Текст книги "Сага о белом свете. Порнократия"

Глава 9. Ромб Венеры

«Only the united beat of sex and heart together can create ecstasy».1212
  Только когда, совокупляющихся бьются в одном ритме с их сердцами, результатом будет не оргазм, а экстаз


[Закрыть]

«It takes a huge effort to free yourself from memory»1313
  Нужно иметь недюжую внутреннюю силу, чтобы освободиться от воспоминания


[Закрыть]

«Давайте забудем на миг, что мы живем в конце ХХ-го века в цивилизованной стране, что летаем в Космос, обсуждаем возможность жизни на других планетах Галактики», – начал Николай Константинович, когда все перешли в библиотеку пить ликеры и курить сигары.

«Ради чего нам все это забывать? Да и бессмысленно: каждый шаг наш в нашем мире убеждает нас, где и когда мы есть. Правда, каждого в силу его интеллектуальных возможностей и жизненного опыта. Но… все мы реалисты: и физики, и лирики!» – лениво возразил ему Володя.

«Но, не такие уж мы кондовые реалисты, как нам кажется! Все мы, во-первых, раз в сутки уходим из нашей навязчивой реальности в другую реальность…»

«В сон, что ли?» – спросила Саша.

«Да, в сон! Треть нашей жизни проходит в реальности, ничего общего не имеющей с нашей, будничной, реальностью!»

«Но, что мы во сне можем сделать? Я во сне вижу себя, например, Дюймовочкой. А, просыпаюсь и иду на работы в задницы, простите меня, уколы делать. Вот, если бы мы могли связать сон и явь, и переносить нечто реальное из одной реальности в другую, тогда можно было бы говорить о двух реальностях!»

«Я поддерживаю Сашу! У нее весьма веский аргумент против двух реальностей нашего бытия! Так, во сне я до сих пор убиваю фашистов. Я – молод, отважен и смел! Вернувшись с войны, я не боялся один преследовать тигра. А, что сейчас? Одна надежда, Коля, что ты меня научишь, как в моем возрасте тигра вдвоем с Сережей ловить. Ты обещал!»

«Да, мне всего 20 лет, – сказала Люба, – но я прекрасно знаю, какой я буду в сорок лет, если доживу. В шестьдесят лет. Да, для меня лучшим доказательством наличия второй реальности было бы обмен временем с нашей реальностью, чтобы иметь возможность ненужные года, или старение и старость, сбрасывать, как вышедшее из моды платье, в сон!»

«Я, с тобой – совершенно согласен, Люба, – сказал Николай Константинович, – но вот в чем закавыка: откуда у тебя такая убежденность, что ты это не делаешь каждую ночь, когда погружаешься в сон? Ты, ведь, оцениваешь себя и все, что с тобой происходит в реальности яви! Но, согласись, когда ты спишь, и тебе снятся сны, с самыми невероятными сновидения, в это время ты нисколько не сомневаешься, что так оно и есть!»

«Также психически больные, галлюцинируя и бредя, нисколько не сомневаются в реальности своих психопатологических переживаний, – опять вмешался Володя, и добавил, – психопатология богата и более интересными „реальностями“ – всевозможными расстройствами сознания. От – каждому знакомого deja vu, до очень интересных, так называемых онейроидных состояний. А, что со временем и пространством происходит в „альтернативных состояниях“ нашей реальности – уму не постижимо!»

«Да, – сказал Сережа, который был погружен в свои думы, что, казалось, не слушал спонтанно возникшего разговора, суть которого сводилась к тому: живем ли мы в одной реальности, или существует, по крайней мере, еще одна реальность – сон? И почему нет между ними „прочной“ связи и обмена? Скажем так, феноменами, – я бы добавил сюда и такие состояния, как экстаз, оргазм, наркотические состояния и… смерть!»

«Ничего ты нового муженек, не сказал, – вмешалась Люба, – французский поэт Шарль Бодлер принимал гашиш ради эксперимента – поиска иных реальностей, и другие наркотики. Написал книгу „В поисках искусственно рая“. Переводил много лет Эдгара По, своего духовного брата, как он его называл. Но, ни Бодлер, ни По, ни миллионы их последователей, так и не нашли иных, нашей, реальностей!»

