Текст книги "Сага о белом свете. Порнократия"

Смеркалось. На закате догорала заря. За лесом её не было видно, но всюду чувствовалась борьба света с тьмою. Ночные тени успели прокрасться в лес и закутали в сумрак высокие кроны деревьев. Между ветвями деревьев виднелись звёзды и острые рога полумесяца» (автор неизвестен). Машина Сергея шла со скоростью около 200 км. в час. Обычная для него загородная скорость. Дорога была почти пуста. Редко встречались машины, ехавшие навстречу, все иномарки. Вот и легендарный Успенский мост, с которого сбросили Бориса Ельцина неизвестные. Впереди навстречу бежала с включенными фарами легковая машина, в зеркальце водителя было видно, что сзади, в метрах пятидесяти от них бежала с включенными фарами еще одна легковушка. Взрыв произошел на Успенском мосту. Он был такой силы, что «мусоровоз» разнесло на куски, которые разбросало в радиусе километра. А встречную машину и машину, которая находилась на расстоянии пятидесяти метров, как при смерче, подняло на высоту двадцати, не меньше, метров, несколько раз перевернуло в воздухе, упав, они взорвались, и до приезда ГАИ, полностью сгорели. Так, Даша потеряла родителей и мужа, овдовев до брачной ночи…

Разные спецы приходили к Даше с опросами. Друг Ильи Петровича, генерал ФСБ в отставке, предположил, что Сергей работал в разведке, и вполне мог получить приказ совершить взрыв автомобиля. Дмитрий Андреевич спросил генерала, зачем нужно было убивать Илью Петровича и Анну Сергеевну? Генерал сказал, что видит два варианта: 1) Сергей получил приказ, раньше, чем напросился ехать с Ильей Петровичем и Анной Сергеевной. Мишенью был Нобелевский Лауреат, который занимался математической моделью нового вида оружия, Сергей сыграл роль камикадзе. 2) Сергей не получал никакого приказа, машину взорвали дистанционно, чтобы убить Сергея, таким образом спрятать концы его последней деятельности в командировке. Сергей, до свадьбы, успел сделать завещание, в котором наследницей всего его имущества и капитала в таких-то и таких банках, насчитывающего почти два миллиарда долларов США, являлась его жена, Дарья Ильинична К…

У Даши был выбор: или психиатрическая больница, или монастырь. Она ушла в монастырь. В Москву вернулась, когда исполнился ровно год, со дня гибели Сергея и родителей. И, прощаясь со своим случайным попутчиком, за которого заплатила за проезд в маршрутке, она вдруг в нем увидела своего мужа, Сергея. Выкрикнув его имя, она «отключилась». Первое, что ей пришло на ум, когда она очнулась в объятьях старика, оказавшегося тоже Сергеем, слова, как-то брошенные Сергеем-мужем:

«Ты никогда не увидишь меня старым!»

Однако, увидела! Она в этом нисколько не сомневалась!

Глава 2. Never love the stranger!22
  Не влюбляйтесь в незнакомца


[Закрыть]

«После того как Диоклетиан удалился от власти, Рим стал приходить в упадок. Однажды делегация римских сенаторов, обеспокоенных плохим состоянием дел в стране, приехала в город-крепость, чтобы просить Диоклетиана вернуться на императорство. На что Диоклетиан им ответил: «Если бы вы видели, какую капусту я вырастил, вы бы не стали просить меня об этом».

45 лет назад.

«А ты к ректору сходи. Он, что говорил, когда диплом тебе вручал? Что из таких, как ты, которые досконально изучают предметы, знание которых им нужны будут на практике, хорошие врачи получаются. Чем из тех студентов, которые стремятся получить красный диплом и зубрят все напропалую! Он наверняка тебя запомнил».

«Да ходил я уже к нему!»

«Ну и что он сказал?»

