Текст книги "Происшествие в гостинице «Летучий Дракон». Призраки Крайтонского аббатства"

6

Позднее в этот день, когда мы остались глаз на глаз с кузиною Фанни, она заговорила о предполагаемой поездке в Уичерли.

– Эдуард очевидно желает ехать, – сказала она с огорчением: – а мы с Джорджем всегда тщательно избегали всего, что может казаться домашним деспотизмом. Наш милый мальчик такой отличный сын, что с нашей стороны было бы жестоко становиться между ним и его удовольствиями. Вам известно, какой глубокий ужас мой муж питает к опасностям охоты, а я едва ли могу похвалиться большею храбростью. Однако мы никогда не запрещали Эдуарду охотиться. Он страстный охотник и до сих пор, благодарение Богу, не получил даже царапины. Но зато я проводила не один час в жестокой пытке, милая Сара, когда мой мальчик уезжал охотиться в Лейстершире по четыре дня в неделе.

– Он искусный ездок, кажется.

– Великолепный. Между охотниками в нашем краю он пользуется большою славою. Когда он будет хозяином в Крайтоне, то непременно заведет охотничью свору по примеру прадеда, Мередита Крайтона.

– Псарня находилась на том дворе, куда обращено окно моей спальни, Фанни?

– Да, – ответила коротко миссис Крайтон и, к изумлению моему, по лицу её пробежала тень.

Я пошла к себе в комнату ранее обыкновенного в этот день; мне оставался целый час до обеда, который подавали в семь. Этот свободный час я намеревалась посвятить корреспонденции, однако мною вдруг овладела лень, и вместо того, чтобы отпереть портфель, я опустилась на мягкое кресло у камина и задумалась.

Не знаю, долго ли я так просидела не то в задумчивости, не то в дремоте; отрывки мыслей сливались с мимолетными сонными грезами, когда меня разбудил странный, чуждый мне звук.

Был это охотничий рог – несколько тихих, жалобных нот, извлеченных из охотничьего рога и звучавших в каком-то неестественном отдалении таким неземным звуком, какого мне в жизнь ещё слышать не приходилось. Я. невольно вспомнила Фрейшюца, однако самая мрачная мелодия, когда-либо созданная Вебером, не могла иметь такого рокового характера, как эти немногие простые звуки, долетавшие до моего слуха.

Я стояла, как вкопанная, и прислушивалась. Уже стемнело; огонь в камине почти потух, и в комнате было темно. Пока я слушала, на стене напротив меня вдруг сверкнул огонь. Свет такой же был неестественный, как и звук – подобного света ещё не видали ни на земле, ни на небе.

Я подбежала к окну – призрачный свет падал через окно на противоположную стену. Большие ворота двора были отворены настежь, в них въезжали охотники в красном, а перед ловчими теснилась свора собак, погоняемых бичом псаря. Вся эта картина смутно освещалась полусветом зимних вечерних сумерек и зловещим мерцанием фонаря, который нес в руке один из егерей. Этот-то фонарь и бросил полосу света на шпалеры моей комнаты. Двери конюшен отворялись одна за другой; охотники и их грумы сходили с лошадей; собак загнали в псарню; слуги сновали взад и вперед, а между тем призрачный бледный свет фонаря мелькал то там, то сям среди наступающего мрака. Но не было слышно ни конского топота, ни человеческого голоса – ни одного взвизга или лая собак. Как замерли в отдалении жалобные звуки рога, так мертвое безмолвие ничем и не нарушалось.

Я спокойно стояла у окна и следила глазами, пока толпа людей и животных во дворе беззвучно расходилась. В этом не было ничего неестественного. Эти образы не исчезали, улетучиваясь в пустой воздух. Ничуть; каждую лошадь поочередно отводили в её стойло; один за другим красные егеря выходили из ворот и грумы расходились в разные стороны. Вся эта картина, не будь мертвой тишины, казалась бы очень естественной; на моем месте всякий посторонний вообразил бы, что перед, ним действительно целая охота, а конюшня и псарня полны.

