Текст книги "Сага о белом свете. Порнократия"

Развод Владимира Николаевича и беременность жены Сергея изменили их планы. Они остались дома. Но, каждую субботу Володя приезжал к Сергею и они или уходили на два дня в лес, где Сергей построил настоящий шалаш, с камином, в котором можно жить и при -30 зимой. Или уезжали в Москву… Но, неожиданно…

«Володя! Я срочно улетаю к себе на Родину. Можешь полететь со мной. Мы, ведь так давно об этом мечтали…»

«Конечно, старина, правда у меня только что появилась новая пассия – студентка третьего курса… Это, считай, моя гражданская жена… Я как раз собирался вас познакомить. Правда тянул со встречей, ибо Катя, так ее зовут, знает всего Есенина наизусть… Что с ней будет, если она его увидит? Шучу, конечно… в известной степени… Мы берем ее с собой?»

«Какой разговор… собирайтесь. Вылетаем послезавтра. Билеты я беру. Денек погостим у меня в шалаше, и в путь… Да не дыши ты так громко! Мне тоже есть, кого взять… В крайнем случае – поменяемся. Гарантирую, ты будешь доволен… Захочешь, возьмем и Сашу, она медицинская сестра, но 18 ей уже исполнилось. Только что…»

Володя решил не спрашивать по телефону, почему так срочно нужно лететь в Спиридоновку? Наверняка, что-то серьезное! Сергей – человек чрезвычайно деловой, просто так – к родной маме-сестре не поедет… Если бы было что-то с ней, у него был бы совсем другой тон, да и он сразу бы сказал об этом Володе!»

…«Володя! А что ты не пошел вслед за Катей? Теперь пеняй на себя… Только я попытался закрыть дверь в туалет, как Катя проскользнула вслед за мной. Хорошо, что рядом не было стюардессы!..»

«Да Катя сказала мне, что пойдет с тобой, чтобы вместе „посикать“! Это – неизбежно! Ты же психолог. Что – не понятно? С первой встречи она пожирала тебя глазами и готова была наброситься, прямо в зале аэропорта!» «Бери Сашу, сходите вместе „посикайте“!»

«Что-то пока не хочется… Интересно, что вы там с Катей делали?»

«Ну вот, в деталях,..» – начал Сергей и, обернувшись к Кате, которая сидела от него через Володю, сказал ей, чтобы ложилась головой к Володе на колени и поправляла его, если он что-то скажет не так, как было. Катя, смеясь, положила голову к Володе на колени и незаметно стала расстегивать молнию на его джинсах, расстегнув, просунула руку к нему в трусы и взяла его член в ладонь, нежно лаская головку. Володя и глазом не моргнул, был весь во внимании, предвкушая, что расскажет Сережа. Лайнер пролетал над Байкалом.

…«Только я начал мочиться, как Катя, ловко сдернув с меня штаны и трусы, начала целовать, лизать мою задницу, и, что я не люблю, просовывать свой язык ко мне в анус..», – Сергей стал красный, как ошпаренный в кипятке рак! Но не от того, что говорил Сергей, а от того, что Катя уже сосала его член, тихо причмокивая! Видя, что он кончает, она ловко закрыла плотно его рот ладонью!

«Да ну вас, кролики! – буркнул Сережа, после трех подряд оргазмов в туалете, секс его только раздражал, даже такой искусный! – я лучше посплю!»

Саша, видя такой расклад, загрустила: она осталась без сладкого!..

…«Ну, вот и сынок твой Люба на тропе появился! Да и не один, а с оравой… У тебя стол на сколько персон накрыт?» – это Всеволод Петрович, вышедший за ворота встречать Сережу, прокричал Любе, которая, как соляной столп, каких много Приаралье, огромных, каменных, в два обхвата, возвышалась, стоя на ступени террасы! Из дома выбежала юная особа и встала рядом с Любой. Это была весьма милая девушка, лет двадцати, стройная, длинноногая, русая, с распущенными ниже плеч, густыми, слегка вьющимися русыми волосами и огромными карими глазами. Тоже Люба, племянница Всеволода Петровича, студентка Хабаровского Государственного медицинского института. Комсомолка, спортсменка, отличница… Принарядилась, и высокую белую грудь слегка обнажила, расстегнув для этого лишнюю пуговицу на сарафане… При виде столичных красоток, глаза ее сразу потускнели! Она ждала Сергея, влюбленная в него по макушку, со слов Всеволода Петровича и благодаря фотокарточкам, которые большая Люба показала ей, из семейного альбома…

