Текст книги "Охота на Ведмидя. И другие повести и рассказы"

Елец в это время являлся корреспондентом газеты «Новое время» в сравнительно близком от Благовещенска Харбине и потому приехал освещать громкий процесс.

В обвинительном заключении товарища прокурора Соловьёва говорилось, что 5 апреля 1903 года в левобережной части посёлка Зейский Склад, называемой Новая слобода, в частном доме золотопромышленника Константина Юдина были обнаружены тела хозяина, его жены, их шестимесячной дочери, а также двух работников. Все трупы имели следы пулевых ранений. Третий работник, Микиткин, тоже находившийся той злополучной ночью в доме, отсутствовал, а потому именно на него поначалу пало подозрение. Однако вскоре пропавший работник объявился и дал показания.

У следователя, ведущего дело, почти сразу возникло подозрение, что в жестокой расправе замешана бывшая жена Константина Юдина Анастасия. Мотив для убийства у неё имелся – месть. Подозреваемую арестовали и до суда содержали под стражей.

В начале первого заседания на вопрос судьи, признаёт ли она себя виновной, обвиняемая ответила: «Нет, не признаю».

Началось судебное разбирательство.

Единственный свидетель обвинения Микиткин показал:

– В ночь с 4 на 5 апреля 1903 года в доме золотопромышленника Юдина находились: в спальне – сам хозяин, его жена и их шестимесячная дочь; в комнате для работников – трое мужчин, включая меня. На рассвете со двора постучали. Я вышел в сенцы и спросил:

– Кто там?

Мне ответили:

– Мы с прииска «Гусиный», приехали сдать золото и забрать провиант, кирки и лопаты.

В тот день действительно должны были появиться наши люди с «Гусиного». Я отодвинул засов и открыл дверь. Увидев троих мужчин в масках и с револьверами, я испугался и побежал из сеней в дом. В меня выстрелили, я потерял сознание и упал в прихожей. Через некоторое время пришёл в себя, голова сильно болела, под ней была лужа крови – я понял, что меня контузило пулей, слегка зацепившей висок. Я остался лежать недвижно, притворившись мёртвым.

Я слышал крики двух моих товарищей, оборванные выстрелами. Из комнаты работников вышли те трое в масках. К ним обратилась женщина, одетая в мужской костюм, тоже с маской на лице и револьвером в руке. Наверное, она зашла в дом, когда я был в беспамятстве. Она скомандовала:

– Побудьте тут, а с этими я сама справлюсь.

Когда она вошла в хозяйскую спальню, оттуда сначала послышался крик Юдина:

– Стреляй, сука!

И сразу же два выстрела.

Потом крик жены хозяина:

– Пощади хоть мою доченьку!

После чего я услышал ещё два выстрела и опять женский крик:

– Гореть тебе вечно в аду, душегубица!

И следом ещё два выстрела.

Женщина в маске вышла из спальни и обратилась к сообщникам:

– Забираем золото и уходим.

Один из разбойников сказал другому:

– Иди, добей того, который нам открыл – он шевелился.

Поняв, что дальше притворяться убитым бесполезно, я вскочил и что есть духу бросился из дому. В страхе я убежал далеко в лес и просидел там, несмотря на лютый холод, до утра, после чего вернулся в слободу…

Защищать обвиняемую вызвался Шевчук – недоучившийся студент юридического факультета Киевского императорского университета, отбывший ссылку за участие в студенческих волнениях.

Адвокат обратился к свидетелю:

– На очной ставке вы опознали в Анастасии Юдиной атаманшу банды. Как вы её узнали, если она была в маске?

– По глазам.

– И какие же у неё глаза?

– Карие.

– Карие глаза у каждой третьей женщины.

– У неё злые глаза.

– В юриспруденции нет таких понятий, как «злые» или «добрые» глаза.

– Ещё я узнал её по голосу.

– Чем же так примечателен голос обвиняемой? – обыкновенный, каких немало.

