Текст книги "Крысоlove"

2

Он был равнодушен – и к соли, и к перцу. Он был равнодушен и к тебе. Может, поэтому он столь блестяще уверенно вел тебя в танго – благодаря все тому же равнодушию. У него было множество мелких пороков, но чревоугодие не попадало даже в список добродетелей.

Чтобы не пить с ним водку, ты начала создавать простые и сложные настойки, наливки, бальзамы и запеканки. Их было более трехсот. Практически на каждый день года.

«Это любовь живет три года, а такая ерунда живет и умирает – куда быстрее, года не пройдет, я его сама выгоню» – так ты решила, на этом и успокоилась.

У него было множество мелких пороков – такие как азартные игры, пренебрежение к правилам дорожного движения, крепкий алкоголь без закуски, отсутствие привычки предупреждать заранее о своем визите или об опоздании.

Это все было мелко и терпимо. Если бы им не владели еще две страсти, куда более серьезные. Оружие и кокаин.

Он столько раз звал тебя с собой в его клуб, но ты отказывалась.

Особенно после его похвальбы – про то, как роскошно стрелять в людей, будучи под кокаином.

Он хвастался этим как глупый мальчишка, а ты нервно вжималась в кресло его машины. Ты тогда впервые села к нему в машину, он несся по набережным, наплевав на ремень безопасности, светофоры и сигналы других водителей: «Себе погуди!» – бурчал он.

– Ты чего это такой возбужденный? – осторожно спросила ты.

И тогда-то он и рассказал про кокаин.

– Вот, понимаешь, кокаин к стрельбам – это как водка к еде. Водка же – это единственный алкоголь, который не нужно оттенять или подчеркивать – закусками. Все наоборот, просто водка обжигает и обнажает все твои вкусовые рецепторы, и после нее ты гораздо лучше чувствуешь и понимаешь еду.

– Ты же не закусываешь! – не хотелось, но сказанное прозвучало упреком.

Он хохотнул:

– Я теоретик еды.

«И водочный практик»,– подумала добавить ты, но не стала. Практическая стрельба. Практический кокаин. Он был не только водочный практик. И ты промолчала.

XIII

В качестве эпиграфа:

 
Знай ты, как больно... И как хорошо,
Стоит увидеть тебя.
Ты бы присела на сгнивший порог,
Больше – нельзя.
Знай ты, что я – что люблю, что любил,
Знай ты, как сильно – тогда
Просто взяла и пришла бы сама
Навсегда
 

Сюлли-Прюдом

**/**/2008 lina write: про постель вообще.

я хотела бы, чтобы это было легко.

и чтобы все ограничивалось одними оргазмами, как приятная разрядка или зарядка (что в принципе, одно и то же).

ни черта не получается. для меня почему-то – понятие сакральное. совершенно пограничное состояние. я не употребляю наркотиков, никаких, никогда. мне достаточно просто быть с мужчиной.

не уплываю, не улетаю, а проваливаюсь в какую-то чудовищную яму, бездну, тьму – и чувствую, как за мной вот-вот захлопнется крышка гроба.

это все помимо оргазмов – до них, после них, вместо них.

какая-то совсем отдельная, гадкая история.

очень похоже на возвращение из обморока, когда реальность еще струится и расслаивается, но ты уже начинаешь чувствовать ее.

ненавижу разговоры в постели, но иногда – вот когда я проваливаюсь и ухожу,– мне надо что-то сказать вслух.

что угодно, подойдет любая ерунда:

– я тебя люблю

– я тебя ненавижу

– еще

– стоп.

к мужчине все эти слова не имеют никакого отношения.

мне просто необходимо произвести какое-то действие помимо ебли, чтобы вернуться.

**/**/2008 lina write:

маленькая красная подушка из икеи – отбивает желание рыдать.

в такую подушку можно спрятать только нос, уши ей уже не прикроешь.

уши у меня большие и чуткие.

я слышу хорошо, и нюхаю.

и еще я ею ем.

и еще.

*

самое странное в той истории начало происходить, когда я научилась его чувствовать.

в разнообразном смысле этого слова.

я знала, когда он придет, и чувствовала – когда не придет.

когда позвонит, когда не позвонит – и что именно он мне не скажет.

он вдруг стал прозрачным, как опустевшая бутылка.