Между тем мне отлично было известно, что все эти здания оставались пустыми более пятидесяти лет. Могла ли я поверить, чтобы давно заброшенный псарный и конюшенный двор вдруг наполнились лошадьми и собаками?

Вот, что могло быть – охота, застигнутая где-нибудь в окрестности темнотою, пожалуй, искала убежища от безжалостного дождя. Мысль эта мне казалась правдоподобной. В сверхъестественные явления я решительно не верила – итак, я скорее готова была допустить всякую случайность, чем предположить, что смотрела на тени. А всё же, как объяснить эту мёртвую тишину, ужас наводящий звук рога, странный, неземной свет фонаря? Как мало склонна к суеверию я ни была, однако холодный пот выступил у меня на лбу и я вся дрожала.

На несколько мгновений я точно застыла у окна, словно статуя оставалась недвижима и с ужасом глядела на пустой двор. Потом, вдруг переломив себя, я кинулась вниз по черной лестнице к людским с твердым намерением так или иначе разъяснить эту тайну. Дорогу к комнате миссис Мерджорум я узнала по старой памяти и туда-то направила, свои шаги, с целью расспросить ключницу обо всём. Смутное чувство говорило мне, что лучше будет не упоминать об виденном мною при ком-нибудь из семейства, пока я не посоветуюсь с лицом, посвященным в тайны Крайтонского аббатства.

Проходя мимо кухни и людской, я услыхала веселый говор и смех. Мужчины и женщины были заняты приятным делом – уборкой комнат для приема гостей. Они привязывали последние гирлянды остролистника и лавров, плюща и пихты, когда я шла мимо отворенных дверей; в обеих комнатах я увидала накрытые, чайные столы, в изобилии уставленные яствами. Комната ключницы находилась в конце длинного коридора в тихом уголку; это была прелестная, старинная комната с потемневшей дубовой панельной обшивкой на стенах и множеством больших шкафов, представлявшихся мне в детстве неисчерпаемыми сокровищницами по части варенья и всяких сластей. Комната была довольно темна и с большим камином, прохладная летом, когда на очаге красовалась большая кружка из роз и лавандовых цветов, теплая зимой, когда в камине день-деньской ярко горели толстые поленья.

Я тихо растворила дверь и вошла. Миссис Мэрджорум дремала в кресле с высокой спинкой возле огня, одетая в свое парадное светло-серое шёлковое платье и с чепцом на голове, сущим розовым цветником. Она открыла глаза, когда я подошла к ней, и вытаращила их на меня, не в состоянии собрать мыслей в первую минуту.

– Как! это вы, мисс Сара? – воскликнула она наконец: – И бледная как смерть, я вижу, не смотря на то, что тут темно. Вот я сейчас зажгу свечу и достану вам нюхательной соли. Сядьте на мое кресло, мисс. Господи помилуй! Вы дрожите, как осиновый лист!

Я не успела опомниться, как старушка посадила меня на свое кресло и зажгла две свечи, стоявшие наготове на столе, а я всё это время тщетно силилась заговорить. Губы у меня совсем засохли и голос пропал.

– Не трудитесь доставать нюхательную соль, милая Мэрджорум, – удалось мне произнести после неимоверных стараний: – Я перепугана и более ничего; я к вам пришла за объяснением того, что меня испугало.

– Что ж это, мисс Сара?

– Вероятно, и вы слышали что-нибудь. Разве до вас не доходили звуки охотничьего рога?

– Охотничьего рога?! Господи, помилуй нас, грешных! Нет, мисс Сара, ничего я не слышала. Что это за странная мысль вам пришла?

Я заметила, что румяные щеки ключницы внезапно покрылись такою же бледностью, какая, вероятно, была на моих.

