Текст книги "Код Нибелунгов. Власть богатства и механизмы власти"

Спустя несколько лет после появления «Песни о Нибелунгах» священнослужитель из Пассау по имени Мастер Конрад создает продолжение песни – «Жалобу». Текст этот пользовался огромным успехом: почти во всех поздних копиях «Песни…» «Жалобу» переписывают в качестве эпилога эпического произведения. В чем же секрет ее популярности?

Название данного произведения отражает потребности средневековых слушателей и читателей. Страшная гибель Нибелунгов, смерть почти всех героев и главных действующих лиц, трагичность отдельных судеб, как, например, Рюдигера Бешеларского, утрата всех рыцарских ценностей – все эти обстоятельства буквально потрясли души читателей. И в «Жалобе» предпринята попытка сгладить, смягчить подобное впечатление. Слушателя подталкивают к сочувствию: «Swer ez zeinem mal vernimt, der muoz ez jaemeriche klagen» («Кто сие услышит впервые, тот долго будет сетовать над этим»). Следующие 500 стихов – это собственная трактовка Мастера Конрада событий «Песни о Нибелунгах». Так, Дитрих сначала побеждает Гунтера, а уж затем Хагена. В самой «Песне о Нибелунгах» герой из Берна сначала одолел Хагена.

Подобный ход мысли Мастера Конрада далеко не случаен. В героической поэзии действовал принцип нарастания. Именно поэтому создатель «Жалобы» как бы обесценивает короля бургундов – его советник Хаген гораздо интереснее для Мастера Конрада.

Вторая часть «Жалобы» посвящена последующим событиям в крепости Этцеля. Огромный зал и весь двор крепости усеяны телами. Этцель, Дитрих Бернский и Хильдебранд-оружейник замерли на поле битвы. Медленно появляются на сцене другие уцелевшие в битве персонажи. Тут-то и начинается плач по мертвым. «Плакальщики» размышляют о роли, поведении и вине каждого из героев.

По сравнению с самой «Песней о Нибелунгах» в произведении Мастера Конрада все диалоги христианизированы. В самом эпосе христианская атрибутика по большей части совершенно декоративна; героев на тот или иной поступок толкают некие рыцарские представления, но отнюдь не религиозные мотивы. В «Жалобе» же оценка событий носит типично христианские масштабы – здесь есть все: небеса, преисподняя и огонь чистилища. «Господь нам утешенье даровал: кто жизнь свою в чести утратил, тому на небеса и отправляться».

В первую очередь Дитрих Бернский оценивает роль Кримхильды: он вспоминает о том, что schoene wip («прекрасная вдова») сделалась беспощадной мстительницей после жестокого убийства Зигфрида. А посему никто не смеет осудить ее; над нею будет вершить свой суд лишь сам Господь. Это реакция на критические слова Хагена и Хильдебранда. Первый называет Кримхильду valandinne, то есть дьяволицей, а второй осуждает безжалостное отношение Кримхильды к своим братьям и дяде.

Простой же народ тем временем совершенно не озабочен христианскими рассуждениями. Его удивляет лишь то, как знаменитый Хаген, совершивший множество чудесных деяний, мог умереть от руки женщины.

Длинные монологи Дитриха и Этцеля живописуют безнадежное положение, в котором находятся все уцелевшие после великой битвы герои. Дитрих сочувствует Кримхильде, Этцель сетует на потерю жены, сына и брата. В нестерпимой душевной муке прежний язычник обращается к христианскому Богу: «Так оставляю истуканов я моих, ибо Всемогущий гнев явил мне свой сурово».

Точно так же, как языческую основу «Песни о Нибелунгах» в эпоху 1200 года переделали по рыцарской моде того времени, так и поэты духовного чина XIII столетия переиначили ее на свой «христианский лад».