это оказалось крайне неудобно.

я чувствовала, что именно он скажет – за несколько секунд до того, как он это произносил.

практической пользы из такого умения извлечь было невозможно.

какая разница, что вы просыпаетесь за 5 секунд до звонка будильника – он все равно прозвонит.

какая разница, если вам открывается число, на которое выпадет шарик в тот момент, когда рулетка уже крутится.

ставки сделаны, ставки больше не принимаются.

за те малые доли секунды, когда мне открывалось всё – я не успевала ничего переиграть, не успевала выпалить в него и в пространство хотя бы малую дозу слов, чтобы заранее смягчить удар его ответа, уже притаившегося на языке и готового спрыгнуть.

*

я научилась чувствовать его на расстоянии.

всегда знала, когда он с другой женщиной, а когда один.

знала, когда он спит. знала, когда он голоден и когда он пьян.

на расстоянии он становился еще более прозрачным, чем опустевшая бутылка.

но эти знания – ни черта не помогали.

ни исправить ситуацию, ни помешать.

только слепили меня и будоражили.

*

роль машеньки, сидящей в торбе у медведя – «высоко сижу, далеко гляжу!» – на меня не налезала.

*

любить прозрачных людей – все равно что пить из опустевшей бутылки.

*

хотелось закрыть глаза и заткнуть уши. не дышать.

но маленькая красная подушка из икеи – оказалась слишком мала.

**/**/2008 lina write:

инфляция, девальвация, диверсификация и дефлорация

– вот чем я занимаюсь по жизни.

отряхиваясь и доводя до анекдотов – все самое болезненное, нежное, сентиментальное.

в текстах – да, запросто,– все это наружу. говорят, что за меня можно испугаться. за меня в моих текстах.

но это ведь как раз не больно. для того, чтобы оно легло в текст – его нужно девальвировать и диверсифицировать.

тогда оно не мучает и не печалит. как в коробочку – во флаконы искусственных ароматов. уже не больно, но всегда можно достать обратно и понюхать. поплакать или посмеяться. а потом – обратно – убрать в коробочку – до следующего лета.

**/**/2008 lina write:

а вообще, если честно, я ужасно устала – играть в ваши игры.

вариантов правда нету. или не играть вовсе.

моих правил и вовсе не существует. вас много, а я одна. у меня одна игра – и она без правил, совершенно. но вы же не соглашаетесь. вам нужен регламент и обещание отсутствия обещаний.

но почему же вас так обижает, когда я остаюсь искренне равнодушной – к вашей секретной каморке синей бороды. почему же вы тогда обижаетесь и говорите, что это не по правилам.

*

самые гнусные вещи на свете – это компромиссы. когда ты не можешь взять все, соглашаешься – кусочками или «назавтра». в итоге, тебя дразнят этим «кусочком», а ты танцуешь на задних лапках, радостная уже обещанием – может быть и дадут, хотя бы завтра. забывая, что на самом-то деле тебе нужно все и сразу.

*

или еще – игра по чужим правилам. да, конечно, ты согласна – давайте играть по правилам. только твои партнеры-шулера радостно гугукают:

– конечно, по правилам.

они не ставят тебя в известность, что правила сочиняются исключительно ими и сообщаются тебе дозировано – в том случае, когда ты их нарушаешь.

но все честно – все по правилам. нарушила – плати!

я между прочим никогда не передергивала карт. и всегда готова их предъявить. и у меня все ходы записаны.

и шампанские брызги, и аргентинские танги, и цыганские юбки.

**/**/2008 lina write:

в принципе, я поняла следующее, у меня нарушен рейтинг интимности.

то есть, если делить качество/уровень общения/близости по следующей шкале:

духовное, интеллектуальное, эмоциональное, физическое.

то наибольшую ценность я нахожу именно в физическом общении.

*

это первичность, на ней все строится, без нее – невозможно большее.

дело не только в.

невозможно дружить, общаться, просто находиться рядом – с людьми, с которыми тебе неприятен физический контакт.

для меня это мерило – мужчин, женщин, пидорасов и детей.

если мне неприятно до человека дотронуться, если меня передергивает от необходимости – пить с ним из одного стакана – то никакой другой уровень общения и не светит.

*

далее идет интеллектуальное общение. с человеком должно быть интересно. неплохо, если еще информативно.