«На Японию и Китай сослался! Там, для того, чтобы работать после окончания института психиатром, нужно два года отработать терапевтом, потом еще год стажировки по психиатрии. И только потом получаешь лицензию на работу психиатром! У нас лучше – два года можно работать по специальности, которая тебе нравится, после психиатрии! Сам выбираешь. Я выбрал судебно-медицинскую экспертизу. Завтра пойду в областное бюро и попрошусь в Уссурийск – там эксперт ушел на пенсию. Квартиру сразу дают. А, если еще возьмешь полставки военного суд. мед. эксперта, то получать будешь в два раза больше, чем психиатр с его 25% надбавкой! И отпуск будет, как у психиатра – 30 рабочих дней. Да еще машину с водителем дадут…»

«Разевай рот шире! Мало, что обещают, чтобы заманить в эту дыру – Уссурийск, где круглые сутки военные самолеты гудят над головой…»

«Другие живут… Ко всему привыкаешь! Зато сам себе хозяин и квартира со всеми удобствами: теплый туалет в квартире, и душ круглосуточно…»

«Ты же привык ср..ть на улице… А тут дома будешь вонять!»…

Этот разговор происходил между Сергеем Васильевичем Хорошко и его мамой-сестрой, бабой Любой. В деревянном доме за высоким забором с огромными воротами, вечно закрытыми бревном, положенным поперек на железные крюки. Справа в воротах была калитка, высотой два метра (ворота – два с половиной метра высотой), и шириной в полтора метра. Как раз по размерам бабы Любы. Деревня Спиридоновка, которой вот уже два века, как исполнилось, находилась в тайге. Участок Хорошко был на отшибе. Почти с га, и весь обнесен сплошным и высоким забором: через каждый метр – бревно, с заостренным верхом. Настоящий русский Замок, учитывая двухэтажный дом-пятистенок с пристройками для коровы, свиней, кур и гусей. По проволоке на цепях с кольцами бегали два волкодава, которые жили в разных концах участка, каждый в собственной будке, хорошо утепленной мхом, с медвежьими шкурами на земле. И в сорокаградусный мороз собакам было тепло. Половину участка было отведено под огород – картошку, грядки и теплицы под огурцы корейские и помидоры, под морковь и редьку, – короче, подо все, что можно вырастить самим, если не лениться! А перед домом¸ прямо перед окнами кухни и столовой, была длинная грядка, метров триста и шириной в полтора метра – для чудо цветов, которые дико росли в Уссурийской тайге. А половину участка представляла сама тайга, посаженная руками родителей Сергея: сосны, ели, кедры, березы, калина и рябина, пробковые деревья, черешня, абрикосовые деревья и тис. Кусты черной и красной смороды, с огромными, с виноградину, ягодами. Были также лианы аралии маньчжурской с гроздьями черных душистых ягод, которые глушили запах самогона, лимонник, годившийся в чай круглый год и засушенными ягодами и засушенными веточками. Никакие заморские лимоны с ним не сравнятся! Были поляны: земляничная, черемшовая, дикого лука, ландышей, красного мака и… подснежников! Удивительной красоты цветов, которые вылезают из-под снега, когда он еще и не думает таять! Вокруг дома росли фруктовые деревья: ранет, сливы, много сортов груш, присыпные яблони, вишня. Малина росла вдоль забора. На зиму ее нужно было обрезать наполовину и прикапывать землей, хотя взята она была из тайги… По углам дома росли громадные кусты японской сакуры.

От кого такая ограда и злющие собаки, размерами с годовалого медведя? Ни от тигров, которых тогда часто можно было встретить в тайге. Тигры, ведь, никогда, даже голодные, на людей не бросаются и к жилью не подходят. Медведи – их очень много в Уссурийской тайге, могут придти к человеческому жилью за едой. Тогда они опасны, ибо человека задрать и утащить в тайгу в два счета могут. Но – только шатуны, которые почему-то не уснули в берлоге, когда пришла зима. Но и не от них такой забор строился! А от людей! Много тогда было беглых из колоний – а их в округе было две: одна общего режима, а другая – строгого. Если такие люди проникнут в дом – мужиков и детей зарежут сразу, а женщин изнасилуют, и тоже под нож! Но был у жителей Спиридоновке еще один страх, который жил у них в крови. Это страх набегов японцев! В девятнадцатом веке японцы часто нарушали границу с Россией и промышляли набегами на деревни и города. Самураи объединялись в небольшие отряды специально для набегов. После гражданской войны, когда Красная Армия разгромила японских и американских интервентов и белогвардейцев на Дальнем Востоке, набеги прекратились. Вот, где родился Сергей Васильевич!