– Говорю вам, я отчетливо слышала звуки рога и видела людей. Целая охота сейчас въехала на конюшенный двор в северном крыле замка, охотники и егеря с собаками и лошадьми.

– Какого вида были эти люди, мисс Сара? – спросила старуха изменившимся голосом.

– Трудно мне вам это сказать. Я только разглядеть и могла, что они были все в красном. Впрочем, одного охотника я мельком увидала при свете фонаря. Он был высок, с седыми бакенбардами и волосами, и немного сутуловат. Я заметила ещё на нем охотничий кафтан с прекороткою тальей и высоким воротником, которому можно бы дать по меньшей мере лет сто существования.

– Старый сквайр! – едва слышно пробормотала миссис Мэрджорум и вдруг обратилась ко мне с веселым и решительным видом: – Вам это всё во сне пригрезилось, мисс Сара, вот и всё. Вы просто уснули в кресле у огня и увидели сон.

– Нет, Мэрджорум, мне не снилось. Рог разбудил меня; я подошла к окну и увидела, как во двор въехали охотники и собак загнали.

– Да знаете ли вы, мисс Сара, что ворота северного конюшенного двора простояли запертыми на ключ и на запор уже лет сорок по меньшей мере, и что туда никто не ходит иначе, как через дом?

– Ворота могли отпереть, чтоб дать пристанище приезжим, – возразила я.

– И это невозможно; ключи висят тут у меня в шкафу, – сказала ключница, указав на угол.

– Повторяю вам, что целая толпа людей въехала на конюшенный двор; теперь лошади стоят в стойлах, собаки загнаны в псарню. Я сейчас пойду к мистеру Крайтону или к кузине Фанни, или Эдуарду, и расспрошу их, когда вы не хотите говорить мне правды.

Сказала я это не без цели и хитрость моя удалась. Мистрис Мэрджорум с живостью ухватилась за меня.

– Ради Бога, мисс Сара, не делайте этого; не говорите ни слова барину или барыне.

– Отчего же нет?

– А вот почему – вы видели то, что всегда предвещает несчастье и горе в доме. Вы видели покойного сквайра, мисс Сара.

– Что вы этим хотите сказать? – произнесла я с невольным замиранием сердца.

– Вы наверно слышали, что в этом замке появлялось что-то такое, очень редко, благодарение Богу! с промежутками многих, многих лет, но всегда к горю.

– Да, я слышала об этом, но мне никто не хотел объяснить, в чём заключалось видение.

– Конечно, нет; кто знал эту тайну, хранил её про себя. Теперь вы сами всё видели, мисс Сара. Напрасно было бы скрывать от вас долее. Вы видели старого сквайра Мередита Крайтона, старший сын которого убился до смерти, упав с лошади на охоте. Его принесли мёртвого в замок с час по возвращении отца с остальными охотниками. Старый сквайр хватился сына ещё на охоте, но не обратил внимания на его отсутствие, вообразив, что мистеру Джону наскучило скакать и он возвратился домой. Крестьянин нашел бедного молодого человека во рву с переломленной спиной, а лошадь его – привязанную возле. Старый сквайр никогда более не поднимал головы после этого удара; он никогда более и не охотился, хотя был страстный охотник. Собак и лошадей продали и псарный двор стоял пустым до сих пор.

– Много ли прошло времени после того, как это явление видели в последний раз?

– Очень много, мисс. Я была ещё девчонкой, когда это случилось. Время была зимнее – также третий день Рождества, тот самый, когда убился сын сквайра Мередита – и гостей в замке была куча, как и теперь. Вашу комнату тогда занимал головорез, оксфордский студент. Увидав, что во двор въезжает охота, он возьми да и открой настежь окно, чтоб стукнуть, что было мочи. Он только накануне приехал и не имел понятия об этом крае. Вот за обедом он и принялся расспрашивать, где его друзья-охотники, с которыми он желал бы выехать в отъезжее поле на следующее утро; это было при отце нашего нынешнего сквайра. Жена его, которая сидела на верхнем конце стола, побледнела как полотно при этих словах. И было почему, бедняжка! Не прошло недели, как муж её лежал на столе. Он умер от апоплексического удара.

