Текст книги "Литературное досье Николая Островского"

Теперь главными темами переписки с друзьями стали книги и Москва.

Читаем в письме М.З.Финкельштейну и Ц.Б.Абезгауз, написанном в октябре 1934г.:

«…Теперь о переезде в Москву. Соня Стесина пишет. Группа писателей: Караваева, Серафимович, Мате Залка, Колосов и ЦК <ВЛКСМ> написали в Моссовет письмо к тов. Мельбарду о скорейшем разрешении квартирной проблемы. Колосов взялся за это дело».

А.А. Жигиревой 13 октября 1934 г.:

«Со дня на день ожидаю известий из Москвы: там поднята борьба за моё возвращение в Москву на зиму. Дело за квартирой».

Б.Г. Мархлевской 17 октября 1934 г.:

"Если только моя мечта сбудется и я вернусь в Москву, то буду искренне рад с Вами видеться и слушать Ваши живые рассказы о незабываемом прошлом, о тех, кем гордится Коминтерн и наша молодёжь, кто всю свою жизнь отдал пролетарской революции.

Я же сделаю всё, чтобы хоть частичку этого великого прошлого записать художественным словом".

Последнее особенно важно. Ведь «дорогой товарищ Мархлевская», как обращался к ней Островский, является женой польского революционера, и её консультации по истории революционного движения в Польше очень нужны были в работе над романом «Рождённые бурей».

Но вот зима приближается, а надежда на скорый переезд удаляется. В следующем письме Мархлевской в конце ноября Островский чётко обрисовывает вставшие перед ним проблемы:

"Итак в Москве собрались действующие силы, и я ожидаю решения этого вопроса. Конечно, квартирная проблема чрезвычайно сложна, и решить её далеко не лёгкая задача.

Как бы то ни было, но я должен приступить к своей работе и вот здесь сразу же натыкаюсь на полное отсутствие исторического материала, то есть у меня нет книг, брошюр, статей военного и политического характера, охватывающих период 1918, 1919, 1920 годы в наших взаимоотношениях с Польшей. То, что есть в моей памяти от давно прочитанного, виденного и слышанного, недостаточно для основы политического романа. Нужно прочесть всё заново, продумать и обобщить.

Я буду Вам очень благодарен, если Вы сможете узнать у товарища Буткевича или у других работников, знающих это, список книг, изданных на русском языке по интересующим меня вопросам, и где их можно купить.

Возможно, есть переведенные с польского на русский язык мемуары Пилсудского или какого-либо иного белопольского лидера. Проработать эту фашистскую литературу мне было бы полезно. Врага надо изучать, тогда вернее будет удар. Особенно важно мне рассказать о первых ростках и собирании сил братской компартии Польши.

Конечно, никакая книга не может мне заменить живой рассказ о живых людях; живые люди в художественном произведении почти всё. Вот почему мне так нужна Москва, нужны и Вы, и те польские большевики, с которыми Вы меня познакомили бы".

Сидя у моря и, как говорится, ожидая погоды, Островский переживает. Не имея возможности вплотную приступить к работе над романом, он пишет письма друзьям и в них прокручивает ещё и ещё раз рождающиеся идеи, как бы проверяя их пером.

"Мой новый роман будет антифашистским, этот политический роман требует большой подготовки и изучения ситуации того времени. В Сочи я ничего полезного не могу достать, вот почему я так стремлюсь в Москву, где в моём распоряжении будут: архивный материал, необходимые книги, а главное – знакомство с целым рядом польских большевиков.

Ты спрашиваешь, что я делал летом? Я учился, много читал, продумывал детали будущей работы, редактировал второе издание и проч., но ничего капитального не сделал. Стою на пороге новой работы, но неизвестность связывает руки, скорее бы выяснилось, и тогда приступлю к работе".

Это строки из письма Жигиревой в ноябре. А в начале декабря Островский уже понимает, что Москвы ему в эту зиму не видать, но, по счастью, к этому времени получена часть нужных книг: «Война с белополяками», «Гражданская война 1918-21 годов», «Первая конная на польском фронте, 20 г.», «Записки о гражданской войне» Антонова-Овсеенко. Островский уходит с головой в работу, и 25 декабря он с радостью пишет своему новому другу Анатолию Солдатову, с которым познакомился здесь же в Сочи на заседаниях литературного кружка:

"Толюша! Письмо получил. Несколько слов о своей жизни. Вчерне написана первая глава и половина второй. Хочешь знать, что у меня хорошего? Это симпатичнейший из всех, какие у меня были ранее, секретарь. А кто, не скажу, хоть ты его прекрасно знаешь. Только благодаря ему и написана первая глава, иначе у меня не нашлось бы сил взяться за перо, ожидая каждый день решения Москвы.

Теперь я приучаю себя считать сражение проигранным и перестаю фантазировать. Все силы постепенно передвигаются на творческий фронт, предполагая, что центром действий будет Сочи…"

А в феврале 1935 года Островский пишет редактору издательства «Молодая гвардия» Ревеке Шпунт:

«Дело с моим переездом в Москву провалилось. Квартиры не достали. По общему совету я пошёл на следующее мероприятие: вступил в члены жилкооператива писателей. Пай – 18 т.р., из них 5 т.р. уже внёс, очистив все счета в издательстве, пять надо внести в ближайшем будущем, остальные потом. Квартиру обещают осенью. Это туманный срок! И, по словам доков, можно быть уверенным, что не получишь, ибо есть спортсмены более ловкие. Но я не чемпион по блату».

Бюрократическая машина, в которой и в те времена часто побеждали подкупы и блат, начинает выводить из себя человека слепого, прикованного к постели, не имеющего ни малейшей возможности самому ворваться в чей-то кабинет и ударить кулаком по столу. Мечтая только об одном – успеть в этой жизни сделать что-то для молодёжи, и только ради осуществления своих благородных целей прося квартиру в Москве, отчаявшись, он уже не просто пишет, а кричит всей душой в письме Финкельштейну:

"… Вся эта квартирная канитель надоела мне до чёртиков, и я, признаюсь, не радуюсь победам, не огорчаюсь поражениям. Противно всё это и вредно, так как мешает творческой работе.

Цель моей жизни – литература, и если я этого не выполню, то какая же польза из всего остального? Я думаю, лучше жить в уборной и написать книгу, нежели два года добиваться квартиры и из-за этого ничего не написать. Тем более недопустимо отвлекаться, потому что моя жизнь – это считанные дни.

Каждое поражение бьёт меня в лицо – мешает мыслить, выбивает из равновесия. Это дорогая цена, и я готов свирепо плюнуть на всё это дело и беречь спокой, писать страницу за страницей и продолжать своё дело. Пусть рвачи пролезают, занимают квартиры, мне от этого не жарко. Место бойца на фронте, а не в тыловых склочных дырах.

Я боюсь, что моё имя стало футбольным мячом, который группа товарищей упорно стремится забить в ворота Моссовета или другого жилищного комбината, но не менее упорные вратари отбивают все атаки с ловкостью и мастерством, достойным лучшего применения. Мне эта игра осточертела. Прошу, убеждаю, требую – береги моё имя, Миша, брось бомбардировать бюрократов-тупиц. Ты правильно поступаешь, когда думаешь, что не надо унижаться.

Ведь цель жизни не в квартире. Нужно оправдать доверие и надежды партии. Пока есть силы, нужно написать молодежи пару книг…"

И он пишет. В феврале готовы три главы. Но название романа писателем ещё не утверждено. В апреле, отвечая на запрос «Комсомольской правды», говорит, что название «придёт само собой, когда книга будет написана», а завершение её планируется в августе.

Но болезнь непрерывно атакует молодого не желающего никак сдаться писателя. Островский пишет Солдатову о своей борьбе с этим его злейшим врагом:

«Ещё никогда она мне так не мешала, как сейчас. Пойми, друже, сколько хороших писем-призывов к творчеству, к работе, и вдруг эта буза. Зато я и ополчился на неё во всю. Поднял на ноги всех более-менее знающих эскулапов, узнал, что всё-таки двусторонний плеврит, невроз, отразившийся сильно на сердце, да и вообще левое лёгкое шалит; как видишь, штука не совсем хорошая. Но не дрейфь, Толюша! Выберусь, не я буду, коль не урву у жизни ещё хоть год, закончить все мои обязательства перед партией, а там и помирать не страшно».

К июню написаны первые пять глав. Врачей что-то опять обеспокоило в здоровье писателя, и они заставили его отдыхать до июля. С августа намечается начать публикацию нового романа в журнале «Молодая гвардия». Островский обещает, кроме первых пяти глав, прислать полтора печатных листа отработанного текста в июле, два – в августе и последние полтора – в сентябре. Таким образом, роман должен был выйти из печати в 1935 году, но появился целиком лишь спустя год.

В одном из июльских писем Островского Трофимову читаем:

«Состояние моего здоровья резко ухудшилось. Сейчас я во власти врачей, которые вливают в меня искусственное здоровье, пока что без успеха. Такое бандитское поведение тела разрушает мои рабочие планы. Работа замедлилась. Вместо 12 часов я работаю только три и то с большим напряжением».

Между тем, первые главы нового романа, названного всё-таки «Рождённые бурей», уже печатаются в газете «Сочинская правда», в украинском журнале «Молодняк» и в журнале «Молодая гвардия». Готовится публикация в журнале «Смена». В это же время Островский работает с М.Б. Зацем над киносценарием по книге «Как закалялась сталь», пишет ответ на рецензию Б. Дайреджиева, принимает многочисленных посетителей. Но его рабочие планы ширятся, и теперь ему кажется мало установленных ранее сроков жизни. Он не может согласиться с приближением смерти и в письме Караваевой 2 августа 1935 г. сообщает ей:

«Тысячи писем, полученных мной со всех концов Союза, зовут меня в наступление, а я занят ликвидацией внутреннего мятежа. Не смотря на всю опасность, я, конечно, не погибну и на этот раз хотя бы уж потому, что я не выполнил данное мне партией задание. Я обязан написать „Рождённые бурей“. И не просто написать, а вложить в эту книгу огонь своего сердца. Я должен написать (то есть соучаствовать) сценарий по роману „Как закалялась сталь“. Должен написать книгу для детей – „Детство Павки“. И непременно книгу о счастье Павки Корчагина. Это, при напряжённой большевистской работе, – пять лет. Вот минимум моей жизни, на который я должен ориентироваться».

1 октября 1935 г. ЦИК СССР постановил: Наградить орденом Ленина писателя Островского Николая Алексеевича, бывшего активного комсомольца, героического участника гражданской войны, потерявшего в борьбе за Советскую власть здоровье, самоотверженно продолжающего оружием художественного слова борьбу за дело социализма, автора талантливого произведения «Как закалялась сталь».

Островский счастлив.

Он пишет благодарственное письмо Сталину. И, казалось бы, можно уже не волноваться. Есть признание, слава, деньги, выделяется по распоряжению Сталина квартира в Москве, строится дача в Сочи. Но писатель запрограммирован всеми мыслями только на работу. 17 октября он предупреждает в письме Финкельштейна:

"В Москву я думаю приехать в первой половине ноября.

Моё здоровье неважное. Я устал. Сейчас нужно накопить силы для переезда. Надо сделать всё, чтобы в Москве никто не знал, где я буду жить.

Иначе я не смогу работать от бесконечных посещений и разговоров. Я превратился в «честного болтуна». Не могу уделить ни одной минуты работе, которую мне поручила партия. На это мне сурово указали два члена ЦК ВКП(б) (Имеются в виду Г.И. Петровский и Л.З. Мехлис) и предложили заняться делом, закрыв доступ бесконечным посетителям. Я это сделал. Доступ закрыт. В Москве необходимо сделать то же самое.

Ты не подумай, что я зазнался или что-нибудь в этом роде. Но у меня несколько капель физических сил, и преступно расходовать их на пустозвонство. Больше этого не будет".

Отъезд в Москву задержался до декабря из-за предстоявшего вручения писателю ордена Ленина, которое по просьбе Сочинского горкома партии состоялось в их городе 27 ноября, и против переезда были врачи.

Но никакие события не могли отвлечь Островского от главной мысли, о чём он пишет Караваевой:

«В генеральном штабе РККА и в редакции „Истории гражданской войны“ мне обещано всемерное содействие в деле изучения материалов о войне с белополяками. У меня был товарищ Эйдеман (Председатель Центрального совета содействия авиации и флоту) и секретарь товарища Ворошилова. Они подтвердили это обещание. При таких условиях есть надежда, что роман будет документально крепко сшит».

И вот, наконец, Москва. Сколько возможностей, а, может, и новых книг было потеряно, пока месяцами решался вопрос о переезде. Но решилось-таки, и можно продолжать работать. В начале января уже заканчивается седьмая глава, а в конце месяца – восьмая. В феврале пишется пропущенная шестая глава. Темп необычайно высок. Работа идёт «в среднем по 12 часов в день».

Написанное почти сразу публикуется в журнале "Молодая гвардия" №№ 5,6, берётся нарасхват другими редакциями. Но всех желающих публиковать новый роман Островского автор адресует тогда ещё главному редактору, а впоследствии директору издательства "Молодой большевик" К.Д. Трофимову, с которым давно ведёт переписку, высказывая явное желание первоочередного издания романа на Украине. Ещё в феврале 1935 г., когда была надежда быстро закончить книгу, в письме Трофимову пишется следующее:

«… Я продолжаю работу над новым романом. Уже в основном готовы три главы. Я хочу поговорить с Вами о переводчике нового романа. Я знаю, что Вы загружены так, как только можно загрузиться, и всё же ставлю этот вопрос. Не могли бы Вы быть этим переводчиком? Я посылал бы Вам из месяца в месяц по одной главе, и к августу книга была бы уже переведена и готова к печати. Я хотел бы, чтобы она вышла раньше русского издания».

Спустя полтора месяца, Островский пишет ему же:

"… Через десять-двенадцать дней отпечатаю на, машинке после окончательной правки, четыре первые главы романа «Рождённые бурей» (название условное), примерно четыре с половиной печатных листа. Во-первых, Вы сможете сделать предварительную оценку начала новой книги. Сделать свои замечания, передать их мне, если Вы найдёте кое-что недостаточным и т.п.

Во-вторых, если начало книги не будет иметь, по Вашему мнению, угрожающих дефектов, то Вы смогли бы сразу взяться за его перевод, остальные главы я буду присылать, и было бы прекрасно, если бы книга ещё в конце этого года вышла бы в свет".

Сейчас трудно себе представить роман «Рождённые бурей» без эпизода в котельной, когда Птаха даёт гудок, эпизода, ставшим драгоценным камнем на полотне книги. А ведь этого, если так можно выразиться, бриллианта мы могли не увидеть, осуществись первоначальный план писателя по выпуску книги в 1935 году и не помешай ему тогдашняя работа над киносценарием. Дело в том, что дополнение к шестой главе, включая сцену с гудком, было написано летом 1936 года в Сочи, чем существенно расширило рамки книги и сделало её значительно интересней.

С написанием этого дополнения книга фактически была завершена. При этом нумерация глав претерпевает первые изменения. Дополненная шестая глава делится на шестую и седьмую, а бывшие седьмая и восьмая становятся соответственно восьмой и девятой главами.

Вот в таком виде рукопись из девяти глав , состоящая из 306 страниц, была разослана в семнадцать адресов для получения рецензий и последующего совместного обсуждения новой книги. Дополнение публикуется отдельно в № 11 журнала "Молодая гвардия".

Отсылая рукопись, Островский просит своих рецензентов оценивать её со всей строгостью, громить все недостатки и добавляет, например, в письме Августайтису:

«…Прошу помнить, что 1-й том является лишь введением в большой 3-4-х томный роман, посвящённый нашей борьбе с белополяками в 1918-20 гг.»

Писатель готов продолжать работу и сообщает об этом в письме Караваевой:

«… 25 октября думаю выехать в Москву. Сразу же приступлю ко второму тому. Материал для него у меня уже подобран. Лишь бы не предало здоровье, будь оно трижды проклято!»

Однако до второго тома дело так и не дошло.

Островский ждёт рецензий, напоминает адресатам о себе, прося ускорить ответы. Направляет 14 сентября напоминание и Трофимову:

"19 августа я послал Вам рукопись первого тома романа «Рождённые бурей». Меня очень интересует твоё и Нейфаха мнение о романе. Напиши несколько слов.

На днях получил телеграмму С.И. Андреева. Она следующего содержания: «Рукопись прочёл. Хорошо. Подробности письмом». Так же одобрительно отозвался Григорий Иванович.

От остальных товарищей я отзыва пока не получал.

Я буду тебе сообщать обо всех отзывах, а главное – мнение ЦК ВЛКСМ. Здесь, в Сочи, рукопись читаю ряд руководящих товарищей. В данное время рукопись читают трое отважных лётчиков".

30 сентября снова Трофимову и Нейфаху:

"Дорогие друзья, почему вы молчите? Жду вашего большого критического письма с оценкой первого тома «Рождённые бурей».

7 октября Трофимову:

"… Как ты смотришь насчёт опубликования всего романа в журнале «Молодняк»? "

И вдруг – метаморфоза. Во все адреса издательств пошли письма с одним текстом:

"Я ещё раз хочу предупредить Вас, что рукопись первого тома «Рождённые бурей», посланная мной Вам для ознакомления, не может быть сдана Вами в набор, пока я не произведу всю редакторскую работу и не внесу все необходимые поправки, пополнения и т.п.

Когда вся эта работа будет закончена, я попрошу Вас вернуть мне посланные Вам рукописи вместе с Вашими замечаниями, и я лично, отредактировав окончательно книгу, верну Вам рукопись вполне готовой к печати. И только тогда Вы сможете её издать. Это необходимо сделать, чтобы сохранить единство текста".

Да, Островский приостановил публикации. В этот раз он не хочет повторять ошибку с первым романом, когда в разных изданиях книги появилось множество разночтений, дополнений и изменений. А тут предстоит в ноябре обсуждение романа «Рождённые бурей» на Президиуме Союза советских писателей в московской квартире Николая Островского. Обсуждение может повлечь за собой изменения.

Многие издательства торопятся. Первыми хотят издать роман в Белоруссии, на Украине, издательства "Молодая гвардия", "Советский писатель", "Азчергиз", "Курская правда". Последнее издательство настолько активно боролось за первенство, что до сих пор многие куряне считают себя первыми, издавшими роман "Рождённые бурей".

Суть заключалась в том, что заместитель директора этого издательства Л.Л. Айзенберг предложил необычно сжатые сроки издания романа. Островский ответил ему по этому поводу 17 сентября 1936 г.:

"Ваше письмо от 14/IX-с.г. получил. Вы предлагаете издать 1 том романа «Рождённые бурей» в 50 000 экз. и выполнить эту работу в течение месяца.

Знаете, Вы мне нравитесь своей энергией и решительностью. Издание Вами в такой короткий срок «К.З.С.» может служить образцом для многих центральных издательств.

Никто, и я в том числе, не любит болтунов и волокитчиков, которые наговорят целый ворох, а ничего не сделают. Однако я отвлёкся.

Принципиально я согласен на издание Вами 1 тома романа «Р.Б.» Я дам Вам рукопись, но не сейчас, а немного погодя. Дело в том, что несколько копий рукописи послано мной ряду руководящих сотрудников для отзыва и суровой критики. Ответы я лишь начинаю получать. Поэтому надо повременить, чтобы суммировать все замечания и сделать необходимые поправки.

Только после того, как рукопись будет признана достойной печати, я пришлю Вам её.

Это будет примерно через месяц.

Если Вы желаете встретиться со мной, то я не возражаю против встречи.

Но если Вы очень заняты, то формальности пусть Вас не тревожат.

Вы, наверное, сами чувствуете, что у меня с издателями никогда не бывает разногласий.

С коммунистическим приветом

            Н. Островский"

Это письмо показывает, что приоритет, предлагавшийся год назад «Молодому большевику», теперь ликвидирован. Все издательства оказались практически почти в равных условиях, ибо все желавшие уже получили рукописи и ожидали только правки, если они будут, и «добро» автора, чтобы тут же запустить издательские машины. А правки были.

15 ноября 1936 года в квартире писателя, что и сейчас находится в Москве на улице Тверской, 14, собрались работники ЦК ВЛКСМ и члены Президиума Союза советских писателей для творческого обсуждения романа "Рождённые бурей". Разговор был большой и серьёзный. Насколько он оказался полезным автору, можно судить по его словам, сказанным им в заключительном выступлении:

"Книга не получила разгрома, который я принял бы так же, как и целый ряд разгромов, которые жизнь приносит настоящему бойцу.

…если бы было признано, что книга не удалась, то результатом этого могло бы быть одно: утром завтра я с яростью начал бы работу.

… Сейчас в основном мне понятны недостатки книги. И ещё понятна одна вещь: такие заседания. Как сегодня, не проходят бесцельно.

Завтра я отдохну, позволю себе эту роскошь, а после завтра ещё раз прочитаю несколько раз ваши замечания и начну работать над теми местами, которые, как говорит Ставский, требуют переделки. Для этого нужно тир месяца, я думаю, серьёзной работы. Но, работая в три смены, можно сделать за один месяц. Кстати, у меня бессонница, и это найдёт своё полезное применение к работе. Один лечится тем, что отдыхает, другой лечится работой.

Через один месяц я думаю представить Центральному комитету комосомола книгу, на которой возможно будет поставлено слово «да!»

Через две недели первые две главы книги с последними правками отправляются в Белоруссию и на Украину для срочного перевода и в Курск для подготовки к изданию. С этой последней рукописью направляется письмо Л.Л. Айзенбергу:

"Добрый день, Лазарь Львович!

Вместе с этим письмом посылаю Вам спешной почтой вполне отредактированные 1-ю и 2-ю главы романа «Рождённые бурей».

Посылаю также гранки этих глав.

С гранками получилось не совсем хорошо. В них сначала были внесены одни правки, а затем появились дополнительные, и в некоторых местах придётся восстанавливать зачёркнутое. Одним словом, гранки, по-видимому, испорчены. Прошу прощения за это. Но в горячке так вышло. Через несколько дней вышлю ещё 2 главы. А с гранками Вы уж поработайте сами. Первые главы вообще подверглись большему изменению, чем остальные. Я Вас очень прошу лично проследить за тем, чтобы текст посылаемой Вам окончательной редакции не был изменён ни в одном слове.

Деньги получены.

Всего хорошего.

С коммунистическим приветом!

                  Н. Островский.

Срочно подтвердите получение рукописи".

В выходных данных книги «Рождённые бурей», выпущенной издательством «Курская правда» стоит запись: «Сдано в набор 11/Х-36 г.», что позволило некоторым исследователям полагать, что эта книга вышла, чуть ли не при жизни её автора. Однако чёрная траурная рамка, очертившая даты жизни писателя под книжным портретом, говорит о выходе книги после его смерти. Год выхода обозначен 1937. Что же касается сдачи в набор 11 декабря, то это может означать лишь то, что ответственный редактор Л.Л. Айзенберг поставил эту дату, отметив сдачу первых двух глав, а не всего романа.

Между тем и в последующих главах романа правки вносились весьма существенные. Прежде всего, структурные. Вместо бывших девяти глав в книге их стало двенадцать. Конец шестой главы объединяется с началом седьмой главы, длинная часть которой в свою очередь делится на восьмую и девятую и десятую главы. Бывшая восьмая глава, захватив кусочек девятой, становится одиннадцатой главой. Оставшаяся часть бывшей девятой главы делится на двенадцатую – последнюю главу первой части и первую главу второй части.

Но Островский не ограничивается мелкими правками структурной перестройки текста. Совещание писателей-мастеров пера он собирал отнюдь не ради рекламы или формального признания работы. Он явно не относился к бюрократам и его действительно интересовала критика, о которой он говорил много раз, в том числе и в своём вступительном слове на этом знаменательном совещании, где сказал:

"У меня есть решительная просьба, которую я высказывал неоднократно в письмах к товарищам и в личных беседах, чтобы наше обсуждение шло по следующему желательному для меня и всех нас направлению.

Прошу Вас по-большевистски, может быть, очень сурово и не ласково, показать все недостатки и упущения, которые я сделал в своей работе. Есть целый ряд обстоятельств, которые требуют от меня особого упорства в моих призывах критиковать сурово. Товарищи знают мою жизнь и все особенности её. И я боюсь, что это может послужить препятствием для жёсткой критики. Этого не должно быть. Каждый из Вас знает, как трудно производить капитальный ремонт своей книги. Но, если это необходимо, – нужно работать.

Я настойчиво прошу Вас не считать меня начинающим писателем. Я пишу уже шесть лет. Пора за это время кое-чему научиться. Требуйте с меня много и очень много. Это самое основное в моем выступлении. Подойдите ко мне, как к писателю, отвечающему за своё произведение в полной мере, как художник и как коммунист. Высокое качество, большая художественная и познавательная ценность – вот требования нашего могучего народа к произведениям советских писателей. А делом нашей чести является выполнение этих справедливых требований".

И эту критику от своих старших собратьев по перу он получил. Замечания, которые показались Островскому наиболее существенными, он постарался устранить сразу после совещания. Какими же были эти срочно вносимые правки?

Е.Ф. Усиевич – известный в то время литературный критик – обратила внимание на ненужный, по её мнению, эпизод с портсигаром, имевший место в первой главе и, как говорится, не стрелявший, то есть не имевший значения для последующих действий и потому лишь напрасно отвлекавший внимание читателя.

Островский убирает историю с портсигаром.

Писатель В.П. Ставский выразил удивление, каким образом и почему почти весь ревком, кроме Раевского, был арестован. Ему казалось, что читателю без пояснений это тоже будет непонятно.

Островский дописывает в конец десятой главы огромный кусок текста. При этом, явно вспомнив свою любимую книгу "Овод" Войнич, причиной провала ревкома делает случайную информацию, которую, ничего не подозревая, выдаёт ксендзу сестра Ядвиги Марцелина. Так же когда-то во время исповеди, свято веря в её таинство, рассказал о своих политических друзьях Артур Бертон-Овод.

Александр Фадеев в числе других замечаний обратил внимание на то, что для среды польских дворян не было типичным выражение "захватить власть", и Островский слова Эдуарда Могельницкого "Послезавтра мы решили захватить власть в нашей округе" заменяет другими: "Послезавтра мы решили выступить".

Александр Серафимович посчитал нужным усилить воздействие непрерывно ревущего гудка на рабочих, показать пробуждающуюся по гудку толпу, и вот в рукопись добавляется небольшое, но яркое описание:

"Наэлектризованные этими криками, гудком и всем происходящим у них на глазах, рабочие отказывались уходить со двора. Легионеры пустили в ход штыки. Кавалеристы теснили их конями и хлестали плетьми.

Заремба охрип от крика. Сопротивляясь, разъярённые рабочие стащили с лошади одного легионера. Его едва отбили. С большим трудом эскадрон Зарембы очищал двор".

И так по каждому замечанию. Титанический труд был проведен в короткий срок. Ровно через месяц со дня памятного совещания работа по внесению правок была завершена, а через неделю писателя не стало. Смерть всё-таки настигла его, но, подумать только – через неделю после того, как книга была закончена, а не до этого. Человек, прикованный болезнью к постели, устремив далеко вперёд по форме незрячие, а по сути хорошо видящие жизнь глаза, как бы отталкивал смерть, говоря ей: «Погоди! Мне не до тебя. Сейчас кончаю». И как только закончил книгу, тут же ушёл из жизни, успев со всем распорядиться.

14 декабря в Азчеркрайиздат и переводчику украинского теста Варавве летят телеграммы:

«16 декабря поездом номер 25 вагоне седьмом место 25 выезжает Сочи мой секретарь Лазарева. Обязательно встретьте её вокзале, получите окончательный текст рукописи. Островский»

И в тот же день он написал последнее в своей жизни письмо. Адресовано оно было матери:

"Милая матушка!

Сегодня я закончил все работы над первым томом «Рождённых бурей». Данное мною Центральному Комитету комсомола слово – закончить книгу к 15 декабря – я выполнил.

Весь этот месяц я работал «в три смены». В этот период я замучил до крайности всех моих секретарей, лишил их выходных дней, заставляя работать с утра и до глубокой ночи. Бедные девушки! Не знаю, как они обо мне думают, но я с ними поступил бессовестно.

Сейчас всё это позади. Я устал безмерно…"

Устал. Решил немного отдохнуть. Расслабился и пропустил шанс ещё раз оттолкнуть смерть. И всё же в этом единоборстве победила не она.

Островский писал матери, что книга выйдет из печати через три недели. Он ошибся. Она вышла из печати через двенадцать дней. И как ни парадоксально, поторопила выход книги сама смерть. Когда она пришла к писателю, рабочие московской типографии уже набирали текст книги. Подписана к печати 23.12.36 г. Вышла в свет 26 декабря.

Жена писателя, Раиса Порфирьевна Островская рассказала об этом:

«Рабочие, узнав о смерти Николая Островского, работали бессменно: решили выпустить книгу ко дню похорон. И мы, родные, получили в день похорон это первое, траурное издание „Рождённых бурей“ с памятной надписью от Центрального Комитета ВЛКСМ».

Надпись на обложке первой книги «Рождённых бурей» делал Александр Косарев, тот самый, чья фамилия впоследствии исчезла из печати, а опубликованные им материалы изымались, чтобы попасть в секретные папки секретных архивов вместе с материалами некоторых других друзей и соратников Николая Островского.

Однажды в письме секретарю ЦК комсомола Украины С. Андрееву Островский писал:

"Ты, наверное, знаешь, что украинское правительство постановило построить мне в Сочи дачу. И товарищ Косиор уже утвердил проект строительства в огромную сумму 100 000 рублей. Я смущён всем этим необычайно. Ты понимаешь, Серёжа, я – обыкновенный старый комсомолец, таких тысячи. Правда, я, может быть, немного упрямее других в смысле сопротивления стихии. Но меня молодёжь подняла на щит, в первую очередь вы, украинцы, и назвала меня героем. Вспоминая свою скромную биографию, я искренне думаю, что я не заслужил такого высокого звания. Ты понимаешь, Серёжа, не смотря на всё моё сопротивление, десятки писем и статей моих, всё же книга «Как закалялась сталь» трактуется, как история моей жизни, как документ от начала до конца. Её признают не как роман, а как документ. И этим самым мне присваивается жизнь Павки Корчагина. И я ничего не могу сделать против этого.

Когда я писал эту книгу, я не знал, что так всё получится. Мной руководило лишь одно желание – дать образ молодого бойца, на которого равнялась бы наша молодёжь. Конечно, я вложил в этот образ немного и своей жизни".