В поисках причин разыгравшейся катастрофы Мастер Конрад говорит о übermout – о человеческом высокомерии. Высокомерие – причина поведения Зигфрида, обманувшего несчастную Брунгильду; высокомерие толкнуло Хагена на убийство Зигфрида, высокомерие заставило Кримхильду заманить братьев и сородичей в смертельную ловушку. Особенно часто подчеркивается, насколько высокомерен Хаген. В нем автор «Жалобы» видит главного виновника катастрофы. Яснее ясного скажет обо всем оружейник Хильдебранд: «То дьявол всех на деяния преступные толкал. Но Хаген повинен в том, что не смог гордыню усмирить. Вел он себя надменно крайне и лишил Кримхильду всего, чем та владела».

В христианском каноне ценностей Средневековья высокомерие (по-латыни superbia) возглавляло длинный список смертных грехов. Оно считалось матерью всех остальных проступков и прегрешений. Гнев Божий, согласно «Жалобе», со всею силой пал на головы высокомерных Нибелунгов, которые поставили свой суд превыше суда Божьего.

Такова мораль. Таков суд современников над Нибелунгами.

Брюнгильда не сразу увидела Хагена, ступив с корабля на землю. Она вообще в тот момент почти ничего не видела. Вокруг нее звучал чужой говор, множество людей смотрели на нее как на чужеземное чудо.

Но вот она разглядела какую-то безумную девицу, повисшую на шее у Зигфрида, затем трех королей – Гуннара, Герна и Гизлера. Толстяк смотрел на нее так, как будто она хотела сожрать его. Худой смотрел так, словно она собиралась убить его. А миловидный малыш взирал на нее как на привидение.

Тут толстяк заворочал головой и закричал:

– Хаген!

Брюнгильда нашла это невероятно невежливым. Она и не ожидала восторга, но хотя бы почтения. Эти знаменитые короли показались ей весьма странными.

Потом толстяк подошел к ней ближе и поцеловал ее испуганно в щеку, от чего вся толпа возликовала. Затем липкими пальцами он схватил ее за левую руку. И вновь все возликовали. Брюнгильда ничего не понимала и испуганно оглянулась в поисках Зигфрида, но того нигде не было видно.

– Хаген! – вновь закричал толстяк.

Брюнгильда решила, что обязательно спросит у Зигфрида, что означает это слово, столь важное для толстяка.

С реки задул ветер, запутался в кронах деревьев.

– Как красиво, – сказала она негромко и улыбнулась. Очарованная, следила за ветром, поглаживавшим листья деревьев.

– Королева, – произнес голос рядом с ней.

Она обернулась и увидела высокого мужчину в алом плаще. Правый глаз его был прикрыт повязкой, а лицо казалось высеченным из камня. Голос его звучал глухо и проникновенно. Брюнгильда свела брови и ответила:

– Да?

Этот человек первым заговорил с нею на языке ее родины. И это было первым вежливым жестом за день. А еще он сказал:

– Вы поедете с женщинами, – и показал на носилки, в которые как раз залезала хорошенькая девица, столь обрадовавшаяся прибытию Зигфрида.

И Брюнгильда повиновалась.

Хорошенькая девица в носилках улыбнулась ей:

– Меня Кримхильдой зовут. Мы будем сестрами.

Брюнгильда попыталась улыбнуться.

Глава вторая
СОКРОВИЩА ДРАКОНА И БИТВЫ НАРОДОВ – МИФЫ И ИСТОРИЯ В ЭПОСЕ О НИБЕЛУНГАХ

Мифы и сказки

Никто из нас не станет спорить, что легенды о Нибелунгах уже сами по себе могут быть названы сущим сокровищем. Сказания, известные на сегодня просвещенному человечеству, не так примитивны, как нам бы хотелось думать. И если мы позволим себе роскошь отнестись к ним без ученого снобизма, то неожиданно обнаружим, что это не просто сказки, что они на удивление многослойны и зашифрованы. И значительная, большая часть из них является уникальными историческими документами, в текстах которых сохранились воспоминания о самых разных эпохах и государствах.