– Это ужасное совпадение, но одно случайное совпадение обстоятельств.

– Слышала я ещё много других рассказов, мисс, и от таких лиц, которые обманывать не станут; все подтверждают одно и тоже, что появление старого сквайра с его собаками предвещает смерть в доме.

– Я этому верить не могу! – воскликнула я. – Разве можно допустить подобную вещь? Известно ли всё это мистеру Эдуарду?

– Нет, мисс. Барин и барыня всегда тщательно скрывали это от него.

– Я думаю, он не так малодушен, чтоб на него могли подействовать подобные толки.

– Но вы не скажете ничего о том, что видели, барыне или барину, мисс Сара, не правда ли? – упрашивала меня верная старая служанка. – Вы навели бы на них ужас и совсем расстроили бы их. А если суждено случиться несчастью в доме, то никакая человеческая власть не отвратит его.

– Сохрани Бог, чтоб дому грозило горе! Я не верю в сверхъестественные видения и всякие предзнаменования. Скорее чем допустить, что я видела тени умерших, я, пожалуй, готова согласиться, что мне это всё во сне приснилось – что я спала, стоя у окна с открытыми глазами…

Миссис Мерджорум молча вздохнула. Очевидно, она твердо верила в призрачную охоту.

7

Я вернулась в свою комнату переодеваться к обеду. Как разумно я ни рассуждала о том, что мне привиделось, действие на мои нервы и расположение духа было тем не менее очень сильно. Ни о чем другом больше я и думать не могла, безотчетный, почти болезненный страх предстоящего бедствия налёг на меня тяжким гнётом.

Когда я сошла в гостиную, там находилось весёлое и оживлённое общество, и за обедом говор и смех не умолкали. Однако лицо кузины Фанни было немного серьёзнее обыкновенного и я не сомневалась, что ее мучила мысль о поездке сына в Уичерли.

При этом воспоминании внезапный ужас охватил моё сердце. Что, если тени, которых я видела в этот вечер, были зловещими предвестниками опасности, угрожавшей ему – Эдуарду, наследнику и единственному сыну? При этой мысли по мне пробежал мороз и проник до мозга костей; но в то же мгновение я сама почувствовала к себе презрение за такую слабость.

«Старой служанке естественно верить в подобные сказки, – подумала я: – но возможно ли это мне, женщине образованной, жившей в свете? Сущая нелепость!»

Тем не менее с той самой минуты я стала ломать голову, как бы мне придумать средство удержать Эдуарда от охоты. Что сама я не могла убедить его отсрочить свой отъезд хотя бы на один час, я знала очень хорошо; но я полагала, что влияние Юлии Тримэн было бы всесильно, если б она только поборола свою гордость и попросила его остаться. Я приняла твердое намерение поговорить с нею в течение вечера.

Все вокруг меня были очень оживлены. Слуги и их гости танцевали в большой зале, а мы сидели на хорах и небольшими трупами на лестнице, глядя на их веселье. Подобное размещение доставляло молодежи отличный случай пококетничать и она не преминула им воспользоваться, за одним исключением – Эдуард Крайтон и его невеста тщательно удалялись друг от друга.

Пока внизу в зале ещё шумно веселились, я ухитрилась заманить Юлию Тримэн в глубокую амбразуру окна с разноцветными стеклами на лестнице, где стояла большая дубовая скамейка. Я посадила её возле себе и описала, под печатью строгой тайны, то, чему была свидетельницей в этот день и мой разговор с. ключницей.