И Сережа первой увидел «младшую Эдду». Не зная, что она тоже Люба, почему-то так ее сразу окрестил. Баба Люба давно для него стала символом «старшей Эдды»! Он бросил спортивные сумки, буркнув попутчикам, чтобы подобрали, и побежал. Пробегая мимо Всеволода Петровича, ловко обнял его за плечи, повернул к воротам, и рванул дальше. Словно не видя, пробежал мимо «соляного столба» не сказав ни слова, и одним прыжком оказался рядом с «младшей Эддой». Схватил ее мощными руками и рывком поднял на головой, как малого ребенка! Подержал немного, смотря на нее и улыбаясь и, медленно «проволакивая» по своему телу, стал опускать на террасу. Люба смотрела на него, зачарованная и заколдованная. Так они и стояли, плотно прижавшись друг к другу, и смотря друг другу в глаза. И долго стояли, ничего вокруг не замечая. А вокруг них уже стояли смущенные Всеволод Петрович, Володя, Катя, Саша и баба Люба, чуть в стороне, возвышаясь над всей оравой, руки в боки!..

…«Удивительно то, что собаки обходили стороной плантацию. Жень-шень, ведь, над землей не пахнет. Его запах – тончайший аромат, идет от корня», – рассказывал Всеволод Петрович. И, продолжил, наливая в бокалы гостям «грушевку» – вино, которое готовила баба Люба из «дуль» – огромных, мягких и сочных груш, которые растут только на Дальнем Востоке. Бывают с головку грудного ребенка. Сок баба Люба выжимала из дуль, через несколько слоев марли, руками. Чистый сок, даже без сахара, держала в трехведерной стеклянной бутыли из темного стекла, плотно заткнутой пробкой. В пробку была ввинчена медная трубка, свободный конец которой опускался в трехлитровую банку с водой. Бутыль держалась в подполе, глубоком и с ровной температурой, не больше +12 градусов, год, не меньше…

…«Я позвонил своему давнишнему другу, познакомились на фронте, Коле Фруентову, да Любка его знает, он – профессор, заведующий кафедрой фармакологии в ХГМИ…»

«Кто в Хабаровске и во всем нашем Крае не знает, человека, который смеется!» – подтвердила слова дяди, Люба.

«Почему так, как у Гюго?»

«Получил пулю в лицо от фашиста, нерв поврежден, вот лицо и парализовано – только вечная улыбка, даже когда спит. Но, говорит четко…»

«И громко, особенно, когда ставит на экзаменах студенту „двойку“, – какой ты врач, коль рецепты выписывать не умеешь? – Студент готов разрыдаться, а профессор смеется… И когда ставит „пятерку“, и говорит, ты молодец, будешь хорошим врачом, но при этом тоже смеется… Какого?..»

«Ну, так вот, друзья и коллеги! Ждем звонка или телеграмму от Коли Фруентова! Обещал бросить все и прилететь к нам!»

«Ура!» – воскликнула Люба-младшая.

«А что это ты так возрадовалась?» – спросил ее Всеволод Петрович.

«Как не радоваться, – весело ответила Люба, – за одним столом с таким великим человеком сидеть буду…»

«Да, ладно, – ехидно сказал Володя. – Небось еще государственные экзамены ему придется сдавать и после третьего, выпускного, и после шестого курсов…»

«А, почему третий курс называется выпускным?» – поинтересовался Всеволод Петрович.

«Да потому, что после третьего курса студент не только вплотную приступает к изучению медицинской профессии, но и практика у него начинается врачебная. Если до третьего курса Люба, к примеру, прошла практику санитарки, медицинской сестры, то после третьего четвертого курса она будет уже практиковаться как врач, по всем врачебным дисциплинам: начиная с общей терапии, и кончая психиатрией…»

«А, ты, Володя, какой специальности будешь?»

«Я – психо-фармаколог…»

«То-то я не могу представить тебя ни с фонендоскопом, ни со скальпелем…»

«Ну, это Вы зря, Всеволод Петрович… психо-фармаколог должен быть и хорошим терапевтом, и хорошим хирургом, и, вообще, врачом самого широко профиля! Только поэтому он может разрабатывать лекарственные препараты, и препараты для профилактики самых различных заболеваний! Володя недавно доказал, что он не просто хороший врач, он – гений!..»

