Текст книги "Осада"

В т о р о й в о и н. Совсем по-другому.

П е р в ы й в о и н (в рупор). Совсем по-другому будем говорить! (Второму.) Как?

В т о р о й в о и н. Давай, продолжай, не останавливайся.

П е р в ы й в о и н. О-о-ох, как по-другому мы будем с вами говорить! Очень по-другому мы будем с вами говорить тогда! Поняли? Или не поняли… Но мы не звери… Мы прекрасно понимаем, что такие серьёзные вопросы с кондачка не решаются. Мы снова даём вам нашей милостью одну минуту подумать. И уж после этой минуты мы ждём от вас соответствующего для вашей кастрата… патовой ситуации знака… знак или сигнал, чтобы мы поняли, что вы нас поняли. Поняли?

В т о р о й в о и н. Почему ты опять дал одну минуту? Я же говорю, надо три давать.

Т р е т и й в о и н. Хотите, ждите минуту, хотите – пять, а я больше не могу. Я пошёл.

П е р в ы й в о и н. Подожди, постой.

Т р е т и й в о и н. Тогда ответь мне на один вопрос.

П е р в ы й в о и н. Да.

Т р е т и й в о и н. Прежде чем я уйду, скажи мне, только честно.

П е р в ы й в о и н. Ну, давай.

Т р е т и й в о и н. Ты искренне веришь, что тебе кто-то ответит?

П е р в ы й в о и н. Да, должны.

Т р е т и й в о и н. Тогда зачем ты так орёшь?

П е р в ы й в о и н (недоумённо и искренне). Потому что, если я не буду орать, они меня не услышат.

Т р е т и й в о и н. То есть тебе кажется, что, когда ты так орёшь, потеешь, пучишь глаза… Когда у тебя так надуваются жилы… Тебе кажется, что ты от этого становишься страшнее и мужественнее?

П е р в ы й в о и н. Да, кажется.

Т р е т и й в о и н. Так вот, это твоё глубокое заблуждение. Ты же сюда пришёл говорить о мире, и ты хочешь быть услышанным. Но, когда ты так орёшь, тебя никто не захочет слушать. Никто тебя не выслушает объективно. Нужно понять, что для того, чтобы быть услышанным, нужно искать консенсус.

П е р в ы й в о и н. Чего искать?

Т р е т и й в о и н. Консе… Ты должен искать путь к единому решению. А ты тут со своими безапелляционными заявлениями…

П е р в ы й в о и н. Что?!

Т р е т и й в о и н (отчаянно машет рукой). Если вы не чувствуете всю нелепость и безумие этой ситуации, то стойте здесь и продолжайте. А я не буду, я ухожу. А вы стойте здесь, как клоуны.

Третий воин уходит. Первый воин кричит ему вслед.

П е р в ы й в о и н. Э-э-э! Это кто клоуны?

Т р е т и й в о и н (издалека). Вы оба! Клоуны и ослы. Вот и стойте… (Уходит.)

П е р в ы й в о и н. Ах так! (Поднимает рупор и кричит.) Алё-о-о! Ну, я понял, что вы не поняли. Значит, для вас я клоун? Осёл я, да?! А вот это уже личное оскорбление. Запомните! Меня ещё мама в детстве учила: «Сынок, если тебя кто-то лично обидел, ты его найди, сынок, и лично его…». Ох, вы пожалеете, ох, вы будете стоять передо мной на коленях, а я вам припомню, как я тут стоял… Как осёл, как клоун. Ох, и пожалеете вы и все ваши родные дети…

Второй воин силой утаскивает Первого воина.

Занавес в глубине сцены закрывается. Свет меняется, освещённым остаётся только Ю н о ш а. Он встаёт, подходит к мачте с флагом. Говорит в зрительный зал.