– Помилуйте, мисс Крайтон! – воскликнула гордая красавица, приподняв свои точно нарисованные брови с нескрываемым презрением: – Не хотите ли вы меня уверить, что придаете значение такому вздору, как призраки, предзнаменования и чепуха, которою тешутся старые бабы?

– Могу вас уверить, мисс Тримэн, что мне до крайности трудно допускать возможность чего-либо сверхъестественного, – возразила я убедительно: – но то, что я видела сегодня, не принадлежит к миру земному. Мысль об этом странном видении мучит меня и я невольно связываю это с поездкой кузена Эдуарда в Уичерли. Если б в моей власти было удержать его, я сделала бы это во что бы ни стало, но я не могу. Одна вы можете иметь на него влияние. Ради Бога употребите его! Не отпускайте его на охоту!

– Вы хотите, чтоб я унизилась, прося его отказаться от удовольствия ради меня, и это после его обращения со мною всю эту неделю?

– Я согласна, что он оскорбил вас. Но ведь вы же любите его, мисс Тримэн; хотя гордость не позволяет вам выказывать этого чувства, я убеждена в вашей любви к нему. Ради Бога, заговорите с ним; не допускайте его рисковать жизнью, когда вы немногими словами можете отвратить опасность.

– Не думаю, чтобы он отказался от поездки мне в угоду, а я уж конечно не доставлю ему случая унизить меня отказом. К тому же все ваши опасения – сущий вздор. Точно будто никто на свете не бывал до сих пор на охоте. Мои братья каждую зиму охотятся по четыре дня в неделю и ещё никто из них не пострадал от этого.

Однако заставить меня отказаться от моей попытки было не так легко. Я долго убеждала эту гордую и упрямую девушку, так долго, как только могла заставить ее слушать меня, но всё напрасно. Она стояла на своём – никто не убедит её унизиться перед Эдуардом Крайтоном просьбою о чём бы то ни было. Он желал удалиться от неё; она докажет ему, что может жить без него. Когда она уедет из Крайтона, они расстанутся как чужие.

8

Так закончился вечер и за завтраком на следующее утро я узнала, что Эдуард уехал в Уичерли на заре. Его отъезд оставил, для меня по крайней мере, печальный пробел в нашем кружке. И ещё для одного лица, полагаю; красивое, гордое лицо мисс Тримэн было очень бледно, хотя она старалась быть веселее обыкновенного и с совершенно ей несвойственною любезностью оказывала всем любезное внимание.

Для меня дни в отсутствие Эдуарда тянулись нескончаемо. Безотчетный страх, который я тщетно силилась побороть, налёг мне гнётом на душу. Хотя дом был полон и общество очень приятно, мне казалось, как будто в стенах его вдруг водворилось печальное запустение. Место Эдуарда мне все представлялось незанятым, хотя оно не оставалось пусто и за длинным обеденным столом не было лишнего прибора. Молодые люди все по прежнему оглашали бильярдную веселым смехом, беззаботные девушки кокетничали так же, как и прежде, нисколько не смущаясь отсутствием молодого хозяина. Только в моих глазах всё приняло другой вид. Какая-то болезненно неотступная мысль совсем овладела мною. Я то и дело думала о словах ключницы, что виденные мною тени предвещали смерть и горе в Крайтонском замке.

София и Агнесса также ни мало не тревожились на счёт брата. Все их помыслы были устремлены на торжественный бал в Новый год. Приглашения рассылались на пятьдесят миль в окружности ко всем, кто только мало-мальски имел значение; каждый уголок и закоулок в замке должен был наполниться посетителями издалека, а других видели себя вынужденными поместить у ближайших арендаторов побогаче.

Вообще устройство этого торжества было делом нелегким; все утра миссис Крайтон наполнялись разговорами с ключницею, приказаниями повару, переговорами с главным садовником по поводу цветочного убранства залы и другими подробностями, которые требовали её собственного распоряжения. Между этими хлопотами и долгом хозяйки дома в отношении к гостям моя кузина Фанни так была занята, что времени не имела предаваться тревожным помыслам о сыне, какое бы тайное беспокойство ни гнездилось в глубине материнского сердца. Что касается хозяина дома, то он столько времени проводил в своей библиотеке, где под предлогом совещания с управляющим читал классиков, что трудно было бы кому-нибудь угадать, что он чувствовал. Только раз он упомянул в моем присутствии о сыне, и в тоне его слышалось, что он ждёт не дождется его возвращения.

Молодые девушки выписали себе бальные платья из Лондона; по мере приближения великого дня стали прибывать громоздкие ящики с разными нарядами, а вслед за тем по целым дням происходили женские совещания и выставки разных изящных предметов в спальнях и туалетных при закрытых дверях. Итак, неотступно терзаемая безотчетным, мрачным предчувствием, я то и дело была приглашена выразить свое мнение о розовом тюле или белых лилиях, или маисовой шелковой материи, или яблочном цвете.

Наконец настало утро Нового года после естественно долгих дней, какими они казались мне. Погода была ясная и точно весенний солнечный свет оживлял обнаженную землю. Когда все собрались к завтраку, в большой столовой раздались громкие поздравления и пожелания на новый год, после того как старый весело проводили накануне. Эдуарда однако ещё не было; его отсутствие наводило на меня грусть. Сочувствие заставило меня подойти к Юлии Тримэн. Я пристально наблюдала за нею в последние дни и заметила, что она все становилась бледнее. В это утро глаза её были слабы и тусклы, как после бессонной ночи. Не могло быть сомнения, что эта гордая и упорная девушка жестоко страдала.

– Он вернется сегодня, – шепнула я ей в то время, как она сидела в величественном молчании пред нетронутым завтраком.

– Кто? – спросила она, бросив на меня холодный и надменный взгляд.

– Кузен Эдуард. Вы знаете, он обещал вернуться к балу.

– Ничего не знаю о намерениях мистера Крайтона, – возразила она самым надменным тоном: – Но конечно, ему надо быть здесь к вечеру. Едва ли бы он захотел оскорбить своим отсутствием, можно сказать, полграфства, как бы мало ни дорожил теми, кто теперь гостит в доме его отца.

– Но ведь вы знаете, что тут есть особа, которую он ценит выше кого-либо на свете, мисс Тримэн, – ответила я, желая по возможности смягчить эту гордую девушку.

– Я ничего подобного не знаю. Но почему же вы заговорили так торжественно о его возвращении? Разумеется, он будет. Нет причины, чтобы он не приехал.

Она произнесла это с несвойственной ей быстротой и бросила на меня пытливый взгляд, который тронул меня – он изобличил жестокую тоску.

– Нет никакого основания для беспокойства, – сказала я: – но вы помните, вероятно, что я вам говорила в тот вечер. Это лежит у меня на душе и я почувствую невыразимое облегчение, когда Эдуард вернется цел и невредим.

– Очень жаль, что вы поддаетесь такому малодушию, мисс Крайтон.

Вот всё, что она сказала; но когда я увидала ее опять в гостиной, она сидела у окна, откуда открывался вид на длинную дугообразную аллею, которою подъезжали к замку. С этого места она могла видеть каждого, кто приближался к дому. Так она просидела весь день. Более или менее все были заняты приготовлениями к вечеру или придавали себе вид, будто заняты; одна Юлия Тримэн с книгой в руке не отходила от своего места у окна, под предлогом головной боли, чтобы сидеть неподвижно, и упорно отказывалась идти в свою комнату прилечь, когда мать старалась уговорить ее.

– Ты вечером ни на что не будешь похожа, Юлия, – говорила миссис Тримэн почти с сердцем: – Ты все это время имеешь вид больной, а сегодня – сущая тень.

Я знала, что она ждет его, и сердечно жалела её, когда день прошёл, а он ещё не возвращался.