Великаны, гномы, волшебные сокровища, Атилла, Теодерик, гибель бургундов – все перемешалось и все сосуществует: конкретные исторические личности и сказочные персонажи, мифологические мотивы, вера в богов и мировоззрение древних германцев. Все это было. Один мир пророс в другой да в нем и остался. И поди теперь отдели «реальное» от «сказочного»… Тем более что есть у них общая «ось» – тайна сокровищ.

Так, вокруг сокровищ вертится все в обеих частях «Песни о Нибелунгах». Последние строфы первой части описывают «доставку сокровища» в Вормс. Последние строфы второй части – попытку Кримхильды выведать, где эти сокровища скрыты, и отказ Хагена выдать их месторасположение.

Сокровища Нибелунгов – это амальгама действия, первотолчок поведения большинства персонажей, причина их надежд, страхов, желаний и фантазий.

Для Зигфрида сокровища – это власть. Из инвентаря драконьего клада, как мы помним, ему достается плащ-невидимка, с помощью которого герой исполняет капризы Гунтера и завоевывает для себя сестру короля Кримхильду.

Для недоверчивого Хагена сокровища тоже символ земного всемогущества. Создатель Нибелунгов упоминает золотую волшебную палочку, благодаря которой можно стать «владыкой надо всеми людьми». И становится ясно, отчего Хаген боится сокровищ в руках чужеземца и скрывает их в надежном укрытии – в водах Рейна.

Для Кримхильды же после убийства Зигфрида сокровища становятся идеальным инструментом мести. Что ж, и такое бывает.

Сами по себе сокровища Нибелунгов до конца так и остаются загадкой, неразрешимой тайной. Ни один из главных действующих лиц: ни хитроумный Хаген, ни героический Зигфрид – не знают их истинной силы и всех секретов. Кроме того, вряд ли рвущийся к власти Хаген бросил бы в Рейн золотую волшебную палочку. Да и Кримхильда, если б захотела, могла бы отомстить своим обидчикам прямо на месте – в Вормсе… Что-то еще стоит за этими пресловутыми сокровищами.

Волшебные силы сокровища являются частью мира германских богов, о котором повествуется в древних мифах и сказках. Неслучайно братья Гримм не только являлись собирателями немецких сказок, но были и выдающимися исследователями германской мифологии. Так, спящая валькирия Брунгильда превращается в Спящую красавицу, а это, посудите сами, довольно-таки знаменитый сказочный персонаж.

В средневековом немецком языке сокровища обозначаются словом scaz. То есть они приносят не только немыслимые богатства, они становятся опасны! А потому должны быть спрятаны. Отсюда и синоним слова «сокровище» в старонемецком – hört (староскандинавское hodd), то есть «клад». Слово, одно из значений которого – «укрытие, убежище».

В античных и средневековых рассказах сокровища довольно часто защищены от воров при помощи волшебных средств. Только сверхъестественные существа или исключительные люди, наделенные особым даром, колдовскими силами, могут найти их и взять себе. Таким был могучий Зигурд, таким был бог Локи, отнявший клад у гнома Андвари. Таким был и сам Андвари, наславший на новых владельцев сокровищ страшное проклятие.

Проклятие золота играет в рассказах о Нибелунгах выдающуюся роль – все его будущие владельцы, начиная с Шильбинга и Нибелунга, Зигфрида и Кримхильды и заканчивая бургундскими королями и Хагеном, обречены на гибель.

Поговорим между тем о кладах. Во-первых, как подтверждают археологические раскопки, во времена поздней Античности и раннего Средневековья, когда человечество бредило войнами и мятежами, сокровища довольно часто прятали в целях элементарной сохранности. И похвально. Очень здравомысляще: чего ждать от кипучей событийности, никогда заранее не знаешь, так что лучше уж перестраховаться.

