Текст книги "Творческий путь Н. В. Устюгова в контексте развития советской исторической науки"

В § 16 Устюгов рассматривал ход восстания в 1683 г. Он писал, что движение возобновилось весной этого года, и его участниками являлись как башкиры, так и калмыки, нарушившие свою шертную запись. Вместе с тем он отмечал, что восстание в 1683 г. не приняло такого размаха, как в предыдущем году. Устюгов связывал стремление башкир прекратить восстание с тем, что союз с калмыками не сулил башкирам облегчения их положения. В отличие от Чулошникова, не дававшего негативных характеристик калмыцкому участию в Сеитовском восстании, Устюгов писал, что избавляясь от колониального гнета московского правительства, башкиры попадали в более жестокую зависимость от калмыков, и указывал, что значительная часть башкир отрицательно отнеслась к их хозяйничанью в Башкирии[232]232
  Чулошников А. П. Указ. соч. С. 38–39; АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 126.


[Закрыть]. Калмыки платили башкирам за это разорением их поселений, вынуждавшим башкир спасаться бегством. Завершая рассмотрение Сеитовского восстания, Устюгов писал, что данное движение прекратилось после ухода калмыков из Башкирии в конце 1683 г. Следует отметить, что разрыв башкиро-калмыцкого союза также получил противоположные оценки в работах Устюгова и Чулошникова. Если Чулошников называл действия калмыков изменой, то Устюгов не давал им никаких отрицательных характеристик и воздерживался от утверждений о том, что башкиро-калмыцкий разрыв был подготовлен московским правительством[233]233
  Чулошников А. П. Указ. соч. С. 39–40; АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 127.


[Закрыть].

Характерное для рукописи 1939 г. противоречие между основным текстом и выводами особенно ярко проявилось в § 17, представлявшем собой краткое заключение к работе. Дополняя и видоизменяя в основном тексте тезисы Чулошникова, Устюгов демонстрировал, что башкирские восстания представляли собой феодальные движения, направленные на расширение власти башкирской верхушки над рядовым населением. Но в заключении он воспроизводил соответствовавшие официальной идеологии оценки Чулошникова. Он писал, что башкирские восстания представляли собой общенародный протест против завоевания Башкирии московским правительством и установленного в ней колониального режима. Вслед за этим он почти дословно повторял тезисы из десятого параграфа, содержавшего итоговые выводы по восстанию 1662–1665 гг., и утверждал, что наименее устойчивым слоем восставших были феодалы, чья предательская роль облегчила московскому правительству подавление восстания[234]234
  АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 128.


[Закрыть].

В ходе работы над рукописью 1939 г. Устюгов только начинал изучать башкирские восстания и строил свое исследование в основном на опубликованных материалах. Основными источниками, использованными Устюговым в данной работе, являлись документы местной администрации, изданные в четвертом и пятом томах «Актов исторических», четвертом, седьмом, восьмом и десятом томах ДАИ и «Материалах по истории Башкирской АССР». Несмотря на то, что Устюгов использовал только русскоязычные документы, ему удалось включить в свое исследование несколько источников, вышедших из нерусской среды и опубликованных в «Материалах по истории Башкирской АССР». К ним относились расспросные речи пленного башкирского повстанца и посла, направленного башкирами к уфимскому воеводе; письмо ногайских башкир уфимскому воеводе о возвращении заложников и доведении их пожеланий до царя; ярлык царевича Кучука башкирскому пятидесятнику, написанный на тюрки и переведенный на русский язык.

Слабое использование Устюговым архивных материалов наглядно демонстрирует текст рукописи 1939 г., где из 204 сносок только 8 содержат ссылку на архивные источники. При этом три ссылки были даны на материалы фонда Приказных дел старых лет, который Устюгов изучал, готовя публикацию по истории труда в России в XVII в. Еще две ссылки были даны на челобитную настоятеля Пыскорского монастыря Пафнутия, поданную в 1664 г. в Новгородскую четверть и сохранившуюся в ГАФКЭ в фонде Грамот коллегии экономии, с которым Устюгов работал в ходе подготовки докторской диссертации. Две ссылки были сделаны на донесение 1664 г. от калмыцкого тайши Мончака к астраханскому воеводе кн. Куракину из фонда Калмыцких дел в ГАФКЭ. Однако сведения, содержащиеся в этом донесении, были введены в научный оборот еще в дореволюционной историографии и опубликованы в двенадцатом томе «Истории России с древнейших времен» С. М. Соловьёва[235]235
  Соловьёв С М. Сочинения в 18 книгах. М., 1991. Кн. VI. С. 558.