«Да ну? – недоверчиво воскликнул Всеволод Петрович, пристально глядя на Володю, который при словах Сережи слегка порозовел, – и что он такого гениального изобрел для медицины?»

«Уникальнейшие советские препараты для профилактики и лечения многих нервных расстройств и заболеваний, и очень необходимых в комплексном лечение прежде всего сердечных болезней…»

«А как называются эти лекарства? Куплю на всякий случай, а Володя даст мне на их коробочках автографы…»

«Феназепам и пиразидол… А, что касается его автографа, то каждый, кто открывает коробочку этих лекарств, получает Володин автограф… инструкции к ним написаны и подписаны Володей!»

«А как твоя фамилия, друг мой?» – уже без всякого ехидства, а скорее даже с каким-то не свойственным характеру великого тигролова, подобострастием, сказал Сысоев. «Дурного… не от слова „дурак“, а…»

«Не продолжай! Хорошая и знаменитая русская фамилия… Я знаю историка, литератора и актрису Мариинки – 18-го века, Дурново…» – внезапно повисла пауза. Все не только замолчали, а словно оцепенели: кто с бокалом «грушевки» у губ, кто – с вилкой соленых грибов… Потом все зашевелились, поворачиваясь к Володе… Все, кроме Любы. Она не отрывала глаз все время от Сергея…

«Сегодня все женщины – твои», – шепнул на ухо Володе Сергей.

«И обе Любы…»

«Баба Люба – возможно, тоже внимательно слушала, что я о тебе говорил… А, вот Любонька… прости, не отдам!»

«Да она и сама не клюнула твои басенки, не открывает взгляд от тебя!»

«А ты знаешь, друг, я, кажется, первый раз влюбился… Никогда не чувствовал то, что ощущаю, просто думая о ней! Я чувствую ее… запах! Запах моей женщины…»

«Хватит шептаться, доктора, – повелительно рявкнула баба Люба, – вы же не одни за столом…»

«Извините, товарищи…» – в один голос сказали Володя и Сережа. Это получилось так справно, что в миг все за столом вновь стали единой семьей, любящих и искренне уважающих друг друга, ее членов!..

…«Люба, у тебя паспорт есть?» – рано утром, садясь за стол завтракать, спросил Сергей Любу.

«Конечно! Мне скоро 20!»

«Ты, что жениться на ней собрался? – Ехидно спросила Саша и правой рукой, как бы невзначай, слегка снизу приподняла свою пышную грудь, – а как же я?»

«Я – мужчина женатый! И моя красавица-жена, скоро родит мне второго ребенка!» – имитируя что-то вроде гордости (не понятно, по какой причине – то ли, что он – женатый и верный своей жене мужчина, то ли, что его любимая жена скоро родит ему второго ребенка), ответил Сергей. При этом он не спускал глаз с Любы и подмигивал ей. А та радостно улыбалась, показывая ровный ряд красивых зубов-жемчужин. «Это хорошо, это по-нашенски! – сказала Саша. Значит, я еду с вами!» «Нет, родная, в мой ВАЗ 41 году. ты уже не поместишься! Профессор Фруентов предупредил, что он везет какой-то большой груз… Как бы не пришлось еще Любу на коленях назад везти…»

«Я – согласна на коленях…» – начала было Люба, а Саша ее перебила:

«Это видно – и туда тоже!»

«Возможно, и во Владивосток придется Любе сидеть на моих коленях… Сиденья – то давно одни железки остались!»

«У нее задница и на железках выдержит, не то, что моя, модельная! – буркнула Саша, и добавила, – а зачем вам во Владивосток ехать? Это, ведь, почти 100 км. от аэропорта в сторону?»

«Надо кое-что купить для профессора… Вряд ли ему наши – „грушевка“, „сливянка“, „ранетка“ – понравятся!»

«А, когда прилетает профессор?» – не унималась Саша. Через три дня…»

«Через три дня, а ты собираешься ехать сегодня, да еще Любке велишь паспорт прихватить… Ясненько!»