чтобы мы взаимно могли друг другу – дать. я опять не про (не только про).

при интеллектуальной заинтересованности – возможно какое-то развитие отношений. без нее – нисколько.

*

эмоциональная близость для меня – штука совсем необязательная, а иногда и лишняя, на ней

строятся не столько привязанности, сколько зависимости.

меня не отпугивает и не останавливает чужая эмоциональная холодность (при условии соблюдения предыдущих обязательных пунктов).

у меня запас самых разнообразных эмоций столь велик и столь щедро расплескуем, что я не вижу необходимости жрать у других.

эмоциональная близость – это такая фигня, по сравнению с физической, что я удивляюсь тем, кто умудряется строить отношения на ней, задвинув все остальное. да, эмоциональная близость несколько расцвечивает интеллектуальное общение, но не более того.

*

и последнее – это духовность.

мне ни ерничать, ни пафосничать сейчас неохота.

духовной близости – мне вообще не надо от других людей.

духовность – это самое интимное.

не физика, а именно – оно. это только мое (ну или ваше, тут главное – не смешивать, а разделять).

про это даже говорить не о чем. и искать в простых человеческих контактах – именно духовности – это самое последнее дело.

XIV

В качестве эпиграфа:

Но Тельма Корнфорд была из добропорядочных, вспоминал Арктор. Как-то она пришла к нам и попросила убить залетевшую к ней стрекозу.

А когда мы объяснили...

Сидя за рулем автомобиля, Арктор прогнал в памяти эпизод, который произвел на них на всех неизгладимое впечатление. Изящная элегантная девушка из добропорядочных, обратившаяся с просьбой убить большое, но безвредное насекомое, которое на самом деле приносило только пользу, поедая комаров.

А потом она произнесла слова, ставшие для них символом всего того, что надо бояться и презирать: ЕСЛИ Б Я ЗНАЛА, ЧТО ОНО БЕЗОБИДНОЕ, Я БЫ УБИЛА ЕГО САМА.

Филипп Дик. Помутнение

Что же тебя держало. В нем. Ответ был очевиден. Крысы. Это было ваше основное развлечение на ночь. Это и был ваш секс. Нет, конечно, не каждый день, и совсем не каждую ночь, но два раза в неделю – обязательно. Выезжали вечером – на окраинные свалки и помойки. Точного времени быть не могло. Крысы быстро обучались. Если вы дважды подряд приезжали в полночь, то на третий раз – полночь среди крыс объявлялась тихим часом. Причем не только на той конкретной свалке, которую вы планировали посетить, но и в ее окрестностях.

Твой мужчина любил напускать на себя таинственный вид и заявлял, что «место встречи» и ее время надо держать в тайне – до самого часа икс, и даже тебе не сообщал подробностей. Предупреждал днем – заезжал вечером – и вперед.

Он подарил тебе оружие. Матом и пренебрежением обложив «дамские пукалки», которые ты хотела себе купить: бесствольные травматические игрушки – «Осу» или «Стражника». Он купил тебе – мощную, дорогую, прекрасную винтовку. Пневматику, конечно. Но она была лучше многих других – настоящих огнестрелов. И грохот при выстреле она издавала самый настоящий.

Испанская штучка по имени Эль Гамо Хантер – 1250. Цифры в названии обозначали скорость стандартной пули. Тысяча двести пятьдесят футов в секунду. Тяжеленная, с мощной пружиной. На первой своей охоте ты плакала от бессилия – тебе не удавалось взвести механизм. Потом – ничего, привыкла. Он хохотал и говорил, что для заправки пружины тебе потребуется автомобильный домкрат.

Крысы, крысы, крысы,– ты даже не знала, что их может быть так много. Гигантская многокилометровая свалка в сумерках казалась живым организмом, она не просто «шевелилась», она передвигалась, менялась в размерах и очертаниях.

Ты представляла, что стреляешь не по крысам, а по самой свалке. Он не испытывал к крысам ни твоей ненависти, ни ужаса, звал их ласково: «пасючки», и не брезговал стрелять ворон. Вороны делили с крысами свалки, как ночные и дневные царства. На ворон надо было выходить ранним рассветным утром.