Во-вторых, без упоминаний о кладе, как сами понимаете, не обходится ни одно уважающее себя устное народное творчество. А уж оно-то с большим успехом и не без удовольствия раздает сюжеты о кладах и сокровищах авторской литературе. Скажем, к примеру, знаменитые братья Гримм. Охраняемое гномом сокровище фигурирует в их сказке «Беляночка и Розочка». Братья Гримм вообще собрали целый ворох рассказов о кладах, в которых особенно важны такие, как «Клад бедного брата», «Сокровища слепца» и «Сон о сокровищах на мосту».

Впрочем, в восточной сказке «Али-Баба и сорок разбойников», как вы помните, речь тоже идет о найденном при помощи волшебного трюка кладе. Аналогична и история Аладдина – он попадает в пещеру, видит подземное озеро, в котором как раз и укрыто сокровище – волшебная лампа с джинном. Почти во всех рассказах не только искатели кладов, но и их хранители наделены сверхъестественными способностями. Особенно «любимыми» хранителями кладов у сказителей всегда считались гномы, великаны, драконы или феи.

Наряду с золотом, серебром, драгоценными камнями в Средние века к сокровищам в обязательном порядке причисляли и пояс валькирии Брунгильды, редкие виды оружия и такие волшебные вещицы, как плащ-невидимка Зигфрида или чудесная волшебная палочка.

Все эти колдовские раритеты родом из чуланчика германских богов: помните, молот бога Тора Мелльнир, копье Одина Гунгнир, которое всегда попадает в цель, посох провидицы богини Фригги? «Бытовая техника» богов наделена все теми же небывалыми силами. По крайней мере, она здорово окрыляла фантазию героев.

Прошло уже девять дней после их приезда. Брюнгильда тосковала. Ее сердце опустело.

В двери постучали, вошел святой отец, Мастер Конрад.

Вошел осторожно, с явной неохотой. И не оттого, что была Брюнгильда язычницей, а оттого, что не ведал, как вести себя с ней. Сразу же окрестить в веру Христову? Или отложить крещение до свадьбы? Так было бы и символичней, и лучше.

И вообще, он боялся заходить к ней. У Мастера Конрада были куда более смелые коллеги, миссионеры и мученики, умевшие говорить с народами севера.

А потому он был поражен.

Языческая королева, хорошо причесанная и миловидная, пала перед ним на колени.

Она что-то выкрикивала на своем родном языке. Вероятно, просила как можно быстрее окрестить ее. Мастер Конрад перекрестил ее и проговорил нежно:

– Встаньте, благородная госпожа.

А Брюнгильда считала его скальдом. Скальдов нельзя ни прерывать, ни выказывать им непослушание.

– Садитесь же, садитесь, – молил тем временем священник.

И она поняла: при этом дворе нет скальдов.

В тот день дверь в ее покои открылась еще раз.

– Зегедур, – воскликнула она. И вопросы посыпались из уст Брюнгильды: – Почему я здесь? Почему? И где был ты все это время? Почему ты не скажешь мне, что происходит?

– Как, тебе не нравится здесь? Ты же в кругу моей семьи!

– Твоей семьи? И кто тогда госпожа Утте, она – мать тебе?

Зигфрид замер на мгновение.

– В какой-то степени.

– А Кримхильда? Она – сестра тебе?

– Кримхильда – сестра Гунтера.

С лица Зигфрида пропала улыбка.

– Брюнгильда, ты с самого начала все поняла неправильно. К вам я сватать тебя не для себя приезжал. Здесь ты – невеста Гунтера. А я женюсь на Кримхильде. В одно время с вами. Будет двойная свадьба.

Прошло немало времени, пока она поняла. Вернее, услышала, что он сказал. Слова вливались в ее душу, словно расплавленная смола, и выжигали все, что еще было живо.

Он видел, как каменела она в боли, и ему самому стало не по себе. Ведь она нравилась ему. В ней был огонь. Но это была игра, это было приключение.