Маме его было 60 лет, а папе 75, когда Сережа появился на Свет. Баба Люба была его родной сестрой, старше его на 40 лет! Она родилась семимесячной. Но росла быстро, и выросла в огромную бабу! Слово «женщина» – как-то к ней мало подходило! К 18 годам рост у нее был 2 метра 15 сантиметров. Обувь 45-го размера. Голова большая, никакая мужская шапка на нее не налазила. Лицо скорее подошло бы мужчине, и то, словно вырубленное топором из чурки. Она чем-то напоминала лицом Щелкунчика, но очень большого. Особенно сразу при виде ее бросались в глаза лошадиные зубы, которые толстущие губы никак не могли полностью закрыть. Была она физически чрезвычайно сильной. Трехметровое бревно, толщиной в полметра из сырой ели сама поднимала на плечо и несла, как перышко! Руками рвала подковы. И пальцами сгибала без натуги пятаки. Но с умом у бабы Любы было все в полном порядке. Окончила на одни четверки восьмилетку, а потом с отличием – фельдшерско-акушерский техникум. Родители не хотели второго ребенка, опасаясь, что родится какое-нибудь чудовище! Мама Сережи долго не старела, как женщина, и в 59 лет забеременела. Через девять месяцев родила… ангелочка! Младенец был с огромными синими глазами, которые еще на родильном столе уже осматривали мир с любопытством: куда это он пришел, и откуда, пока маме перерезали пуповину. Рос и развивался стремительно: говорить начал в полгода, ходить в девять месяцев. Крепкий ангелочек и сильный рос. Все игрушки сразу ломал, ручонками давил целлофановых уточек, отрывал лапы и голову у плюшевых зверюшек. Через два года после рождения Сережи, его мама слегла и вскоре умерла. Отец отметил 40 дней смерти жены, и тоже лег и умер. Сергея воспитывала сестра – баба Люба. В пятнадцать лет Сережа был копия Сергей Есенин! Только сантиметров на пять выше его, и в плечах шире. На этажерке с книгами Есенина стояли два портрета – один Сергея Есенина, другой – Сергея Хорошко! Все, кто приходил к Хорошко в гости не мог различить, кто есть кто на фотокарточках! Сережа, конечно, носил прическу, как у русского великого поэта. И с пятнадцати лет, почти круглый год, кроме жарких летних месяцев и зимних, с суровыми морозами – не снимал с головы шляпу, купленную бабой Любой во Владивостоке. Но стихи писать никогда даже не пробовал! Сходство с Есениным было только внешнее. Характер у Сергея Хорошко был совсем иной. Его интересовало сумасшествие. Возможно потому, что соседом Хорошко был Павел Зарипов, страдающий с детства безумием, по причине которого каждый год на несколько месяцев ложился во Владивостокскую областную ПБ. Был он на десять лет старше Сергея, и когда возвращался из ПБ на побывку домой, узнавал только Сергея и только с ним мог «делиться» своим бессвязным бредом об абракадабре. Сергей понимал его. Можно сказать, что Павел тоже понимал Сергея – больше никого он не понимал!

Как-то в тайге Сихоте-Алиня.

«Мальчик! Ты не заблудился? Что-то не видно и не слышно твоих родителей!»

«Не! А родители мои давно померли. Я один всегда по тайге хожу. Все лето…»

«А где ты живешь и с кем?»

«В Спиридоновке…»

«Да это же 100 км отсюда!»

«105 км.»

«И давно ты в тайге?»

«Месяц уже».

«А чем питаешься?»

«Рыбу ловлю в затонах. Кроликов за уши. Грибами и ягодами…»

«С кем же ты все-таки живешь? Кто тебя такого юного в тайгу отпускает одного?»

«С бабой Любой. Извините, с Любой, моей сестрой. Родители мои давно умерли. Один за другим. Сестра на 40 лет меня старше. Она меня и воспитывает…»

«Хорошо, однако, воспитывает, – сказал мужчина, одетый, как геолог, лет пятидесяти, и добавил, – если подумать, то действительно хорошо!»