Но тебя волновали только крысы. Все эти ужасы, которыми пугает обывателей желтая пресса – про крыс-мутантов, про их огромные размеры, превосходящие кошку или даже собаку,– все это было ерунда. Крысы были обыкновенные, серые, мелкие, пугливые, когда встречались поодиночке. Ужас был в другом. Их было много. Их было чудовищно много. Ваш улов в ночных вылазках исчислялся десятками. Общее же количество крыс можно было считать тоже десятками, точнее, десятками тысяч. Твой охотник говорил, что в крупных городах на каждого человека приходится порядка пяти крыс. Причем Петербург всегда держал пальму первенства. Пять миллионов человек – это двадцать пять миллионов крыс.

После одной особенно удачной охоты, когда вы застрелили три десятка крыс – мужчина пошутил:

– Взрыв в Китае на ядерном реакторе. Грубо говоря – жертв нету.

Ты криво усмехнулась. Да, действительно, практического смысла в ваших вылазках было маловато. Поголовье крыс в отдельно взятом городе вы победить были не в состоянии. Хотя ты знала, что у вас есть немало товарищей. Охота на крыс из пневматики – была модным развлечением. Ты читала их форумы в Интернете. С удивлением обнаружила, что им так же наплевать на крыс, как и твоему мужчине. Ни ужаса, ни ненависти. Пневматическое оружие было запрещено на настоящей охоте. Такие ружья оставляли множество подранков, что считалось негуманным. Лишь два вида охоты были разрешены официально – на крыс и на ворон.

Цахеса ты на такие охоты не брала – боялась за него. Цахес охотился возле дома, когда ты выходила с ним на ежедневные прогулки – утром и вечером. Он не гонял крыс, не пугал их и даже никогда не лаял. Завидев одиночную крысу, твоя собака – молча и стремительно бросалась к добыче и перекусывала горло, только потом удовлетворенно рычала. Если крыс было несколько – он все равно был так же деловит, спокоен и бесшумен.

Цахес никогда не приносил добычу к твоим ногам, от подобных развлечений ты отучила его еще в младенчестве.

Тем летом ты – по совету приятелей – решила купить дом в заброшенной деревне Псковской области. Дома и земли там продавали буквально за копейки. Ты выбрала дом, большой и просторный, с целой добротной русской печью – на самом отшибе поближе к озеру. Изба-пятистенка с пестрым и глупым летним флигелем, сарай, баня, амбар, два погреба и полуразрушенная конюшня, на крыше которой было совсем разрушенное аистиное гнездо. Вообще, кроме печи, все было полуразрушенным или совсем разрушенным.

Но это был твой дом, самый настоящий, с садом и огородом, с баней и погребом.

Ты никогда не боялась работы. Ты вдруг представила себе этот дом «годы спустя»: с цветущей вишней и яблонями – весной, с краснеющими застенчиво ягодами клубники – летом, с плетьми – огурцов и кабачков – по осени. Отчетливо увидела, даже почувствовала аромат яблочного сидра, хруст соленых огурцов, терпкость черносмородинового листа. Пироги с черемухой и вишней. Грушевое варенье цвета темного меда. Компот из ревеня. Малиновое вино. Березовый сок. Апрельская спаржа и щавель. Бочонок квашеной капусты. А главное – заново устроенный дом, сияющий белизной наличников, хлопоты аистов на крыше, стремительность ласточек, которые обязательно будут жить у тебя в сарае.

И еще обязательны две большие лохматые собаки, это помимо Цахеса.

Ты даже зажмурилась, представив себе все это волшебное, сказочное, прекрасное будущее в собственном доме.

Открыв глаза, ты обнаружила, что нет ни цветущих вишен, ни стройных банок огурцов, ни лохматых собак.

А есть покосившийся забор, разрушенные постройки и, конечно,– крысы.

Самое ужасное – это были крысы. Их было так много, что ты поняла – Цахесу самому не справиться.

И тогда твой мужчина научил тебе одному страшноватому трюку. Приехав и осмотрев твои владения, он сказал:

– Ну что ж, приступим к выборам «крысиного короля».

– Это как? – переспросила ты.

– Вырастим, выучим,– хохотнул он.

Крысиный король в твоем понимании – это был такой сказочный монстр о семи головах и семи хвостах на одном теле. Средневековое чудище из гофманских сказок. Ты содрогнулась, представив, как это мужчина будет выращивать этого «короля» у тебя в доме.