[Закрыть]. Одна ссылка была сделана на челобитную самарского воеводы И. С. Нестерова, поданную в 1682 г. и сохранившуюся в ГАФКЭ в фонде Разряда в столбцах Московского стола.

На опубликованных источниках базировался и раздел, написанный Устюговым для пятого тома «Истории СССР». Он носил название «Башкиры» и являлся составной частью параграфа о народах Поволжья и Приуралья в XVIII в. В нём Устюгов давал краткий обзор истории башкир в период с 1725 по 1798 г. В начале раздела он рассматривал социально-экономическое устройство башкирского общества, вписывая его в формационную схему «Краткого курса истории ВКП(б)». Как и другие историки 1930-х гг., он применял к башкирскому обществу концепцию «кочевого феодализма», разработанную Б. Я. Владимирцовым на материалах Монгольской империи, и характеризовал его как общество феодальное. Он утверждал, что представители башкирской знати обладали феодальной собственностью на землю, проявлявшейся в их праве распоряжаться общинными владениями. Вместе с тем он подчеркивал, что в башкирском обществе сохранялись многочисленные пережитки родового быта, проявлявшиеся в существовании племенных волостей, обычаев гостеприимства и формальном сохранении родовой земельной собственности[236]236
  АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 51. Л. 11.


[Закрыть]. Рассмотрев социально-экономические вопросы, Устюгов переходил к описанию башкирских восстаний 1730–1750-х гг., которые он характеризовал как национально-освободительные движения, не ставившие своей целью изменение социального строя башкир[237]237
  АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 51. Л. 34.


[Закрыть]. При этом, в отличие от Чулошникова, он не давал однозначно негативных характеристик русской колонизации Башкирии и писал: «Появление новых заводов в стране сам по себе факт прогрессивный, так как свидетельствует о развитии производительных сил, но поскольку заводское строительство сопровождалось массовым расхищением башкирских земель, башкиры в нём видели главным образом именно эту сторону и не без основания рассматривали постройку новых заводов как дальнейшее усиление национального гнета»[238]238
  АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 51. Л. 27; Чулошников А. П. Указ. соч. С. 54–55, 58.


[Закрыть]. Устюгов писал, что активная колониальная политика царского правительства вызвала восстание Салавата Юлаева, отличавшееся по своему характеру от прежних башкирских выступлений. Он указывал, что, будучи частью Пугачёвского движения, оно представляло собой проявление общей борьбы угнетенных классов Российской империи против феодально-крепостнического строя[239]239
  АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 51. Л. 34.


[Закрыть]. Устюгов писал, что после подавления Пугачёвского восстания царизм приступил к дальнейшему усилению колониального гнета. Говоря о том, в чем проявлялось это усиление, он перечислял реформы, проводившиеся в Башкирии в конце XVIII в.: замену племенных волостей территориальными и реорганизацию военной службы башкир и мишарей, выразившуюся в создании кантонного управления в Башкирии[240]240
  АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 51. Л. 48.


[Закрыть]. Введение кантонного режима, по мнению Устюгова, являлось началом нового периода в истории Башкирии, и он завершал им свое рассмотрение башкирской истории XVIII в.

Многотомная «История СССР», готовившаяся Институтом истории во второй половине 1930-х гг., так и не вышла из печати. Ее подготовка затягивалась из-за смены идеологических оценок и была приостановлена в годы Великой Отечественной войны. Работая над ее разделами, Устюгов принял участие в создании еще одного обобщающего труда и стал членом авторского коллектива «Очерков по истории Башкирии». Данные «Очерки» готовились в Институте истории АН СССР на рубеже 1930–1940-х гг. под редакцией башкирского историка Ш. И. Типеева, закончившего Институт красной профессуры и направленного в Академию наук по командировке ЦК ВКП(б)[241]241
  НА ИРИ РАН. Ф. 10. Ед. хр. 43. Л. 50 об.


[Закрыть]. Кроме него в авторский коллектив вошли еще десять авторов из Ленинграда, Москвы и Уфы.

Во время написания разделов «Истории СССР» идеологический поворот в исторической науке только начинался, официальных решений о переоценке башкирской истории не выходило, и Устюгов был вынужден оценивать башкирское прошлое в своей работе в духе М. Н. Покровского и его учеников. Но несмотря на то, что Устюгов в рукописи 1939 г. старался придать своим взглядам внешнее соответствие с официальной идеологией, его исследование при включении в состав «Очерков по истории Башкирии» подверглось существенной правке. Так появилась первая редакция раздела «Очерков», посвященного башкирским восстаниям XVII в. Она была создана в период между 1939 и 1941 г. и отличалась от «Башкирских восстаний XVII в.» меньшим объемом и большей идеологической заостренностью. Исследование Устюгова стало четвертой главой «Очерков», получившей название «Борьба башкирского народа за независимость в XVI–XVII вв.». При этом его текст был сокращен на шестнадцать процентов (с 3,2 п. л. в рукописи 1939 г. до 2,7 п. л. в первой редакции «Очерков») и серьезно переструктурирован.

