Текст книги "Компаньон ее сиятельства"

Глава 10

Он сделал что-то не так? Гидеон пришел в отчаяние. Нет, он не сделал ничего нового, из ряда вон выходящего, чтобы вызвать гнев Беллы.

– Белла?

Он положил ладонь ей на бедро, но она дернулась. Пораженный, он убрал руку.

– Белла. Что?..

– Ты питаешь какие-то чувства? Проклятие.

Теперь Гидеон понял, почему она велела ему остановиться.

– Разумеется. Я… я…

– Прекрати. – Голос ее дрогнул.

Ему хотелось заключить ее в объятия и целовать этот сочный рот до тех пор, пока она не ослабеет от страсти, сказать ей… Черт побери, он сам не знал, что именно надо сказать, чтобы ее успокоить.

Женщины устроены совсем не так, как мужчины. Проведя среди женщин все детство и юность, Гидеон пришел к выводу, что неопытные могут спутать половой акт с подлинной интимностью.

Кем бы ни были его клиентки по социальному положению, они все равно женщины, и он никогда не хотел причинить им боль. Разговоры только поверхностные. Как только он чувствует, что женщина начинает смягчаться, он отступает.

В последние дни он делал все от него зависящее: сохранял осторожность, старался удерживать Беллу сфокусированной на удовольствиях, которые предлагал, – но все было тщетно. Иисусе, она даже отдала ему свою невинность. В тот момент это был вопрос, на который он не хотел отвечать. Сейчас же ответ лежал прямо перед ним – по-прежнему безмолвствующий и явно терзаемый болью.

На самом деле с этим ничего не поделаешь и он не может оставаться в ее постели, если она больше не хочет его.

Он судорожно выдохнул и спустил ноги с кровати. Быстро подняв с пола одежду и сапоги, направился к двери. Положив ладонь на медную ручку, оглянулся через плечо.

«Прошу тебя, пожалуйста, посмотри на меня».

Лунный свет ласкал нежные округлости ягодиц и грациозную длину ног. Длинные пряди веером рассыпались позади нее и блестели словно серебро на измятых простынях.

Но он не остался. Не мог.

Он вышел в гостиную, закрыв за собой дверь в спальню Беллы. Тихий щелчок прозвучал как прощание. Натягивая одежду в полутемной комнате, он говорил себе, что так лучше. Лучше, чтобы она вспомнила их соответствующие роли. Лучше, чтобы вспомнила сейчас, кто и что он, прежде чем границы, которые должны оставаться чистыми и нетронутыми, не станут слишком путаными и размытыми. Она новичок в подобных делах. Ей нужно ожесточить сердце. Помнить, что он не тот мужчина, к которому следует питать какие-то чувства.

Гидеон сел на стул, чтобы надеть сапоги, застегнул сюртук и вышел из комнаты. Он прошел по пустому коридору, спустился с лестницы, вышел через парадную дверь и вернулся в садовый домик. Гидеон не стал зажигать свечу, разделся и лег в кровать.

Всю ночь он не сомкнул глаз. Когда первые лучи рассвета просочились сквозь тюль на окне, Гидеон быстро побрился, оделся, упаковал сундук, сел в кресло в передней гостиной. И стал ждать.

Он был уверен, что карета с минуты на минуту подкатит к двери, чтобы отвезти его в Лондон. Но ему не хотелось уезжать. У них осталось еще четыре дня. Он хотел, чтобы Белла постучалась к нему в дверь, но понимал, что его желание не исполнится.

Пока он находился здесь, Беллу не покидало чувство неловкости.

Взошло солнце и залило маленькую гостиную ярким золотистым светом. Гидеон решил не расстраиваться, если Белла отправит его домой прямо сейчас. Его пребывание здесь будет оплачено полностью. Рубикон не будет беситься, если узнает, что он вернулся раньше. Он сможет несколько дней отдохнуть перед следующей встречей.

