Текст книги "Творческий путь Н. В. Устюгова в контексте развития советской исторической науки"

В 1940 г. на стеклографе были отпечатаны четвертая и пятая часть курса Устюгова, посвященные геральдике и нумизматике. Весной 1941 г. Устюгов заключил договор с издательством на публикацию своих лекций типографским способом. Готовя типографское издание своего курса, он планировал существенно переработать его разделы, посвященные хронологии, метрологии и сфрагистике. Он собирался внести в него материал по армянской и грузинской хронологии, для чего изучил ряд трудов на французском языке, так как исследования по данной тематике на русском почти отсутствовали. В разделе метрологии он хотел более ярко обозначить основные направления метрологической политики XVI–XVII вв. Кроме этого, он собирался дополнить раздел сфрагистики неопубликованными материалами о рецептах составления печатей-матриц и месячных таможенных печатях[191]191
  Каменцева Е. И. Письма историка с фронта // Советская историография отечественной истории. М., 1988. С. 91–92.


[Закрыть]. Однако работу над этим изданием прервала начавшаяся вскоре Великая Отечественная война.

Следует отметить, что первые годы работы Устюгова в Историко-архивном институте были временем проведения активной репрессивной политики Советского государства, направленной против всех потенциальных противников действующего режима. В 1939 г. был отстранен от должности и исключен из партии директор Историко-архивного института К. С. Гулевич, обвиненный в причастности к «рабочей оппозиции» в начале 1920-х гг. В 1940 г. начальник отдела кадров Главного архивного управления НКВД СССР К. И. Удалец в докладной записке о выполнении плана за первый квартал года, направленной заместителю наркома внутренних дел С. Н. Круглову, писал, что Устюгов находился в разработке 2-го отдела ГУГБ НКВД, занимавшегося выявлением контрреволюционных элементов. При этом дополнительным компрометирующим обстоятельством для него служило то, что брат его жены, Александры Николаевны Устюговой, был осужден в 1932 г. на десять лет за антисоветскую агитацию[192]192
  «Студенты просят, чтобы органы НКВД навели в институте большевистский порядок» / Т. И. Хорхордина и В. Ю. Романова // Новый исторический вестник. 2002. № 6. С. 140–174.


[Закрыть]. Тем не менее Устюгову удалось избежать ареста, и он смог продолжить преподавательскую и научную работу.

Семь предвоенных лет (1934–1941) стали для Устюгова временем кардинальной смены тематики научных исследований. После начала профессиональных занятий исторической наукой в центре его интересов находилась не история русского крестьянства XIX в., а история Русского Севера и Прикамья в XVII в. Тогда же Устюгов приступил к изучению истории народов СССР и вспомогательных исторических дисциплин, ставших в дальнейшем, наряду с историей Русского Севера в XVII в., основными темами его исследований. Однако в эти годы ни одна из его работ по данным темам не была доведена до печати. С одной стороны, это было связано с идеологическими причинами, влиявшими на творчество всех советских историков в данный период и проявлявшимися в преимущественном печатании идеологически важных работ и затягивании сроков публикации научных трудов из-за изменений партийной линии. С другой – это было связано с тем, что Устюгов, как и многие советские ученые, был вынужден прервать научную работу в годы Великой Отечественной войны.

1.4. Формирование взглядов на историю кочевых народов Центральной Азии и Приуралья

Начало активных занятий Устюгова историей коренных народов СССР произошло в середине 1930-х гг., когда многие историки были вынуждены сменить направление своих исследований и обратиться к данной тематике, подвергавшейся в то время идеологической переоценке. До этого времени в отношении нее господствовали взгляды, сложившиеся в большевистской среде еще в дореволюционный период и продиктованные необходимостью ликвидации Российской империи. Согласно им нерусские народы провозглашались жертвами колониальной эксплуатации, национальные движения получали однозначно положительную оценку, а присоединение данных народов к России считалось «абсолютным злом». При этом русский народ, наоборот, провозглашался угнетателем и эксплуататором, и его активное изучение объявлялось идеологически вредным.

Наиболее активно данная точка зрения продвигалась на рубеже 1920–1930-х гг., когда большевистская политика поддержки коренных народов и принижения русского народа достигла своего апогея[193]193
  Мартин Т. Империя «положительной деятельности». М., 2011. С. 36, 45.