– Ну, я не знаю, как ответить на ваши вопросы. Узнал и по глазам, и по голосу – так мне показалось.

– То есть вы не утверждаете, а предполагаете?

Не зная, что на это ответить, Микиткин умоляюще посмотрел на обвинителя.

Соловьёв поспешил прийти ему на помощь и обратился к судье:

– Прошу прекратить опрос свидетеля защитником. Он намеренно сбивает его с толку, чтобы развалить обвинение.

– Защитник, не путайте свидетеля своей казуистикой, – отреагировал судья. – А вас, свидетель, ещё раз предупреждаю об уголовной ответственности за лжесвидетельство.

– Разрешите мне также задать вопросы обвинителю, – попросил судью адвокат.

– Задавайте.

– При расследовании подобных дел главной уликой, изобличающей преступника, является орудие убийства. Из акта предварительного расследования известно, что Юдин, его гражданская жена и их дочь застрелены из револьвера системы Нагана. Найдено ли это орудие убийства при обыске квартиры Юдиной?

– Нет, не найдено, – ответил обвинитель. – Скорее всего, обвиняемая спрятала наган в другом месте или выбросила его в реку.

– Из материалов предварительного расследования также известно, что из дома Юдина разбойники похитили около двух пудов золотого песка. Найдено ли это золото или хотя бы его часть при обыске у обвиняемой?

– Нет, не найдено. Кто же будет хранить у себя дома золото, на котором ещё не высохла кровь пяти убиенных.

– В актах обысков, проведённых в ходе предварительного расследования, указано, что помощники судебного следователя перевернули вверх дном весь дом, где Юдина проживала с детьми и служанкой, а также принадлежащий ей постоялый двор. Они простучали все стены, вскрыли все полы, просеяли опилки на всех чердаках, проткнули пиками землю во всех подпольях, погребах и дворах, перекопали все огороды. И всё-таки не нашли ни орудия убийства, ни похищенного золота. Всё обвинение построено на показаниях свидетеля. Я нисколько не сомневаюсь в его искреннем желании помочь суду в раскрытии тяжкого преступления. Но при этом допускаю, что он может заблуждаться, поскольку был контужен пулей в голову, на некоторое время потерял сознание, а придя в себя, наблюдал за происходящим, находясь в состоянии сильного душевного волнения. Достаточно ли показаний этого единственного свидетеля, который и сам не вполне убеждён, кого он видел на месте преступления, для предъявления моей подзащитной столь серьезного обвинения? Я уверен, что господа присяжные заседатели как люди, умудрённые жизненным опытом и обладающие трезвым рассудком, ответят на главный вопрос судебного процесса справедливым вердиктом.

«Господин Плевако, прочтя стенограмму этого процесса, запьёт горькую от зависти», – внутренне усмехнулся Елец.

На главный вопрос судебного следствия – виновна или нет обвиняемая, шестеро присяжных ответили: «Да, виновна», а другие шестеро: «Нет, не виновна». При равенстве голосов решение принимается в пользу обвиняемого.

Анастасия Юдина была признана невиновной.

…При выходе из здания суда к Ельцу обратился господин в мундире прокурорского служащего.

– Титулярный советник судебный следователь Якунин, – представился он и спросил: – А вы литератор Елец?

– Так точно. Чем обязан?

– Будете ли вы писать об этом процессе?

– Да, собираюсь.

– А хотите узнать о том, что не прозвучало на суде?

– Разумеется.

– Пообещайте только нигде не упоминать, от кого вы это узнали. Мне до выхода на пенсию по выслуге ещё три года служить.

– Хотите, чтобы я поклялся?

– Нет, достаточно вашего честного слова.

– Хорошо, даю вам слово российского офицера. Рассказывайте.

– Преступление, в котором не призналась Юдина, лишь одно из многих подобных.

– А чем вы можете подтвердить это?

– Во всех аналогичных случаях, в том числе этом, перед тем как войти во двор, разбойники травили собак кусками мяса с мышьяком.