§ 1 прежнего текста, содержавший обзор источников и историографии, был из новой редакции полностью убран. § 2 стал в «Очерках» первым параграфом и получил название «Борьба башкирского народа во второй половине XVI и в первой половине XVII в.». Несмотря на то, что всё отличие его текста от первой редакции сводилось к отсутствию фразы о слабости центральной власти как причине башкирских восстаний начала XVII в., его автором в предисловии к «Очеркам» был назван Чулошников[242]242
  НА ИРИ РАН. Ф. 1. Раздел «А». Оп. 1. Д. 50а. Л. 3.


[Закрыть].

Параграфы рукописи 1939 г., посвященные восстанию 1662-1665 гг., были серьезно сокращены и объединены между собой. § 3 и 4 были соединены во второй параграф, получивший название «Причины восстания башкир 1662–1665 гг. и его подготовка». § 5 и 6, посвященные движению башкир в 1662 г., были объединены в третий параграф, названный «Причины и ход восстания башкир Северной, Зауральской и Центральной Башкирии в 1662 г. под руководством Сары-Мергеня». Следует отметить, что такая формулировка названия преувеличивала роль в восстании Сары-Мергеня, приписывая ему руководство движением во всех башкирских землях, тогда как по данным источников он был вождем повстанцев только в Зауральской Башкирии. В данном параграфе, в соответствии с идеологическими установками того времени, к тексту первой редакции была добавлена слабо соотносившаяся с источниками фраза о том, что борьба башкир была направлена главным образом против царской администрации, служилых людей и монастырей[243]243
  НА ИРИ РАН. Ф. 1. Раздел «А». Оп. 1. Д. 50а. Л. 64.


[Закрыть]. § 7 и большая часть § 8 (до рассказа о предложении башкир Ногайской дороги о перемирии в конце 1663 г.) были соединены в четвертый параграф, получивший идеологически заостренное название «Мероприятия царского правительства для борьбы с восстанием. Предательство тарханов. Гибель руководителей восстания Гоура и Улекея Кривого». Окончание § 8, посвященное принесению башкирами Ногайской и Казанской дорог новой присяги царским властям, было выделено в отдельный пятый параграф, получивший название «Прекращение военных действий в пределах Казанской и Ногайской дорог в конце 1663 г. и мирные условия уфимского воеводы с башкирами». Устюгов был вынужден убрать из него тезис о том, что одной из причин прекращения восстания было разочарование в нём рядовых башкир. Но ему удалось сохранить положение о том, что восстание не сулило никаких благ рядовым представителям башкирского народа, так как его победа означала для них подчинение татарским и башкирским феодалам, эксплуатация которых превосходила эксплуатацию со стороны царизма[244]244
  НА ИРИ РАН. Ф. 1. Раздел «А». Оп. 1. Д. 50а. Л. 86.


[Закрыть].

§ 9, 10 и 11 рукописи 1939 г. были объединены в шестой параграф, названный «Подавление восстания башкир Осинской и Сибирской дороги в 1664–1665 гг. Отзвук Разинского восстания у башкир». При этом общие оценки восстания 1662–1665 гг., дававшиеся в § 10 в соответствии с концепцией Чулошникова, были почти полностью сохранены. Исправлена была лишь не соответствовавшая официальной идеологии фраза о том, что восстание разделило общую судьбу стихийных крестьянских движений и не принесло никаких положительных результатов. В «Очерках» этот тезис получил каноническую форму: «Восстание разделило общую судьбу стихийных крестьянских движений – оно было подавлено»[245]245
  НА ИРИ РАН. Ф. 1. Раздел «А». Оп. 1. Д. 50а. Л. 93.


[Закрыть].

§ 12 стал седьмым параграфом и получил название «Ближайшие причины восстания башкирского народа под руководством Сеит-Садиира в 70-е гг. XVII в.». При этом в абзац о постройке слобод на башкирских землях были добавлены слова о том, что постройка новых и возобновление старых слобод часто были вызваны тем, что царское правительство всемерно стремилось разжигать антагонизм между русскими жителями слобод и башкирами-общинниками[246]246
  НА ИРИ РАН. Ф. 1. Раздел «А». Оп. 1. Д. 50а. Л. 100.