Ю н о ш а. Бред какой-то. Я, конечно, может, чего-то не понимаю, но, по-моему, я попал. Вот нарвался на этого мужика. Он уже битый час прогоняет какую-то свою тему. Несёт чего-то такое, чего-то такое… Что раньше, мол, были такие люди, а теперь какие-то не такие. Типа раньше были все богатыри, и женщины были… Лучше… И всё говорит: «Раньше, раньше…». А что значит раньше? Ему что, сто лет, что ли? Когда это раньше?.. Но я из разговора понял, что он вроде человек военный или как-то с этим был связан. Потому что, как он говорит, раньше он часто ходил в лес по делам. Он, правда, не один ходил… Я не очень понял, что он мне рассказывал… Короче, был у них там один мужик здоровый, но дефектный. Куда-то они вместе пошли в лес. А там вроде в этом лесу жил дедушка. Этот дедушка, кажется, попросил мусор убрать за собой, или за ним, а они чего-то не стали это делать, поругались, нагрубили дедушке. И только этот здоровый с дефектом оказался вроде как добрый и дедушке помог. Мне что мужик этот рассказал… Там речка текла. Здоровый парень речку перегородил. И весь негатив смыло. Ну, он ещё много чего другого говорил, но я сомневаюсь, как может человек речку перегородить. А ещё я вот слушал его и думал: где-то я эту историю уже слышал, кто-то мне рассказывал, ну, про то, как здоровый мужик реку перегораживал. Врёт мне этот мужик. И почему это раньше были богатыри, а сейчас нету. У меня есть друзья спортсмены. А ещё у меня был одноклассник, так он вообще в водное поло играет. Очень здоровый! Ох, попал я, короче! Как от этого мужика отделаться, не знаю.

Юноша возвращается на место, садится на стул. Теперь освещены Ветеран и Ю н о ш а.

Ю н о ш а (Ветерану). Вы знаете, мне так понравилась ваша история!

В е т е р а н. Правда?

Ю н о ш а. Да, очень понравилась. Очень познавательная и полезная.

В е т е р а н. Молодец!

Ю н о ш а. Скажите, а у вас ещё есть что-нибудь такое, про то, что было раньше, про богатырей?

В е т е р а н. Есть! И много. Но я тебе вот что скажу. Людей много, и люди все разные. Раньше же не только были богатыри. Чудаков хватало. Но раньше какие были чудаки? Чудаковатые были чудаки. Сейчас тоже, скажешь, чудаки есть, но теперь-то чудак другой пошёл. Нынешний чудак тебе за просто так ничего не сделает. А вот раньше… Я знал одного! Про такого, знаешь, как говорят… Чудак-человек, говорят. Почему? А потому, что он был чудак, но человек. Познакомились мы с ним так… Расположились мы тогда с нашим отрядом в деревне, но оперативная обстановка так сложилась, что мы в этой деревне задержались. Разместились все по домам. Я у одной женщины поселился.

Ю н о ш а (усмехается).

В е т е р а н. Ну зачем ты? Чего ты хихикаешь? Она нормальная женщина была. Нормальная, но одинокая, это да. Одиноких вообще много. А когда война кругом, одиноких просто полно. Нормальная она, хорошая женщина. К тому же я же не постучался к ней, не сказал: «Здравствуйте, вы одинокая? Тогда я к вам». Нет! Я просто постучался и сказал: «Здравствуйте, я к вам».

Ю н о ш а. Понятно.

В е т е р а н. Да подожди ты. Ещё понимать нечего. Ты послушай… Разместились мы в деревне. А в деревне, знаешь ли, люди… В деревне… как тебе сказать… Ты вообще про деревню что-нибудь знаешь?

Ю н о ш а. Знаю. А чего там знать?

В е т е р а н. Да ничего ты про деревню не знаешь. Ты на руки свои посмотри. Ты вот во сколько вчера лёг, во сколько сегодня встал?

Ю н о ш а. Ну, это моё личное дело…

В е т е р а н (передразнивает). Личное дело!.. А в деревне нету личных дел. Там есть просто дело, там люди, как… Там солнце встало – и люди встали, солнце село – и люди… легли. Во как! Там, в деревне, либо спят, либо работают… потому что там люди деревенские… Люблю деревню! И люблю рано просыпаться. Помню, проснулся тогда рано. А хозяйка моя ещё раньше. И уже чего-то по хозяйству, по хозяйству. Я ей говорю: «Может, помочь чем?», а она говорит: «Нет-нет, отдыхайте». А завтрак уже на столе. Вот какая женщина! Я сел за стол, выпил молочка. В деревне же всё натуральное. И стал в окно смотреть, и даже не смотреть… а, как бы тебе сказать? Любоваться стал. А там красиво. Вот всё просто и красиво. Речка простая, лес простой. Просто и красиво! Деревенские-то уже этим не любуются, они там родились, они привыкли. Они уже на всю эту красоту внимания не обращают, для них это нормально. А для меня красиво. А у неё ещё из окна такую гору было видно… холм такой высокий. Холм себе и холм, ничего особенного, но недолго полюбоваться на него было можно.

Ю н о ш а. Большой?

В е т е р а н. Высокий! Холм или гора – они не большие, они высокие или невысокие. Ты не перебивай! А вот камень возле этого холма лежал большой. Очень большой камень! Холм этот, то есть гора, был высокий, а камень большой. Необычный камень, почти круглый. Я поэтому на него внимание и обратил. Сижу, завтракаю, любуюсь… Вдруг смотрю, по тропиночке к горе идёт мужик. А я, когда кто-то идёт, я всегда начеку. Особенно в деревне. Потому что там все люди-то деревенские. Там всегда надо быть начеку. Так вот, шёл, шёл этот мужик по тропинке, подошёл к камню и остановился. Постоял и вдруг начал этот камень толкать, то есть катить. И не куда-нибудь в сторону, к речке или в лес, а прямо в гору. А камень-то здоровый. А он, этот мужик, один. И видно по нему, что не особенно-то он богатырь. Но такой, жилистый. И толкает он этот камень. Толкает, толкает… Я увлёкся, засмотрелся, а он до середины горы его уже дотолкал, я даже подумал: «Во молодец какой!» И только я так подумал, как этот мужик то ли споткнулся, то ли камень у него вывернулся, короче, не удержал он камень, покатился этот камень вниз, и на место. А мужик постоял, покурил и пошёл откуда пришёл. Я подумал про себя, мол, мало ли. Я же не местный, может, чего-то не знаю, традиции, может, какие-то у них тут. А на следующее утро так же сижу, любуюсь, смотрю, опять этот мужик и опять к этому камню. Один. И опять начал этот камень толкать. Я посмотрел немного, подумал, может, помочь ему. А что, думаю, помогу мужику. Только я стал привставать, у него камень – раз, и вниз, а мужик покурил – и восвояси. А я свою спрашиваю, хозяйку, в смысле. Спрашиваю: «Ты не знаешь…», а мы уже с ней на «ты» были. «Ты не знаешь, тут мужик вот камень толкает? Что за человек?» А она мне, мол, даже не обращай внимания. Это, говорит, чудак наш местный. Как у него появляется свободное время – он идёт и толкает. В дождь, в снег… Зимой, весной, осенью, в другие времена года, идёт, говорит, и толкает. А я спрашиваю: «И чего?» А она, мол, пока не затолкал. Уже много лет вот так, а камень всё на месте. От него, говорит, уже жена ушла, детей забрала, к родственникам уехала, а он всё толкает.

Ю н о ш а. Дурак какой-то.

В е т е р а н. Кто?

Ю н о ш а. Да мужик этот.

В е т е р а н. Да не дурак он! Не дурак! Он чудак, ты дослушай, тогда поймёшь… Мы как-то, в общем… Как-то мы с моими боевыми товарищами собрались у меня… Ну, там, где я остановился. Моя накрыла стол, я ребят позвал. Сели, нормально посидели, закусили, выпили. Я свою меру знаю. Но в деревне пьётся по-другому. У них там, не знаю, воздух, что ли, другой какой-то, да ещё под деревенскую закуску… Короче, выпили мы сильно. Чего греха таить, перебрали. И начали мы между собой… ну, как бы это сказать…

Ю н о ш а. Драться?

В е т е р а н. Да не драться! Мы же боевые товарищи, если бы мы начали драться, мы бы начали с деревенских… Нет, так, между собой, шуткой, шутя. Правда, шутки у нас быстро закончились… (Короткая пауза.) Но друзьями мы всё-таки остались. Ты не перебивай меня! А моя хозяйка, как увидела, что мы перебрали, за мебель испугалась и всех нас вон из дому. Давайте-ка, говорит, ребятки, на воздух. Давайте, давайте, давайте! Хорошая женщина. Ну, и мы на воздух-то вышли, а силу-то девать-то некуда, силы-то и так много, да ещё пьяные. Увидели мы этот камень и друг друга начали подначивать, мол, «слабо». Ну, дураки, понимаешь. Вот это называется дураки, а не чудаки. Пьяные дураки. Ну и что? Всей гурьбой мы камень махом на эту гору закатили. А потом мы за это выпили ещё. Это уже мы зря сделали, потому что дальше я ничего не помню. Только помню, просыпаюсь, а голова… Она даже не болит, она гудит, как колокол. И кажется, голова такая большая и болит везде… Если с тобой такое случится, ты запомни: голову надо лечить, сразу. Это надо! Ты себе сразу, с утра налей. Да! Выпить будет трудно, но голову-то лечить надо. Ты себе налей… правда, если у тебя есть свободное время. Неделя или хотя бы дня четыре свободного времени, если есть – наливай. А у меня-то свободного времени не было, война! В любую секунду может что угодно случиться. Ну, на случай, если нет свободного времени, есть другой способ, особенно если ты в деревне. Ты пойди к колодцу. Набери водички колодезной студёной ведро, отпей сначала немножко или много, как хочешь. А потом всё остальное на себя вылей… И постой. Тебя ветерком обдует. Природа, она тебе всегда укажет, где твоё место, и тебя на это место поставит, запомни! И вот так стою я на месте уже, ветерок меня обдувает. Уже легче. Но боковым зрением вижу… А у меня боковое зрение очень развито, на войне без бокового зрения нельзя. Так вот, вижу я, идёт этот местный чудак к тому месту, где лежал его камень. Думаю, сейчас будет камень свой искать. А он, действительно, дошёл, огляделся по сторонам, понять ничего не может. А я-то хоть и уже обветренный, но ещё дурной. Подхожу к нему и говорю: «Молодец, закатил-таки, поздравляю». А он посмотрел на меня, осмотрел с головы до ног, молча развернулся и ушёл. Обиделся.

Ю н о ш а. А на что тут обижаться? Вы же ему помогли.

В е т е р а н. Да ты послушай сначала. Он же местный, его так просто не поймёшь. Но я чувствую, что обиделся человек. А я, когда вот такая обида возникает, мне всегда тяжело. Кое-как до вечера дотерпел, собрал ребят и говорю: «Обидели мы человека, неудобно, пойдёмте к нему сходим, поговорим». Взяли мы с собой выпить, закусить и пошли к нему. А у него домишечко на отшибе стоит. Мы пришли, постучались, всё честь по чести, мол, здравствуйте. И, должен тебе сказать, он нормальный мужик оказался. Дома у него бедненько, но порядок. Мужчина одинокий, но себя соблюдает. Усадил нас, тоже какую-то закуску достал. Посидели мы, выпили, поговорили. Ещё выпили. А он не отказывается, не пропускает. Нормальный мужик! Я тогда его в сторонку отвёл и говорю ему: «Ну чего ты обиделся? Не обижайся». А он говорит: «Да ладно, забудь уже. Проехали». А я ему: «Да я же вижу, что ты обиделся. Давай мы этот камень обратно скатим, и толкай его себе на здоровье». А он подумал и говорит: «Да нет, не надо. Теперь уже не то». А я ему: «Чего не то-то? Гора та же, камень тот же, ты тот же. Сейчас пойдём и вернём твой камень на место». А он остановил меня, взял за плечо, грустно посмотрел в глаза и говорит: «Теперь, – говорит, – уже не то». В общем, смысл такой: жизнь мы этому мужику поломали, понимаешь. Дай закурить.

Ю н о ш а. Так я же не курю.

В е т е р а н. Это ты молодец!.. До сих пор на душе камень. Вспоминаю каждый раз – и прям камень на душе. Мы-то спьяну… А он говорит: «Уже не то». Видишь, какой человек. Упорный! Один камень толкал, всегда один. Гордый! Другой бы на его месте стал бы кричать: «Куда вы мой камень? Как вы смели? Кто вы такие?» Мог бы так сказать? Мог! А он молча развернулся и ушёл. Вот какой человек, хоть и чудак. К чему я тебе эту историю рассказал? Аккуратнее надо быть с людьми.

Свет с Ветерана и Юноши уходит. Из-за занавеса в глубине сцены появляется В т о р о й в о и н. Второй воин подходит к мачте с флагом. Свет только на него. У него в руке листок бумаги, он дописывает что-то на нём, а потом читает вслух.

В т о р о й в о и н. Здравствуй, дорогая моя. Здравствуй, любимая моя! Как давно я вам не писал, не сообщал, что жив и здоров. Прости, были на то военные причины. Обнимаю вас крепко, целую. Теперь вот могу наконец-то написать, что я жив и здоров. И всё хорошо. Были военные причины, про которые я писать не буду. Была передислокация, что значит – переезд. Переезд, как ты знаешь, дело непростое, даже когда с квартиры на квартиру. А у нас всё было намного труднее, нужно было всё собрать, перевезти, разобрать. Но теперь уже всё позади, хотя было трудно, потому что дело серьёзное, и времени писать не было. А теперь есть, и пишу, потому что всё хорошо. Но пишу неспроста. Произошло очень странное событие, но об этом позже. Сразу хочу сообщить, что, во-первых, я вас обнимаю крепко, всех вас целую и люблю. Потому что я по вам соскучился очень. Соскучился потому, что очень трудно было в последнее время, а теперь лучше, теперь мы стоим у моря, можно купаться хоть каждый день. Что ты видела в жизни? У нас-то там только речушка, да и та по колено, а здесь море. Мне нравится. В речке вода пресная, а тут солёная, пить нельзя, а купаться очень приятно. Но приснился мне странный сон. Вот поэтому хочу тебе написать. Снится мне, что небо ясное-ясное. И вдруг появляются три тучи. Представляешь, в небе три тучи, а остальное небо ясное. И плывут по небу эти тучи ко мне. (Появляется Богиня, тянет за верёвочку, и над головой Второго воина появляются три тучи. Второй воин продолжает.) Я смотрю на эти тучи, думаю, сейчас дождь пойдёт, и вдруг из одной тучи – молния, ба-бах! (Богиня дёргает за верёвочку, из одной тучи падает молния. Рядом со Вторым воином. Гремит гром. Второй воин продолжает.) Я думаю, ничего себе. А тут из второй тучи молния ба-бах! И опять рядом! (Богиня опять что-то дёргает, и из другой тучи падает молния. Гремит гром. Второй воин продолжает.) Ну, думаю, третья точно в меня, зажмурился, а тучи как летели, так и улетели. Проснулся я тогда весь в поту и думаю: это знак. Но вот какой знак? Мне кажется, хороший. И мне кажется, что скоро мы будем вместе. Вот вернусь домой и порядок дома наведу. Вот, ты пишешь, что сын растёт хороший, но хулиганит. Я приеду и порядок наведу, а ты его не ругай, он же пацан, пусть растёт пацаном. А если станет выпивать или курить, так ты ему скажи, что отец приедет и просто убьёт, но сама не ругай, ты же знаешь, что это – бесполезно. Он же весь в меня, ты же у меня умная. А я приеду и сразу порядок наведу, так сыну и скажи. И к деду его приводи почаще. Дед его плохому не научит. А если мы уже упустили его воспитание, то… всё равно приеду и разберусь. А дочку от себя не отпускай, за дочкой присматривай. За девочками нужен глаз да глаз. Так я думаю. И вот ещё. Это очень важно. Маме своей скажи!.. Скажи своей… маме! Ты объясни ей! Что деньги я высылаю. Высылаю сколько могу и когда могу. Пусть она… Не волнуется пусть… твоя мама! Передай ей… поклон и большой привет от меня. И скажи, что я шлю деньги, когда есть такая возможность. Я же здесь не на курорте. Скажи маме… своей, что… вспоминаю про неё и что у меня всё хорошо, только скучаю очень сильно и люблю вас, мои дорогие! А ты за меня не волнуйся, потому что мы здесь все товарищи, друзья, и все как один человек. Правда, есть у нас один, который сомневается и всё крутит-мутит. Всё чего-то юлит. Но он тоже наш товарищ. Он бы твоей маме понравился… Но ты не волнуйся. Люблю тебя, заканчиваю, больше нет времени писать. Держись там без меня, ждите меня!

Второй воин идёт к занавесу и почти скрывается, но только разворачивается и бегом возвращается обратно. И уже без бумажки говорит.

В т о р о й в о и н. Ой, забыл! Самое главное забыл… Пасскриптум. Вот что я хотел сказать: я знаю, что ты очень волнуешься. Переживаешь, не находишь себе места. Зря это. Не надо, пожалуйста, я прошу тебя. Я знаю, что тебе тяжело, а ты просто не волнуйся. Надо потерпеть. Потерпи. У нас, я не помню кто, но какой-то мужик очень грамотно и складно сказал. Щас вспомню: «Надо только выучиться ждать. Надо быть спокойным и упрямым, чтобы иногда получить… от жизни… Короче, жизнь всегда подскажет, и всегда жизнь выведет куда надо. Главное, идти и не сворачивать, а жизнь тебе пришлёт всё как положено». Вот так сказал один мужик. Так что ты крепись, держись и не думай о плохом. Хотя мы тут всегда рядом со смертью. И приходится убивать. И, как это ни странно, но, чем больше я убью, тем быстрее приду к тебе. Потому что на войне… жизнь и смерть…понимаешь… это такой закон… А ты меня жди, пока мы с тобой живы (путается, нервничает, волнуется), пока мы можем друг друга обнять… пока мы думаем друг о друге. Мне так плохо без тебя… А тут война… Тут такой закон. (Машет рукой.) Ну ладно, потом объясню. Что-то я запутался… да и в бой пора.

Звучит горн. Из-за занавеса появляются Первый и Третий воины. Зовут Второго воина. Второй складывает письмо, укладывает его в конверт. К нему подходит Богиня, забирает письмо и уносит его. Звучит тревожная музыка. Второй воин идёт к Первому воину и Третьему воину. Они скрываются за занавесом. Слышны звуки битвы. За занавесом мечутся тени. Богиня вновь появляется. В поднятых над головой руках у неё стрела. Она торжественно несёт её и уносит за занавес, туда, где идёт битва. Вдруг музыка резко стихает. Из-за занавеса на сцену выходит Второй воин, у него в руке та самая стрела. Он удивлённо смотрит на неё и стоит, беспомощно оглядываясь по сторонам. Из-за занавеса показываются Первый и Третий воины. Они печально смотрят на Второго воина, снимают головные уборы и печально уходят. На сцене появляется Икар со своим летательным аппаратом. Он подходит ко Второму воину, хочет поздороваться, но видит стрелу и снимает с головы лётный шлем. Второй пожимает плечами и уходит туда, куда ушла Богиня. Икар раскладывает свой отремонтированный и сильно усовершенствованный летательный аппарат, проделывает более сложные, чем в предыдущий раз, приготовления. Звучит тревожная и напряжённая музыка, Икар делает попытку взлететь и сильно падает. Хромая, собирает летательный аппарат, комкает, рвёт чертежи и уходит. Занавес раздвигается, на сцену выходят Первый и Третий воины. Они выходят на передний край сцены. У Первого воина в руках медный рупор и копьё с белым флажком.

Т р е т и й в о и н (Первому воину вполголоса). Ну, давай! Всё как мы учили, как готовились. Не волнуйся.

П е р в ы й в о и н. Ну ты же рядом?

Т р е т и й в о и н. Да, рядом. А что?

П е р в ы й в о и н. Так давай ты. (Протягивает Третьему воину руку.)

Т р е т и й в о и н. Нет уж. Ты в прошлый раз орал, ты уж и продолжай.

П е р в ы й в о и н. Я могу напутать. Я как-то не готов.

Т р е т и й в о и н. Я рядом, я подскажу. Ну давай, не тяни.

П е р в ы й в о и н. Ну хорошо. (Откашливается.)

Третий воин достаёт из ножен меч, показывает его зрительному залу и кладёт на сцену у своих ног.

П е р в ы й в о и н. Э-э, ты чего это делаешь? Чего это ты творишь?

Т р е т и й в о и н. Любые переговоры должны начинаться со знака дружбы и миролюбия. Это же нормально! Повернись вперёд и улыбнись.

П е р в ы й в о и н. Это нормально?

Т р е т и й в о и н. Улыбаться – это нормально. В этом есть достоинство и благородство.

П е р в ы й в о и н. То есть ты хочешь сказать, что люди посмотрят на нас, как мы тут стоим вдвоём и улыбаемся… посмотрят и подумают: «Это нормально». Так, что ли?

Т р е т и й в о и н. Да.

П е р в ы й в о и н. То есть мы сейчас не как клоуны?

Т р е т и й в о и н. Нет.

П е р в ы й в о и н. Хорошо! С чего начинаем?

Т р е т и й в о и н. Здравствуйте.

П е р в ы й в о и н (в рупор). Здравствуйте, это снова мы. Внимание! Мы требуем вашего внимания! Слушайте и не говорите потом…

Т р е т и й в о и н (всё это время дёргает Первого воина за одежду, перебивает). Да не нужно было всего этого городить. Нужно было сказать просто: «Здравствуйте!»

П е р в ы й в о и н (в рупор). Просто здравствуйте!

Т р е т и й в о и н (Подсказывает). Послушайте нас. Мы просим просто нас послушать. Пожалуйста, послушайте.

П е р в ы й в о и н (в рупор). Послушайте, пожалуйста, нас! А то что-то вчера вы нас слушать не хотели. Но мы не будем про вчерашнее вспоминать, потому что кто старое помянет…

Т р е т и й в о и н. Да не торопись ты…

П е р в ы й в о и н. Я понял.

Т р е т и й в о и н (подсказывает). Скажи спокойно и нормально: «Мы пришли с миром».

П е р в ы й в о и н (в рупор). Мы пришли с миром! И это нормально!

Т р е т и й в о и н (подсказывает). Мы готовы забыть все взаимные обиды, которые нанесли друг другу.

П е р в ы й в о и н (в рупор). Мы готовы забыть взаимные обиды, которые вы нам нанесли! Мы готовы, и это нормально!

Т р е т и й в о и н (перебивает). Ну что ты?! Ты же опять всё напутал.

П е р в ы й в о и н. Ничего я не напутал, это ты меня всё время путаешь. Если не нравится, то давай сам.

Т р е т и й в о и н. Нет-нет, давай ты, но только предельно внимательно… Скажи так: «Мы надеемся на то, что толерантность, с которой мы…»

П е р в ы й в о и н (перебивает). На что… на чего мы надеемся?

Т р е т и й в о и н. На толерантность! На толерантность, пойми, это же нормально.

П е р в ы й в о и н. Толерантность?

Т р е т и й в о и н. Да, правильно, у тебя получилось, давай!

П е р в ы й в о и н (в рупор). А мы ещё и на толерантность надеемся! И это нормально! Если кто-то из вас не знает, это шахматный термин, то есть тупиковость, безвыходность. И мы на неё надеемся. И мы ждём, что вы осознаете свою эту тупиковую толерантность, потому что это нормально. Вы поймите, мы не звери! И мы даём вам одну минуту на то, чтобы вы… поняли… всю толерантность и подали нам соответствующий знак или сигнал, чтобы мы поняли, что вы поняли.

Пока Первый воин говорил, Третий воин пытался его прервать.

Т р е т и й в о и н. Ну что ты городишь, что ты творишь?

П е р в ы й в о и н. Ну не могу я по-другому, не нравится, говори с ними сам.

Т р е т и й в о и н. Ты пойми, что после того, что ты вчера наговорил и сегодня уже успел, это должен сделать только ты. Если ты это сделаешь, это будет самым большим, а может быть, даже единственным твоим подвигом за всю эту осаду. Понимаешь?

П е р в ы й в о и н. А что я не то сказал?

Т р е т и й в о и н. Ну зачем ты давал эту минуту? Они вчера её не взяли и сегодня не возьмут, давай ты хоть целый час…

П е р в ы й в о и н. Почему?

Т р е т и й в о и н. А ты не понимаешь? Ты действительно не понимаешь?.. Да ты пойми! Кто ты такой, чтобы давать или отбирать время?!

П е р в ы й в о и н. А минута-то прошла, а они опять молчат. Как с ними можно разговаривать?!

Т р е т и й в о и н. Ладно, сейчас повернись к ним, улыбнись и повторяй за мной слово в слово. Только, пожалуйста, не ори, а громко скажи, понял?

П е р в ы й в о и н. Давай.

Т р е т и й в о и н. Значит, скажи им спокойно, с улыбкой: «Мы придём завтра, в это же самое время, и надеемся, что вы подумаете, здравый смысл возобладает, и вы примете непростое, но единственно правильное решение. Потому что это нормально! Это нормально – вступить в диалог, потому что мы люди, а люди всегда могут найти общий язык. Потому что это – нормально.

П е р в ы й в о и н (поднимает рупор и громко говорит). Мы ещё и завтра придём! В это самое время. (Неожиданно переходит на крик.) Это же нормально, ходить к вам сюда каждый день. Мы придём и подождём, когда вы наконец поймёте… Ну что же вы за люди-то такие? Вы нас, что, не слышите?! Это же нор-маль-но – открыть ворота! Поднять руки! Встать на колени! Это же нормально! И никаких обид, но если я кого-то лично обидел, я подойду и лично извинюсь, только ворота откройте.

Всё это время Третий воин пытается его перебить и увести со сцены.

Т р е т и й в о и н. Пойдём отсюда.

П е р в ы й в о и н (вырывается, выбегает опять на край сцены и кричит в рупор). Вы запомните меня, запомните моё лицо. Вы будете стоять на коленях, а я лично к каждому подойду… Я припомню, как я стоял здесь, как клоун, и улыбался. Я вам припомню. И лично, лично… перед каждым извинюсь. Мне мама в детстве говорила: «Если тебя, сынок, кто-то лично обидел, ты его найди и лично извинись».

Третий воин с силой утаскивает Первого воина. Первый воин продолжает выкрикивать уже не в рупор. Потом Третий воин возвращается на сцену, поднимает свой меч, делает извиняющееся лицо, виновато улыбается и уходит. Занавес закрывается. Свет падает только на Ветерана. Ветеран выходит к мачте.

В е т е р а н. Как же курить-то хочется. Я когда понервничаю, я всегда курить хочу… Ничего не понимаю. Я же этому мальчишке, этому пацану свои лучшие истории рассказал. Ему такого никто не расскажет. Никто! Да и откуда?! Он же просто, как пробка, тупой. Ему бы послушать, а он сидит, смотрит на меня своими глазами, как пуговицами стеклянными. Я же вижу, что ему неинтересно, я же вижу, что он каждую секунду норовит удрать или на своём телефоне кнопки вот эти понажимать. Он же не знает, не видел, не нюхал ни черта. Ему меня послушать полезно, а он… Мы такими не были. Я точно таким не был! Хотя отец мой тоже говорил, что они такими не были. Это что же получается, что с каждым разом всё хуже и хуже?! Куда же мы катимся-то?! За что же мы воевали?.. Да и я тоже хорош, обычно больше пятнадцати минут с людьми не разговариваю, и сам же вижу, что ему ничего не надо, так ведь нет, что-то ему доказываю, ручонками размахиваю. Ничего не понимаю… Покурить бы.

Возвращается на место, садится. Свет с него уходит, занавес открывается. На сцене Т р е т и й в о и н. Он сидит и сам с собой отрешённо рассуждает.

Т р е т и й в о и н. Вот, я думаю о времени… Время! Вот сколько его? Много его или мало? Понятно, что это вопрос риторический, в данной обстановке неуместный и ответа на него нет. Но всё-таки много его или мало?.. Сейчас вы поймёте, о чём я всё время думаю. Вот смотрите, вот земля. (Показывает на сцену.) Вот я сижу на земле. Небо надо мной, облака вот эти. (Показывает на висящие на верёвочках фанерные облака.) Солнце светит. (Показывает на флажок с нарисованным солнцем.) Море там за спиной шумит, и всё это такое живое, настоящее. До всего можно дотронуться, почувствовать. Но когда возникает ощущение времени, появляется само время… со всем этим живым, настоящим, сразу происходят какие-то метаморфозы. Сразу всё это становится каким-то зыбким, неуловимым. Подождите, сейчас я объясню, о чём я думаю. Вот вы поймите, я же знаю, что есть год, есть месяц, есть день, есть час, есть минута, есть секунда. И эти секунды нужно считать так: один и, два и, три и, четыре и… Вот это «и» – это же интервал между секундами, а этому интервалу нет названия. Как его почувствовать, ощутить. А уже внутри этого «и» есть свои, ещё меньшие «и», а у каждого ещё меньшего «и» есть своё собственное, ещё меньшее «и». Понимаете, о чём я? Как уловить самое маленькое «и»? И с точки зрения этого самого маленького «и», что такое время? Как вот это маленькое «и» видит минуту, день, год?

Пока Третий воин говорит, на сцену выходит Первый воин, которого Третий не замечает. Первый воин стоит, опершись на копьё, и слушает то, что говорит Т р е т и й в о и н.

Т р е т и й в о и н. И как это ни странно, но даже в такой трудной обстановке я всё время об этом думаю. Смотрю на всё это вокруг себя и…

На этих словах Третий воин обводит взглядом всё вокруг себя и видит Первого.

П е р в ы й в о и н. Привет.

Т р е т и й в о и н. Привет.

П е р в ы й в о и н. Ты себя нормально чувствуешь, не заболел?

Т р е т и й в о и н. Нормально.

П е р в ы й в о и н. Поговорить с тобой можно?

Т р е т и й в о и н. Можно, почему нельзя? Правда, у меня сейчас другое настроение, но поговорить можно.

П е р в ы й в о и н. Ты уверен, что с тобой можно нормально разговаривать?

Т р е т и й в о и н (пожимает плечами). Да, конечно!

П е р в ы й в о и н. Тогда давай поговорим. Только, пожалуйста, без вот этих твоих «и-и-и». Можно?