Об этой встрече Гидеон старался не думать. Таких, как Белла, у него не было, Гидеон не скоро ее забудет.

– Голубое или розовое, миледи? Или, может, изумрудное батистовое?

Белла рассеянно слушала горничную.

«Что он должен обо мне думать?» Белла закрыла глаза. Соднце проникало сквозь закрытые веки теплым густо-оранжевым сиянием, насмехаясь над ней, дразня и вновь напоминая, что ей не убежать от своих поступков. Наступило утро, а с ним пришел давящий груз унижения. Она не могла поверить, что сделала это прошедшей ночью. Поморщившись, Белла повела плечом.

– Нет? Быть может, янтарный муслин? – продолжала горничная. – Впрочем, оно чересчур легкое для весны. Вы собираетесь на прогулку с мистером Роуздейлом? Вам понадобится шаль. Светло-голубой кашемир прекрасно подойдет.

«Что он должен обо мне думать?» Сама мысль о Гидеоне отрицала верные отношения или отношения любого типа. И он был свободен уехать когда пожелает. Ему необязательно было вступать с ней в интимную связь. Он мог уехать сразу после их первого обеда. Да, ему за: ло заплатили. Белла понимала, что к их отношениям надо относиться как к коммерческой сделке, однако прошлой ночью вела себя как влюбленная барышня.

– Миледи! Леди Стирлинг!

– Чего ты хочешь, Мейзи?

– Я… какое платье вы предпочитаете, миледи?

Белла сделала глубокий вдох и оставила в покое занавеску, которую нервно теребила пальцами. Не следует ей срывать свое расстройство на служанке. Бедная девушка, похоже, здорово испугалась, голос ее был не громче писка. Мейзи – ее союзница во всем, и Белла не хочет настроить горничную против себя. С тех пор как она начала приводить Гидеона к себе в спальню, Мейзи послушно перестала ухаживать за ней по вечерам. Огонь горел, занавеси были задернуты, покрывало откинуто, но Мейзи уже не было в спальне, когда они с Гидеоном приходили.

Она сделала еще один глубокий вдох, поплотнее укуталась в халат и отвернулась от окна, снова надев на лицо маску спокойствия и самообладания.

– Берлинская лазурь прекрасно подойдет.

Стоя перед открытой дверью в гардеробную, Мейзи заламывала руки, ее сине-зеленые глаза казались огромными на бледном лице.

– Хотите чаю? Я позвоню, чтобы принесли поднос.

– Нет, скажи на кухне, что я не спущусь к завтраку. – Сегодня Белле не до еды.

Мейзи кивнула, исчезла в гардеробной и секунду спустя вновь появилась с платьем в руках. Шемизетка, корсет и чулки уже висели на спинке египетского кресла.

Когда девушка помогала Белле одеваться и закалывать волосы, та двигалась механически: стояла, поворачивалась, садилась когда требовалось.

– Могу я еще что-нибудь для вас сделать?

– Нет, спасибо.

Мейзи кивнула. Рот ее сузился в решительную линию.

– Приказать на кухне, чтобы сожгли его завтрак?

Белле потребовалась секунда, чтобы осознать, о чем спрашивает девушка.

– Нет, – ответила она шутливым тоном. – Если чьи колбаски и надо сжечь, так это мои.

Как только дверь за служанкой закрылась, Белла вернулась к окну. Солнце ярко светило, розы впитывали его лучи. При таком количестве теплых дней бутоны наверняка начнут появляться раньше обычного. Взгляд ее устремился к тому месту, которое она не могла игнорировать. Листья на деревьях, окружавших садовый домик, покачивались от ветра.

Закрыв глаза, Белла прижала кончики пальцев к вискам. Их две недели не могут так скоро закончиться. Отдавая себе отчет в том, что полюбила мужчину, несмотря на его профессию, Белла решила, что хуже уже не будет. После его отъезда она снова останется одна, так что каждый оставшийся день на вес золота. Перспектива прожить этот день, не видя его, или позволить солнцу зайти, не ощутив прикосновения его губ к ее губам, была невыносима. Белле было страшно подумать об этом.