[Закрыть]. § 13–17 были объединены в восьмой параграф, названный «Подготовка, начало и ход восстания башкир под руководством Сеит-Садиира (1676–1683)». При этом их тексты подверглись лишь незначительным стилистическим изменениям.

«Очерки по истории Башкирии» разделили судьбу большинства коллективных изданий, создававшихся в предвоенные годы: их текст был подготовлен к публикации, но так и не вышел из печати. С началом Великой Отечественной войны работа над ними прервалась и написанные главы остались в раз розненном виде[247]247
  Тихонов В. В. Историки, идеология, власть в России ХХ века. М., 2014. С. 139.


[Закрыть].

Изучая историю башкирских восстаний в довоенный период, Устюгов был вынужден подстраивать свои выводы под требования официальной идеологии, противоречившие его взглядам на историю Башкирии. Но, несмотря на это, ни один раздел по истории Башкирии XVII–XVIII вв., написанный Устюговым для обобщающих трудов, в эти годы не вышел из печати, что было вызвано во многом объективными причинами, связанными с идеологическими изменениями и сокращением научных публикаций в годы Великой Отечественной войны. Тем не менее эти работы сыграли важную роль в его научных исследованиях, став основой для капитальных трудов по данной тематике, созданных им в послевоенный период. Написание первых работ Устюгова по истории Башкирии пришлось на период формирования его исследовательской тематики, когда он совершал переход от изучения истории русского крестьянства XIX в. к изучению российской истории XVII–XVIII вв. Начиная изучать башкирское прошлое, Устюгов строил свои исследования на опубликованных источниках, во многом следуя датировкам и выводам предшествующей историографии. В дальнейшем, в послевоенных работах по истории Башкирии, Устюгову удалось значительно расширить круг используемых архивных источников и выработать собственные концептуальные подходы к истории башкирских восстаний XVII–XVIII вв.

1.5. Участие Н. В. Устюгова в Великой Отечественной войне

К началу Великой Отечественной войны Устюгов достиг возраста, освобождавшего его от призыва. Однако подобно многим своим коллегам (В. И. Шункову, А. Л. Сидорову, П. А. Зайончковскому и др.) он оставил занятия исторической наукой и в июле 1941 г. вступил в ряды народного ополчения. 6 июля 1941 г. Устюгов стал бойцом 21-й дивизии народного ополчения, формировавшейся в Киевском районе Москвы[248]248
  НА ИРИ РАН. Ф. 10. Ед. хр. 45. Л. 64.


[Закрыть]. Его ученица Е. И. Каменцева вспоминала: «Я тогда студенткой третьего курса проходила практику в архиве, который назывался ГАФКЭ. В читальном зале архива я беседовала с Н. В. Устюговым, он и сообщил о записи в ополчение. Предполагалось, что ополченцы будут охранять определенные объекты. Но получилось всё иначе. Ополченцев, почти не вооруженных, отправили на фронт»[249]249
  Каменцева Е. И. Первые годы работы кафедры вспомогательных исторических дисциплин Историко-архивного института // Гербовед. 2004. № 75. С. 8–11.


[Закрыть].

По приказу Ставки Верховного Командования от 30 июля 1941 г. дивизия была включена в состав 33-й армии Резервного фронта и вскоре переброшена на Ржевско-Вяземский оборонительный рубеж. 26 августа дивизия и входившие в нее воинские части получили общевойсковые номера. С этого времени Устюгов стал красноармейцем 1311-го стрелкового полка 173-й стрелковой дивизии. Дивизия приняла первый бой во время Вяземской операции 3 октября 1941 г. и смогла отразить немецкое наступление. Но уже через два дня, 5 октября 1941 г., 1311-й полк, в котором служил Устюгов, был разбит в бою возле города Людиново Орловской области (сегодня он находится в составе Калужской области)[250]250
  Первенцев Г. Н. Московские ополченцы в боях за Родину // Провал гитлеровского наступления на Москву. М., 1966. С. 293.


[Закрыть]. В целом в результате Вяземской операции девятнадцать советских стрелковых дивизий и четыре танковые бригады попали в окружение, что стало одним из самых тяжелых поражений Красной армии за весь период войны. И хотя 173-я стрелковая дивизия смогла вырваться из Вяземского котла, Устюгов попал в окружение и в течение сорока дней выходил к советским частям[251]251
  НА ИРИ РАН. Ф. 10. Ед. хр. 45. Л. 63 об.