[Закрыть]. Активному продвижению в историческую науку концепции «абсолютного зла» способствовало то, что ее сторонником являлся фактический лидер советских историков-марксистов М. Н. Покровский. В 1928 г. на Первой всесоюзной конференции историков-марксистов сам термин «русская история» был объявлен контрреволюционным. С этого времени в советских вузах и НИИ вместо «истории России» стала изучаться и преподаваться «история народов СССР», а русский народ объявлялся лишь одним из героев этой истории[194]194
  Кривошеев Ю. В., Дворниченко А. Ю. Изгнание науки: Российская историография в 20-х – начале 30-х годов ХХ века // Отечественная история. 1994. № 3. С. 148; Покровский М. Н. К истории СССР // Историк-марксист. 1930. Т. 17. С. 18.


[Закрыть]. Смена терминологии сопровождалась началом активных исследований по истории нерусских народов Советского Союза, провозглашенных жертвами национального угнетения со стороны русских в дореволюционный период. Но ее изучение осложнялось тем, что данная проблематика была крайне слабо разработана в дореволюционной историографии, поэтому историками была начата масштабная работа по выявлению и публикации источников по истории коренных народов.

Одним из проектов издания документов по истории коренных народов стал проект серии «Памятники истории народов СССР XV–XVII вв.». Неоднократно помогавший Устюгову А. Н. Сперанский в 1936 г. предложил привлечь его к данному изданию[195]195
  Ананьев В. Г. Александр Николаевич Сперанский: материалы к научной биографии // Вестник РГГУ. 2011. № 12. С. 50.


[Закрыть]. Хотя этот замысел не был реализован, в том же году Устюгов впервые обратился к истории народов СССР, опубликовав в журнале «Историк-марксист» рецензию на первый выпуск сборника «Прошлое Казахстана в источниках и материалах», изданный Казахским краевым издательством в 1935 г. В своей рецензии он выделял ряд недостатков сборника, связанных с отбором источников и составлением справочных указателей[196]196
  Устюгов Н. В. Рец. на: Прошлое Казахстана в источниках и материалах / под ред. С. Д. Асфендиарова и П. А. Кунте // Историк-марксист. 1936. № 6. С. 202.


[Закрыть]. Вместе с этим Устюгов давал сборнику в целом высокую оценку и писал, что он, несомненно, станет полезной книгой для ученых и преподавателей, впервые приступающих к изучению истории Казахстана[197]197
  Устюгов Н. В. Рец. на: Прошлое Казахстана в источниках и материалах / под ред. С. Д. Асфендиарова и П. А. Кунте // Историк-марксист. 1936. № 6. С. 205.


[Закрыть].

Одним из центров публикации документов по истории коренных народов в это время стал Историко-археографический институт АН СССР, приступивший в 1932 г. к изданию серии документальных публикаций под названием «Материалы по истории народов СССР»[198]198
  Серова Е. А. Историко-археографический институт Академии наук СССР (1931–1936 гг.) // История и историки. 1976. М., 1979. С. 364–365, 370–372.


[Закрыть]. Несмотря на то, что с 1933 г. началось сворачивание политики поддержки коренных народов, а в 1934 г. общегосударственная история была обозначена термином «история СССР», изучение прошлого нерусских народов, за которым закрепилось узкое значение термина «история народов СССР», продолжало оставаться одной из приоритетных тем советской историографии.

В 1936 г. в Трудах Историко-археографического института был опубликован седьмой выпуск «Материалов по истории народов СССР». Данный выпуск являлся первой частью «Материалов по истории Башкирской АССР» и был посвящен башкирским восстаниям XVII – первой половины XVIII в. Составителем и редактором этого сборника выступил ленинградский историк А. П. Чулошников, являвшийся автором нескольких работ по истории Казахстана и Башкирии и в дальнейшем работавший в Ленинградском отделении Института истории (далее ЛОИИ). Именно с этой документальной публикацией связано первое обращение Устюгова к истории Башкирии, ставшей в дальнейшем одной из главных тем его творчества.

В начале следующего 1937 г. Устюговым, являвшимся в то время сотрудником археографического сектора Института истории, был написан отзыв на данную публикацию. Отзыв содержал множество критических замечаний, вызванных различием в подходах Устюгова и Чулошникова к истории Башкирии и принципам публикации документов. Работая под руководством Сперанского, Устюгов следовал его требованиям к археографической работе, заключавшимся в обязательном ознакомлении со всеми делами намеченных архивных фондов и выявлении и учете всех хранящихся в них документов. Поэтому главные упреки, адресованные им составителям сборника, заключались в непривлечении важных фондов, таких как Калмыцкие дела в ГАФКЭ, неполном использовании привлеченных фондов и публикации отрывочных и неполных документов. Эта критика вызвала ответ со стороны Чулошникова, который писал о неблагоприятных обстоятельствах подготовки сборника и, в частности, указывал, что уже после сдачи сборника в печать его составителям удалось случайно найти в фонде академика А. А. Куника указание на дела и приговоры Правительствующего Сената по Оренбургской губернии. В свою очередь Устюгов сделал несколько замечаний на ответ Чулошникова, в которых писал: «Я был бы готов вместе с составителями сборника порадоваться тому счастливому случаю, который помог им обнаружить в фонде Куника указание на дела и приговоры Сената, касающиеся Оренбургской губернии, если бы не знал, что эти же сведения помещены на с. 120 Памятной книжки Московского архива Министерства юстиции, изданной в 1890 г., находящейся в читальном зале ГАФКЭ и доступной без предварительной выписки каждому занимающемуся»[199]199
  АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 299. Л. 7.


[Закрыть].

В начале 1938 г. Устюговым на основе вышеназванного отзыва была опубликована рецензия на данный сборник в журнале «Историк-марксист». В ней он уделил основное внимание критике вступительной статьи к сборнику, которая также была написана Чулошниковым и называлась «Феодальные отношения в Башкирии и башкирские восстания XVII и первой половины XVIII в.». В рецензии указывалось на краткость и нечеткость характеристик, даваемых во вступительной статье основным социальным группам населения Башкирии. Кроме этого, критику Устюгова вызвали оценки, данные во вступительной статье общественному строю башкир и башкирским восстаниям. Чулошников утверждал, что к башкирскому обществу полностью применима концепция кочевого феодализма, разработанная Б. Я. Владимирцовым, согласно которой в кочевом обществе феодальная собственность на землю проявлялась через распоряжение различными участками пастбищных территорий[200]200
  Чулошников А. П. Феодальные отношения в Башкирии и башкирские восстания XVII и первой половины XVIII в. // Материалы по истории Башкирской АССР. М.; Л., 1936. Ч. I. С. 12, 21.


[Закрыть]. Из признания башкирского общества феодальным следовала характеристика большей части башкир как эксплуатируемых трудящихся масс. Соответственно, эти эксплуатируемые массы рассматривались Чулошниковым как главная движущая сила башкирских восстаний, а сами восстания характеризовались в соответствии с официальной идеологией как революционная борьба башкирского народа против феодально-крепостнического гнета царской России[201]201
  Чулошников А. П. Феодальные отношения в Башкирии и башкирские восстания XVII и первой половины XVIII в. // Материалы по истории Башкирской АССР. М.; Л., 1936. Ч. I. С. 62; Археографическое введение // Материалы по истории Башкирской АССР. М.; Л., 1936. Ч. I. С. 66.


[Закрыть]. Однако названные характеристики вступали в противоречие с данными источников, что вынуждало автора постоянно делать оговорки о сохранении родовых институтов, ведущей роли феодалов в башкирских восстаниях и классовой близорукости рядовых башкир, воевавших вместе со своими феодалами против русских крестьян[202]202
  Чулошников А. П. Указ. соч. С. 10, 63.


[Закрыть].

В своей рецензии Устюгов, не отрицая применения к башкирской знати термина «феодалы», назвал принципиальной ошибкой Чулошникова недооценку родовых пережитков в башкирском обществе, наблюдавшихся, по его словам, не только в XVII в., но и в тридцатых годах XVIII в. Приводя в подтверждение данного тезиса идеологические аргументы, он писал, что товарищ Сталин в своей речи на Х съезде партии прямо указывал, что башкиры сохранили родовой быт, и утверждал, что Чулошников подменил это ясное указание схемой о феодализме. Следует отметить, что, ссылаясь на речь Сталина, Устюгов не давал сноски на протоколы Х съезда РКП(б), так как они были в то время недоступны для читателей. Также, не отрицая прямо освободительного характера башкирских восстаний, Устюгов подчеркивал, что они часто возглавлялись башкирскими феодалами[203]203
  Устюгов Н. В. Рец. на: Материалы по истории Башкирской АССР. Ч. I // Историк-марксист. 1938. № 1. С. 147.


[Закрыть]. В дальнейшем тезисы о сохранении патриархальных пережитков в башкирском обществе и феодальном характере башкирских восстаний стали основополагающими концептуальными элементами взглядов Устюгова на историю Башкирии.

Работа над первой частью «Материалов по истории Башкирской АССР» велась в основном в 1934–1936 гг., когда в исторической науке господствовали идеи Покровского о Великороссии, построенной на костях инородцев[204]204
  Покровский М. Н. Возникновение Московского государства и «великорусская народность» // Историк-марксист. 1930. Т. 18–19. С. 28.


[Закрыть]. Соответственно, во вступительной статье Чулошникова постоянно употреблялись выражения «колониальная политика России», «русское господство», а само присоединение Башкирии оценивалось исключительно негативно[205]205
  Чулошников А. П. Указ. соч. С. 26, 45, 58.


[Закрыть]. Однако ко времени выхода рецензии Устюгова в официальной идеологии произошли заметные перемены. В середине 1930-х гг. в связи с необходимостью укрепления советского государства партийное руководство перешло к политике сглаживания межнациональных противоречий, отказу от восхваления национальных движений и переоценке исторической роли крупнейшего из народов СССР – русского. Одним из проявлений данного идеологического поворота стало изданное в 1937 г. постановление жюри правительственной комиссии конкурса на лучший учебник по истории СССР для 3 и 4 классов средней школы. В нём провозглашался официальный отход от однозначно негативной оценки присоединения коренных народов к России и объявлялось, что присоединение к ней украинцев и грузин являлось «наименьшим злом» по сравнению с их присоединением к другим странам[206]206
  Постановление жюри правительственной комиссии конкурса на лучший учебник по истории СССР для 3 и 4 классов средней школы // Исторический журнал. 1937. № 8. С. 1–5.


[Закрыть]. Следует отметить, что выход данного постановления не означал немедленной переоценки прошлого всех народов СССР. В работах по истории других коренных народов сохранялись негативные оценки России и русского народа, окончательный отказ от которых произошел позднее, уже в годы Великой Отечественной войны[207]207
  Тихонов В. В. Советские историки и переосмысление национальных историй в последнее сталинское десятилетие // Советские нации и национальная политика в 1920–1950-е гг. М., 2014. С. 239–242.


[Закрыть].

В связи с произошедшими идеологическими изменениями Устюгов назвал употребление Чулошниковым выражения «русское господство» политически неверным. Кроме этого, он подчеркнул прогрессивность России по сравнению с Востоком, аргументировав ее цитатой из письма Ф. Энгельса К. Марксу о том, что русское господство играет цивилизаторскую роль для башкир и татар[208]208
  Устюгов Н. В. Рец. на: Материалы по истории Башкирской АССР. Ч. I // Историк-марксист. 1938. № 1. С. 147.


[Закрыть]. Следует отметить, что идея о прогрессивности русской колонизации Башкирии также стала одним из концептуальных элементов взглядов Устюгова на башкирскую историю. Наряду с рецензированием публикаций по истории народов СССР, Устюгов и сам занимался публикаторской работой. В это время он принимал участие в подготовке сборника документов по истории Казахстана и участвовал в выявлении материалов для четвертого тома «Материалов по истории Казахской ССР», опубликованного в 1940 г.[209]209
  Вяткин М. П., Дмитриев Н. К. Археографическое введение // Материалы по истории Казахской ССР. М.; Л., 1940. С. 44.


[Закрыть] Отметим, что данный том «Материалов» стал единственным вышедшим из печати, а его номер был обусловлен его хронологическими рамками: он был посвящен истории Младшего жуза в 1780–1820-х гг.

Однако важнейшей задачей советских историков во второй половине 1930-х гг. была не публикация документов, а создание новых учебников по истории и подготовка обобщающих трудов. В конце 1930-х гг., вслед за созданием учебников по истории СССР для начальной и средней школы, началось создание вузовских учебников по данной дисциплине. В 1940 г. вышел второй том учебника по истории СССР для исторических факультетов высших учебных заведений, редактором которого была профессор М. В. Нечкина. Для этого тома Устюгов написал небольшой раздел по истории башкир в первой половине XIX в. В дальнейшем этот учебник выдержал два переиздания, которые вышли в 1949 и 1954 гг.

Одновременно с участием в написании новых учебников Устюгов занимался работой по подготовке разделов двенадцатитомной «Истории СССР». Из десяти разделов, написанных для нее Устюговым, два были посвящены истории Башкирии. Для четвертого тома им был написан раздел о башкирских восстаниях XVII в., а для пятого тома – раздел об истории башкир в XVIII в. Рукописи данных работ хранятся в Архиве РАН в фонде Устюгова.

Следует отметить, что рукопись раздела, озаглавленного «Башкирские восстания XVII в.», в описи фонда ошибочно атрибутирована как раздел «Очерков истории Башкирии»[210]210
  АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Л. 16.


[Закрыть]. Мы подробно проанализируем ее содержание, так как она послужила протографом для последующих работ Устюгова по данной тематике. Работа над ней была завершена 4 декабря 1939 г., поэтому мы будем в дальнейшем именовать этот труд рукописью 1939 г. Важно отметить, что текст «Башкирских восстаний XVII в.» представлял собой образец скрытой полемики с господствовавшими в то время взглядами на историю Башкирии, нашедшими наиболее яркое отражение в отрецензированной Устюговым статье Чулошникова. Внешне соглашаясь с тезисами Чулошникова, Устюгов добавлял к его утверждениям дополнения или примеры, опровергавшие чулошниковскую концепцию истории Башкирии. Эти черты работы Устюгова проявились в целом ряде параграфов рукописи 1939 г.

§ 1 представлял собой введение к рассматриваемой работе. В нём Устюгов подчеркивал слабую изученность проблематики башкирских восстаний и указывал, что к моменту написания его работы в науке не существовало даже общепринятой их датировки. Он приводил обзор основных мнений по данному вопросу и называл наиболее убедительными датировки профессора Казанского университета Н. А. Фирсова и А. П. Чулошникова, выделявших в XVII в. два крупных башкирских восстания, продолжавшихся с 1662 по 1665 г. и со второй половины 1670-х по 1683 г. Задачами своего исследования он считал пересмотр всех изданных источников по истории башкирских восстаний XVII в. и дополнение их некоторыми неизданными документами. На основе этих данных он стремился выяснить причины башкирских восстаний, обрисовать их фактическую сторону и объяснить причины их неуспеха[211]211
  АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 47.


[Закрыть].

§ 2 был посвящен положению Башкирии в составе Русского государства во второй половине XVI – первой половине XVII в. Ссылаясь на статью Чулошникова, Устюгов писал, что Башкирия была завоевана московским царем, а башкирские выступления второй половины XVI в. являлись борьбой против завоевателей. Но уже при объяснении причин башкирских выступлений начала XVII в. он отходил от взглядов Чулошникова. Если Чулошников объяснял восстания дальнейшим наступлением русских колонизаторов на Башкирию, то Устюгов связывал их со слабостью центральной власти в годы Смутного времени и ослаблением ее внимания к окраинам[212]212
  Чулошников А. П. Указ. соч. С. 26–27; АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 50.


[Закрыть].

В § 3 Устюгов рассматривал непосредственные причины башкирских восстаний 1662–1665 и 1676–1682 гг. Как и Чулошников, он называл причинами восстаний захваты башкирских земель и заселение их русскими, обременение башкир ясаком и злоупотребления местной администрации. Но кроме этого Устюгов указывал еще одну причину, которая не укладывалась в созданную Чулошниковым картину восстаний как революционной борьбы башкирского народа. Он подчеркивал руководящую роль феодалов в подготовке башкирских выступлений и, указывая на причины их недовольства, приводил цитату из работы Н. А. Фирсова «Положение инородцев Северо-Восточной России в Московском государстве». В этом труде Фирсов писал, что многие представители аристократии ханств, возникших после распада Золотой Орды, не желали превращаться в слуг московских государей и стремились восстановить свое прежнее положение наследственных родовитых властелинов «черных людей»[213]213
  АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 55–57; Фирсов Н. А. Положение инородцев Северо-Восточной России в Московском государстве. Казань, 1866. С. 117–118.


[Закрыть].

Большая часть исследования Устюгова, включавшая параграфы с четвертого по десятый, была посвящена рассмотрению башкирского восстания 1662–1665 гг. В § 4 Устюгов рассматривал подготовку данного восстания. Он называл его организационными центрами Крымское ханство и царевичей Кучумовичей, кочевавших в южносибирских степях. Тезис об организующей роли Крымского ханства в башкирском восстании опирался на донесение калмыцкого тайши Мончака к астраханскому воеводе кн. Г. С. Куракину и расспросные речи переводчика Карая Рахимгулова, направленного уфимским воеводой к восставшим башкирам в 1663 г. В них говорилось о том, что башкиры отправляли послов к крымскому хану, правда, не сообщалось о согласии хана оказать помощь башкирскому восстанию. Кроме этого, Устюгов использовал донесение уральского крестьянина, приводившееся в отписке тобольского воеводы, в котором говорилось, что восстание началось «по сговору с крымским царем», и сообщение пленного татарина о том, что восставшие ожидают подхода крымских войск[214]214
  АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 57–60.


[Закрыть]. Руководящая роль царевичей-Кучумовичей подтверждалась многочисленными документами об их личном участии в восстании, опубликованными в Дополнениях к актам историческим (далее ДАИ) и «Материалах по истории Башкирской АССР»[215]215
  АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 60.


[Закрыть]. Устюгов указывал, что в зауральской Башкирии его организаторами являлись так называемые «выходцы», вернувшиеся в русские владения из кочевий Кучумовичей, среди которых выделялся знатный башкир Сары Мергень[216]216
  АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 57, 63.


[Закрыть]. Именно восстановление Сибирского ханства являлось, по словам Устюгова, главной целью восстания. Также он отмечал, что восставшие рассчитывали на получение военной помощи от калмыков, кочевавших возле русских границ.

В пятом и шестом параграфах он описывал действия восставших башкир в 1662 г. Разделение на параграфы проводилось в данном случае по географическому признаку: в § 5 описывался ход восстания в Приуралье, а в § 6 – в Зауралье. Излагая ход восстания, Устюгов подробно описывал разорение повстанцами русских слобод и деревень, что резко контрастировало с работой Чулошникова, акцентировавшего жестокость царских карателей и лишь кратко упоминавшего о нападениях башкир на русские поселения[217]217
  Чулошников А. П. Указ. соч. С. 30–31.


[Закрыть].

В § 7 он рассматривал действия правительственных войск, боровшихся с повстанцами осенью 1662 г. Он писал, что перед ними была поставлена задача не только подавлять восстание вооруженной силой, но и вносить разлад в ряды восставших, привлекая на свою сторону социальную верхушку башкир обещанием царской милости и жалования в случае прекращения восстания[218]218
  АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 77.


[Закрыть]. Устюгов отмечал, что такая тактика принесла свои плоды, и осенью 1662 г. башкиры Ногайской дороги и приуральских волостей Сибирской дороги принесли повинную. При этом тарханы (представители высшего слоя башкирской знати) Ногайской дороги выдали властям двух участников восстания: Гоура и Улекея Кривого, которые были повешены уфимским воеводой[219]219
  АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 80–81.


[Закрыть]. Устюгов указывал, что с наступлением зимы башкиры прекратили сопротивление, но вновь выступили весной 1663 г.

Рассмотрению восстания этого года были посвящены восьмой и девятый параграфы работы. Как и при описании движения 1662 г., разделение на параграфы проводилось по географическому признаку. § 8 был посвящен восстанию в Казанской и Ногайской дорогах, а § 9 – восстанию в Осинской и Сибирской дорогах. Устюгов связывал возобновление восстания в Ногайской дороге с невыполнением московскими властями обещаний, данных башкирам, которые принесли повинную осенью 1662 г. Вместе с тем он отмечал, что сопротивление башкир было недолгим и уже осенью 1663 г. тарханы Ногайской дороги были вынуждены вступить в переговоры с уфимским воеводой. В результате переговоров башкирские послы были отправлены в Москву, где принесли повинную в приказе Казанского дворца. При этом они были вынуждены согласиться на выдачу заложников, которые должны были содержаться в Уфе до окончательного усмирения всех башкир. Тогда же уфимскому воеводе удалось уговорить принести повинную башкир Казанской дороги. Следует отметить, что, говоря о принесении восставшими повинной, Устюгов рисовал принципиально иную картину прекращения восстания, чем Чулошников. Последний называл принесение повинной феодалами предательством и писал, что оно было порождено общностью классовых интересов башкирских тарханов и московского правительства[220]220
  Чулошников А. П. Указ. соч. С. 28, 33.


[Закрыть]. Устюгов, так же как и Чулошников, писал, что одной из причин принесения повинной были правительственные обещания различных льгот для башкирской знати. Но к этому он добавлял еще одну причину, разрушавшую созданную Чулошниковым картину преданной феодалами революционной борьбы башкирских масс. Он писал, что тарханы были вынуждены принести повинную, так как утратили поддержку со стороны рядовых башкир, которым восстание приносило только разорение. Разочарование в восстании рядовых башкир Устюгов связывал с тем, что подчинение Кучумовичам не сулило им никаких благ, так как при господстве сибирских царевичей татарские и башкирские феодалы имели больше возможностей для эксплуатации подвластного им населения, чем при господстве московского правительства[221]221
  Чулошников А. П. Указ. соч. С. 28–29, 33; АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 88–90.


[Закрыть].

Сведения о принесении повинной повстанцами Сибирской и Осинской дорог в 1663 г. в источниках отсутствовали, и Устюгов предполагал, что они прекратили боевые действия с наступлением зимы по естественным причинам. Рассматривая ход восстания в этих дорогах, он писал, что возглавлявший повстанцев Сибирской дороги в 1662 г. Сары Мергень больше в источниках не упоминался, и в 1663 г. движение в этой дороге возглавил сам правнук Кучума – царевич Кучук. Справиться с восставшими удалось только направленным из Тобольска полкам иноземного строя, которые нанесли им поражение и вынудили отступить на европейский склон Урала[222]222
  АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 92–94.


[Закрыть]. Говоря о восстании 1663 г. в Осинской дороге, Устюгов отмечал, что некоторую помощь движению оказывали не только коренные народы, но и русские, и приводил известия о том, что верхотурский стрелец Иван Громыхалов снабжал восставших свинцом и порохом[223]223
  АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 92.


[Закрыть].

В § 10 рассматривались действия восставших в Зауралье в 1664–1665 гг. и давалась общая оценка восстания. По словам Устюгова, восстание шло на убыль и в 1664 г. были лишь небольшие стычки, кончавшиеся не в пользу башкир, так как восставшие не могли справиться с московскими регулярными войсками, а эти войска не уходили из слобод[224]224
  АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 96.


[Закрыть]. Говоря о продолжении восстания в 1665 г., он описывал лишь набег неустановленных татар на Киргинскую слободу, который был отбит. Но если в основном тексте работы Устюгов опровергал многие тезисы Чулошникова, то подводя итоги, он почти дословно повторял выводы последнего из вступительной статьи к «Материалам по истории Башкирской АССР». Он писал, что восстание 1662–1665 гг. было борьбой башкир за национальную независимость, в которой приняли участие все классы башкирского общества. Если в восьмом параграфе своей работы Устюгов связывал прекращение восстания с разочарованием в нём рядовых башкир, то в итоговых выводах он утверждал, что наименее устойчивым слоем восставших являлись феодалы, которые предали движение и перешли на сторону московских властей. Причиной поражения восстания Устюгов называл отсутствие в Башкирии такого общественного класса, который мог бы повести планомерную борьбу с царизмом. Он указывал, что восставшие, нападая на русские поселения, лишали себя союзников в лице крестьян, также страдавших от гнета феодально-крепостнического режима[225]225
  АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 98–100; Чулошников А. П. Указ. соч. С. 31, 33, 63–64.


[Закрыть].

Вместе с тем в характеристике восстания, данной Устюговым, присутствовали и отличия от статьи Чулошникова. Одни из них имели идеологические причины и были связаны с появлением «Замечаний» Сталина, Кирова, Жданова, влияние которых проявлялось не только в обозначении в качестве противника башкир московского царизма вместо русского государства, но и в отсутствии эпитета «революционный» по отношению к башкирским восстаниям (неразборчивость в употреблении термина «революция» была одним из главных упреков историкам со стороны авторов «Замечаний»)[226]226
  Сталин И. В. и др. Указ. соч. // Сталин И. В. Сочинения. М., 1997. Т. 14. С. 40.


[Закрыть]. Другие были вызваны внутренними причинами, связанными с различием в подходах Устюгова и Чулошникова к оценке исторических явлений. Для Устюгова являлась неприемлемой положительная оценка движений, усиливавших степных правителей и наносивших ущерб русскому населению. Подводя итоги восстания, Устюгов изменял трафаретную формулу советской историографии (восстание разделило общую судьбу стихийных крестьянских движений – оно было подавлено) и вместо слов о подавлении восстания писал, что «оно не дало никаких положительных результатов»[227]227
  АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 99.


[Закрыть].

В § 11 Устюгов рассматривал башкирские выступления в период между восстаниями 1662–1665 и 1676–1683 гг. Он отмечал, что наибольшую активность в это время проявлял царевич Кучук, совершавший отдельные набеги на русские поселения. Однако в это время многие башкиры стали отходить от царевича и возвращаться под власть московских государей. Выступления башкир в период разинского движения были незначительными, что Устюгов связывал с тем, что в их памяти еще было свежо подавление восстания 1662–1665 гг.[228]228
  АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 103.


[Закрыть] § 12 был посвящен непосредственным причинам восстания 1676–1683 гг. Устюгов писал, что в 1670-х гг. продолжали действовать те же причины, которые вызвали восстание 1662–1665 гг.: земельные захваты, тяжелые подати и злоупотребления ясачных сборщиков. Вместе с тем он отмечал, что в это время у башкир появился новый повод для недовольства, связанный с их привлечением для участия в военных походах против турок и крымцев, поддерживавших враждебного Москве гетмана Правобережной Украины Петра Дорошенко.

Параграфы с тринадцатого по шестнадцатый были посвящены описанию восстания 1676–1683 гг., которое Устюгов называл Сеитовским, по имени его вождя – старшины Казанской дороги Сеита Садиира. В § 13 Устюгов рассматривал подготовку данного восстания. На основании того, что в документах, посвященных ему, царевичи-Кучумовичи всегда упоминались вместе с калмыками, он делал вывод, что их организационная роль в его подготовке была незначительной, и утверждал, что в это время царевичи были настолько слабы, что могли принимать участие в восстании только опираясь на калмыцкую помощь. Говоря о калмыках, Устюгов писал, что их отношение к восстанию было противоречивым. Если в начале него они выступали как сила, враждебная башкирам, то около 1680 г. они стали их союзниками, и с 1680 по 1683 г. башкирские повстанцы всё время опирались на калмыков. Сравнивая подготовку двух башкирских движений XVII в., он отмечал существенные различия между ними и писал, что если подготовка восстания 1662–1665 гг. началась задолго до самого выступления, то в ходе восстания 1676–1683 гг. подготовка и концентрация сил восставших происходила в момент самой борьбы[229]229
  АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 112–113.


[Закрыть].

Последнее утверждение было связано с противоречием между фактическим материалом и принятой Устюговым схемой башкирских восстаний XVII в., наглядно проявившимся в § 14. Данный параграф был посвящен ходу восстания в период с 1676 по 1681 г. В нём Устюгов следовал схеме восстаний Фирсова и Чулошникова, датировавших башкирское выступление второй половиной 1670-х – 1683 г. Однако данные источников не позволяли говорить о крупном башкирском движении во второй половине 1670-х гг., и Устюгов был вынужден признать, что «приведенные в известность документы скорее говорят лишь о подготовке восстания и об отдельных единичных нападениях на те или иные русские поселения»[230]230
  АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 117.


[Закрыть].

В § 15 он рассматривал действия восставших башкир в 1682 г., подробно описывая урон, нанесенный восставшими русским поселениям Прикамья. Он писал, что в мае 1682 г. уфимский воевода смог нанести поражение восставшим, после чего часть повстанцев принесла повинную и сложила оружие. Но уже через месяц, в июне 1682 г., военные действия возобновились, что было связано с поддержкой восстания со стороны калмыцких тайшей. Устюгов отмечал, что после прихода на помощь восставшим калмыков движение охватило всю территорию Башкирии, и перед московским правительством встала задача разорвать башкиро-калмыцкий союз. Ссылаясь на шертную запись калмыцкого тайши Аюки, принесенную после переговоров с астраханским воеводой, он писал, что этого удалось добиться в январе 1683 г.[231]231
  АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 124.


[Закрыть] При этом он указывал, что калмыцкая присяга на верность московским государям была непрочной и правительство, не особенно доверяя калмыкам, направило в Башкирию дополнительные воинские отряды.