– Так делают многие преступники.

– У меня есть ещё одно доказательство. В результатах предварительного заключения, оглашённого сегодня, не сказано, что возле дома Юдина было найдено маньчжурское стремя.

– И что же из этого вытекает?

– На месте ещё одного ограбления с убийствами был найден окурок папиросы с необычно смятым мундштуком. По окурку я вышел на благовещенского мещанина, ранее уже судимого за ограбление. Выяснилось, что накануне преступления он играл в бильярд. Настоящий преступник, как я полагаю, подобрал в бильярдной этот окурок и подбросил на место убийства. В следующий раз следствие повёл по ложному следу найденный на месте преступления газырь от черкески, и я напрасно искал несуществующую банду кавказцев. Поэтому меня сразу насторожило маньчжурское стремя, обнаруженное возле дома Юдина. Преступники, очевидно, рассчитывали в который уже раз сбить нас с толку – заставить подумать, что Юдина ограбили и убили хунхузы. И если бы не случайно оставшийся в живых свидетель, следствие наверняка отдало бы предпочтение именно этой версии.

Но главная причина неуязвимости банды – содействие одного влиятельного полицейского чина, который всеми доступными ему средствами мешал расследованию. Более того, тайный осведомитель сообщил мне, что этот офицер полиции сам наводил разбойников на дома, где есть что взять. Узнав, что на него пало подозрение, он покончил с собой при весьма странных обстоятельствах – выстрелил себе в левый висок, держа револьвер… в правой руке! Согласитесь, поверить в такое «самоубийство» затруднительно. В Благовещенске упорно ходят слухи, что этот полицейский был любовником Юдиной.

Хотелось бы ошибиться, но, думаю, серия кровавых убийств в Благовещенске продолжится…

Якунин как в воду глядел: вскоре в городе случилось ещё одно массовое убийство…

С 9 по 21 мая 1905 года в Благовещенске проходил, по определению местных газет, «судебный процесс века»: Анастасии Юдиной и участникам её шайки предъявили обвинение в убийстве пяти человек. Вот что этому предшествовало.

В городе находилось одно из отделений Сибирского торгового банка. Этот акционерный коммерческий банк со штаб-квартирой в Санкт-Петербурге, кроме ссудных операций и обслуживания векселей, скупал золото у старателей с последующей аффинажной переработкой в слитки в собственных лабораториях в Екатеринбурге, Томске и Иркутске.

Кассир благовещенского отделения банка Унуков, пользуясь служебным положением, самовольно брал казённые деньги из кассы, покупал на них партию нелегального золота, продавал его китайскому купцу, выручку оставлял себе, а взятую в банке сумму возвращал на место. На свою беду в очередной раз он купил три пуда золота у Юдиной, которая скопила его, убивая и грабя приезжавших в Благовещенск старателей. Юдина получила деньги за золото, но из жадности решила забрать его из дома Унукова, где оно хранилось до приезда китайского скупщика.

Сначала всё шло как по маслу. Отравив собак мышьяком и ломиком-фомкой сняв с петель входную дверь, грабители тихо вошли в дом. Дремавшего сторожа задушили удавкой, потом стали стрелять во всех, кто находился в доме: в истопника, пришедшего спозаранку, чтобы затопить печи, в служанку и находившегося в её комнате пожарного из соседней части, в няньку. Самого Унукова, его жену и сына Юдина приказала связать и пока не убивать. Собираясь пытать женщину и ребёнка нагретой докрасна кочергой, она верно рассчитала: кассир не выдержит ужасных мучений своих близких и покажет, где спрятаны ключи от сейфа.