[Закрыть]. Позднее, вспоминая об этих событиях, он писал Е. И. Каменцевой: «У меня было сильное и настойчивое желание выбраться, но в то время твердой уверенности, что я переживу на свете еще год, у меня не было. А окружающая меня тогда действительность могла, пожалуй, вселить уверенность в противном. Но ведь человек живуч, он очень много может вынести. Перелистывая эти страницы своей жизни (Боже мой, какое фигуральное выражение!), я прихожу к выводу, что так было нужно. Я многое видал своими глазами, и я бы не хотел, чтобы этих страниц моей жизни не было»[252]252
  Каменцева Е. И. Письма историка с фронта… С. 92.


[Закрыть].

Пройдя свыше 500 километров, Устюгов вышел из окружения и стал бойцом 150-го отдельного дорожно-эксплуатационного батальона (далее ОДЭБ), действовавшего в составе войск Западного фронта. Командование решило использовать медицинский опыт Устюгова, полученный им во время Гражданской войны, и он был назначен санитаром в медицинское подразделение батальона. Вскоре он получил повышение и занял должность санинструктора, а затем стал военным фельдшером[253]253
  Каменцева Е. И. Письма историка с фронта… С. 81.


[Закрыть]. Батальон сражался на Волоколамском направлении во время битвы за Москву, а в начале 1942 г. был переброшен в Смоленскую область, где принимал участие в тяжелых позиционных боях на Сухиничском выступе, глубоко вдававшемся в линию немецкой обороны. Вернувшись в строй, Устюгов получил возможность регулярного обмена письмами с друзьями и коллегами, действовавшими в других частях и остававшимися в тылу. В годы войны в числе его корреспондентов было около семидесяти человек, писавших по нескольку писем в месяц. На каждое письмо Устюгов аккуратно и обстоятельно отвечал, используя для этого недолгие часы ночного отдыха[254]254
  Михайлова Н. Г. Переписка военных лет Н. В. Устюгова в Архиве АН СССР // Аграрная история Европейского Севера СССР. Вологда, 1970. С. 58.


[Закрыть].

Устюгов не мыслил своей жизни вне науки и преподавания, что наглядно отразилось в тематике его писем. Он уделял в них основное внимание научным вопросам, полагая, что вынужденный отрыв от научной работы во время войны не должен сказываться на размышлениях ученого над его исследованиями. Его отношение к науке демонстрирует его реакция на письмо студента Л. Л. Смоктуновича, которому Устюгов в феврале 1942 г. писал о его работе по теме «Колонизация Обвенского поречья в XVII в.». Получив ответ: «Ваш покорный слуга, как и Вы, находится в действующей армии, а потому колонизация Обвенского поречья в XVII в. от меня сейчас весьма и весьма далека», – он предположил, что Смоктунович хочет сменить профессию[255]255
  Михайлова Н. Г. Переписка военных лет Н. В. Устюгова в Архиве АН СССР // Аграрная история Европейского Севера СССР. Вологда, 1970. С. 61.


[Закрыть].

С большим вниманием Устюгов подходил к вопросу о выборе темы кандидатской диссертации для своей ученицы Е. И. Каменцевой, поступавшей в 1942 г. в аспирантуру. Ее руководитель А. Н. Сперанский предлагал ей заняться изучением собрания документов Литовской метрики. Заботясь о ее интересах, Устюгов возражал против данной темы и писал ей: «Эта тема представляется мне достаточно трудной. Источник очень сложный и путаный. Для кандидатской диссертации эта тема, думается мне, слишком сложна»[256]256
  Каменцева Е. И. Письма историка с фронта… С. 83.


[Закрыть]. Одновременно он отправил письмо Сперанскому, где, говоря о трудностях подготовки диссертации по Литовской метрике, писал, что при работе над ней придется обращаться за консультацией к Н. Г. Бережкову, являвшемуся одним из крупнейших специалистов по истории Великого княжества Литовского. При этом Устюгов указывал на сложность работы с Бережковым и напоминал, что предыдущая попытка Сперанского сотрудничать с ним при подготовке аспирантов закончилась безрезультатно[257]257
  АРАН. Ф. 1535. Оп. 4. Ед. хр. 22. Л. 3.


[Закрыть].

Сам Устюгов полагал, что было бы лучше, если бы его ученица занималась историей Русского Севера, которой была посвящена ее дипломная работа. Когда Каменцева ответила, что изучение истории Русского Севера представляется ей мало актуальным, он прислал ей горячие возражения в письме от 4 марта 1942 г., где говорил: «Я, конечно, ни в какой мере не возражаю против исключительно большой актуальности изучения Литовской метрики. ‹…› Но, с другой стороны, я не могу согласиться, что изучение истории Русского Севера мало актуально. Русский Север имел исключительное значение в истории Московского государства. Освоение огромной территории нашей страны, в частности, колонизация Урала и Сибири, была произведена именно с Севера. Сношения Московского государства с иностранными государствами шли через Север. Промышленность начала развиваться в первую очередь на Севере: таким образом, развитие основных процессов русского народного хозяйства всего удобнее изучать именно на материалах Севера. ‹…› Я не признаю слишком узких специалистов. Сейчас Вы поработаете над материалом по истории Белоруссии и Литвы, а затем опять вернетесь к Московскому государству»[258]258
  Каменцева Е. И. Письма историка с фронта… С. 84–85.


[Закрыть]. В итоге темой диссертации Каменцевой стала дипломатика актов Великого княжества Литовского, но смерть ее научного руководителя и близкого друга и наставника Устюгова А. Н. Сперанского в январе 1943 г. прервала работу над ней[259]259
  Пчёлов Е. В. Е. И. Каменцева: начало научного пути // Историография источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин. М., 2010. С. 324–327.


[Закрыть].

Находясь в армии, Устюгов внимательно следил не только за судьбой своих учеников, но и за жизнью кафедры вспомогательных исторических дисциплин МГИАИ. Вскоре после включения в состав кафедры Л. В. Черепнина, в марте 1942 г., он сообщал Каменцевой, что очень доволен его появлением на кафедре, так как Черепнин является для него товарищем по университету и очень близким человеком[260]260
  Каменцева Е. И. Письма историка с фронта… С. 85.


[Закрыть].

В начале 1942 г. в часть Устюгова был назначен новый политрук, который привлек его к пропагандистской работе. Ее началом для Устюгова стало проведение цикла бесед «Героическое прошлое русского народа», состоящего из шести частей, посвященных Александру Невскому, Дмитрию Донскому, Минину и Пожарскому, Суворову и Кутузову[261]261
  Каменцева Е. И. Письма историка с фронта… С. 83–84.


[Закрыть]. Литературы, необходимой для подготовки занятий, на фронте не было, и Устюгов в письме своей коллеге по Институту истории Е. Н. Кушевой отмечал: «Все факты приходится извлекать исключительно из недр собственной памяти»[262]262
  Михайлова Н. Г. Переписка военных лет Н. В. Устюгова в Архиве АН СССР // Аграрная история Европейского Севера СССР. Вологда, 1970. С. 61.


[Закрыть]. Но его широкая эрудиция позволяла ему преодолевать эти трудности, и его лекции и беседы пользовались большим успехом. Лекции Устюгова на военно-патриотические темы по своему уровню заметно превосходили простые пропагандистские выступления и во многом носили просветительский характер. Сообщая в письме историку И. У. Будовницу о своих занятиях, Устюгов писал: «Я несколько раз читал лекцию о Минине и Пожарском, причем бурные события начала XVII в. я давал на широкой основе экономического, социального и политического кризиса конца, точнее второй половины XVI в.»[263]263
  Бурдей Г. Д. Историк и война. Саратов, 1991. С. 113.


[Закрыть]. Его неоднократно приглашали выступать не только в своей части, но и в других частях. В августе 1942 г. он писал Каменцевой: «Я получил заказ от одного военного учреждения на лекцию о теории мирового господства Германии и исторических корнях этой идеологии. Другими словами, нужно сделать кавалерийский рейд по истории Германии от Арминия до Гитлера. Или, быть может, даже не от Арминия, а взять еще на одно столетие раньше, от первого появления кимвров и тевтонов в Северной Италии и борьбы с ними Кая Мария. ‹…› Основным заказчикам я ее еще не читал, но когда стало известно об этом заказе, то я получил требования на эту же лекцию от других и читал ее уже дважды. ‹…› Слушателям понравилось, лектору нет, так как получился кавалерийский рейд по германской истории. Пришлось останавливаться только на основных моментах, но и то оказалось слишком много для двухчасовой лекции. Что она понравилась, я отношу за счет невзыскательности моих слушателей»[264]264
  Каменцева Е. И. Письма историка с фронта… С. 88–89.


[Закрыть].

Наряду с агитационно-пропагандистскими выступлениями, Устюгов проводил чисто образовательные лекции, целью которых было просвещение слушателей. Рассказывая об этой стороне своей деятельности Е. Н. Кушевой, он писал: «Есть тут у нас одно подразделение, где подавляющее большинство – бывшие студенты различных вузов. Они меня постепенно превращают из историка в преподавателя гуманитарных дисциплин вообще. Мне приходится читать не только по вопросам истории, но и литературы, и искусства, и экономики. ‹…› Я им пообещал прочесть о русской живописи, о русской музыке и о символистах. Я предупредил своих слушателей, что всё, что я буду читать на эти темы, будет от начала до конца спорным. Я ведь не специалист по этим вопросам, и то, что я буду читать, будет лишь впечатлениями человека, который кое-что знает по этим вопросам и, во всяком случае, много размышлял на эти темы и пришел к каким-то своим выводам»[265]265
  Цит. по: Михайлова Н. Г. Переписка военных лет Н. В. Устюгова в Архиве АН СССР // Аграрная история Европейского Севера СССР. Вологда, 1970. С. 62.


[Закрыть]. Эти лекции также пользовались большим успехом, и одна из слушательниц, вспоминая о них, писала Устюгову: «Позвольте теперь, Николай Владимирович, выразить Вам лично большую благодарность за тот “толчок мозгам”, который сделали Вы, читая свои лекции. Особенно хорошее впечатление у меня осталось от лекции по истории русской живописи. ‹…› Далее я ставлю лекцию о приказной интеллигенции XVII в., об истории русской музыки»[266]266
  Цит. по: Михайлова Н. Г. Переписка военных лет Н. В. Устюгова в Архиве АН СССР // Аграрная история Европейского Севера СССР. Вологда, 1970. С. 62.


[Закрыть].

В октябре 1942 г. Устюгов получил звание лейтенанта интендантской службы[267]267
  Каменцева Е. И. Письма историка с фронта… С. 92.


[Закрыть]. Тогда же он был переведен на должность заместителя командира роты по хозяйственной части[268]268
  НА ИРИ РАН. Ф. 10. Ед. хр. 45. Л. 63 об.


[Закрыть]. Перейдя на интендантскую должность, Устюгов не прекратил чтения лекций. В конце октября 1942 г. он писал Каменцевой, что приступил к проведению занятий по географии, так как «обнаружилось, что у целого ряда товарищей нет достаточно четкого представления ни о расположении фронтов на карте, ни о географическом расположении воюющих стран»[269]269
  Каменцева Е. И. Письма историка с фронта… С. 92–93.


[Закрыть].

В начале 1943 г. Устюгов смог ненадолго приехать в Москву. Вернувшись на короткий срок в столицу, он стремился максимально использовать отпущенное время для продолжения научной работы. В частности, он встречался с одним из крупнейших специалистов по отечественной истории периода позднего Средневековья – Н. Г. Бережковым, с которым обсуждал тематику своей докторской диссертации. Бережков очень возражал против сужения работы до солеваренной промышленности Соли Камской, и в итоге Устюгов предложил другую формулировку: «Промышленность, ремесло и труд в Поморье в XVII в.». Однако широта данной темы вызывала у него сильные сомнения, и он писал Е. Н. Кушевой: «Но ведь если пойти на такое расширение тематики, то нужно затратить еще не менее двух лет на просмотр материалов. “Приказные дела старых лет” просмотреть нужно? Нужно. А они просмотрены у меня только по 1664 г. включительно. Таможенные книги по Устюгу Великому и Тотьме нужно? Нужно. Ямские книги по Устюгу В<еликому> нужно? Тоже нужно. Причем таможенные и ямские книги придется подвергать статистической обработке. На всё это нужно время»[270]270
  Цит по: Михайлова Н. Г. Переписка военных лет Н. В. Устюгова в Архиве АН СССР // Аграрная история Европейского Севера СССР. Вологда, 1970. С. 60.


[Закрыть]. Тем не менее тема докторской диссертации Устюгова была утверждена именно в такой формулировке.

Приезд Устюгова в Москву был омрачен случившейся незадолго до этого смертью А. Н. Сперанского. После смерти Сперанского кафедру вспомогательных исторических дисциплин возглавил выдающийся источниковед ленинградский профессор А. И. Андреев, переехавший в годы войны в Москву. Так как Устюгов не успел издать свой курс лекций, то Андреев, предварительно списавшись с ним, поручил работу над учебными пособиями Черепнину[271]271
  Простоволосова Л. Н., Станиславский А. Л. История кафедры вспомогательных исторических дисциплин. М., 1990.


[Закрыть]. В 1943 г. первые две части курса Устюгова, посвященные хронологии и метрологии, были вновь отпечатаны на стеклографе.

Вскоре после возвращения Устюгова на фронт, в феврале-марте 1943 г., 16-я армия приняла участие в Жиздринской операции, представлявшей собой попытку прорыва немецкого фронта и освобождения города Жиздры. Несмотря на то, что прорвать немецкий фронт не удалось, заслуги 16-й армии при проведении данной операции были высоко оценены командованием, и она была преобразована в 11-ю гвардейскую армию[272]272
  Баграмян И. Х. Так шли мы к победе. М., 1977. С. 178.


[Закрыть]. Соответственно, Устюгов с этого времени стал офицером гвардии. Прорыв немецкого фронта удалось осуществить только в июле 1943 г. в ходе контрнаступления советских войск во время Курской битвы. 11-я гвардейская армия принимала участие в наступательной операции на северном фасе Курской дуги, носившей кодовое наименование «Кутузов». В результате успехов советских войск в ходе данной операции 26 июля 1943 г. немецкие войска начали отступление на оборонительную линию «Хаген», созданную в ходе подготовки немецкого наступления на Курской дуге и проходившую в нескольких километрах к востоку от Брянска. 30 июля 1943 г. 11-я гвардейская армия была передана в подчинение Брянскому фронту. 16 августа была освобождена Жиздра, а 18 августа советские войска вышли к линии «Хаген». 1 сентября 1943 г. началась Брянская фронтовая операция, в ходе которой части 11-й общевойсковой и 11-й гвардейской армий 17 сентября освободили Брянск. После завершения данной операции, в октябре 1943 г. 11-я гвардейская армия была передана в состав Прибалтийского фронта, переименованного в конце октября во 2-й Прибалтийский фронт[273]273
  Баграмян И. Х. Так шли мы к победе. М., 1977. С. 248, 258–259.


[Закрыть].

Войдя в состав Прибалтийского фронта, 11-я гвардейская армия была переброшена на север и стала действовать на полоцком направлении. Однако на данном направлении красноармейским частям пришлось столкнуться с мощной обороной противника, выдержавшей несколько попыток прорыва со стороны советских войск. Проведение наступательных операций Красной армии повышало роль дорожной разведки, в задачи которой входило выявление и оценка транспортных путей, пригодных для переброски войск. В этот период проведение дорожной разведки, наряду с чтением лекций, вошло в круг обязанностей Устюгова. За заслуги при ее проведении во время Городокской операции на северо-востоке Белоруссии 27 декабря 1943 г. он был представлен к ордену Красной Звезды. В наградном листе говорилось, что Устюгов «работает начальником командирской технической разведки, с задачей которой справляется отлично. Проводя разведку армейских маршрутов непосредственно за передовыми частями, своей четкой работой способствует быстрому исправлению непроезжих мест, направляя армейские транспорты, идущие к фронту, по выбранным хорошим дорогам, обставляя их указательными знаками, чем самым способствует бесперебойному движению транспортов»[274]274
  ЦАМО. Ф. 33. Оп. 690155. Ед. хр. 69. Л. 32 [Электронный ресурс]. URL: http://podvignaroda.mil.ru/?#id=34128000&tab=navDetailDocument (дата обращения: 20.01.2015).


[Закрыть]. Данное представление было утверждено Военным советом армии, и 21 марта 1944 г. Устюгов был награжден орденом Красной Звезды. Позднее его ученик Р. В. Овчинников вспоминал, вероятно, со слов Устюгова, что ему вручал орден прямо на поле боя сам командующий 11-й гвардейской армией генерал-полковник К. Н. Галицкий[275]275
  Историко-архивный институт. Сборник воспоминаний [Электронный ресурс]. URL: http://iai.rsuh.ru/section.html?id=9512 (дата обращения: 20.01.2015).


[Закрыть].

В мае 1944 г. 11-я гвардейская армия была передана в состав 3-го Белорусского фронта и летом того же года приняла участие в стратегической операции «Багратион», целью которой являлось освобождение Белоруссии. Во время данной операции от Устюгова перестали поступать письма, прежде регулярно приходившие его родственникам и коллегам[276]276
  Письма В. И. Шункова к Н. В. Устюгову и С. В. Бахрушину // Архео графический ежегодник за 2011 г. М., 2014. С. 471.


[Закрыть]. Отсутствие известий от Устюгова привело к тому, что подготовленная им часть учебного пособия по вспомогательным историческим дисциплинам, посвященная метрологии, была издана типографским способом под именем Л. В. Черепнина. Вернувшись с фронта, Устюгов неоднократно обвинял Черепнина в плагиате. Публикуя в 1946 г. свое исследование по древнерусской метрологии, он прямо отметил, что Черепнин в своем пособии 1944 г. использовал его стеклографированный курс и опубликовал ряд его выводов и наблюдений[277]277
  Устюгов Н. В. Очерк древнерусской метрологии // Исторические записки. М., 1946. Т. 19. С. 299.


[Закрыть]. Кроме того, он рассказывал о плагиате Черепнина своим коллегам, объясняя поступок последнего материальными трудностями и уверенностью окружающих в его гибели[278]278
  Павленко Н. И. Воспоминания историка // Родина. 2010. № 10. С. 23.


[Закрыть].