– Afsakadu, – произнес он, – мне жаль, – а потом ушел.

Дверь захлопнулась за ним. Брюнгильда вздрогнула.

Она была одна на чужбине, среди народа, который не знала, запертая среди женщин, на языке которых не говорила. «Предали», – пронеслось в ее голове единственное слово. Предали.

К наиболее выдающимся хранителям сокровищ причисляют драконов. Правда, в сознании человека эти крылатые, покрытые чешуей и изрыгающие огонь монстры выполняют самые разные «рабочие» функции. «Драконьи» сюжеты были популярны всегда: и в глубокой древности, и в современной Европе. Они встречаются в мифах и легендах, в песнях и на картинах. Драконы являются первомонстрами всех цивилизаций, ну а драконоборцы – светлыми спасителями человечества. Примеры подобных представлений можно разыскать и в иудаизме, и в христианстве, в исламе и язычестве, в сказаниях Египта, Дальнего Востока, Греции, Рима, Европы и Скандинавии.

Самый древний миф о драконе родился на Востоке: шумерский бог Мардук борется с морским чудищем Тиамат, перво драконом и по совместительству владыкой хаоса. Только когда умрет Тиамат, мир может быть создан и воцарится человеческий миропорядок.

Древние вавилоняне, хетты и парсы – все знали подобные мифы о сотворении мира и первомонстрах, которым процесс Сотворения мира был отчего-то совершенно не по нюху.

В египетской цивилизации существовал миф о том, как бог Ра победил дракона Апофиса. Аналогичные подвиги приписывались и греко-римским богам: Геракл борется с гидрой, Аполлон – с пифией, Кронос – с монстром Офионеем. Великий город Фивы был основан только потому, что герой Камос победил здесь дракона, принадлежавшего богу войны Аресу.

В иудейско-христианских сказаниях драконы наделены почти безграничным владычеством. Наиболее известна история Даниила и вавилонян (Дан. 14:23). Грешные жители Вавилона свято почитали именно его… страшного дракона. Даниил по планам тамошнего царя должен был быть убит монстром, но схитрил и прихватил с собой в угощение для монстра «пирожок». Рецепт «лакомства» от Даниила-драконоборца: смола, жир и шерсть. Все это вызвало у дракона сильнейший запор и, как следствие, страшную и неминучую гибель.

Северные драконоборцы тоже исхитрялись как могли, правда, до кулинарных фантазий у них дело как-то не доходило.

Ветхий Завет вообще очень многое привнес в описание драконов. Изрыгающий огонь и яд Левиафан – чем вам не образец для подражания всех последующих монстров? Апокалипсис тоже внес свою посильную лепту в драконий облик. Здесь он является о семи головах и десяти рогах – как аллегория, символ дьявола собственной персоной.

Исследователи насчитали свыше шестидесяти легенд о драконоборцах. Известна история Марины Антиохийской, которой в тюремном узилище явился ужасный дракон. Изрыгал он пламя и имел язык, подобный острому мечу. Дева пала на колени в молитве, дракон ею благополучно позавтракал, после чего скончался в страшных мучениях: его внутренности были порваны крестом, висевшим на шее святой.

Еще большей знаменитостью сделался святой Георгий Каппадокийский, он же Победоносец. Его борьба с драконом куда больше напоминает приключения рыцарей Круглого стола, нежели чудесные деяния христианского святого.

Даже если слово «дракон» родилось в грекоримском ареале (латинское draco), в германском пространстве сложились собственные представления об этих существах. Их называли червями (староскандинавское ormr). А воинственные викинги в эпоху раннего Средневековья именовали свои кораблики draken – драккары – и украшали драконьими головами. Что ж, когда такие драккары появлялись в IX веке на европейских реках, на Сене у Парижа или же на Эльбе у Гамбурга, дела вершились самые что ни на есть драконьи – мародерство, насилие и война.