«Ну, коль, „ясненько“, что спрашиваешь?.. Вас с Катей во Владивосток отвезет Володя… Мы с месяц здесь погостим, если еще у профессора не будет каких-нибудь для нас заданий… Такой занятый человек и бросает все, летит сюда…»

«А что не понятного, – сказал Всеволод Петрович, – я четверть века брожу здесь, каждый кустик мне знаком, каждое дерево…»

«Каждая болотная кочка…» – прервала его Саша, переключившись с Сергея, оскорбившего ее глубокие чувства, и перенесла свою досаду на Всеволода Петровича…

«Да, Сашенька, ты права, – словно не замечая тона, каким сказала Саша о болотной кочке, и того, как бестактно она перебила его, далеко не молодого человека, да еще легенду ДВ, ответил ей Всеволод Петрович. И добавил: «Я знаю каждую болотную кочку и, это далеко не все, что мне в южной тайге ДВ, знакомо, и с чем я породнился!»

Саша, поняла, что нагрубила Всеволоду Петровичу, и очень мягко, заинтересованно, спросила его:

«А плантации женьшеня, такие, как у бабы Любы, находили?»

«Не то, что плантации, больше двух-трех растений рядом не находил… У Любы их, думаю сотня, если не две!.. Я за всю свою жизнь всего 15 корешков выкопал!..»

«А сколько съе..», – «съели», хотела спросить Саша и прикусила язык, почувствовав, что опять сморозить и проявит бестактность по отношению знаменитого краеведа, да еще друга семьи «своего парня», как она все еще называла Сергея в своем тускнеющем о нем воображении…

«И корешки сушеного женьшеня ел, и вытяжку из них пил, и чай женьшенем заваривал… И все это и ты, Сашенька, попробуешь, как устроим застолье в честь моего дорого фронтового друга!»

«Из бабы Любиного женьшеня?»

«Нет! В нем еще хорошо надо разбираться… Может быть, он занесен в Красную Книгу СССР! Я прихватил свой, уже готовый к потреблению!»

«А я – молода и здорова… зачем мне женьшень?»

«Зачем женьшень молодой и здоровой девушке, ты услышишь от самого профессора Фруентова!»

«А, как я пойму – правду он говорит, или шутит, если он будет при этом смеяться?»

«Сразу не поймешь, – это вмешался в разговор Володя, подходивший к ним, ведя под руку Катю, – попьешь женьшеня, одной извилиной будет больше, тогда наверняка все поймешь!»

«И то, почему Сережа привез сюда меня, его девушку, а во Владик едет с другой, которую знает всего-то ничего!»

«А это поймешь в первую очередь!»

…Завтракали быстро, словно торопились все куда-то, молча, словно языки вместе с горячими пирожками с зеленым луком и яйцами, проглотили. Даже, что кому передать: молоко в крынке, крутую сметану, дымящийся кофе, или чай – черный без трав, черный – с травами, сок из третьего, а не из двадцать третьего кувшина, – читали по глазам.

…Соки были из всевозможных лесных и садовых ягод, и плодов. Как-то: лимонника, аралии маньчжурской, дикого томата, «волчьих» ягод, смороды всех цветов, рябины, калины, слив и другие всякие, какие могут быть только на Юге ДВ! Каждый за столом, жуя и глотая, думал свою думку! Вот так:

Всеволод Петрович – «Интересно, что скажет Коля, увидев такое чудо – плантацию в треть га женьшеня?»

Баба Люба: «Счастливая я женщина: такие интересные люди у меня за столом! Надо что-то придумать, чтобы у них в памяти осталось, кроме поляны женьшеня! А Сережка – кобель: жена на сносях, а он мало, что девку из Москвы сюда привез, да еще племянницу Всеволода охмуряет открыто! А, они? Современные молодые женщины. Что у них на уме? Сережка с Володькой вдвое их старше. Побалуются и бросят!»

Катя: «Сережка втюрился в Любку. Нам со Светкой ублажать Володьку. Ну, да ладно! Здесь рай, а в раю – все дозволено!»

Саша: «Володьке не дам… А вот, если Всеволод Петрович… Не раздумываясь отдам ему свою девственность… Знатный старик!»

Люба: «Зацелую до смерти, изомну, как цвет… только в лес въедем! Во Владике так любить его буду, что про бухту „Золотой Рог“ забудет!»

Сережа: «Первый раз в жизни так сильно хочу женщину, что никогда и не думал, что это так можно! Как увидел… Она не могла этого не почувствовать, когда я прижал ее к себе… Не могу понять: вот смотрю на них троих – Катю, Сашу и Любу, а вижу только Любу, чувствую только Любу! Ночью еле себя удержал, чтобы не вытащить ее из спальни… Хорошо, что баба Люба постелила их в одной комнате… Думаю, что и ее тянет ко мне таким же магнитом… соединимся, как две шаровые молнии… Как бы тайгу не сжечь!»

«Через три километра можно свернуть на старые вырубки», – сказал Сережа, стараясь не смотреть на Любу, чувствуя, что весь дрожит и весь мокрый от пота, хотя в тайге не было так жарко, чтобы вспотеть, хоть выжимай!

«Делай, что хочешь!» – сказала Люба, тоже не смотря на Сергея, и в таком же состоянии, как он. Они ехали по лесной, узкой, выложенной молодым ельником, дороге, машину трясло, кидало из стороны в сторону. Сергей вцепился в руль, а Люба в сиденье кресла. Она с ужасом представляла, что увидит Сережа, когда она сбросит сарафан и трусики – огромные синяки на заднице! Она знала, зачем Сережа хочет свернуть с дороги, и от одной этой мысли звенело в ушах и темнело в глазах!

…«Там, почему-то ни кусты, ни деревья не стали расти… Несколько лет было болото. А потом и оно высохло, только мох и остался! „Чистый мох!“ – баба Люба зовет это место. За мхом – ее любимые грибные угодья!»

«Отдамся на мху… Кто бы сказал – никогда бы не поверила! Мужчине, которого знаю два дня, с которым ни о чем не успела поговорить… С женатым мужчиной, у которого ребенок, и скоро будет второй!.. И никакая сила меня не остановит! И совесть меня не мучает! И совсем не похож он на Есенина. Разве только тем, что, наверное, и Есенина женщины также сильно хотели, как я Сережу!.. Уверена, готова поклясться, что дело не в рассказах дяди Севы о нем… Сейчас точно знаю! Дело в этой фотокарточки: пятилетний Сережа, опустив руки, писает на гусыню, а той нравится!.. Я ХОЧУ быть сережиной гусыней, и как можно скорее…»

Там во мху, где раньше были ели, Вселенная узнала, как могут любить друг друга два существа, два Homo Sapiens, живущие на планете Земля! Их не ослепляла близость Земли, они видели края Вселенной!..

…«Ты порвала свой сарафан, и мою рубашку!»

«А ты мои трусики!»

«Что за блажь – заткнуть мхом?»

«Соломы-то нет!»

«Да, ладно… Просто ты ненасытная и мох будет поддерживать тебя в накале, пока не плюхнемся на кровать в отеле!»

«Только люкс. И только „Золотой Рог“ с террасой прямо в бухту!»

«Да заказал уже… Сказал, что заместитель академика Георгия Васильевича Морозова…»

«Ты же простой врач! Что там, в регистратуре будешь говорить?»

«Правду и только правду. Во, смотри…»

И, Сережа вынул удостоверение. На пухлой красной корочке был золотой символ МВД СССР и слова: Институт Судебной психиатрии АН СССР.

«О, впечатляет… А если развернуть?»

«Разворачивай, смелее!» Люба развернула, и ахнула: рядом с фото Сергея Александровича Есенина – так сильно Сережа на фотокарточке был похож на великого русского поэта, тесненным черными буквами было написано: Сергей Васильевич Хорошко. Заместитель директора Института Судебной психиатрии им. В. П. Сербского».

«А, говорил, что просто врач-психиатр!»

«Да, так и есть! Георгий Васильевич – человек. И всем своим сотрудникам, кто ездит по командировкам, выдает такие удостоверения, чтобы не было никаких проблем ни с билетами, ни с гостиницами… По сути дела, а не по бюрократическим заковыркам, все мы, врачи, работающие и в Институте Сербского, и в его филиалах, являемся заместителями академика Георгия Васильевича Морозова…»

«Горжусь! Я отдала свою девственность не просто любимому мной, безумно любимому мной…»

«…Психиатру – именно ему «безумные» и должны «отдаваться!»

«Дай договорить: я отдала свою девственность…»

«Во мху и заткнула свежую „рану“ мхом…»

«Да, ну тебя, поехали! А ты подумал, как мы будем выглядеть, когда зайдем в Международный отель в таком виде?»