«Да, упоминая экстаз и оргазм, мы забыли еще одно состояние со своей собственной реальностью – агонию. Что это такое, я, как уже практикующий медик, хорошо знаю…» – сказала Саша.

«Очень хорошо, что разговор у нас получился. А теперь я опять буду надоедать вам со своей математикой и геометрией. Знаете, кто первый начал изучать, как построена иная, чем наша, реальность? – И, не дожидаясь ответа, сказал – Данте!»

Для всех это было ново, и поэтому интересно. Видя, что все приготовились внимательно его слушать, Николай Константинович начал:

«Сохранились черновики, судя по которым, можно предположить, что, прежде, чем писать свою комедию – а „комедия“, по Данте, это то, что „начинается плохо, а заканчивается хорошо“, а „трагедия“ – наоборот, начинается хорошо, а заканчивается „плохо“ – Данте изобразил графически все круги ада, чистилища и рая»

«Ну, и что у него получилось? Кстати „Быть на седьмом небе“ – к стыду я не читал ничего Данте – это быть в раю?» – спросил Володя.

«Отнюдь! В рае 10 небес. На 7 небе, которое находится на планете Сатурн, обитают богословы и монахи…»

Володя наклонился к ушку Саши и прошептал:

«А ты мне сегодня ночью говорила, что ты со мной на «седьмом небе!»

«Дурачок!» – также шепотом сказала Саша…

«What if nothing exists and we’re all in somebody’s dream?»1414
  Если ничего не существует, логичнее считать и себя чьей-то грезой! Edgar Allan Poe


[Закрыть]

«В атмосфере неразгаданных наукой тайн витает еще одно представление о реальности человеческого бытия, – начал Николай Константинович, – «открыл» его Лермонтов, в стихотворение «Сон» (В полдневный жар в долине Дагестана…) в 1841 году. А через 24 года Льюис Кэрролл повторил. Вспомните «Алису в стране чудес»:

«На Короле был красный ночной колпак с кисточкой и старый грязный халат, а лежал он под кустом и храпел с такой силой, что все деревья сотрясались.

– Так можно себе и голову отхрапеть! – заметил Труляля.

– Как бы он не простудился, – забеспокоилась Алиса, которая была очень заботливой девочкой. – Ведь он лежит на сырой траве!

– Ему снится сон! – сказал Траляля. – И как по-твоему, кто ему снится?

– Не знаю, – ответила Алиса. – Этого никто сказать не может.

– Ему снишься «ты»! – закричал Траляля и радостно захлопал в ладоши. Если б он не видел тебя во сне, где бы, интересно, ты была?

– Там, где я и есть, конечно, – сказала Алиса.

– А вот и ошибаешься! – возразил с презрением Траляля. – Тебя бы тогда вообще нигде не было! Ты просто снишься ему во сне.

– Если этот вот Король вдруг проснется, – подтвердил Труляля, – ты сразу же – фьють! – потухнешь, как свеча!

– Ну, нет, – вознегодовала Алиса. – И вовсе я не потухну! К тому же если я только «сон», то кто же тогда вы, хотела бы я знать?

– То же самое, – сказал Труляля.

– Самое, самое, – подтвердил Траляля.

Он так громко прокричал эти слова, что Алиса испугалась.

– Ш-ш-ш, – прошептала она. – Не кричите, а то вы его разбудите!

– «Тебе» -то что об этом думать? – сказал Труляля. – Все равно ты ему только снишься. Ты ведь не настоящая!»

Одновременно с Льюисом Кэрроллом, независимо от него, Михаил Михайлович Достоевский, старший брат Федора Михайловича, пишет стихотворение, повторяя новоявленную для того времени возможную реальность нашего я, как сна или мечты другого человека: «И сам я сон, который снится кому-то где-то в вышине!» Короче, мы, на всякий случай, как говорят британцы, должны сказать друг другу: «I’ll let you be in my dreams if I can be in yours»1515
  Я разрешу тебе быть моей мечтой, если я буду мечтой твоей!


[Закрыть]!

…«Хорошо получается, – сказал Сергей, – если мы все являемся снами и мечтами друг друга! Представляете, я – состарился, или умер, но во сне, или в мечте совсем незнакомого мне человека я оживаю и живу, забыв, что когда-то жил, и даже умер! Не помню, но кто-то сказал:

«Мы не живем, а только вспоминаем, что жили!»