Ночью тебе даже приснился сон про то, как он берет новорожденных крысят и сплетает из них чудовищное кружево.

Но все оказалось еще страшнее. Для начала он приволок откуда-то металлическую бочку, натаскал в нее воды, но потом слил, объяснив, что просто хотел убедиться в отсутствии щелей и прорех. После этого подкатил бочку к конюшне, где, по его наблюдениям, крыс водилось больше, чем в остальных помещениях, положил на дно бочки щучьи головы, которые сам же принес с предрассветной рыбалки, а с крыши конюшни опустил к краю бочки длинную доску.

В такую простую ловушку за ночь попалось полтора десятка крыс.

– А теперь быстро уезжаем,– неожиданно заявил он. Ты не поняла:

– Почему?

– А что, хочешь наблюдать за крысиными боями? Да ты очень кровожадная особа, оказывается.

– Что за бои?! – насторожилась ты.

– Это есть наш последний и решительный бооой! – громогласно пропел мужчина, с которым ты чаще охотилась на крыс, нежели спала.

Ты привыкла – с ним – пропускать реплики. Опять промолчала. Он и сам вполне мог говорить – и за твои заданные и незаданные вопросы – и отвечать свои ответы. Он вообще был и болтлив и временами красноречив. Но тут он решил поинтриговать:

– Вернемся – увидишь.

Ты вдруг ему поверила – согласилась уехать. Крысы злобно возились в железной бочке. Уезжая – ты их пересчитала, как школьница, уезжающая с дачи по окончанию сезона – пересчитывает – цветочки, жучков и червячков, собранных за лето.

Ваша общая «семейная» коллекция – составляла пятнадцать экземпляров – упитанных сереньких пасюков.

Вы уехали. И вернулись. Через две недели. В бочке сидела одна крыса. Не самая толстая, не самая нервная. Самая обычная. Одна. В бочке не было – ни косточки, ни шерстинки, ни пушинки. Никого, кроме одной-единственной, самой обычной, довольно равнодушной к вам крысе. Она на вас не шипела, не бросалась, вообще не реагировала. Сергей взял ее руками – и сказал:

– Добро пожаловать в летнюю резиденцию, Ваше Величество!

«Крысиный король» – даже не обернулся. Ушел. Сергей сказал:

– Собака в доме привяжи!

Ты испугалась тогда страшно. Вдруг поняла, почему эта крыса осталась одна. Мужчина наблюдал за тобой. Ему виделось каждое движение твоего лица. Он увидел – когда и как ты поняла. Перебил:

– Цахеса жрать не пойдет, он теперь – специальный. Спесьяль. Только по крысам. Он их маньяк и убийца и сверхчеловекокрыс. Но собака лучше привяжи, чтобы он сам к нему не полез.

В четыре дня «король» уничтожил всех крыс в твоем доме, на твоем участке – и на трех участках твоих ближайших соседей. Потом волна экзекуций закончилась. Мужчина с тобой в деревню больше не ездил. Когда ты ему рассказала, что крысы плодятся с новой силой, он объяснил, что это начал плодиться «крысиный король», а свое потомство он уже не жрет – бережет.

– Пора нового короля выбирать!

XV

В качестве эпиграфа:

 
Наш охотник загрустил,
Очи долу опустил.
Грустный после разговора
Он выходит на крыльцо.
Перед ним собачья свора:
Все любимцы налицо.
 

Эдуард Успенский

Виктор навещал Сергея в больнице через день. Майор Коломейчук тоже наведывался. Жизнь Сергея была вне опасности, но из больницы его пока не выпускали – переломы и ушибы, полученные в автомобильной аварии, осложнялись воспалением легких, как следствие вынужденного купания в зимней речке.

Официальное следствие продвигалось ни шатко ни валко. То, что в деле фигурировал бесхозный пистолет Макарова – путало все карты.

Коломейчук подробностей уже не выпытывал, с ленцой задавал дежурные вопросы. Казалось, он пытался склонить Сергея к определенным показаниям.

Например, его устроила бы версия, что у погибших – Николая и Макса – был давний затянувшийся конфликт. Макс застрелил Николая, воспользовавшись незарегистрированным оружием и общей суматохой.