Опыт драконоборчества отражен в целом ряде скандинавских легенд.

В староанглийском эпосе «Беовульф» мы встречаем дракона высотой в пятьдесят футов, в чешуе-панцире. Только на животе монстра чешуя чуть тоньше. Вот и удается Зигмунду в «Беовульфе» победить чудовище, ударив его копьем в брюхо.

В старых северных песнях о Фафнире Зигурд вырывает яму, над которой и кружит неосторожное чудовище, невольно демонстрируя герою свои «слабые места». Надо добавить, что и в «Беовульфе», и в песнях о Фафнире дракон способен летать только по ночам.

«Привычки» и «пристрастия» зависят от мест «происхождения» дракона. К примеру, прадракон Нидхегг вкапывается в плоть мира; он повинен в землетрясениях, вулканической активности и подземных толчках. Разумеется, только Исландия с ее геологическим строением могла предполагать веру в подобное «поведение» прадракона.

Многие из германских драконов живут в пещерах, в «Беовульфе» описывается дракон, обитающий в могильнике.

Весьма популярны также чудовища, что населяют море. Чего только стоит гигантский змей Мидгард, обитающий в Мировом океане и обхватывающий телом весь шар земной!

В других культурных кругах драконы больше напоминали огромных крылатых крокодилов, хвостом уничтожающих своих противников. Благодаря трудам африканского епископа Августина подобные представления распространились в Средневековье во всех странах христианского мира.

Как люди современные, мы с вами не можем не вспомнить о том, что драконы – существа архетипические, символизирующие власть над стихиями жизни и могущество. Земля и Вода, Огонь и Воздух – драконы у себя дома во всех четырех элементах, а потому представляют для человека постоянную опасность. Магические свойства этих существ не ограничиваются одной лишь борьбой и разрушением. Они стары и мудры, они владычествуют над всем зверьем и даже могут тягаться с богами. Контакт с ними и человека наделяет особыми свойствами. Купание в крови дракона делает Зигфрида неуязвимым. Скандинавский Зигурд готовит сердце дракона на костре и благодаря подобному «блюду» в собственном меню начинает понимать птичий язык.

Охраняющий сокровища дракон впервые появляется в античной сказке Федра о лисе и драконе. В «Беовульфе» жизненным «предназначением» дракона объявляется охрана золота. Исландские поэты, скальды, придумали для сокровищ метафоры «ложе червя» и «одр Фафнира». В рассказе о Фафнире значение сокровищ совершенно прозрачно: Фафнир был сыном великана Хрейдмара. Только из-за неправедно обретенного богатства – золота богов – он превращается в дракона, сторожащего клад.

Напрямую связан с мотивом сокровищ и образ героического драконоборца. В сказаниях о Нибелунгах Зигурд (Зигфрид) побеждает в поединке с драконом и обретает легендарные сокровища, помогающие ему в последующих приключениях.

Аналогичные испытания обязаны пройти и все прочие герои средневековой поэзии: Дитрих Бернский должен ежедневно бороться в пустыне с драконами. Да и рыцари короля Артура Ланселот, Тристан и Гавейн доказывают свое мужество в битвах все с теми же тварями. То же самое касается и Хагена – в старонемецком эпосе «Кудрун». Может показаться забавным, но в представлении средневековых поэтов и герой Ахиллес, и Александр Македонский тоже становятся… отпетыми драконоборцами. Вот так-то.

Утром Брюнгильду крестили в маленькой капелле в присутствии госпожи Утте и Кримхильды. Малыш Гизельхер с загадочным видом сказочного существа держал свечи.

А потом была свадьба, а потом была ночь.

Тишина меж Брюнгильдой и Гунтером была оглушительна. Издалека доносились крики, веселый смех, пение. Все веселились. Гунтер все бы отдал, чтобы только не быть здесь.