Но в план разбойников неожиданно вмешался господин случай. В момент ограбления мимо дома Унукова проходил околоточный надзиратель Ёлкин. Услышав стрельбу, он добежал до ближайшей будки на перекрёстке Большой и Графской и приказал часовому свистеть, созывать дворников. Сам же вернулся на место преступления, отважно вошёл в дом и начал перестрелку с разбойниками. Околоточный надзиратель этот был, как оказалось, парень не промах, причём и в буквальном смысле: меткими выстрелами он уложил трёх грабителей, а сам отделался ранением в левую руку. Юдина в момент этого скоротечного боя находилась в кабинете хозяина вместе с ним, его женой и пятилетним сыном – все трое были связаны. Услышав перестрелку, она открыла окно и выпрыгнула на улицу. Однако дом уже был окружён подоспевшими дворниками, вооружёнными дубинами и ломами. Поняв, что силы неравны, Юдина бросила револьвер на землю и сдалась.

В ходе расследования один из обвиняемых признался, что он и Юдина в ночь с 12 на 13 июня 1904 года в Зейском Складе подожгли казённую квартиру горного инспектора Норкина, который в результате заживо сгорел. Это был тот самый Норкин, который когда-то помог золотопромышленнику Мордину отсудить прииск у Юдиной. В тот день горный инспектор принимал управляющих приисками, которые привезли ему журналы учёта добытого золота для проверки целостности пронумерованных и прошитых листов, сохранности сургучной печати и отсутствия исправлений и подтирок.

Золотопромышленники регистрировали в этих книгах лишь треть, а то и четверть добываемого металла. Эти махинации позволяли им с большой выгодой спекулировать утаённым золотом, и они не скупились на подкуп инспектора. Своего благодетеля они весь день вкусно кормили и сладко поили, поднесли ему в подарок крупные самородки.

После ужина с обильными возлияниями Норкин крепко спал в своей постели. Перед рассветом неизвестный подпёр ломом дверь его дома, бревенчатый сруб облил керосином и, разбив окно, забросил внутрь дома горящий факел. От продажного чиновника остались лишь обгорелые кости.

Юдину опознал и хозяин лавки, продавший ей керосин.

И ещё один сюрприз ожидал участников судебного процесса. Следователь Якунин выписал из Берлина специальный микроскоп для идентификации нарезного огнестрельного оружия по следам на деформированных пулях. Он сравнил пули, выпущенные из револьвера Юдиной в присутствии понятых, с теми, которые хранились на складе как вещественные доказательства в деле об убийстве Константина Юдина, его жены и ребёнка. Новейший метод германской криминалистики показал, что шесть этих пуль также были выпущены из револьвера Анастасии. И суд принял это как доказательство того, что прежние три убийства также совершила Юдина.

Судебный процесс продолжался две недели, в отношении Юдиной был единодушный вердикт присяжных заседателей: «Виновна» и приговор суда: пятнадцать лет каторги с лишением Георгиевского креста 4-й степени и ежегодной пенсии в 36 рублей.

Процесс освещали чуть ли не все крупные российские газеты, а также издания из Японии и Европы. Приехал в Благовещенск и Елец. На процессе он сидел мрачнее тучи.

После того как Юдину из зала суда отправили обратно в тюрьму, Елец на следующий день встретился с ней в камере для свиданий заключенных с родственниками, что стоило ему двадцати пяти рублей, отданных старшему надзирателю.

Против него за столом сидела женщина, не похожая лицом на ту, с которой он встречался в июле 1901 года. Это несходство Елец заметил ещё в суде, подумав тогда, уж не подменили ли Юдину. Но это была Анастасия.

– Что, непохожая? – словно прочитала она его мысли.

– Да, вы сильно изменились.

– Будете новый очерк писать – «Кровавая атаманша»?

У Ельца по спине пробежали мурашки – именно такое название он заранее и придумал!

– Тогда уж напишите всю правду – как тяжела доля брошенки с тремя детьми, как продажны наши чиновники, какой неправедный у нас суд, как воруют наши купцы и банкиры. Донесите всю правду до государя императора и читателей.

Чтобы сменить неприятную для него тему, Елец спросил:

– Чем я могу быть полезен вашим детям?

– За них не беспокойтесь. Дом я переписала на Евдокию. Катышева возьмёт моих детей на попечение.