Но Макс сам потом погиб, спустя буквально несколько часов. Что это было – самоубийство, случайная авария, постороннее вмешательство? Техническая экспертиза подтвердила – да, за рулем в тот злополучный день действительно находился Максим. Также было обнаружено, что у машины были разболтаны тормоза. Но машина-то принадлежала Сергею.

Каково его участие в этой трагедии – отдельный вопрос. Да, он сам также пострадал, но это никак не может являться доказательством его невиновности и непричастности.

Майору Коломейчуку, похоже, надоело разжевывать и пережевывать эту кашицу.

Если бы Сергей дал показания, что Максим перед аварией выкинул пистолет...

– Вспоминайте, вспоминайте, может быть, вы видели что-то такое...

Если бы Сергей подтвердил, точнее, «вспомнил» бы, то, копнув немножко в сторону прошлого, сведя в этом прошлом Макса с Коляном – дело можно было бы и прикрыть.

Майор намекал на это довольно явно, иногда угрожая, что если Сергей не вспомнит пистолет Макарова у погибшего, то придется искать этот пистолет у него – у Сергея.

Виктор в своих изысканиях и в беседах с Сергеем – решил двигаться с другой стороны. А именно – сначала разобраться в прошлом, а потом уже искать оружие.

Наконец удалось раскопать что-то в клубе. Нет, открытого конфликта или какого-либо скандала между покойными не было, но некоторая зацепка появилась. Ни руководство охотничьего клуба, ни завсегдатаи клубного ресторана ничего связного вспомнить не могли.

Но, как обычно случается,– обслуживающий персонал оказался куда внимательнее.

Официант из ресторана при охотничьем клубе – хорошо помнил «обоих клиентов». Он-то и рассказал Виктору, что видел этих мужчин не вместе, но в компании с одной женщиной. В разное время.

– Я даже не сразу понял, что женщина одна и та же. С Николаем Ивановичем она приходила очень давно, и всего пару-тройку раз. Но он сам редко тут бывал. Редко, но метко. Обычно, когда клиент полгода не появляется – его забываешь. Но Николай-Иваныча забыть трудно.

– Это почему? – озадачился Виктор. На него Николай никакого незабываемого впечатления не произвел.

– Кутил-с,– кратко ответил официант Миша.

Но Виктор потребовал «подробностей» – в лучших традициях майора Коломейчука.

– Ну, гулял он крепко, широко, всех угощал. А если напивался, а он обычно напивался, то мебель ломал. Потом, конечно, все оплачивал. Он же капитан, моряк, приходил из рейса – и выгуливался по полной программе.

– Ого! И при нем, значит, дама была?

– Да, бывала. Но не дама, скорее – девчонка. Лет двадцать максимум ей было.

– И что? Пила, крушила и буянила на пару с Николаем? – полюбопытствовал Виктор.

– Точно так,– усмехнулся Миша.– Песни орала, на столах плясала.

– Мебель била?

– Мебель нет, а вот посуду могла. Стопку выпьет – и об пол.

– А как она выглядела?

– Ну рыжая такая, растрепанная. Смеялась громко – любой шутке, хохотала просто, водку наравне с мужиками пила...

– Напивалась?

– Да в том-то и дело, что нет. Ну, не так, как Николай Иванович, хотя пили наравне, графинами. Она обычно его потом и уводила.

– И эта же девушка стала потом приходить с Максимом Александровичем?

– Да она, но тут ее было не узнать.

– Сильно изменилась?

– Взрослая такая стала. Прическа гладкая, костюм дорогой, тихая, вежливая, немногословная.

– Не кутила, не смеялась?

– Совсем нет. Очень приличная такая девушка стала, прямо официальная.

– Тоже водку пили графинами?

– Что вы! Пили только вино, скромно очень – бутылку за ужин, ну иногда коньяк к десерту или херес, и все.

– Максим Александрович тоже пил скромно? – уточнил Виктор.

– Ну да. Я же говорю – бутылку вина на двоих. Но вино всегда выбирали дорогое. Максим Александрович – гость капризный, официантов гонял.

– А она?

– Она сидела тихой скромницей, ему в рот смотрела, как примерная ученица. Ни на кого другого внимания не обращала.

– А Макс? То есть, Максим Александрович, он с ней как?