«В таком виде мы зайдем в бутик, как говорят у нас в Милане. Я знаю целых два таких, которые работают 24 часа в сутки. В одном из них мы и переоденемся. По дороге будет затон с чистейшей и теплой водой – в нем мы вымоемся. По берегу растут сапонины…»

«Что это такое и для чего они нам?»

«Дуся! И санитарки должны знать латынь: сапонины, это…»

«…Растения, стебли которых на изломе дают сок, пенящийся в воде, как мыло!»

«Молодец, назначаю тебя сразу медицинской сестрой…»

«У тебя к медицинским сестрам слабость! Володя, вон, студентку медицинского ВУЗа привез, а ты – медицинскую cестру… А, если бы я не приехала с дядей Севой, ты бы ее лишал девственности во мху?»

«Откуда ты знаешь, что Саша – девственница?»

«Она мне сказала!»

«ТЫ, РОДНАЯ, НЕ МОГЛА НЕ ПРИЕХАТЬ. В ЖИЗНИ СЛУЧАЙНОСТИ НЕТ! ЭТОТ МОХ СПЕЦИАЛЬНО ДЛЯ ТЕБЯ ВЫСОХ! НИКТО НЕ МОГ БЫТЬ НА ТВОЕМ МЕСТЕ!»

«КАК И НА ТВОЕМ, РОДНОЙ!»

Глава 5. Tragodia: начало

«Viviamo tutti sotto lo stesso cielo, ma non tutti hanno lo stesso orizzonte».55
  Мы все живем под одним и тем же небом. Но не все имеют один и тот же горизонт» Приписывают Лао Цзы


[Закрыть]

«Behind every woman there’s someone that broke her, a song that moved her, a moment that inspired her and a dance floor that healed her»66
  Для всякой женщины найдется мужчина, кто может «сломать» ее. Но, в душе каждой надломленной женщины найдется мелодия, которая выпрямит ее, и зазвучит так, что закружит ее в танце, который исцелит ее полностью и сделает сильной!


[Закрыть]

(Anthony Hope Hawkins)

«Любовь Васильевна, а сколько лет вашему имению?» – обратился к бабе Любе Николай Константинович Фруентов, профессор Хабаровского Государственного медицинского института, заведующий кафедрой фармакологии, когда все гости отобедали под напитки бабы Любы. От виски и джина профессор категорически отказался, а за ним все остальные. Напитки бабы Любы привели его в восторг, особенно «грушевка»!

«Да лет двести, не меньше. Тайгу вырубали японцы еще в девятнадцатом веке. Здесь стоял японский гарнизон…» – ответила баба Люба. Окинув всех взглядом, Фруентов, словно забыв, о чем спросил бабу Любу, сказал:

«Сегодня отдыхаем. Идти на вашу плантацию нужно свежими, с ясной головой. Короче: встаем в шесть утра, баба Люба, прошу Вас, только соки, чай, кофе, молоко, сметану… А Сегодня с Любой что-нибудь напеките – пирожков с мясом хочу и посыпанных сахаром горячих румяных ватрушек… Это не капризы старого человека, это – для дела! Ведь мы идем на встречу с Вечностью, вернее, с одной ее неразгаданной тайной! Женьшень будет чувствовать наше душевное и физическое состояние. И, если примет то, что мы принесем ему с собой и нас, носителей, откроет нам свой тайны… А тайны здесь, заверяю вас, умопомрачительные… Вот перейдем к сигарам Сергея – гавайским и гаванским и к моему ликеру, я вам чрезвычайно интересные вещи о японцах поведаю! Цуёку ни наримасуё, а не…»

«Тадабатаракидэс» – в один голос выкрикнули баба Люба и Сергей…

«Бандзаи! – Ура! Да здравствует! Десять тысяч лет!» – крикнул Всеволод Петрович. Остальные, кому сказать было нечего по– японский, и они ничего не поняли, что сейчас за столом произошло, переглянулись, а потом весь стол буквально заржал, держась за животики…

«Говоришь, что гавайские сигары твои, не различить от гаванских?», – обрезая кончики двух сигар, предложенных ему Сергеем, и макая их в чашечки из тончайшего фарфора – сакадзуки, не смотря на Сергея, сказал Коля (здесь решили всех называть только по именам, кроме бабы Любы, ибо «Люб» было две). Обрезанные кончики сигар, по очереди, брал в рот, долго жевал, потом слюну плевал себе на ладонь… Только после этого, запалил одну сигару от свечки, и начал затягиваться. Через несколько секунд, окинув взглядом всех присутствующих, подошел к Сергею и что-то ему шепнул!

