось ни единого признака жизни, не слышалось человеческого голоса или шагов, даже не раздалось собачьего лая, который мог бы подать мысль о помехе. Штора была опущена, и когда я подошел к большому окну, то увидал, что к нему ведут ступеней шесть и что решётчатые ставни, соответствующие размеру двери, стояли отворены.

На штору падала тень изнутри; пока я всходил на ступени, штору отодвинули и нежный голос прошептал:

– Ричард, милый Ричард, приходи! о, приходи скорее!

Как ждало мое сердце этой минуты! Никогда графиня не казалась мне очаровательнее, как в эту минуту. Страсть моя запылала героической восторженностью. Я жаждал настоящей опасности в романическом приключении, которое доставляло мне обладание подобною красавицей. После первых страстных приветствий она посадила меня возле себя на диван. Мы поговорили, минуты две. Она сообщила мне, что граф уехал и в настоящую минуту должен находиться на добрую милю расстояния, сопровождая похоронную процессию к кладбищу Отца Лашеза. Вот и бриллианты её. Она поспешно подала, мне открытую шкатулку с множеством крупнейших драгоценных камней.

– А это что? – спросила она.

– Шкатулка, в которой заключается до тридцати тысяч фунтов.

– Неужели тут такая куча денег?

– Положительнейшим образом.

– Разве нужно было брать с собою так много, когда у нас вот что, – возразила графиня, перебирая пальцами бриллианты. – С вашей стороны было бы очень мило позволить мне взять на себя расходы на обоих нас, по крайней мере в первое время. Я была бы ещё счастливее, чем даже чувствую себя теперь.

– Бесценный, великодушный ангел! – воскликнул я, совсем ошалев от восторга. – Ты забываешь, что нам, может быть, придётся долгое время скрывать наше местопребывание и нельзя будет безопасно сообщаться ни с кем.

– Так тут в самом деле такая громадная сумма денег – это верно. Вы считали ее?

– Разумеется, я должен был пересчитать эти деньги, когда брал их сегодня у банкира, – ответил я с легким изумлением в лице.

– Признаться, мне страшно путешествовать с такою суммою, но эти бриллианты также подвергают опасности; итак, немного ли больше ценность, или меньше, всё равно. Поставьте, шкатулки одну возле другой; в минуту отъезда вы должны снять вашу большую шинель и в ней скрыть их как-нибудь. Сохрани Бог, если ямщики заметят, что мы везем с собою драгоценности. Пожалуйста, закройте ставни в этом окне и опустите занавеси.

Едва я это исполнил, как кто-то постучал в дверь.

– Я знаю, кто это, – шепнула мне графиня.

Очевидно, она не испугалась. Она тихо подошла к двери и разговор шепотом продолжался в дверях около минуты.

– Это верная слуга, моя горничная, которая поедет с нами. Она говорит, что нам нельзя отправиться ранее, как через десять минут. Сейчас она подаст кофе в соседнею комнату.

Она отворила дверь и заглянула в нее.

– Надо будет ей сказать, чтоб она не брала с собой слишком много вещей. Она такая чудачка! Не ходите за мною – оставайтесь здесь – лучше, чтоб она вас не видала.

Она вышла из комнаты, сделав мне знак, чтоб я был осторожен.

Я не мог не заметить внезапной перемены в этой очаровательной женщине. В последние минуты лицо её точно будто мало-помалу омрачалось; в нем как бы проглядывала озабоченность, даже подозрение. Отчего она вдруг побледнела? Отчего в глазах её отразилось что-то суровое? Отчего даже голос её будто изменился? Не случилось ли чего-нибудь неприятного? Не грозит ли нам опасность?

Однако, это беспокойство вскоре рассеялось само собою. Если б действительно было что-нибудь, она непременно сообщила бы мне. Естественно было ей волноваться сильнее по мере того, как приближалась решительная минута. Она однако оставалась в отсутствии долее, чем я ожидал. Для человека в моем положении совершенное бездействие почти невозможно. В моем нетерпении я стал ходить взад и вперед по комнате. Она была невелика. В глубине её находилась другая дверь. Я быстро отворил ее и стал прислушиваться. Везде царствовало безмолвие. Я находился в взволнованном состоянии, где каждый нерв напряжён в ожидании того, что предстоит, и в силу этого к настоящему относишься сравнительно равнодушно. Иначе я не могу уяснить себе, как наделал столько глупостей в этот вечер, хотя по природе не быль лишён прозорливости и присутствия духа. К числу самых капитальных моих нелепостей можно отнести то, что я не только не затворил мгновенно двери, которую никогда и отворять бы не следовало, но и ещё, взяв в руки свечу, прошел в смежную комнату.

Там я неожиданно напал на поразительное открытие.