Отвернувшись от окна, она вышла из спальни и отправилась в сад. Побродив добрых полчаса, подошла к садовому домику и постучала в дверь.

Гидеон открыл. На нем был темно-синий сюртук, кремовый шелковый жилет, кожаные перчатки. В руке он держал черный цилиндр. Выглядел он усталым.

– Доброе утро, мистер Роуздейл. Не желаете ли прогуляться?

Гидеон кивнул.

Он повесил шляпу на один из крючков, расположенных в ряд на стене у двери, и вышел из дома. Она положила ладонь на его предложенную руку. Всегда джентльмен, он распахнул калитку выкрашенного белой краской забора, окружавшего коттедж, и слегка поклонился ей, когда она прошла вперед. Воздух был напоен запахами весны. Шли они молча. Но это было дружеское молчание. Скорее тягостное. Белле хотелось, чтобы все вернулось на круги своя, чтобы все было, так, как раньше, пока она все не испортила. Белла бросила на него взгляд. До чего же он красив.

Гидеон, видимо, почувствовал ее взгляд, потому что посмотрел на нее.

– Я хочу попросить прощения.

Он остановился.

– За что?

Она тоже остановилась и пожала плечами.

– За сегодняшнюю ночь.

Легкая морщинка между темными бровями разгладилась.

– Тебе не нужно извиняться, Белла.

– Нет, нужно. Я поступила плохо. Вела себя как… – Дура. Неопытная дура. – Не знаю, что на меня нашло. – Это была полуправда. Белла точно знала, что на нее нашло, но не могла признаться, что влюбилась в него.

– Все в порядке. Не думай больше об этом.

Его слова были успокаивающими и ободряющими, однако в глазах оставалась неуверенность. Она взглянула на его руки, затянутые в мягкую черную кожу. Неужели он решил уехать? Неужели не изменит своего решения? Неужели поверил, что она этого хочет?

О небо, нет.

Она сделала глубокий вдох.

– Я была бы очень рада, если бы вы составили мне компанию сегодня за обедом, мистер Роуздейл.

Морщинка между бровями тут же исчезла, и Гидеон улыбнулся:

– С огромным удовольствием. Но… Приготовившись к худшему, Белла искоса взглянула на него.

– Но лишь в том случае, если ты будешь называть меня Гидеоном.

У Беллы от счастья закружилась голова.

– Обед в шесть, Гидеон. А сейчас, с твоего позволения, мне надо заняться приготовлениями.

Она повернулась, чтобы идти, но он удержал ее за руку. Не успела она обернуться, как его губы уже были на ее губах, шелковистый язык скользнул в рот, дерзко сплетаясь с ее языком.

Впервые поцелуй оказался совершенно неожиданным, и она ощутила в нем что-то, чего прежде не чувствовала. Но не успела она понять, что это, как он отступил назад, оставив ее потрясенной. Ладонь вспорхнула ко рту, кончики пальцев коснулись губ, словно это прикосновение могло каким-то образом подсказать ответ.

– Я буду считать часы, миледи. – Он отвесил короткий поклон и зашагал назад к садовому домику.

Обед прошел в приятной обстановке. Утренняя дистанция исчезла, однако непринужденность, которая была между ними раньше, не вернулась. У нее было такое чувство, будто Гидеон наблюдает за ней пристальнее обычного, примеряется к ней, оценивает ее. Он казался не таким уверенным в себе, как прежде.

Поэтому после обеда Гидеон подвел ее к подножию лестницы, она взяла его за руку и повела в свою спальню.

Ну надо же было такому случиться, чтобы дождь пошел именно сегодня! Дождевые капли равномерно стучали по высоким арочным окнам официальной гостиной. Гидеон посмотрел в окно.

– О прогулке не может быть и речи, разумеется, если ты не желаешь промокнуть.