– Ну он и сам с ней как с ученицей себя вел, разве что салфетку не поправлял, и все время указывал – как и что правильно, и заказ делал за нее...

И вот еще... Тут Миша замялся, но Виктор тут же переспросил:

– Что еще?

– Обычно, когда сомелье вино открывает – то пробует сам, а после этого предлагает главному гостю за столом. Но Максим Александрович велел ей пробовать и рассказывать подробно. А потом проверял. Если был с ней несогласен – сердился немного, а она улыбалась виновато.

– Часто они тут бывали?

– Частенько... Максим Александрович с нашим директором дружен, у них общие дела были – как раз по алкоголю. Какие-то закупки шли через него. По делам он один приходил, но если ужинать, то вот с ней.

– Миша, слушай, а ты уверен, что это одна и та же девушка была?

– Знаете, я сам сначала сомневался. Совсем другая стала, вот на улице в жизни бы не признал. Или на фотографии.

– Так может, это разные люди совсем? С чего ты решил-то? – Виктор уже начал раздражаться. Миша опять замялся.

– Собачка при ней была.

– Какая собачка?! – раздражение у Виктора как рукой сняло, слишком часто в этой истории стала фигурировать какая-то «собачка».

– Маленькая такая, беленькая.

– Какой породы?

– А черт ее знает! Я таких и не видел никогда раньше, да и позже не видел. Вроде на фокстерьера похоже, но гладкая и покрупнее. Видно, что породистая, но что за порода – я не знаю.

– Вся белая?

– Нет, было пятно одно черное.

– И почему ты решил, что одна и та же собака?

– Понимаете, у нас тут часто с собаками бывают. Конечно, не во всякий ресторан животных пускают, но мы вот при охотничьем клубе, к нам можно. Но эта очень приметная была, я и запомнил.

– А ты уверен, что одна и та же собака была?

– Да, девушка ее несколько раз звала, когда та от стола отбегала.

– И как звала?

– Крошка. Крошка Цахес. Или просто Цахес.

– Во дает! – воскликнул Виктор, он и не представлял, что собаку можно так назвать.– А саму девушку как звали?

– Вот этого я сказать не могу, не знаю.

– А что, ни Николай, ни Макс ее ни разу по имени не называли?

– Так она же от стола не отбегала, чего ее звать, она все время при них была.

– Нда...– Виктор расстроился. Собачка по кличке Крошка Цахес – это, конечно, особая примета, но как ее искать, совершенно непонятно. Если хотя бы имя владелицы...

– А она в клубе, конечно, не состояла? – на всякий случай поинтересовался он у официанта Миши.

– Нет, точно нет.

– А больше ты ее нигде не встречал? Ну хоть на улице?

– Почему же на улице? – вдруг обиделся Миша.– Она к нам и сейчас иногда заходит, только уже с другим мужчиной.

– Ах вот как! – Виктор оживился.– И теперь она какая?!

– О! теперь она такая стала, вот действительно – дама. Такая, женщина-вамп,– Миша непонятно почему тоже оживился.

– В смысле?!

– Ну такая, горячая штучка, каблуки, красное платье.

– А что пьет, что ест? Как вообще себя ведет?

– Ну тут как обычно, что ее спутник заказывает, то и она.

– А он что пьет? Водку или вино?

– Почему же сразу водку или вино! У нас алкогольная карта широкая. Текилу он пил, только аньехо, выдержанную, коньяк пил, виски иногда.

– И она?

– Ну да, и она то же самое пила.

– На столах не плясала?

– Этого нет, но танцевали иногда.

– Вдвоем?

– Ага, танго.

– Хм, Миша, ты извини, но я опять переспрошу, а ты уверен, что это она же была?

– Так я же вам говорю, собачка при ней была. Маленькая беленькая с черным пятном. Звали Крошка Цахес. – Миша уже как-то всерьез обиделся, и было похоже, что он себе в уме прикидывает, стоит ли его словоохотливость обещанных собеседником ста долларов, при условии, что собеседник такой тупой. Раз ему по три раза одно и то же повторять приходится.

– Извини, последний вопрос.

– Да.– Миша стал краток, видимо, решил, что на сто долларов он уже наговорил.

– С кем она в последнее время появляется? Ты его знаешь.

– С Сергеем Коновальцевым,– ответил Миша и отвернулся.