«В моих снах и мечтах ты, Сережа, никогда не состаришься и не умрешь!» – быстро вмешалась Саша.

«Я успею тебя в своих снах оживить…» – холодно буркнул Сергей. Володя опустил глаза долу.

«Нет, друг, так не пойдет. Ты уже говоришь об иной реальности, чем реальность сна и мечты Лермонтова – Кэрролла – Достоевского!» – поправил Сергея Николай Константинович.

«Я, наверное, спутал ваши карты, Николай Константинович, – ответил Сергей, – вы же приготовились нас опять насыщать математикой, начиная с Данте»

«Да, с Данте! Кстати, многие великие поэты были и великими математиками. Как Омар Хайям или Басё, Блок, Белый и Федор Сологуб… Хотите послушать? Это интересно – не голая математика!»

«Ну, если не голая и не обнаженная, тогда хотим!» – окинув всех игривым взглядом, резюмировала Люба.

«Сначала Данте так представлял себе ад, чистилище и рай… Слушайте внимательно! До него были уже представления о «кругах ада и рая». Он нарисовал большую воронку со спиралевидными кругами, которые собираются в узком горлышке. Именно по ней должен был Данте вместе с Вергилием попасть в центр Земли – в ад! При этом, они должны были идти из правого полушария в сторону левого полушария. Там, в конце воронки, Вергилий передает Данте его возлюбленной. Слухи лгут, что у Данте и Beatrice Portinari, Bice di Folco Portinari (Биатриче) – была платоническая любовь! Ничего подобного! Его рисунки своей музы сохранили все ее родинки и волоски в самых интимных местах… Ну, ладно! Беатриче берет Данте за руку, они отпускают Вергилия, и по узкому горлышку другой воронки, которая открывается на поверхности правого полушария Земли, оказываются в чистилище! Но, чистилище есть чистилище, и поэтому оно закрыто от глаз живущих на Земле людей, другой воронкой. Для того, чтобы попасть на хрустальные, прозрачные круги рая, к которым прикреплены звезды небесные, Беатриче должны подняться с Данте, опять по кругам, как по винтовой лестнице Фибоначчи! – Николай Константинович медленно поворачивая голову, убедился, что все его слушают. Не просто слушают, а – разинув рты! Он продолжил, – будучи прекрасным математикам, Данте смоделировал, то, что хотел описать в поэме. И вот, что у него получилось:

Оказывается, Земля, пусть и не шар, а эллипс, если попытаться пройти через нее, превращается в некую воронку! Вот здесь я должен кое-что пояснить. Сначала еще несколько слов о ромбе…

…Термин «ромб», происходит от древнегреческого – «бубен». Если сейчас бубны в основном делают круглой формы, то раньше их делали как раз в форме квадрата или ромба. Поэтому название карточной масти бубны, знаки которой имеют ромбическую форму, происходит ещё с тех времён, когда бубны не были круглыми.

1. Ромб является параллелограммом, поэтому его противолежащие стороны равны и попарно параллельны.

2. Диагонали ромба пересекаются под прямым углом и в точке пересечения делятся пополам. Тем самым диагонали делят ромб на четыре прямоугольных треугольника.

3. Диагонали ромба являются биссектрисами его углов.

4. Сумма квадратов диагоналей равна квадрату стороны, умноженному на 4 (следствие из тождества параллелограмма).

Параллелограмм является ромбом тогда и только тогда, когда выполняется хотя бы одно из следующих условий:

1. Две его смежные стороны равны – все стороны равны,

2. Его диагонали пересекаются под прямым углом,

3. Одна из диагоналей делит содержащие её углы пополам.

Но, у Данте ромб не простой. Это не ромб Венеры Альбрехта Дюрера. Посмотрите внимательно на рисунок. Что видите?» – при этих словах Николай Константинович вынул из папки еще несколько аналогичных рисунков, и раздал так, что, не считая молодоженов, у все было по рисунку. Себе он оставил один, последний рисунок.

…«Сережа, Володя! Кто первый из вас увидеть главное на этом рисунке, тот получит бесценный подарок! Для меня – он ценнее ваших мечей и шлема Сегуна, и даже алмаза!» Сережа – Николай Константинович понял, что он догадался, но передаст пальму первенства Володе, и решил не мешать! – помотал головой и сказал:

«Володька! Ты видишь что-нибудь особенное в рисунке? Я, например, вижу ракушку…»

Володя клюнул и заглотнул приманку Сергея, и поэтому, не будучи столь щепетильным, сказал:

«Считаю до трех, мог бы до четырех, да в связи с близостью к Японии, вдруг у кого-то из вас уже развивается латентная тетрафобия: раз, раз с половиной, два, два с четвертью… Ни у кого ничего?»

Все отрицательно помотали головами.

…Тогда Володя, взяв свой листок, прислонил его к груди и, не глядя, сказал: «Лента Мебиуса!» Николай Константинович, молча, встал и пошел в свою комнату. Он вышел из нее, сгибаясь под тяжестью огромной книги в кожаном переплете с медными застежками. На черной, тесненной коже золотыми (в прямом смысле!) буквами было написано:

Georg Wilhelm Friedrich Hegel

Wissenschaft der Logik

Nürnberg. 18411616
  Георг Вильгельм Фридрих Гегель «Наука Логики». Нюрнберг, 1841


[Закрыть]

«Ну, что, Володя, – сказал Николай Константинович и протянул ему, держа двумя руками, огромную книгу, – ты отгадал ленту Мебиуса, Гегель твой! На всякий случай – правка там не моя, Гегеля… Я поинтересовался, сколько он может стоить у наших дошлых букинистов, они сказали, что лучше продавать в sotheby… Не меньше 600—700 тысяч фунтов стерлингов. А то и больше! Мне она досталась даром… – и, обернувшись к Любе, продолжил, – Николаевск ждал приезда Николая I. Стали строить здания. В протяжении Татарского пролива 1 августа 1850 года российским мореплавателем капитаном I ранга Геннадием Невельским в ходе Амурской экспедиции 1849—1855 гг. в устье Амура, было основано военно-административное поселение Николаевский пост. Первое население поста состояло из шести человек. Якутская изба-ураса стала первым строением в будущем городе.

Поскольку бассейн реки Амур, включая его устье, согласно Нерчинскому договору 1689 года, юридически принадлежал Цинской империи, закладка военного поста на чужой территории первоначально была расценена российским правительством, как самоуправство. Однако впоследствии действия Невельского одобрил сам император Николай I… С 1856 года город Николаевск. С 1926 – Николаевск-на-Амуре… Хабаровск построили при Александре 11. Но, над Краем витал образ Николая 1, закрепившего эту часть земли за Россией. По берегу Тихого Океана появились поселки – Коль 1, Коль 2.

Дома в Хабаровске строили в стиле (такова легенда) Николая 1. На углу, Люба, ты знаешь, знаменитая Краевая библиотека. Книги в нее собирали со всей Европы. Сразу после войны, я стал ее постоянным читателем. Потом случился пожар в библиотеке. Я как раз был там. Сколько я спас книг – не знаю. Мне попались стеллажи с немецкой классической философией. Вот после пожара, заведующая библиотекой подарила мне «Науку Логики», со словами, что со дня открытия библиотеки в 1929 году, никто эту книгу не заказывал. А я пришел и сразу взял.

Я передал в 1936 году «Науку Логики» библиотеке нашего института. Как-то, в прошлом году, зашел в библиотеку, которой заведовала Мария Николаевна, со дня открытия ХГМИ, то есть, с 1935 года! Ей было за семьдесят, и она собралась уходить на отдых. Она мне сказала: «Коля, а твою книгу так никто и не брал! Забери ее, мало ли, что! Ты же вытащил ее из огня!» И я забрал свою «Науку Логики». А сейчас, когда мне скоро семьдесят лет, я дарю ее Володе. По правде сказать, я привез ее тебе, Сережа. Но, как видно, Володя смышленее тебя, и у меня появилась надежда, что хоть еще один человек, после нас с Гегелем, ее полистает!» Володя, молча, взял книгу. Потом крепко обнял Николая Константиновича, так ничего и не сказал ему, даже «спасибо!» На глазах Фруентова были слезы, а на лице все та же зловещая улыбка! Жуткая все же картина – смех сквозь слезы пожилого человека!