– А жить они на что будут?

– Об этом тоже не беспокойтесь. Жить они будут в скромности, но «Христа ради» просить не пойдут…

Очерк «Кровавая атаманша» Елец публиковать не стал.

Спустя пять лет, в августе 1910-го, в лагере каторжан, работавших на прокладке и ремонте печально знаменитой Амурской колесухи – трактовой дороги для гужевого транспорта между Хабаровском и Благовещенском, был обычный рабочий день продолжительностью в двенадцать часов. Лагерь находился в хинганской тайге и представлял собой временное поселение из палаток. Это было пристанище трёх сотен каторжан, из которых одна четверть – женщины, и их охраны – полутора десятков стражников. Больше охранников не требовалось, поскольку бежать из этих глухих мест было практически невозможно. Выйти в обитаемые места можно было лишь по Амуру через казачий пост Пашковский в девяти верстах. А казакам по службе вменено отлавливать беглых.

Каторжников будили затемно – в четыре утра. После переклички и скудного завтрака гнали за десять вёрст на строящийся участок. Там они резали дёрн, копали канавы, подвозили в тачках песок, кувалдами дробили щебень… Одну каторжанку обычно оставляли в лагере для работ, которые были не легче: прибрать в палатках охранников и посыпать там чистым речным песочком; трижды сходить в тайгу за версту от лагеря и притащить по лесине; распилить брёвна и нарубить дров; надрать бересты для растопки; наполнить водой из реки сорокаведёрную бочку. При этом пила была тупая, вёдра – с проволочными ручками, режущими ладони, а коромысла не было вовсе. Берег же болотистый, приходилось с полными вёдрами в руках прыгать с кочки на кочку, скользя и падая, проливая воду.

В тот день захворавшую Юдину оставили в лагере. Наносив воды из реки, она стирала в корыте исподнее стражников. К ней подошёл один из трёх оставшихся в лагере солдат.

– Пойдём-ка в лесок, – предложил он.

Юдина, вытерев руки о подол юбки, пошла впереди солдата, полагая, что в нём взыграла похоть.

«Зачем только ходить так далеко? – недоумевала она. – Дело-то нехитрое, обычно всё происходит в палатке охраны».

Каково же было её удивление, когда из-за толстой сосны к ним навстречу вышел какой-то мужчина. Это был не стражник и не каторжанин – на нём было цивильное платье. Когда мужчина приблизился, Юдина узнала в нём Яна!

Ян молча взял Анастасию за руку и направил её себе за спину.

Стражник спокойно стоял в пяти шагах, не проявляя беспокойства.

– Получи, братец, свои деньги, – сказал Ян, разрывая шпагат банковской упаковки сторублёвок и не глядя отделяя от неё полпачки.

Казалось, что он не знает счёта своим деньгам.

– Значит, как договорились? Тревогу о побеге Юдиной забьёшь завтра утром.

– Так точно, – подтвердил стражник и попросил:

– Добавить бы надо, господин хороший.

– Вот тебе, служивый, ещё, – не торгуясь согласился Ян и отдал ему вторую половину пачки.

– Благодарствую, барин.

И тут стражник совершил самую большую и последнюю в своей жизни ошибку – повернулся спиной и пошёл прочь к лагерю.

Но ушёл недалеко: Юдина, как тигрица, в несколько прыжков догнала его, сзади набросила на шею кандальную цепь и стала душить. Несчастный пытался просунуть пальцы между цепью и шеей, но Юдина продолжала сдавливать металлическую удавку и отпустила только после того, как стражник обмяк, пал сначала на колени, а потом рухнул на землю как куль.

– Готов! – выдохнула раскрасневшаяся и запыхавшаяся Юдина, высвобождая цепь из-под головы мертвеца.

– Зачем ты взяла лишний грех на душу? – удивился Ян. – Он бы и так молчал до утра.

– Теперь точно не выдаст, – ответила она, забирая из кармана задушенного пачку сторублёвок.

– Если найдут труп до темноты и сразу организуют погоню, могут и настичь нас, – высказал опасение Ян.

– Оттащим его в кусты и забросаем валежником, – ответила Юдина и ухватила покойника за ногу.

Ян взялся за другую, и они волоком потащили труп в чащобу.

Ручные кандалы Юдина сняла, особым образом выгибая ладони – этим приёмом владели все каторжане.

Ян поделился с ней своим планом:

– Из Благовещенска в Хабаровск идёт пароход «Лебедь». Завтра в полдень он остановится возле станицы Пашковской для пополнения дровами, и мы сядем на него пассажирами.

– А меня на пароходе не узнают?

– Ты будешь с напудренным лицом, подведёнными бровями и накрашенными губами, в шляпке с вуалью. А я, видишь, отрастил бакенбарды, усы и бородку, а на носу у меня будет пенсне.

– А если проверка документов?

– Вот наши паспортные книжки. Теперь я остзейский барон Отто Карлович фон-дер Глюк. А ты – баронесса Анита Фридриховна фон-дер Глюк.

– Я же не говорю по-немецки.

– О, это очень просто – говорить надо вот так, с акцентом: «Ми едьем с делёвими цельями».

– И куда же мы едем?

– Я – владелец колбасного цеха и пивоварни в Нарве, следую в Харбин для открытия там нового дела.

«Вот те поворот судьбы, – подумала Юдина. – Ещё вчера стирала солдатские портянки, а сегодня – баронесса».

– У меня в Благовещенске зарыто золото, – сказала она.

– А много ли рыжья?

– С полпуда будет.

– Надёжно ли оно схоронено?

– На кладбище, в могиле.

– Это хорошо, но скоро забрать это золото не получится. Для этого надо возвращаться в Благовещенск, а я в розыске, да и тебя скоро объявят. Так что пусть лежит этот клад до лучших времён. Ну, в путь! В Харбинском банке поменяем бумажные деньги на золотые монеты, и весь мир ляжет у наших ног!

– А в банке не обнаружат, что твои бумажки фальшивые?

Хлопнув ладонью по кожаному боку туго набитого саквояжа, Ян засмеялся:

– С тех пор, как едва не погорел на своих бумажках в Благовещенске и сбежал в Харбин, я много усовершенствовался в своём искусстве. Сейчас у моих кредиток качество выше, чем у государственных.

– Для чего же тебе я – беззубая, морщинистая и полуслепая старуха? – спросила Анастасия. – Мог бы найти себе красавицу-молодицу.

– Ничего страшного. За границей вставим тебе золотые зубы, французскими кремами загладим морщины, купим очки. А на что мне неопытная молодица, которая упадёт в обморок при одном только виде крови. Наше воровское дело, сама знаешь, требует отваги.

8 августа 1910 года в два часа пополудни в Хабаровске на пароход «Благовещенск», идущий по Сунгари до Харбина, сели барон и баронесса фон-дер Глюк. Ещё через пять дней в Харбинском отделении Государственного банка Российской Империи Отто Карлович фон-дер Глюк произвёл обмен кредитных билетов на золотые монеты достоинством в десять рублей – общим весом чуть меньше пуда.

Когда всё-таки выяснилось, что сторублёвки были поддельные, фальшивомонетчик Ян Ковальский и беглая каторжанка Анастасия Юдина уже исчезли из вида российских и китайских властей.

Дальнейшая судьба Ковальского и Юдиной неизвестна. По одним сведениям, в Шанхае их золото выследили китайские бандиты из триады и зарезали обоих. По другим, они благополучно сели на пароход и достигли Сан-Франциско, где и поселились.

Так ли это или нет, никто точно не знает.

Говорили ещё, что в Гражданскую войну видели Яна и Анастасию на какой-то дальневосточной станции в военном эшелоне – он был в комиссарской кожанке и с кобурой маузера на боку, а она – медицинской сестрой в госпитальном вагоне.

Но мало ли на земле похожих людей.