«В яблочко, Коля!» Профессор отложил первую сигару и приступил ко второй. Встал, вновь подошел к Сергею и вновь что-то шепнул ему на ухо:

«В мыло, профессор! Это настоящая гаванская сигара, купленная мной в табачной лавке „Золотого Рога“, когда мы с Любой ездили тебя встречать!»

«Да ну-у, – не скрывая досаду, протянул Фруентов, и сказал Сереже – давай-ка свою собственную гаванскую сигару!»

Сережа вынул из деревянной фирменной коробочки гаванских сигар точно такую же сигару, что та, на которой прокололся великий фармаколог всех времен и народов и дегустатор всего, что растет на ДВ и на других континентах, и протянул профессору. Тот сначала долго и пристально рассматривал две гаванских сигары, одна из которых – дело рук Сергея, а другая – прилетела в СССР из Кубы, даже складную лупу достал из кармана (явно – заранее ее приготовил!). Потом обрезал кончик «гаванской» сигары, производства Сергея, пожевал его, и громко, радостно, воскликнул:

«Ты сбил меня Hyacinthus orientalis… Он же у нас, считается, не растет дико… А это – дикий гиацинт! Где ты его нашел?»

«На одной вершине Сихоте-Алиня, у истоков Самарги!»

«Да-а, – протянул Фруентов. Там можно все, что угодной найти… Давай выкроим время, хотя бы поговорим об этих чудесных местах! Фото есть?»

«А, як же, профессор!..»

…«По традиции различают четыре качества женьшеня: „небесный“ (англ. heaven), „земной“ (англ. earth), „хороший“ (англ. good) и „резанный“ (англ. cut). Женьшень оказывает адаптогенное, метаболическое, биостимулирующее, противорвотное, общетонизирующее действие, стимулирует аппетит…» – начал профессор Коля, после нескольких сакадзуки своего ликера и потягивая серегину гаванскую сигару. Но его вдруг перебил Володя, которому, видимо надоело сидеть молчаливым истуканом и открывать рот только для приема пищи и напитков:

«Фармакологическая активность женьшеня обусловлена содержанием сапониновых гликозидов-гинсенозидов (панаксозиды A и B, панаквилон, панаксин), эфирных и жирных масел, стеролов, пептидов, витаминов и минералов…»

«Все верно, коллега! Чтобы наши слушатели не дремали под мой монотонный голос, ты будешь перебивать меня, своим молодым и энергичным тенором…»

«Отлично, учитель! – сказал Володя, и продолжил – Да будет всем известно, что женьшень знали еще дикие данайцы, до того, как стали эллинами. Они полагали, что это и есть Пан! Отсюда, кстати, в просторечии, женьшень есть панацея… А это слово приобрело постепенно, когда не знаю, смысл – средство от всех недугов…»

«Абсолютно верно, мой лучший ученик!» – сказал Фруентов, и погладил Володю по-отцовски по голове «дико улыбаясь». Но к его улыбке давно все привыкли и ее не замечали.

«А от девственности панацея может освободить?» – печально спросила Саша, смотря исподлобья на Сергея…

«Лучше поздно, чем никогда, сказала старая дева и села на карандаш!» – грубо ответил ей Володя, в трусах которого были пальчики Кати…

«Сашенька! Ты самая красивая из всех дам, присутствующих здесь, да не будут они на меня в обиде! – Не замечая слов Володи, сказал профессор Фруентов…. – Был бы я помоложе, я бы приударил за тобой, моя красавица!..»

«А вы изжуйте пару корешков женьшеня с плантации…»

«Замолчи, пацан! – буркнул на него Сергей, – а то рассажу вас с Катей по праву хозяина…»

«Это кто здесь „хозяин“, сынок? – слегка приподнявшись на стуле, специально для нее сделанном ее же руками, – спросила угрожающе-шутливо баба Люба…»

«Хозяин, конечно, я. А ты, мама – Люба, моя хозяйка!»

«То-то!» Сережа понял, что с Сашей могут быть неожиданные проблемы, ибо ему она на дух не нужна, и Володе, как видно, тоже!

«Ты должен Сашу дефлорировать… Ты же ее сюда привез! – шепнула ему на ухо Люба, приподняв голову с его плеча, и добавила – А потом я тебя кастрирую и повешусь!»