«А тигров не боишься? Их здесь дом!»

«Я сам их ищу. Много раз находил. Близко подпускают. А на людей они никогда не бросаются! Это люди их убивают из-за шкуры…»

«Ты прав, таежник! Тебе лет 12—13, так? И сколько ты уже по тайге ходишь?»

«Мне двенадцать с половиной лет. А по тайге я хожу с десяти с половиной лет….»

«Солидный стаж, однако! Я тоже по тайге хожу… Уже лет двадцать скоро будет!»

«Как тебя зовут?»

«Сережа… сейчас скажете, что меня назвали так в честь Сергея Есенина, на которого я очень похож!»

«Не! Когда тебе давали имя, на нашего великого поэта ты еще не был похож… А вот сейчас – копия юный Сережа Есенин! И стихи, наверное, пишешь?»

«Не! Стихи не пишу, и писать не буду. Люблю читать стихи, а писать не тянет! У меня другой характер, чем у поэтов. Я думать люблю…»

«И о чем ты думаешь?»

«Да обо всем, что вижу. Тайга – лучшее место для мыслей!»

«А ты не просто смелый и умный мальчик… Ты мудрый. Слышал, есть такая наука, философия… Ты уже философ!»

«Не знаю. У нас есть книжка Вольтера. Философские повести. Прочитал ее. Мне такая философия не по душе. Моя философия живая. Моя философия – тайга!»

«Хорошо сказал! А Океан, что о нем думаешь?»

«Боюсь и думать! Дух захватывает, когда на берегу стою. Себя жалко становится и плакать хочется… Я никогда не купаюсь в Океане, только в реках… Уже и в Самаргу вдоль и поперек переплывал, и в Уссури…»

«А почему в Океане не плаваешь?»

«Боюсь, что уплыву… и буду плыть, пока будут силы… И точно, назад не вернусь!»

Мужчина ничего не сказал и, молча, долго смотрел на Сережу. Очень сосредоточенно смотрел.

«Ну, что, дяденька, я пойду дальше. Может, еще встретимся в тайге. Как Вас зовут?»

«Всеволод. Сева Сысоев… Встретимся, непременно встретимся. Я буду в ваших краях, зайду в гости, хочу на твою сестру-мамку посмотреть и поговорить с ней!»

«В гости приходите. Но баба Люба вам не понравится…»

«Почему это?»

«Она очень большая. На голову вас выше и на целое плечо шире вас. Ей бы мужчиной родится! Она корову может на плечах нести…»

«Да ты меня просто заинтриговал! И сам – чудо-юдо! И сестра – словно дева Айоре!»

«Кто такая дева Айоре?»

«Возлюбленная богатыря Кухулина, не уступающая ему в силе… Это эпос северных народов – скандинавов!»

«А вы, Сева, далеко не Кухулин…»

«Это как поглядеть, Сережа! Жди. Приду за тобой, когда пойду ловить тигра для московского зоопарка. Обязательно приду! И с бабой Любой с удовольствием познакомлюсь!»

Так встретились и подружились на всю жизнь Сергей Васильевич Хорошко и великий дальневосточник Всеволод Сысоев.

Прошло два года. Сережа ждал дядю Севу. Уже решил, что он его обманул! Продолжал на все лето уходить в тайгу думать. Поднимался на вершину Купола, горы, откуда берет начало река Самарга. На другой год добрался до горы Снежная. Побывал на озере Ханка и у истоков рек Уссури и Сунгача. Конечно, он не сказал Севе, что не всегда ночует в тайге, и питается, тем, что добудет. У него было много друзей среди местных, коренных жителей – удэгейцев, нанайцев, орочей и тазы, поселения которых находятся на Сихоте-Алине, по берегам Уссури и Самарги. Он за лето преодолевал огромные для подростка расстояния, благодаря своим друзьям, которые с радостью брали его с собой в свои джонки, челны, ладьи и ботники! Да и питался он чаще с друзьями в их юртах, шалашах, домах, чем готовил сам. Всеволод все это знал, просто промолчал, подыгрывая Сереже: как ни как, а, по большому счету, Сережа и тайга – было что-то единое, как и для него, Всеволоды Петровича Сысоева, приехавшего на ДВ из теплых мест. Много ли в стране было тогда таких подростков, которые одни бродят по тайге, просто, чтобы думать? Спят во мху и разыскивают тигров? Вероятно, Сергей был один такой на весь СССР! И, правда. Мальчик в 12 лет сам уходит за 105 км. от дома, и сам, без карты, компаса и навигаторов, находит, например, знаменитое на весь мир лежбище тюленей – ларги!

…«У нас две возможности загнать тигра в невод: 1) собаками, они для этого дрессированы; 2) козленком, правда он для этого не дрессирован, но воняет так, что тигр его уже учуял. Что касается невода – надежный, капроновый, «нить» с сантиметр. Таким неводом можно танк вытащить из болота. Сделано в Японии!» – Сева оглядел свою команду и продолжил, показывая кистью правой руки на тех, кому говорил, что они будут делать, когда тигр окажется в неводе. «Вот вы двое будете заматывать сетью правую переднюю лапу. А вы двое – левую переднюю лапу. Вы двое – заднюю правую лапу, а вы двое – заднюю левую лапу. Хвост твой, Серега. Помни, что хватаешь его двумя руками на расстоянии метра от конца хвоста, схватишь и ложишься на него. Промахнешься – считай покойник! В лучшем случае инвалид, смотря, что ударом хвоста тигр тебе сломает: руки, ноги – не такая беда, позвоночник – амба» А если по животу или груди, или по голове попадет – смерть мгновенная. Я, когда вы все будите на нем, не дай бог, под ним, лежать и путать его неводом, прыгну тигру на шею и займусь его головой. И так, нужно выбрать: собаки, или козленок? Я за козленка. Мы его привяжем по эту сторону невода, невод спрятан в снегу, рванем за концы канатов, и он раскроется перед мордой тигра, когда тот будет прыгать – а он непременно прыгнет на добычу – как парус при затяжном прыжке! Собак нужно закрыть в сарае. Тигр должен настроиться на жратву, а не на бой!» Мы все поняли и встали в боевые стойки. Собачник повел своих громадных питомцев в сарай, подальше от места схватки с тигром. Уссурийский тигр легко расправляется с уссурийским бурым медведем, а собаки для него – под один удар лапой! Сергея Всеволод Петрович послал за спрятанным в противоположном конце нашего лагеря, козленком. Через двое суток тигр был в московском зоопарке.

Всеволод Петрович сдержал слово, когда Сергей уже перестал надеяться, что такой известный на весь ДВ человек придет к ним в гости, да еще возьмет его на тигриную охоту! Удивительно, но баба Люба Всеволоду Петровичу приглянулась. Он, как понял Сергей, любил все большое, крепкое, настоящее. А красота – это дело вкуса! Он прогостил у бабы Любы с Сергеем неделю. Вернее у бабы Любы, ибо Сергей уехал в санях, которые тащили две лошади, с Ургой – орочем, на подледную рыбалку – корюшка подошла, и, задыхаясь подо льдом, готова была выпрыгивать из воды, как только лед над ней продырявишь. Два дня ходу тайгой к озеру «Дунькин глаз». Два дня «ловли» корюшки. И два дня – обратно. Тогда они набрали со льда пять мешков корюшки. Интересно наблюдать, как корюшка выпрыгивает из лунки на высоту до метра и более, падает на лед, и вмиг замерзает. На озере -50! Сергею шел пятнадцатый год. Он много читал, и во многом научился разбираться. Глядя на Всеволода Петровича и бабу Любу, он поймал себя на мысли, что думает о том, что через девять месяцев в их семье – на одного человечка будет больше. Но он ошибся…

…Сергей уехал в Уссурийск, приняв бюро судебно-медицинской экспертизы. В первый же день к нему приехал в новую, двух комнатную квартиру в авиагородке, капитан из областного бюро военной судебной медицины для знакомства. Раньше договора не заключали. Обговорили за рюмками армянского коньяка пять звезд, что почем, и капитан уехал. Никакой машины в личное пользование Сергей не получил. И, зацепившись за эту неувязку, он категорически отказался ездить в командировки по постановлению военного прокурора:

«Будете привозить трупы сюда, в морг!» – твердо сказал Сергей Васильевич, и добавил, садистически наблюдая за реакцией капитана-дознавателя:

«Обязательно на вскрытие должен присутствовать военный дознаватель. Он и будет получать акт судебно-медицинского вскрытия».

А так как военный дознаватель в прокуратуре был один – капитан, который только что распил с «Сергуней» бутылку армянского конька, он понял, что видеться они с новым крутым судебно-медицинским экспертом, будут часто! А на другой день «Сергуня» сам оказался в ситуации, близкой к положению капитана, когда сидел в кабинете районного прокурора, и, неожиданно для себя, услышал, что, помимо Уссурийска и уссурийского района, судебно-медицинский эксперт будет «обслуживать» прилегающие к Уссурийску районы, где судебно-медицинских экспертов сроду не было. А трупов – убиенных, задушенных, изнасилованных, застреленных, задранных медведями, с перекушенными рысью горлами, и всевозможных утопленников, ибо воды здесь, больше, чем в Океане, – в день по десятку!

– В Ольгинском районе населённых пунктов на реке нет, а трупы будут, ибо лесоповал есть, зеки есть…

– Чугуевский район: Ясное, Тополёвый, Архиповка, Верхняя Бреевка, Извилинка, Булыга-Фадеево, Соколовка, районный центр Чугуевка, Цветковка, Новомихайловка, Михайловка, Каменка, Варпаховка, Кокшаровка, Саратовка;

– Яковлевский район: Озёрное, Орлиное;

– Кировский район: Марьяновка, Владимировка, Межгорье, Степановка, Увальное, Архангеловка, районный центр Кировский, Преображенка, Еленовка, Уссурка, Иннокентьевка, Горные Ключи;

– Лесозаводский городской округ: Тихменево, Глазовка, город Лесозаводск, Буссе;

– В Дальнереченском районе населённых пунктов на реке нет, лесоповалы есть.

– В Пожарском районе населённых пунктов на реке нет, лесоповалы есть.

Таким образом Сергей Васильевич получил семь районов, вместе с Уссурийским + один округ.

На среднем течении реки стоит самый северный населённый пункт Приморского края – село Агзу. Именно в этом селе Сергей Васильевич совершил свой первый профессиональный подвиг! В тайге нашли замерзшего охотника. В обычной амуниции. С карабином. С сумкой с патронами и шкурками соболей и куниц. На первый взгляд – нанаец. Участковый милиционер не признал в нем человека из местной охотничьей братии. Ну и что? Мало ли охотников по тайге шастает, в том числе, браконьеров, вскрывающих чужие капканы? Но, возможно другой судебно-медицинский эксперт списал бы все под такую мотивировку, а следователь закрыл бы дело… Следов насильственной смерти, в том числе отравления, на трупе и в трупе «охотника» не было. А, что было, кроме острого инфаркта миокарда? Белая кожа с пигментом не характерным для местных аборигенов. Но – идентичным пигменту… японцев! Охотников-японцев на всем ДВ тогда не было. А вот шпионы часто пытались проникнуть на военный аэродром Уссурийска! Так, Сергей Васильевич помог следователю… КГБ, приехавшему из Владивостока, «поймать» труп японского шпиона! За эту экспертизу Сергей Васильевич Хорошко получил в трудовую книжку сразу две благодарности – от своего, Уссурийского прокурора, и от прокурора КГБ СССР! Обл. здрав отдел Владивостока «присудил» Сергею Васильевичу за эту экспертизу Высшую врачебную категорию! И дня, как говорят, не проработал, а «вышку» получил! Забегая вперед, скажем, что Сергей Васильевич Хорошко был единственным врачом в СССР, который имел две высших врачебных категории: по судебно-медицинской экспертизе и по психиатрии.

…Сначала ему предлагали аспирантуру по судебно-медицинской экспертизе. При этом заверяли, что за время учебы в аспирантуре, эксперты Москвы, очень уважаемые и со связями люди, сделают ему и прописку, и квартиру. «Не гоже лилиям прясть» – ответил на предложение об аспирантуре своим московским шефам Сергей Васильевич. Москвичи узнали о нем и возжелали иметь его в своих рядах еще настойчивее, после другого профессионального подвига Сергея Васильевича Хорошко. Он, на голой интуиции, вскрывая труп, умершей в городской больнице девочки пяти лет, от «двусторонней пневмонии» (по заключению лечащих врачей и консультантов – профессоров из Владивостока), поставил свой диагноз: «Коревая двустороння пневмония, вызванная прививкой против кори». Это было ЧП всесоюзного масштаба! Эту вакцину разработал Институт, под руководством академика Н., который был автор проекта. Академика уже номинировали, как сейчас говорят, к государственной премии. А тут – на тебе! Какой-то провинциальный судебно-медицинский эксперт ставит диагноз «Коревая пневмония»! Это не только лишение академика Н. премии. Это подсудное дело! Академик стал названивать в Владивостокского бюро судебной медицины и требовать, чтобы Сергея Васильевича Хорошко сняли с работы за несоответствие занимаемой должности и по профессиональной непригодности. Но, предчувствуя подобный поворот дела, Сергей Васильевич взял кусочки легких умершего ребенка и направил на гистологическое исследование в военную судебно-медицинскую экспертизу, не доложив своему начальству. В военной судмедэкспертизе не были в курсе дела, и дали заключение, какое и должны были дать! Владивосток умыл руки! Академик остался один-на-один с Сергеем Васильевичем. Сначала была попытка угрозы и шантажа. Потом попытка подкупа московской квартирой и постоянной московской пропиской. И, наконец, слезы, со словами: «Я старый больной человек… скоро умру! Пожалей старика – вакцину я уже уничтожил. Не придавай огласке!» Дело усугублялось тем, что от этой вакцины в СССР умерли еще четыре ребенка, но академику как-то удалось это скрыть! Сергей Васильевич сказал, что «предавать огласке результаты своей работы судебно-медицинский эксперт не имеет права. Но, вот как поступит прокуратура, он не знает». Прокурор пожалел старого, больного академика! Но он все равно вскоре умер от инфаркта миокарда! Академик, как видно, перенес сильный стресс…

Быстро пролетели два с половиной года – Сергей Васильевич работал без отпуска. За это время он вскрыл три тысячи трупов, и освидетельствовал полторы тысячи избитых и изнасилованных. Последние были все женщины – ровно тысяча. И он сделал для себя два разнокалиберных вывода: 1) мужчина не может изнасиловать женщину, если, а – она сама не хочет этого, пусть неосознанно; б – если она в здравом уме и ясной памяти. 2) Он не рожден быть судебно-медицинским экспертом, несмотря на то, что эта профессия требует напряжения ума (любимое для него занятие с детства) … Поэтому (2), Сергей Васильевич Хорошко и написал письмо профессору Владимиру Владимировичу Ковалеву, директору Института психиатрии Министерства здравоохранения РСФСР. Он просил принять его, не проработавшего психиатром и дня, в клиническую ординатуру. Сергей понимал, что это (его письмо), тоже вид безумия! Клиническая ординатура и во Владивостоке – только по великому блату и для врачей, имеющих опыт работы по специальности не меньше трех лет. Странно, но ответ не заставил себя ждать! Ковалев ПРИГЛАШАЛ Сергея Васильевича Хорошко к себе в институт, на кафедру общей психопатологии в клиническую ординатуру. Директор гарантировал будущему клиническому ординатору место в общежитии и ежемесячную зарплату врача-психиатра ординатора! Была и приписка; при желании возможна подработка – ночные дежурства!

Баба Люба тоже была счастлива: «сынок» осуществил свою мечту стать психиатром. И не где-нибудь, а Московском Институте психиатрии Минздрава РСФСР! Не погуляв и дня отпуска, Сергей Васильевич Хорошко улетел в Москву…

Что же касается секса, то Сергей Васильевич не придавал этому никакого значения. Он ни в кого не влюблялся. А имея внешность Сергея Есенина, он без передышки, начиная с 12 лет, вступал в короткие – 1—3 дня, половые отношения, в основном (начиная с 18 лет) с юными особами. А первой его женщиной была двадцатилетняя молочница – зав. молочным комбинатом в колхозе Спиридоновка. Сережа очень любил все молочное. Ганна была дочка бандеровца. На ДВ тогда было много: и на Юге, и на Севере, семей бандеровцев и власовцев, сосланных после войны. Они хорошо устраивались, были подчеркнуто дружелюбны с местными жителями, и «искупали» предательство своих отцов хорошим трудом. С аборигенами ДВ они не дружили. Также, бандеровцы не дружили с власовцами. А власовцы с бандеровцами.

…Сережа, как объект Ганиных вожделений, был явным исключением. Ганна многому научила Сережу. Прежде всего тому, что «Анна – это имя кацапки (то есть, русской) или жидовки (то есть, еврейки). А она украинка – Ганна! Сергею тогда, в 12 лет, в 1957 году, все эти Ганины «примочки» были до лампады! Ему нравилась ее сметана, в которой столовая ложка стоит. Ганна была бригадиром. В ее бригаде было 10 девушек от 18 до 22 лет. Этого хватило Сергею на три года. Дальше был период секса с юными аборигенками юга ДВ. Больше других ему нравились девочки-орочи! Отцы были счастливы, что русский красавец спал с их дочерями. Но в 16—17 лет он стал спать и с их женами. Они и от этого тоже были счастливы… Короче, секса было много, без любви и радости обладания! И так – до самой Москвы…

…Стоя как-то поздно вечером у метро «Преображенская площадь», только что проводив очередную дочку своего пациента из своей комнаты общаги в метро, и смотря на залитую огнями Москву, Сергей почувствовал щемящую за грудиной сильную боль… Даже мелькнула мысль – «не инфаркт ли?» Сереже было 28 лет. Но боль быстро прошла вместе с мыслью об инфаркте миокарда, а легче не стало! На смену боли и мысли об инфаркте, пришла мысль… о смысле его жизни: «Вот ты – психиатр. Ты – в Москве. Она у твоих ног! Ты красив и умен. Это все видят и все ценят, даже сам Владимир Владимирович, ну и что?»…

Как-то столкнувшись с Сергеем в коридоре института, поздоровавшись с ним первым, Ковалев, взяв Сергея под руку, повел куда-то, но не в свой кабинет. Шли и молчали. Сергей ждал, что скажет директор, который ведет его, ординатора, под руку. Они вошли в лифт, поднялись, вышли из лифта, Владимир Владимирович продолжал держать его под руку, ничего не говоря. Прошли по коридору. Вошли в другой лифт, опустились на второй этаж в коридор перед дверью с номером 212, они остановились. Ковалев все молчал. Лицо его ничего не выражало. Он отпустил руку Сергея, вынул из кармана халата ключ, который бывает только в психиатрических больницах, вставил его в квадратную дырку, чуть ниже ручки, и повернул ключ. Дверь открылась, и они оказались в палате, шестиместной, надзорной, ибо у двери сидел громадный санитар с засученными рукавами, а два других сидели по периметру. Сергей обратил внимание, что кровать, которая была у окна с железными решетками и изнутри и снаружи, была пуста и аккуратно заправлена. Владимир Владимирович вновь взял Сергея под руку и повел к этой кровати, не отвечая санитарам на приветствие, и не обращая никакого внимания на больных, некоторые из которых начали, хныкая, что-то говорить, обращаясь к профессору. Пока они подходили к пустой кровати у окна, дверь палаты отворилась и в нее вбежал молодой мужчина, тоже в белом халате с таким же ключом, как у Владимира Владимировича. Он начал что-то говорить директору, но Ковалев не повернул в его сторону даже голову. Так они подошли вплотную к кровати. Наконец Владимир Владимирович заговорил:

«Смотри и читай, Сережа!» И тут Сергей увидел небольшую медную пластинку, на которой было выбито: «На это кровати лежал великий русский поэт Сергей Есенин» Сергей взглянул с глубокой благодарностью на директора Института психиатрии Минздрава РСФСР. Тот хотел что-то сказать, но его опередил больной, который лежал на соседней с есенинской, кровати. Выскочив из-под одеяла, он радостно заорал во всю глотку: