Текст книги "Охота на Ведмидя. И другие повести и рассказы"

ЭРОС И МИСИПИСИ
Из истории культурного обмена СССР и США

Приключения русских в Америке

На календаре была пятница 13 сентября 1985 года – второй день плаванья пассажирского трёхпалубного теплохода «Николай Задорнов», выполнявшего круизный рейс Хабаровск – Комсомольск-на-Амуре – Хабаровск. На борту лайнера было 46 членов команды и 295 пассажиров.

На «Николае Задорнове» плыли по профсоюзным путёвкам рабочие заводов и фабрик, работники бытового обслуживания, общественного питания, народного образования и здравоохранения. Этот рейс в народе назывался рыбным. Для жителей Приамурья это была возможность прикупить у жителей нанайских сёл свежей красной рыбы и её икры. Во время нереста горбуша, кета и нерка шли вверх по ручьям так плотно, что по ним можно было ходить аки посуху. Но рыба лососевых пород, почему-то, была в большом дефиците, а её икра и вовсе не попадала на стол дальневосточников.

Одну двухместную каюту занимали два молодых православных священника Хабаровской епархии. Они ехали не для того, чтобы окормлять аборигенное население приамурских сёл, а за красной икоркой для епархиальной трапезной. На борту теплохода оказались ещё и двое адвентистов седьмого дня – мужчина и женщина. Своей истовой верой в скорое второе пришествие Христа сектанты смущали беззащитные души советских тружеников. И православные батюшки с грустью в сердце понимали, что им придётся вступать в богословские споры – они-то считали этот круиз своего рода отпуском.

Первый помощник капитана «Николая Задорнова» Марк Презерман предпочитал, чтобы на судне к нему обращались не по фамилии, а по должности, как в армии: «Товарищ помполит». На вопрос: «Вы еврей?» он отвечал: «Нет, я этнический немец». После окончания с красным дипломом Ленинградского высшего военно-политического училища ПВО лейтенант Презерман служил в группе советских войск в Германии. С началом в 1970-е годы массовой эмиграции советских евреев в Израиль подозрительность к этому извечно гонимому народу возросла. От греха подальше замполита Презермана перевели из ГДР в Советский Союз. Дослуживал он в 25-й дивизии ПВО на Чукотке. Выйдя в запас по выслуге лет, Презерман приехал в Хабаровск, где устроился на работу в Амурское речное пароходство по специальности. (Первый помощник капитана отвечает за политико-моральное состояние судового экипажа).

Стояло бабье лето. Холодком от реки тянуло лишь ранним утром, а к обеду столбик термометра поднимался до плюс 25 градусов по Цельсию. На небе не было ни облачка, и стоявшее в зените солнце ярко сияло в голубом небе. Не ощущалось даже малейшего движения воздуха. Зеркальную поверхность воды лишь нарушали расходящимися кругами бакланы, нырявшие в погоне за мелкой рыбёшкой. Культорганизатор «Николая Задорнова» включил магнитофон «Электроника», и над Амуром, распугивая бакланов, далеко разнёсся голос народной артистки СССР Людмилы Зыкиной: «Ой, туманы мои, растуманы».

Внезапно реку затянуло вонючей жёлтой дымкой, что было странно при полном безветрии. Отдыхавшие на верхней палубе пассажиры подумали: «Опять тайга горит. Пора увеличить штрафы за нарушение правил пожарной безопасности в лесу». И разошлись по своим каютам, чтобы задраить иллюминаторы. Ядовитый туман сгущался. В ходовую рубку поднялся капитан.

– Видимость 50 метров. Видимость 20 метров. Видимость 5 метров, – докладывал вахтенный помощник.

– Стоп машина, – скомандовал капитан. – Самый малый назад.

Гребные винты «Николая Задорнова» медленно закрутились в обратном направлении, и теплоход застыл на месте.

Капитан открыл было рот, чтобы объявить химическую тревогу, как вонючий туман стал редеть и через минуту растворился без остатка.

Справа по курсу на берегу были какие-то строения. Приняв эти постройки за нанайскую деревню, капитан «Николая Задорнова» дал команду подойти к берегу и причалить к маленькой пристани. Сошедших на берег пассажиров радостно встретила девушка в бейсболке и жилетке с логотипом в виде контура какой-то области или края. Она, видимо приняв наших туристов за иностранных, поприветствовала их по-английски и попросила проследовать за собой. Пройдя деревянную арку с надписью, опять-таки на английском, пассажиры «Николая Задорнова» оказались, они не поверили своим глазам, на хлопковой плантации с чернокожими рабами и белыми надсмотрщиками. Рабы, обливаясь потом под жарким солнцем, собирали коробочки хлопка в большие ивовые корзины, а надсмотрщики ходили по полю, время от времени стегая кого-то из рабов плёткой. Совсем сбитые с толку пассажиры «Николая Задорнова» от греха подальше развернулись и скорым шагом пошли назад. Они ещё не знали, что оказались на другой стороне земли в Северной Америке, а хлопковая плантация 18 века – это тематический парк для туристов, рабы и надсмотрщики в котором – статисты.

«Николай Задорнов» отчалил от пристани непонятно чего и пошёл дальше по своему маршруту. К нашему теплоходу подошёл катер ФБР, и ошарашенному капитану сообщили, что его судно незаконно находится на американской реке Миссисипи. И вежливо, но твёрдо предложили взять на борт лоцмана для препровождения судна в пассажирский порт Мемфиса.

По теплоходу разнеслось: «Мисиписи».

Большинство пассажиров и членов экипажа «Николая Задорнова» имело среднее техническое и фабрично-заводское образование, и по-английски говорило через пень-колоду.

Публика заволновалась. Православные попы успокоения в массы не внесли – они лишь размашисто осеняли себя крестным знамением и распевали молитву «Иже еси на небеси». А адвентисты седьмого дня, так те прямо резанули всем по нервам, объявив, что Иисус Христос явится если не сегодня после полудня, то уж завтра с утра точно.

Когда «Николай Задорнов» пришёл в Мемфис и пришвартовался к указанному причалу, свободных от вахты членов экипажа и пассажиров собрали на верхней палубе. Какой-то лощёный хлыщ взял мегафон и сказал:

– Добрый день, леди и джентльмены! Разрешите представиться, я – Стани́слав Новак. Назначен к вам туристической фирмой переводчиком и гидом.

– Как к вам обращаться, «пан»? – спросил кто-то.

– Нет, «мистер». Я гражданин США, мой предок эмигрировал из Польши в Америку в конце девятнадцатого века.

– Вы говорите по-русски почти без акцента.

– Благодарю за столь высокую оценку. Я окончил факультет восточнославянских языков Питтсбургского университета.

Мистер Новак продолжил:

– Сейчас мы поедем на обед в ресторан, а потом – по городу за покупками.

– Но у нас нет валюты.

– Извините, я не знал. Про деньги я уточню у руководства, а обед в ресторане за счёт фирмы.

– Мы требуем встречи с нашим консулом! – спохватился Презерман.

– О вашем прибытии сообщено в посольство СССР в Вашингтонге. А пока я хочу узнать, какие интересные места вы хотели бы посетить в нашем штате?

– Мы хотели бы встретиться с товарищем Анжелой Дэвис, – ответил за всех Презерман.

– Но она не живёт в Мемфисе.

– А где она живёт?

– Не знаю. Может быть, в Лос-Анжелесе или в Нью-Йорке.

– Мы хотели бы познакомиться с вашими коммунистами, – гнул свою линию Презерман.

– А где я вам их возьму?

– Разве в Мемфисе нет городского отделения компартии США?

– Насколько мне известно, нет.

– А что у вас вообще есть.

– Это мы ещё обсудим. А пока мы поедем в ресторан. Четверть часа вам на сборы.

Пообедать в ресторане, да ещё в американском, да ещё на халяву, хотелось всем, и повторного приглашения не понадобилось.

Ресторан назывался «У тётушки Сары». Новак читал вслух и переводил меню обеда:

– Первое блюдо – томатный суп.

– Это вроде нашего борща?

– Нет, это крем-суп из красных помидоров с добавлением сливок на курином бульоне.

– Мяса, что ли, для нас пожалели?

– На второе – стейк с зелёной фасолью и рисом, приправленный чесноком и острым перцем.

– Салат какой будет?

– Зелёные листья салата подаются вместе со стейком.

– А на десерт что?

– Пирог «Грязь Миссисипи» и кофе капучино.

– Какая ещё грязь?!

– Так называется шоколадный торт.

– Виски будет?

– У нас виски за обедом пить не принято. Выберите что-нибудь из виноградных столовых вин. В винной карте ресторана двадцать наименований красных и белых виноградных вин. Вам какое?

В то лето Хабаровск был по ноздри залит вином «Совиньон Кубани столовое» местного разлива, и первое, что пришло на ум русским гостям, эта марка вина.

– «Совиньон» есть?

– Есть «Совиньон Блан» белое полусухое и «Каберне Совиньон» красное полусухое.

– Того и другого по бутылке на столик.

Обед советским гостям, кроме кукурузного хлеба, очень понравился. Про хлеб они хотели написать в «Книгу жалоб и предложений», но такой книги в ресторане не оказалось. Потом мемфисская турфирма в целях экономии своего бюджета поручила питание русских гостей полковнику Сандерсу*.

*Харланд Дэвид Сандерс, более известный как полковник Сандерс – американский ресторатор, основатель сети ресторанов быстрого питания KFC. Его стилизованный портрет стал фирменным знаком компании.

Несмотря на дешевизну, русским фастфуд понравился ещё больше ресторана. Жареная в панировке курочка с гарниром из картошки-фри или варёного риса и овощным салатом – пища богов. А бургер с куриной котлетой они забирали на теплоход – отличная закуска под выпивку.

Вечером наши туристы реализовали за доллары зевакам на пристани «Московскую» водку, фотоаппараты «Зенит», металлические рубли с Лениным, папиросы «Беломор-канал» и бронзовые дверные ручки, отвинченные в каютах «Николая Задорного».

С утра поехали по магазинам. Принимающая сторона выдала на мелкие расходы по сто долларов – на такие деньги, по советским меркам, можно было накупить много всего.

Коттоновые цвета индиго ковбойские штаны стоили дорого – по 16 долларов 99 центов. Но всё равно это было выгодно – на Хабаровской барахолке американские джинсы продавались по 250 рублей. А потом кто-то случайно зашёл в магазин с непонятным названием «секонд-хенд» и обнаружил там джинсы всего по 5 долларов. А то, что эти штаны изрядно поношенные, не беда. В Советском Союзе в те годы считалось нормальным ходить в вытертых до белых проплешин джинсах.

В музыкальном отделе помполит, заглянув в свой блокнот, проинструктировал:

– Пластинки «Битлс», «Ролик стоус», «Ди пепел» и «Лет цепелин» покупать можно, а этих, как их там, «Финк плойд» не надо – они антисоветчики.

Новые диски стоили дорого – от 3 до 5 долларов. А старые, чуть пошарпаные, все по одной цене – 50 центов.

Наши туристки в первой же аптеке обнаружили отдел средств женской гигиены. А в нём, мама родная, прокладки «Олвейс» с крылышками и тампоны «Тампакс» со шпагатиками – хорошо впитывающие, не мешающие движению. А у нас в аптеках для комфорта женщины в критические дни только марля да вата, и то не всегда. А мужчины накупили фунфыриков с медицинским спиртом. На этикетке написано: «Спирт этиловый для наружного применения». И что с того? Горит синим огнём, значит, можно и вовнутрь употреблять. «Кока-колой» по вкусу разбавил, и порядок. Правда, потом выяснилось, что за аптечный спирт они в три раза переплатили, но про это ещё будет сказано.

В продуктовом универсаме «Волмарт» Катю, швею-мотористку из Благовещенска, приспичило по малой нужде, и она по-русски обратилась к какому-то тёмнокожему покупателю:

– Товарищ негр, где здесь туалет?

– Забудьте слово негр – это расизм! – одёрнул её Новак. – К незнакомому американскому мужчине, независимо от цвета его кожи, обращайтесь «сэр».

– Получается, в США нет негров? – ехидно спросил Презерман.

– В США есть афроамериканцы.

А потом их привези в секс-шоп. Всех заинтересовали американские презервативы. О, это было не то непрочное и толстое резиновое изделие №2 советского производства, рвущееся в самый неподходящий момент, а тончайший и крепкий латекс со смазкой. Гондонов был широкий выбор – с ушами, усиками и пупырышками, со вкусом банана, клубники и манго. В секс-шопе также продавались надувные резиновые женщины и искусственные вагины, но нашим джентльменам они не понравились – дорого и непрактично. А вот наши леди не устояли перед фаллоимитаторами, хоть они тоже были недёшевы. Как тут устоишь – силиконовые фаллосы были всех цветов и размеров, с вибратором и без. Нахватали по нескольку штук.

Забегая вперёд, расскажу, что по прибытию пассажиров и экипажа «Николая Задорнова» на родину, в международном аэропорту Шерементьево таможенники провели досмотр багажа и забрали у них провозимые сверх нормы джинсы и грампластинки. А с интимными товарами вышла какая-то полная ерунда. У женщин отобрали все фаллоимитаторы – и ручные, и на батарейках. Они были согласны заплатить за резиновые члены любую пошлину, но им сказали, что всё равно нельзя – игрушки из секс-шопа как запрещённый к ввозу товар подлежат конфискации и сжиганию в котельной. А мужчинам презервативы с ушами, усиками, пупырышками и фруктовыми вкусами оставили. Почему они прилетели самолётом в Москву, вы скоро узнаете.

В Мемфисе продавалось сортов десять теннесийского виски. Цены сего благородного напитка были в диапазоне от 7 до 25 долларов, что делало этот самогон из кукурузы, ржи и ячменя, выдержанный в дубовых бочках, недоступным для наших путешественников. Но голь на выдумку хитра. Наши разузнали, что в Америке в отделах бытовой химии продаётся «Санитар» – жидкость для дезинфекции ванн, раковин и унитазов. Двухлитровая бутыль – 5 долларов. На этикетке крупно написано: «Внимание! Не является пищевым продуктом! Беречь от детей!», а внизу маленькими буковками: «Состав: спирт этиловый ректифицированный из зернового сырья – 9 частей; вода натуральная фильтрованная – 1 часть». А в магазинах кормов для животных нашли мясные консервы для собак и кошек. Банка 400 граммов – 3 доллара. И так хорошо пошёл этот «Санитар» под «Педигри» и «Вискас». А если ещё «Кока-Колой» «Санитар» разбавить, то будет не хуже самого известного теннесийского виски «Джек Дэниэлс». Что же касается вкусовых качеств собачьих и кошачьих консервов, то сорви с них этикетку, и от нашей тушёнки не отличишь.

Русо туристо ушли в глубокий запой, и всего «Николая Задорного» заблевали. И тогда кэп объявил на борту вверенного ему судна сухой закон. Волей-неволей нашим туристам пришлось вплотную заняться культурными мероприятиями. Попросили мистера Новака перевести буклет с программой какой-нибудь экскурсии. Он им читает:

– Усадьба-музей Уильяма Фолькнера, дом-музей и могила Элвиса Пресли, парк-музей гражданской войны между Союзом и Конфедерацией.

Наши были с большого бодуна, и потому резали правду-матку напропалую. Стёпа, помощник экскаваторщика большого шагающего экскаватора с Райчихинского угольного разреза так прямо и сказал:

– Срать мы хотели с высокой колокольни на ваших Фолькнера и Пресли, а заодно и на вашу гражданскую войну! Вы нас лучше везите на стриптиз.

Вместе с гидом был водила одного из экскурсионных автобусов – бугай в сапогах со шпорами и в широкополой шляпе. Попросил он мистера Новака, чтобы тот перевёл, и говорит:

– Насчёт Фолькнера, чьи книги мы и сами не читали, и насчет гражданской войны, в которой мы, южане, уступили северянам, мы с вами согласны. Но соловья нашего сладкоголосого Элвиса вы своими грязными лапами не трогайте!

– Тем более, – добавляет Новак, – посещение ночного клуба со стриптизом турфирма вам оплачивать не будет. За ваш счёт, пожалуйста.

Наши женщины кричат на мужиков:

– У вас, кобелей, одно на уме!

А у экскурсовода спрашивают:

– А что ещё в культурной программе есть?

– Кегельбан.

– Давай, вези хоть в кегельбан. Не на могилу же, в самом-то деле.

Когда ехали в автобусе из кегельбана на пристань, Новак как бы невзначай спросил:

– Вам нравится в Америке?

Всем было понятно, что это вызов на идеологическую дуэль.

– А что у вас есть такое, чего нет у нас в Советском Союзе? – поднял брошенную перчатку Презерман.

– Америка самая свободная и демократичная страна в мире.

– В отличие от вашей демократии, существующей лишь на бумаге, в СССР есть настоящая демократия, основанная на народовластии. Наш народ осуществляет государственную власть через Советы народных депутатов, которым подконтрольны и подотчётны все другие государственные органы. А что вы подразумеваете под своими правами и свободами? Свободу капиталистов грабить рабочих? Право трудящихся на обнищание?

– В Советском Союзе репрессированы и лишены своих национальных автономий целые народы – поволжские немцы, карачаевцы, калмыки, ингуши, чеченцы, балкарцы и крымские татары. Евреям не разрешают выехать на их историческую родину.

(Знал бы Новак, насколько болезненный удар нанёс он Презерману!)

– Вам назвать имена и фамилии многочисленных представителей этих национальностей в культуре, науке и в органах власти нашей страны, по праву называющейся семьёй братских народов? И почему бы вам не вспомнить о коренных жителях Америки – индейцах, которых вы загнали в резервации. Не хотите ли вы сказать, что в США не существует расовой сегрегации, не нарушаются права чёрнокожего и цветного населения?

– В Советском Союзе, хоть вы этого не признаёте, есть политические заключённые, а к диссидентам применяется карательная психиатрия.

– А у вас куклуксклановцы ещё недавно линчевали негров, а сегодняшние расисты при молчаливом потворстве полиции убивают прогрессивных общественных деятелей, профсоюзных активистов и коммунистов. Зачем вы убили Мартина Лютера Кинга?!

Новак с опозданием понял, что не на того он напал. В Разведывательной школе ЦРУ, где его готовили к идеологическим диверсиям против стран Варшавского договора, качество образования хромало на обе ноги. Презерман, в своё время окончивший ЛВВПУ ПВО, побил его, как ребёнка.

В последний день нахождения в Мемфисе наши женщины попросили, чтобы их ещё раз свозили в аптеку за гигиеническими прокладками. Вернулись не все – швея-мотористка Катя отстала от группы и потерялась. Она пришла на теплоход утром и сразу попала на допрос к помполиту.

– Где ты была всю ночь? – спросил Презерман.

– В гостях.

– А кто тебя отпускал? Это была твоя последняя загранпоездка!

Когда Катя вернулась в свою каюту, туда набежали её товарки и накинулись с расспросами:

– Давай, рассказывай! Кто он?

– Этот, как его, афроамериканец Джим.

– А где ты с ним познакомилась?

– Так ведь давеча, в продуктовом.

– У него большой?

– Вот такенный.

– Свезло тебе.

– Замуж зовёт, обручальное колечко подарил.

– Пойдёшь за него?

Катя вздохнула:

– У меня дома муж и трое детей.

Прощальный обед был опять в ресторане «У тётушка Сары». Обе стороны поднимали тосты за дружбу между американским и советским народами, говорили прочий официоз в том же духе. Скучные торжественные речи то и дело прерывались взрывами хохота. То пошли в ход игрушки из магазина приколов. Подушечки-пердушечки, пластмассовые крендельки человечьих и собачьих говёшек, пауки, тараканы и мухи стоили какие-то центы.

– Вы на всякую чепуху последнюю валюту потратите. Оставьте хоть что-то на магазин дьюти фри в международном аэропорту Вашингтона, – укоризненно говорил Презерман, которому самому уже подложили под зад подушечку-пердушечку, а в тарелку с супом подбросили силиконового дождевого червя.

После прощального обеда членов экипажа и пассажиров «Николая Задорного» посадили в междугородные автобусы и повезли за девятьсот миль в Вашингтон, таким образом, устроив им бесплатное путешествие через треть страны в широтном направлении.

Приключения американцев в России

На календаре была пятница 13 сентября 1985 года – второй день плаванья пассажирского трехпалубного теплохода «Марк Твен», выполнявшего круизный рейс Мемфис – Новый Орлеан – Мемфис. На судне было 46 членов команды и 295 пассажиров. Это был, так называемый, каннабисный рейс. Основную массу пассажиров составляли фермеры и наёмные селькохозяйственные рабочие, работницы хлопкоочистительных и табачных фабрик, мелкие служащие и прочие страховые агенты и коммивояжёры. В их родном штате Теннесси за курение гашиша гоняли копы, а в штате Луизиана, куда они плыли, можно было забить и выкурить косячок почти на глазах у фараонов.

Среди пассажиров «Марка Твена» было два христианских проповедника – католик и протестант. Эти конфессии были конкурентами в борьбе за души заблудших овец христова стада, каковых было немало на круизном лайнере. Но уже в самом начале рейса двум пасторам пришлось объединиться – на теплоходе появилась стайка кришнаитов. Кришнаиты в своих оранжевых одеждах смотрелись более выгодно, чем они в своих чёрных одеяниях. А распеванием своей мантры: «Харе Кришна, харе Рама» под перестук барабанчиков кришнаиты перехватывали от их душеспасительных проповедей внимание публики.

Из общей массы пассажиров своим видом выделялся Фил Скотт – молодой мужчина с бородой «а-ля Фидель» и в футболке с портретом Че Гевары. Раньше Фил работал в Дейтройте на автомобильном заводе. Из-за кризиса отрасли сборочный конвейер стал работать не две, а одну смену, и половину рабочих сократили. Фил встал на учёт на бирже труда, получал пособие по безработице и путешествовал по стране. В круиз по Миссисипи он отправился, чтобы посмотреть, как живут люди в южных штатах.

Был знойный южный полдень – стрелка термометра держалась на отметке 77 градусов шкалы Фаренгейта. На реке стоял полный штиль. Лишь иногда раздавались тихие всплески – это в прибрежных камышах аллигаторы охотились на щук. Диджей включил магнитофон «Акаи», и над водной гладью Миссисипи, распугивая аллигаторов, полетел голос солиста рок-группы «Дип пёпл» Яна Гиллана: «Смoук ан зэ уотэр».

Внезапно реку затянуло зловонной жёлтой дымкой, что было странно при полном безветрии. Отдыхавшие на верхней палубе пассажиры подумали: «Опять смог. Пора повысить штрафы за загрязнение атмосферы вредными выбросами». Все разошлись по своим каютам и задраили иллюминаторы.

Ядовитый туман сгущался. В ходовую рубку поднялся капитан.

– Видимость 50 ярдов. Видимость 20 ярдов. Видимость 5 ярдов, – докладывал вахтенный помощник.

– Стоп машина, – скомандовал капитан. – Самый малый назад.

Гребные винты «Марка Твена» медленно закрутился в обратном направлении, и теплоход застыл на месте.

Капитан решил было объявить химическую тревогу, но зловонный туман стал рассеиваться и через минуту от него не осталось и следа.

На правом берегу по ходу стояли какие-то хижины. По программе круиза в этом месте был тематический парк «Хлопковая плантация 18 века». Посетители этой воспроизведённой с большой точностью плантации наблюдали за тем, как чёрные рабы под охраной белых надсмотрщиков с плётками собирали хлопок. Естественно, рабы и надсмотрщики были актёрами, но всё выглядело очень натурально.

«Марк Твен» подошёл и встал к берегу бортом. Матросы спустили сходни и пассажиры сошли на берег. Их никто не встречал, но скоро к ним скорым шагом подошёл юноша с длинными волосами и в потёртых джинсах, в руках он держал чёрный тубус. Услышав английскую речь, хиппарь спросил на пиджин-инглише:

– Вы откуда?

– Из Мемфиса.

– Американцы! По туристическому обмену к нам? – обрадовался юноша и представился:

– Боря Пассар. Студент художественно-графического отделения Бирабиджанского культпросветущилища. Прохожу здесь преддипломную практику.

Для пассажиров всё сказанное юношей ровным счётом ничего не значило.

– Вы поведёте нас на хлопковую плантацию? – спросили они.

– Хлопок растёт в Узбекистане, – удивился Боря.

И тут янки начали что-то соображать.

– Что это за река?

– Амур.

– Эрос? Оригинальное название. А какая это страна?

Они, америкосы, мировую географию не знают – для них, кроме Америки, других стран нет.

– Ну, вы даёте! – удивился Боря. – Союз Советских Социалистических республик.

Американские туристы заволновались. Пасторы нервно перебирали чётки и бормотали молитвы, но скорее для собственного успокоения, а не для ободрения паствы. Даже кришнаиты, бесшабашные ребята, и те приуныли, и их «Харе Криша, харе Рама» звучала уже как-то неуверенно.

На берегу стали собираться какие-то люди в энцефалитках и резиновых сапогах. Они были с прямыми жёсткими чёрными волосами на головах, плоскими круглыми лицами с приплюснутыми носами и узкими с косым разрезом глазами.

– Это индейцы? – спросили американцы.

– Нет, нанайцы – малочисленный народ Амура, – объяснил Боря.

– То-то мы плывём и видим – на берегу этнографическая деревня.

– Это не этнографическая деревня, а нанайский рыболовецкий колхоз?

– А почему хижины досками покрыты и улица не заасфальтирована? Разве так должны жить малые народы? Или ваше государство их не поддерживает?

– Нанайцы чувствуют заботу коммунистической партии и советского правительства. У них есть своя письменность, свой язык и своя самобытная культура, учёные, писатели и артисты. Известный певец Кола Бельды тоже нанаец.

– Его так мама и папа назвали в честь напитка кола?

– Нет, его имя Николай, а сокращённо Коля или Кола.

– Мы про такого певца не слышали. Он в Советском Союзе очень популярен?

– Как у вас, в Америке, Элвис Пресли, – привёл сравнение Боря и предложил: – Купите что-нибудь из моих живописных работ.

Он открыл тубус и вынул рулончик холстов. Это была какая-то мазня – дикая смесь стилей Сальвадора Дали, Винсента ван Гога и Пабло Пикассо.

– Что изображено на этих картинах?

– Эта называется «Старый нанаец курит трубку», эта – «Молодой нанаец ухватил горбушу», а эта – «Нанайские девушки в русской бане».

– А почему они на людей не похожи?

– Я так вижу и отображаю окружающую действительность.

– А где у этих картин верх и низ?

– Это не имеет значения – можно повесить и так, и так.

– Сколько за одну картину просишь?

– 25 долларов.

– Сколько это в рублях по обменному курсу?

– 17 рублей 50 копеек.

– Почему так дёшево продаёшь? Краски, кисти и холст наверно дороже стоят.

– Это по-вашему так.

– А по-вашему как?

– Официальный курс доллара – 70 копеек, а неофициальный – 5 рублей. Я в Хабаровске валютчикам портреты ваших президентов скину по 4 рубля 50 копеек за доллар и буду с прибылью. А если вы со мной вскладчину кассетным магнитофоном расплатитесь, то я его в комиссионку сдам и вообще буду в шоколаде.

– В шоколаде это как?

– С большой прибылью.

– А что такое комиссионка?

– Это такой магазин, где бывшие в употреблении вещи продают.

– И сколько ты за этот магнитофон в комиссионке получишь?

– Минимум, тысячу рублей. А если на барахолке толкнуть, то ещё 500 рублей можно сверху наварить.

– А что такое барахолка?

– Вещевой рынок.

– А что значит наварить?

– Продать с наценкой.

Купили они у него пять картин, расплатившись кассетником, которому в Америке цена 125 долларов без пяти центов. Подивились: «Странные у них рыночные законы – подержаные вещи стоят дороже новых. Знали бы такое дело, то привезли бы побольше всякого старого хлама».

А потом они вспомнили, что плыли не в Хабаровск, а в Новый Орлеан. И сильно опечалились. Но грустить им долго не пришлось. Нанайцы стояли не просто так – они держали в руках и протягивали гостям больших рыбин с мелкой серебристой чешуей и хищными зубастыми пастями, а также трёхлитровые банки с пробойной красной икрой.

– Лосось – деликатес! – обрадовались американцы.

Они подоставали свои толстые портмоне и начали торг, протягивать нанайцам зелёные банкноты. Но те лишь недовольно мотали головами.

– Мало? На ещё столько же! Опять мало?! А сколько же тебе надо?!

– Они не доллары у вас просят, – усмехнулся Боря.

– А что им надо? Американский доллар – самая надёжная в мире валюта!

– У вас виски, джин есть?

– Конечно. И текила есть.

– Тащите всё подряд.

Натуральный обмен продолжался четверть часа, и был прерван появлением дюралевой казанки с надписью на борту «Рыбоохрана». Плоскодонка с разгона выскочила на берег на треть корпуса. Из маломерного судна, запинаясь и матерясь, вылез русский мужик с недельной щетиной на суровом лице, в брезентовом плаще, поверх которого был прицеплен нагрудный знак «СССР. Государственный инспектор Рыбоохраны». Нанайцы бросились от него врассыпную, как караси от щуки. Гроза браконьеров на суше оказался очень неустойчив. С криком: «Всем стоять, буду стрелять!», размахивая пистолетом и выписав ногами несколько замысловатых кренделей, он упал на горячий песок и перестал подавать признаки жизни.

– Эх, Петрович, – сочувственно сказал Боря. – Не бережёшь ты себя.

Боря разжал пальцы Петровича и забрал у него табельное оружие. Засунув «Макарова» себе за поясной ремень, он подхватил бездвижного охранника рыбных ресурсов под руки и волоком оттащил его в тень прибрежного тальника.

– Ты полежи здесь – отдохни. А пушку твою я заберу на хранение.

За происходящим наблюдали вернувшиеся на берег нанайцы. По их спокойным лицам было понятно, что всё это они видели уже много раз.

– Ты ему лицо прикрой от мух, – позаботился старый нанаец.

Как это ни удивительно, но в этом старике американцы узнали натурщика с картины «Старый нанаец курит трубку».

Боря накрыл лицо Петровича его форменной фуражкой.

Напуганные американцы робко наблюдали за этой сценой.

– Это ваш шериф?

– Пусть будет шериф.

– Нам можно уйти?

– Можно. Приплывайте к нам ещё.

На том они и расстались. Но, как оказалось, ненадолго.

Когда «Марк Твен» стоял у берега, капитан теплохода занёс в вахтенный журнал, нарисованное на фанерке название населённого пункта «Бӣури». Он не знал, что в нанайско-русском словаре написано буквально следующее: «Бӣури – сесть на мель». «Марк Твен» отошёл от берега на сто метров, раздался скрежет днища о гальку, и судно прочно село на мель.

На рассвете вахтенный шеф-офицер услышал, как в борт теплохода со стороны берега постучали чем-то железным. Он позвал с собой матроса, и они подошли к правому фальшборту. В утреннем тумане на воде покачивалась долбленая лодка, в которой стояли два человека – маленький и большой. В последнем по голосу они узнали Фила Скотта.

Приказав матросу сбросить верёвочный трап, шеф-офицер спросил Фила:

– Ты где был?

– В гостях, – ответил тот, поднимаясь по трапу и прижимая к груди галлонную* стеклянную банку.

*Американский жидкостный галлон = 3,785 литра.

Фил поднялся на борт «Марка Твена» и прощально помахал рукой нанайцу, оттолкнувшему свою лодчонку веслом от борта лайнера и погребшему к берегу.

Его рассказ всех поразил. Накануне, когда пассажиры и команда «Марка Твена» были увлечены ченчем, Фил отошёл в прибрежные кусты, чтобы облегчить там мочевой пузырь. Уже засупониваясь, он заметил, что из зарослей за ним кто-то подглядывает – это был нанаец. Дружелюбно улыбаясь, нанаец жестами позвал Фила за собой, и тот пошёл с ним. В хижине нанайца возле богато накрытого стола их ждала хозяйка. Хорошо угостив Фила водкой, рыбой и икрой, хозяева предложили ему прилечь отдохнуть. К удивлению Фила в жена хозяина легла к нему в постель, а сам он ушёл.