Да, она была хороша. Не такая светлая, как Кримхильда, не такая нежная. Но хороша. Лишь чуть-чуть загорелая кожа с небольшой россыпью веснушек у носа, густые, темные ресницы, темные брови. Над верхней губой родинка. Пораженный Гунтер приоткрыл рот, впервые почувствовав желание к этой красавице.

Гунтер протянул к ней руку, чтобы дотронуться до ее подбородка. Что произошло потом, Гунтер не мог объяснить толком. Ведь он хотел поцеловать ее!

Она схватила его за запястье. Затем последовал водопад слов на чужом языке, после чего она завернула ему руку за спину, ударила ногой, так что он чуть не потерял сознание от боли.

– Хаген! – выкрикнул Гунтер и все же потерял сознание.

Зигфрида разбудил стук в двери среди ночи. На пороге стоял король.

– Что мучает тебя, о, Гунтер? – спросил он раздраженно и злорадно одновременно. Король молча смотрел себе под ноги. А когда поднял глаза на Зигфрида, тот ахнул, насколько переменился повелитель бургундов.

– Она не подпустила меня, – выдохнул он, – Брюнгильда, она сначала ударила меня, а потом повесила на крюк.

– Ох, эта баба! – с восхищением выдохнул Зигфрид.

– Я должен добиться ее, Зигфрид, я должен добиться ее, – произнес король, – я никогда доселе не чувствовал ничего подобного.

Он вспоминал родинку над верхней губой, единственное доказательство, что она тоже человек, женщина.

– О да, конечно, – отозвался Зигфрид, все еще удивленный этим новым Гунтером.

– Ты поможешь мне, Зигфрид? – спросил Гунтер тем тоном, которым король обращается к воинам на поле боя.

– Конечно, я помогу тебе, – ответил Зигфрид, чувствуя, что творится что-то неладное. До сих пор все было лишь игрой, приключением, но сейчас…

– Сегодня ночью ты нужен мне, – приказал Гунтер.

Эта война, война за его права в супружеской постели, казалась ему серьезней войны с гуннами. И это была первая война, в которой он решил биться без Хагена.

– Да, конечно, – улыбнулся Зигфрид, не понимая, что сам торопит свою смерть.

Когда закончилась «битва», Зигфрид обратился к королю.

– Гунтер, – прошептал он, – ни слова о том, что произошло сегодня ночью. Обещаешь?

Они, совершившие преступление, стояли и не могли взглянуть в глаза друг другу.

– Мне ль обещать? Я – король. Лучше уж ты клянись мне!

Зигфрид не мог осознать, сколь неблагодарным мог быть этот человек, и лишь с трудом вспомнил, что Гунтер действительно был королем.

– Да, я клянусь.

– Богом клянись, жизнью Кримхильды, собственной жизнью, – требовал Гунтер, дрожа от волнения.

– Да-да-да! – выдохнул Зигфрид в раздражении.

– Ни слова никому? – еще раз потребовал Гунтер.

– Ни слова! – уже в ярости отозвался Зигфрид.

Они не глядели друг на друга, ибо хорошо знали, как все выглядит на самом деле. Позорный триумфатор, опустошенный, бесчестный, утративший все силы этой ночью.

– Я ухожу к Кримхильде, – прошептал Зигфрид. И хлопнул дверью.

Только в переходе замка увидел он, что что-то держит в руках. О боги, пояс Брюнгильды с солнечными колесницами! В испуге Зигфрид сделал шаг к двери. Но, услышав стоны и скрип кровати – эту музыку одержанной победы, – он отступил.

– Ничего не произошло, – вслух проговорил он. – Да, ничего не произошло…

И двинулся к своим покоям.

Он спрятал пояс в сундуке, а затем лег рядом со спящей Кримхильдой. Да, она была прекраснейшей из женщин, чистой, нежной и любящей. Совсем другой, чем Брюнгильда.

– Ничего не произошло, – прошептал Зигфрид.