– Нет. Сегодня не желаю. Возможно, завтра. – Белла поднесла чашку к губам.

– Мы можем взять закрытую коляску и проехаться по окрестностям.

– Нет. Кучер промокнет насквозь.

– Какая ты заботливая.

– Стараюсь. – Белла наклонилась и поставила чашку на маленький столик перед ними./Он воспользовался возможностью полюбоваться низким декольте ее платья.

– Гм, – задумчиво промычал он, заставив себя оторваться мыслями от роскошной груди и вернуться к теме обсуждения. Чем заполнить остаток их последнего дня вместе? Ему не хотелось потерять его зря, ибо завтра он уезжает. Гидеон почесал подбородок. Есть очевидный ответ. Но…

– Чем бы ты хотел заняться, Гидеон?

Он замер. Ни одна женщина никогда не задавала ему такой вопрос. Никто, кроме Беллы.

– Гидеон?

Он тряхнул головой и встретился с ее вопросительным взглядом.

– Чем бы ты хотел заняться? – медленно повторила она.

– Э… – Перспектива множества вариантов была пугающей, он не знал, что выбрать. Возможно, стоит прибегнуть к ее помощи. – Есть у тебя какое-то особое предпочтение, о котором мне следует знать?

– Нет. – Она сцепила руки на коленях и выжидающе вскинула брови, готовая исполнить любой его каприз.

Он поерзал в кресле, чувствуя, что не в силах пошевелить языком, а он не делал сегодня ничего, чтобы утомить этот конкретный орган, по крайней мере пока. Он в отчаянии вглядывался в ее лицо, ища хоть какой-то намек на подсказку или скрытый мотив, побудивший поставить его в такое откровенно затруднительное положение, но обнаружил лишь легкую улыбку на губах.

Она самая красивая женщина, которую он когда-либо встречал.

– Я хочу сделать с тебя набросок.

Эти слова вырвались у него так неожиданно, что он испугался. Но взять свои слова обратно не мог.

– Ты художник?

– Разумеется, нет.

Белла нахмурилась.

– Не обязательно делать это, если не хочешь. Можно заняться чем-то другим. – Она разочарована, потому что он предложил нечто настолько незначительное? Быть может, ожидала, что он предложит заняться любовью? Женщинам всегда нравится слышать, что они желанны.

– Нет. Я буду твоей натурщицей. Хочу посмотреть, как ты меня изобразишь.

– Не жди шедевра. Я не слишком искусен, – ответил Гидеон, затем наклонился, чтобы погладить ее колено через юбки, и понизил голос, желая проверить искренность ее ответа. – Есть другие занятия, предпочтительные для меня.

Ее дыхание участилось, как он и ожидал. Он оставил без внимания растущее разочарование, подавляющее чувство неуместной надежды и улыбнулся ей медленной, греховной улыбкой.

Она шлепнула его по руке, пробирающейся вверх по бедру.

– Тебе так легко от меня не отделаться. Идем. – Она поднялась. – Нам нужно перейти в мою гостиную.

Шелестя юбками, Белла вышла из комнаты.

Белла рылась в ящике стола, когда услышала шаги в коридоре, и улыбнулась. Она почувствовала, когда он вошел в комнату. Атмосфера изменилась, заряженная его присутствием.

– Вижу, ты помнишь, где находится моя гостиная. – Она не стала ждать ответа Гидеона. – Ручка или карандаш? Извини, мелков у меня нет. Акварели – предпочтительный материал для леди. Но ты сказал, что будешь делать набросок, а не рисовать.

– Никогда не пользовался мелками. У меня их просто не было.

Она оглянулась через плечо. Сцепив руки за спиной, с лицом, абсолютно лишенным выражения, он стоял в паре шагов от все еще открытой двери. Это была его идея, почему же у него такой вид, будто он ждет нагоняя от отца? Что ж, как она уже сказала, ему не отвертеться. Она сразу же ухватилась за его предложение и не намерена отступать.

– Карандаш или ручка? – снова спросила она.

– Лучше карандаш.

Кивнув, она снова порылась в ящике и отыскала карандаш, затерявшийся среди писем в глубине. Задвинув ящик, Белла положила карандаш поверх двух листков белой бумаги.

– Вот, или ты предпочитаешь вернуться в большую гостиную?

– Зачем? Здесь очень хорошо.

– Где я должна находиться? Он огляделся.

– На канапе.

– Мне сесть? Что я должна делать? – Это становилось смешным. Почти комичным. Но она в отличие от Гидеона не настолько искусна в создании вокруг себя непринужденной атмосферы. Если они продолжат в том же духе, то скоро она будет вкладывать ему в руку карандаш и спрашивать, хочет он нарисовать линию или круг.

– Что ты обычно делаешь, когда находишься здесь? Что ж, вопрос – это уже хорошо. Они двигаются в правильном направлении.

– Обычно вышиваю. Улыбка тронула его губы.

– Свои розы. Наволочка у меня на подушке, полотенце на умывальнике и то, что в корзинке, в которой мне приносят завтрак. Все они украшены вышитыми розами.

Она смущенно улыбнулась:

– Надо же как-то проводить вечера.

– Мне особенно нравятся те, что на наволочке. Они очень похожи на розы в оранжерее. Китайские. – Он закрыл дверь и прошел дальше в комнату. Шаги его были легкими и непринужденными. – Возьми, что тебе нужно, и сядь на канапе.

– Хорошо. – Белла пошла в спальню, взяла пяльцы и коробку с нитками. Вернувшись, обнаружила его устроившимся на обитом ситцем стуле напротив светло-зеленого канапе с карандашом в руке, лодыжка одной ноги на колене другой в качестве подставки для толстой книги с положенным на нее листком бумаги.

Белла села и расправила юбки, сложила руки поверх шитья на коленях.

– Как мне сесть?

Выпятив губы, Гидеон задумчиво изучал ее. Она подавила желание поерзать под его пристальным взглядом.

Он встал, отложил книгу и карандаш. Вытащил несколько белокурых прядей из шпилек, пальцами коснувшись уха.

– Ты слишком совершенна.

От звука его голоса у Беллы перехватило дыхание. Ее захлестнула волна желания, как несколько минут назад в гостиной. Он делает это нарочно, она уверена в этом.

– Разве бывает что-то слишком совершенное? – спросила Белла, вскинув брови.

Он удержал ее взгляд. Он казался выше, когда стоял, в то время как Белла слегка запрокинула голову. И все же, как всегда с ним, не чувствовала ни малейшего страха.

– Да. Но в искусстве совершенство не приветствуется, – сказал Гидеон, снова устроившись на стуле.

– Что я должна делать?

– Вышивай.

– Но если я буду шевелиться, ты не сможешь рисовать.

– Не волнуйся. У меня в голове твой образ. Просто делай то, что ты обычно делаешь. Представь, что меня здесь нет.

Это невозможно. Она не может не думать о нем. Его широкие плечи полностью закрывают спинку женского стула, а его присутствие затмевает все вокруг. Но, чтобы исполнить его просьбу, Белла взяла пяльцы, вытащила иголку, которая была воткнута в натянутое полотно, и возобновила работу над частично вышитой розой.

Тихий скрип карандаша по бумаге успокаивал. Пальцы ее работали, пронизывая иголкой ткань и туго натягивая нитку, в то время как мысли блуждали.

Проснувшись утром, Белла проклинала дождь, ибо желала провести последний день вместе с ним, гуляя по розарию. Ей хотелось наслаждаться каждой минутой с ним, не дать ни одному мгновению пройти зря, но она боялась, что после чая он вернется в садовый домик. Поэтому и ухватилась за его просьбу сделать с нее набросок. Просьбу, которой она от него не ожидала. Хотя следовало бы. У него определенно руки художника – с длинными пальцами, сильными, но изящными, подвижные и очень ловкие.

Эти две недели пролетели слишком быстро, промелькнули в вихре ослепительной страсти и приятного дружеского общения. Почему же эти дни не могли быть такими, как все остальные последние пять лет? Тянущиеся до бесконечности. Секунды как минуты. Минуты как часы. Как бы ей хотелось остановиться и насладиться ими. Но они прошли, и теперь единственное, что она может делать, – это упиваться оставшимися им часами, запечатлеть их в памяти.

Белла подняла глаза и обнаружила, что он ее разглядывает. Ноги его вытянуты, книга на коленях, локти небрежно упираются в подлокотники стула, длинные пальцы свободно держат карандаш.

– Ты кончил?

Он сверкнул улыбкой.

– Не тот вопрос, который мужчине нравится слышать из женских уст. Но да, я закончил.

– Так скоро? – Прошло, должно быть, не более пяти минут.

Он усмехнулся:

– И снова не тот вопрос, который мужчина хочет услышать. Но в свою защиту могу сказать, что мне потребовалось по крайней мере двадцать минут. Да, я закончил.

Охваченная нетерпением, Белла положила пяльцы на канапе.

– Я хочу посмотреть.

Когда она встала, он поднял книгу, закрыв рисунок.

– Пожалуйста. Покажи мне.

– Я предупреждал тебя, что не слишком искусен. Давным-давно не рисовал. Это было всего лишь детское увлечение, не более.

Бедный, он выглядел таким неуверенным. Ей хотелось утешить его, сказать, что она не сомневается, что набросок чудесный. Но она почувствовала по напряженной линии широких плеч, что такая прямолинейность будет нежелательна. Вместо этого она провела кончиками пальцев по его губам, стараясь стереть с них упрямое выражение.

– Ну пожалуйста.

Он бросил на нее сердитый, испытующий взгляд. Белла ждала, надеясь, что заслужила малую толику его доверия на каком-то этапе за последние тринадцать дней. В данный момент для нее было важнее всего, чтобы он доверял ей достаточно, чтобы показать набросок, поделиться о себе чем-то большим, чем только его тело и мастерство собеседника.

Широкая грудь поднялась и опала с глубоким вздохом. Он опустил книгу на колени.

Белла посмотрела на рисунок, и у нее перехватило дыхание. Чистые, решительные линии явно свидетельствовали о его таланте. Он нарисовал ее сидящей не в гостиной, а в саду, на одной из старых скамеек. Кусты позади нее усеяны цветущими розами. Выражение ее лица безмятежно, и все же во взгляде зарождающаяся страсть. Она могла представить себя там, на его рисунке. Именно так Белла выглядела бы, если бы он шел к ней.

– Это… это… замечательно.

Легкий румянец заиграл на его скулах. Белла заморгала, пытаясь сдержать подступившие к глазам слезы.

– Обед сегодня? – спросил он.

– Что ты сказал?

– Я буду твоим гостем? – Он пристально смотрел на нее. От неловкости и застенчивости не осталось и следа.

– О да. – Белла покачала головой, больше озадаченная переменой в его поведении, чем сменой темы. – В шесть, как обычно.

– Ну, тогда я покину тебя, одевайся. – Он встал, склонил голову и вышел из комнаты.

Она наклонилась, чтобы взять книгу, намереваясь поставить ее обратно на полку рядом со столом, и нахмурилась. Набросок исчез. Должно быть, он взял его с собой.

И хотя Белла хотела оставить его себе, она улыбнулась, готовая с радостью отказаться от него в пользу самого художника.

Огонь в камине прогорел до углей. Одинокая свеча на прикроватной тумбочке была единственным источником света в комнате. Глубокие тени скрывали все за пределами кровати с пологом, укутывая их с Гидеоном в кокон, который ей не хотелось покидать.

Утолив нетерпеливую страсть, Белла могла просто наслаждаться тем, что они вместе, лежат рядышком, ее спина прижата к твердыне его груди. Одной рукой, лежащей у нее на талии, он обнимает ее. Ее ладонь лежит поверх его ладони, их пальцы переплетены.

Пальцы ее ног легонько поглаживают его икры. Укутанная в бархатный теплый уют, Белла тихо вздохнула.

Он вытащил свою руку из-под ее руки, чтобы медленно поласкать бедро. Сильное тело позади нее передвинулось для последнего поцелуя в обнаженную шею.

Дыхание ее участилось. Она замерла. Момент настал. Момент, когда он оставит ее постель.

– Останься.

Гидеон прижался губами к ее шее, его ответ был едва ощутимым покачиванием головы. Она не отступала.

– Останься.

– Нет, – прошептал он едва слышно. Протянув руку, она повернулась к нему.

– Останься.

Он отстранился. Не настолько, чтобы быть вне досягаемости, но достаточно, чтобы ее рука упала на измятую простыню.

– Не могу.

Его ответ заставил ее задуматься.

– Не можешь или не останешься? – Это разные вещи. «Не могу» подразумевает силы, над которыми он не властен. «Не останусь» означает, что он предпочитает покинуть ее.

Он тоже приподнялся на локте.

– Белла, не надо.

– Останься.

– Ты не понимаешь, о чем просишь.

Нотки отчаяния в его словах растопили последние задержавшиеся остатки томной расслабленности в ее чреслах.

– Понимаю. Я хочу, чтобы ты остался. Не уходи.

– Я должен.

– Почему? Я хочу, чтобы ты остался, Гидеон, – охваченная отчаянием, молила Белла. Ни Стирлинг, ни Филипп больше не имели значения. Главное – убедить Гидеона остаться.

– На сколько, Белла? Она судорожно сглотнула.

– Тебе не обязательно уходить. Останься со мной. – «Я люблю тебя. Не уходи». Ей стоило немалых усилий не произнести эти слова вслух.

– А что ты собираешься делать, когда вернется твой муж? Я буду прятаться в садовом домике и тайком пробираться в твою спальню по ночам? Будешь держать меня, как одну из твоих лошадей, которая дожидается, чтобы ее вывели из конюшни, когда ты захочешь прокатиться верхом?

– Нет! – сорвалась на крик Белла. Как он мог такое подумать?

– Тогда о чем ты просишь?

– Я хочу, чтобы ты остался со мной. Тебе не обязательно уходить. – Она не хотела думать о последствиях. Ей просто нужно было, чтобы он остался.

– Я должен.

Она чувствовала, что находится на грани обнаружения пределов его терпения. Его непреклонность била мощным молотком по ее хрупкому сердцу.

– Разве ты не хочешь остаться? Гидеон с недоумением посмотрел на нее.

– Ты оставляешь меня ради другой, не так ли? Не можешь остаться, потому что должен забраться в постель к очередной женщине.

Мускул задергался на его крепко сжатой челюсти.

– Белла, перестань.

– В этом все дело, не так ли?

– Белла. – В тоне его прозвучало предостережение. Белла понимала, что ведет себя как истеричка, но не могла остановиться.

– Кто она?

Гидеон спустил ноги с кровати.

– Что для этого нужно, Гидеон? Что нужно, чтобы ты предпочел, меня ей? Назови свою цену!

Наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в камине.

– Черт бы тебя побрал, Белла. – Гидеон сжал кулаки. Тон тихо произнесенного проклятия напугал ее. В нем явственно слышался гнев, но под ним она почувствовала неподдельную боль.

– Гидеон?

Она протянула руку к твердой выпуклости его бицепса. Кончики пальцев скользнули по шелковистой коже.

Он быстро зашагал через комнату, держа одежду и сапоги в руках.

«О Боже, что я натворила?»

– Гидеон, постой! Он не остановился.

Резкий звук захлопнувшейся двери превратил в осколки то, что осталось от ее сердца.