«Нет, это не справедливо: столько нам бесценных подарков! Мама Люба, я дарю тебе гитлеровского Мефистофеля. Поставь его в углу библиотеки, все не одна будешь!.. Тебе его доставят прямо на место…»

«Да-да, мама Люба, не отказывайтесь! Ведь Сережа здесь часто бывает. Вот они с Всеволодом Петровичем, попивая ликер и покуривая сигары, будут смотреть на Мефистофеля! Умоляю, не возражай мама Люба! У нас с Сережей другого дома нет, и когда будет, не ясно! Твой дом теперь и наш дом, ты же согласна, не правда?» Мама Люба посмотрела на Сережу и Любу и, засмеявшись, сказала:

«Я – рада, и поддерживаю эту идею: Мефистофеля сюда!

А вы подарок Георгия Васильевича видели?»

И с этими словами она протянула им большой и толстый конверт.

В конверте были: 1) Ордер на двухкомнатную квартиру в Москве (рядом с метро «Речной вокзал»). 2) Приказ о переводе Любови Дмитриевны Хорошко из Хабаровского медицинского института в 1-ый Московский медицинский институт. Приказ был подписан министром здравоохранения РСФСР и ректором института. 3) Месячная командировка заместителя директора Института им. В. П.Сербского Сергея Васильевича Хорошко и студентки четвертого курса 1-го Московского медицинского института в Институт Севера г. Магадана для выполнения научно-исследовательской работы.

…«Нечтяк!» – воскликнул Володя!

«Ты можешь попасть в группу к Кате! – Сказала Саша. – Она – отличница и староста курса!»

«А, меня кто-нибудь спросил?..»

«Ты против квартиры. Или против того, чтобы жить со мной?» – спокойно сказал жене Сережа.

«Ой, извини! Я еще не привыкла, что замужем! Простите все! Жена должна быть с мужем, хоть в шалаше! А тут – московская квартира! Ура! – И добавила, – Георгий Васильевич подарил нам оплачиваемый медовый месяц в моем родном городе! Какое счастье, Сережа!.. У меня зреет грандиозный план, как мы этот месяц проведем!»

«Как, как? – работая в Институте Севера!»

«Да там директор дядя Асир. Ученый с мировым именем. Он был женат на сестре моей мамы… Я, сейчас не готова. Потом мы с дядей Севой все тебе расскажем! Вадим Алексеевич, как чувствовал, чмокая меня в щечку, он прошептал: «До скорой встрече, Любонька, не забудь захватить с собой Сережу!…»

«Мефистофеля все равно сюда!» – показала пальцем мама Люба.

«Так и будет! – Подтвердила Саша! – Вышлем, как приедем в Москву, контейнером до самой Спиридоновки, вернее – до кабинета!»

«Гарантирую!» – сказал Владимир.

Глава 10. Ромб Венеры. Продолжение

Гений, безумство и злодейство.

«В черном небе слова начертаны —

И ослепли глаза прекрасные…

И не страшно нам ложе смертное,

И не сладко нам ложе страстное.

В поте – пишущий, в поте – пашущий!

Нам знакомо иное рвение:

Легкий огнь, над кудрями пляшущий, —

Дуновение вдохновения!»

(Марина Цветаева 14 мая 1918)

В конверте академика Георгия Васильевича Морозова, директора Института им. В. П. Сербского, было еще кое-что. А именно: сертификат на имя Сергея Васильевича Хорошко о присвоении ему «Высшей врачебной категории» ученым Советом Института им. В. П. Сербского, где стояла первой – подпись Георгия Васильевича.

«Ты – единственный врач с двумя высшими врачебными категориями! Поздравляю! Лучше, если бы сказал, что у тебя уже есть „высшка“, получил бы звание „Заслуженного врача РСФСР“!»

«Нет „Заслуженный“ пахнет чем-то канцелярским, а я – практик. Я могу всем, если хотите, рассказать, за что я получил вторую „высшку“. А то все геометрия, геометрия, ромб Венеры…»

«Валяй! Я послушаю и отдохну…» – с легкой обидой сказал Николай Константинович, приготовившись дальше читать свою лекцию… Главного-то, он еще не сказал: зачем сюда, на Юг ДВ приехал? Не ради ведь, одной плантации женьшеня!

И Сергей начал свой рассказ.

«Вы все знаете, что я работаю в филиале лесном Института им. В. П.Сербского, за колючей проволокой с вышками вертухаев. Вход и забор – как в колонии. Но в отделениях, как в отделениях, только вместо санитаров в белых халатах сидят солдаты. Правда, без оружия, но в форме войск специального назначения. Хорошо тренированные ребята для рукопашного боя!

Я «высшую категорию», думаю, получил за трех своих пациентов. Вот о них и расскажу. Сначала —

Пациент самый тихий. Он получил три года принудительного лечения. Диагноз был выставлен экспертной комиссией «Параноидная шизофрения». Было ему тридцать лет. Работал он почтальоном лет пять. Образование – ремеслуха. 10 лет был женат. Жена – повар в столовой. Детей не было. Жена перенесла 28 абортов.

Однажды, он пришел вечером с работы – разнес по почтовым ящикам газеты и письма, поужинал один. Жена что-то готовила на кухне, работала ножом, резала мясо. Он спокойно взял у нее нож и перерезал ей горло. Кровь спустил в таз. Потом раздел ее, и начал точно так, как она резала говядину, резать ее, тщательно очищая от мяса кости…» – Сергей окинул всех профессиональным (психиатра) взглядом. Все молчали, словно зачарованы его ужасным рассказом! Все, кроме Володи, конечно. Тот, демонстрировал легкую зевоту.

«Ну, что, продолжать?» – спросил Сережа.

«У тебя всего три пациента для рассказов?» – спросил Николай Константинович.

«Три. Но с кровью только первый!»

«Ну, тогда, продолжай, только не детализируй: мы все люди с опытом, додумаем детали сами!» – сказала мама Люба. И Сережа продолжил:

«Короче, разделал он свою женушку как профессиональный мясник. Кости вымыл и аккуратно завернул вместе с черепом (скальп снял и мозг вынул) в фартук жены. Затем все куски „мяса“ порезал на маленькие кусочки, чтобы могли пролезть через прорезь почтового ящика. Представляете, какая работа? Каждый такой кусочек женушки завернул в газету (газет у него было в туалете много; туалетная бумага тогда была большим дефицитом, помните?) И, завернутые куски в газетную бумагу, положил в свою самую большую сумку почтальона. Провозился всю ночь. Пора было идти на работу! Фартук с костями и черепом супруги Коля бросил в первый попавшийся ящик для мусора. А кусочки с „мясом“ и „внутренностями“ стал разносить по потовым ящикам, в которые еще вчера раскладывал конверты с письмами и газеты. Если кусок не помещался в почтовый ящик, он клал его у двери квартиры. Разнес всю женушку по своему кварталу, распихав по почтовым ящикам, или оставив у двери, вернулся домой, поужинал, и лег спать. Милиции не сопротивлялся. В Институте, будучи месяц на стационарной экспертизе, был спокоен. Активно помогал санитаркам мыть полы и ухаживать за лежачими и буйными больными. Выявить какую-либо у Коли, как говорим мы, психиатры, продуктивную симптоматику, как-то – галлюцинации, бред, помрачение сознания – не удалось. К своим действиям с женой относился так, как говорил врач: убил, значит, убил; разнес по почтовым ящикам и положил под дверь, так и есть, доктор! Зачем это сделал – не знаю, доктор! И не врал! Он точно ничего не знал! Не было ни идей, ни галлюцинаций, повторяю. И, не мало важное – не было никаких симптомов расстройства аффекта! Ни депрессии, ни гипомании, ни дисфории и т. д. Через полмесяца моего общения с Колей, мы начали вместе ходить в лес по грибы. А еще через полмесяца я отпускал его одного, и он обеспечил грибами полбольницы сотрудников. А для больных – грибы просто надоели! Я отправил его вновь в Институт на экспертизу, уже амбулаторную. И убедил экспертов (меня поддержал Георгий Васильевич!), что это первый и последний приступ шизофрении у Коли. Он, приступ, уничтожил в Коле все содержание психической жизни. Сделав из него послушно-подчиняемое создание! Дали Коле 1 группу инвалидности и отправили домой, поставив на выписку в ПД гриф „СО“, так, на всякий случай! Прошло уже два года. Коля живет один в доме, напротив моего: „Во, какой у тебя сосед будет, Любонька! Я вас непременно познакомлю за рюмочкой ликера и сигарами“… Работает, несмотря на нерабочую группу, дворником. Я уверен, что мы будем дружить семьями!» Люба и глазом не моргнула, только покорно (демонстративно!), сказала: «Как скажите, мой супруг!»

«Второй, вернее вторые, мои пациенты – один клинический случай! Как врач, я в нем разобрался. Но, впервые почувствовал, как сложна человеческая жизнь! Точнее, не жизнь отдельно взятого гражданина, а – совокупная жизнь! После попыток разобраться в этом клиническом случае, я явственно почувствовал, что все мы живем в некой Сети. По сравнению с которой сети, которые плетет паук – просто забава!»

«Слишком большое вступление, – сказала вновь мама Люба, – мы все здесь люди взрослые, с жизненным опытом, так, что сынок, давай-ка покороче и называй вещи своими именами!» Ей никто не возражал. Всем, в общем-то было хорошо: ликер, сигары, милое окружение милых людей! Что еще надо для счастья?»

«Несколько слов, как мы там за забором с колючей проволокой жили. В обыкновенных кирпичных бараках. Бараки были полупустые, можно было выбирать себе квартиру, хоть с одной комнатой, хоть с пятью! Мы с Лерой жили в пятикомнатной квартире, обставленной добротной деревянной мебелью, сделанной руками постоянных жителей ЛИТУ. Лесных Исправительно-Трудовых Учреждений). Если тебе нужен был новый стеллаж для книг или шкаф для одежды – набросай только чертеж. Умельцы сделают такой, что ахнешь! А еще нам привозили периодически различные подарки из ЛИТУ: шахматы из различных пород дерева, картины… Из чего их только ни делали – из коры, листьев, ягод, тонких пластинок… Лаком не покрывали, а так подбирали цвета и шлифовали, что казалось, что вещь покрыта разными лаками! Одно было плохо – подвал, вернее, котлован, как у Андреева, в котором плавали дохлые крысы! Бараки, правда, стояли на высоких бетонных столбах, как твой „Лебедь“, воду из-под бараков регулярно откачивали, но, тем не менее… Не Париж! Я понимаю Леру, что сбежала оттуда! В Ленинграде у нее трехкомнатная квартира в начале Невского…»

«Ты будешь рассказывать свою вторую историю, или я сейчас всех подниму и попрошу пройти в спальни, на покой!» – с явным раздражением сказала мама Люба.

«Да, дайте парню разогнаться! Разве не видите, что что-то ему мешает?» – заступился за Сергея Всеволод Петрович.

«Георгия Васильевича все открыто называли генералом… генералом КГБ! И, следовательно, все его учреждения вместе с Институтом Сербского – это учреждения КГБ. Он никогда не отрицал, что он – генерал КГБ, но и никто не слышал от него ни слова признания. Когда поступили к нам мои новые пациенты, я впервые подумал, что работаю в системе КГБ, или ГРУ! Судите сами! Поступает отец – 40 лет, и дочь – 18 лет… из Австралии! Переводом к нам из института криминальной психиатрии города Дарвина. В сопроводительных документах сообщается, что они оба страдают вялотекущей (по Евгению Блейлеру) шизофренией с перверсиями и являются убийцами. Отец живет с дочерью, когда ей исполнилось 16 лет. У них – любовь взаимная. Мама встала на пути, и они выбросили ее с двадцатого этажа! Но, так как они – муж и жена – русские, дети белоэмигрантов, у которых, в СССР, есть родственники, то их переправили к нам. Ну, что могу сказать о дочке, ибо папа – ничего из себя не представлял особенного. Ни внешностью, ни характером. Дочь с 12 лет в модельном, как у них говорят, бизнесе. Проще – снимается в порнофильмах. Родители это считают явлением нормальным, ибо она хорошо зарабатывает. Вступила в связь с отцом… Но и Монтень, и Карл Ясперс, и масса других уважаемых профессионалом разного толка, считают, что инцест, если он без насилия и оба субъекта дееспособны, то – ради бога! Мама не было против. Вот тут первая загадка: почему они ее убили? С другой стороны, если бы они ее не убили, они никогда бы не вернулись на Родину! Но, что для русских австралийцев СССР? Что и для коренных великобританцев!

Дочка мне очень приглянулась. Такие… профессионалки, не могут оставить здорового мужчину равнодушным. Но вступить в «тайную связь», которую она мне предлагала, было для меня, сами понимаете…»

«А я не понимаю!» – громко сказала Люба, и сильно покраснела.

«Ладно, Люба, не горячись! Сергей, поверь мне, с проституткой тебе не изменит!» – заступился за друга Володя. После его слов также, как Люба, покраснела Саша, и нервно закашлялась!

«Девки! Что с вами? Мне только осталось поперхнуться и покраснеть! – Сказала мама Люба и продолжила, – вышли замуж за психиатров… полезайте в кузов!»

«И все же я был весьма близок к тому, чтобы плюнуть на все – на семью, на ребенка, на работу, и вступить с Вероникой – так звали мою австралийскую пациентку, в половую связь. Или – хотя бы попробовать, что это такое – секс с профессионалкой! Я даже нашел предлог: Вероника стала меня обучать настоящему английскому языку!.. Мы стали после моей работы встречаться в моем кабинете официально – в таких больницах все записывается, и ты, каждый свой шаг отмечаешь!..

Это было время, когда Георгий Васильевич открыл в структуре нашей больнице нечто вроде ЛТП – лечение алкоголиков по постановлению суда… И был среди ЛТП-шников настоящий Ален Делон, только шире в плечах и выше моего любимого актера. Как-то на прогулке он увидел Веронику. Сами понимаете, что в его душе произошло! Наш, советский таксист (он был таксистом, начальником таксопарка) и австралийская порно-модель! И оба – хоть в кино снимай без проб. В основном, постельные сцены. Сложилась ситуация, как говорят французы, Complex de la Croi lamur à troi! Комплекс Эжена де ла Круа – «любовь втроем». Этим «комплексом» – любовь втроем, страдал сын Талейрана, великий французский художник Эжен Далакруа…»

«Ты нас сегодня и просветишь…» – сказала Люба, на сей раз не краснея.

«И – развратишь!» – сказал Всеволод Петрович, и подмигнул маме Любе…

«Сережа! А я раньше не замечал, что ты – эксгибиционист и мазохист!» – улыбаясь, сказал Володя…

«Дослушайте, а потом судите!» – взмолился Сергей.

«Слушаем, слушаем, – сказал Николай Константинович, – не стесняйся в выражениях, продолжай! Завтра я отыграюсь на вас со своим ромбом Венеры…»

«Ух!» – все тяжело вздохнули.

«Я не хотел уступать „Ален Делону“ Веронику. И мне казалось, что он все же предпочтет врача, а не таксиста, у которого ногти вечно в трауре! И вот, сидим мы и говорим на чистом английском, оксфордском языке… Вдруг – и это в зоне! – в мое окно влетает огромный булыжник. Была ночь. Я взял дежурство. На улице лишь тусклые фонари, с тихим скрипом качаются на ветру, чертя светом полосу на тротуаре! Романтика! Я нажал кнопку тревоги. Тут же появился охранник – по ночам они были вооружены карабинами. Я показал ему на разбитое стекло и булыжник. Он молча вышел… Утром „Ален Делон“ висел очень высоко на ели с высунутым языком. Шея его была перевязана грубо электрическим проводом. Мне неожиданно позвонил Георгий Васильевич и добрым, отцовским голосом спросил, не хотел бы я поехать в Ялту и посмотреть, нельзя ли там открыть „Наркологический институт“. „ЛТП – это принудиловка без пользы, сказал академик, – если лечить не умеем, давай начнем учиться! Не только в СССР, но и западной Европе, и в США дело с алкоголиками обстоит не лучше! Мне, например, проще понять наркомана, чем алкоголика…“ Я понял, цену этому звонку! И, что мне не свойственно, в меня вселилась сильнейшая тревога: я ждал с минуты на минуту, что вот появится человек в штатском, и положит передо мной погоны майора КГБ и бумагу, которую заставит меня подписать! Небо мне тогда показалось с овчинку. Я не хотел служить в КГБ!.. Кстати, в этот день след отца с перверсной дочкой, простыл! Ни слуху, ни духу!»

«И, ты уверен, что этот „клинический случай“ также приблизил тебя к получению „высшей“ врачебной категории по психиатрии?» – спросил ехидно Володя.