«Не, мы сделаем так – зашептал Любе на ухо Сережа – пойдем на полянку играть в скалки. Саша будет прыгать через веревочку, вы с Катей будете веревочку крутить. А я подкрадусь и легонько Сашу подтолкну так, чтобы она села на маленький пенек ивы, которую я недавно срезал для дудочки… И проблема с девственностью будет решена…»

«А если она не тем местом сядет?» – Едва сдерживая смех, спросила Люба.

«Геморроя не будет…»

«Какие же вы жестокие пошляки! Прекратите сейчас же, или вон изо-стола!» – сказала баба Люба, которая превосходно читала по губам…

…«Panax ginseng – женьшень обыкновенный. Растет как раз в ваших местах, на юге Хабаровского Края, в Китае, на Корейском полуострове. Занесён в Красную Книгу СССР…» – начал профессор Фруентов, дав молодежи передохнуть. Хотя для активного отдыха у него была загадка, почище Сережиной с сигарами. А именно – назвать ликер, какой все попробовали, и который всем так понравился! Но его опять перебил Володя, предчувствуя, что от нежных и быстрых пальчиков Кати вот-вот кончит:

«Во второй половине XX века китайцы, корейцы и японцы, не сговариваясь, открыли биотехнологические методы, получения из корня женьшеня in vitro биомассу, близкую по составу, органолептическим и фармакологическим свойствам к дикому женьшеню. Так, „женьшень“ в различных видах – настойки, порошка, таблеток, стал широко применяться в медицины. И не только! В косметике и даже в производстве алкогольных напитков. Я, например, знаю, где в Москве можно купить и не дорого, женьшеневую водку, где в каждой пол-литровой бутылке плавает „человечек“ – „корень женьшеня“!.. Такая гадость, скажу я вам!»

«В этой „биомассе“ нет и следов того, что содержит дикий женьшень. А именно…»

Володя опять перебил Фруентова. И не только из-за не устающих пальчиков Кати, а по причине ощущения, что он, профессор, открывший для всего мира два незаменимых лекарственных препарата, ученый с мировым именем, яркий представитель столичной медицины, по сравнению с «человеком, который смеется» – ноль без палочки! Николай Константинович это прекрасно понимал, и подыгрывал Володе, давая ему слова и ни разу не поправил его!

Если два профессора все-таки нашли взаимопонимание, то девицы отнюдь! Любе было жалко Светлану, но уступать Сергея ей даже на ночь, она не собиралась! Но, вместе с тем, ее мучило желание устроить Сереже экзамен на верность: пригласить Володю и Катю, которые не были во Владивостоке, втроем съездить дня на два, чтобы бухту «Золотой Рог» посмотрели. И, почти себя уговорила, сделать такое предложение! Но, как только начинала думать об этом, внезапно острой болью пронзало сердце мысль, что по дороге будет поворот на ЧИСТЫЙ МОХ!

«А ты не думай об этом! Я тебя одну никогда никуда и ни с кем не пущу!» – словно читая ее мысли, как-то внезапно сказал ей Сережа. От сердца сразу отлегло!

«Ах, Саша Саша! – ломала голову Люба – может нам с Сережей взять и отвезти ее во Владивосток! Она красивая девушка. А Владик – портовый город! Пойти всем на танцы в Морской Клуб…»

«…Титан, – начал перечислять состав биологически активных свойств женьшеня, Володя, его слушали только два человека – профессор Фруентов и Всеволод Петрович. Внимательно слушали, не перебивая… А он продолжал, словно выступая на трибуне, того и глядишь, вынет из кармана свой дезодорант для рта, и начнет демонстративно им пользоваться. Но, на сей раз, он прерывал свою речь, прихлебывая ликер из сакадзуки, —

Panax zingiberensis, произрастающий в китайской провинции Юньнань, занесён в Международную красную книгу…»

«Ты расскажи-ка, коллега о сапонинах… Что бы ты ни сказал, я добавлю такое, что у вас у всех мороз по коже пробежит!» – Так сказал Николай, а его улыбка при этом стала к месту, что все, сидящие за столом, заранее почувствовали мерзкий холодок, пробежавший вдоль позвоночника. Кроме Сергея, которого трудно сбить с его колеи, по которой он идет вот уже 35 лет! Люба прижалась к нему, обхватив его талию крепко… Володя посмотрел с недоверием на Колю, и продолжил: