Текст книги "Криминал как основа происхождения Русского государства и три фальсификации тысячелетия"

Немецкий хронист, епископ Мерзебургский Титмар (978 – 1018) видел в одном из славянских «языческих» храмов города Ретры на острове Ругин несколько скульптур славянских богов, на которых знаками были начертаны их имена.

Есть такие мнения: «В 10–12 веках кириллица и глаголица употребляются одновременно (в точности как руны и латинская графика в Скандинавии). Только с 12 века кириллица начинает вытеснять глаголицу, и этот загадочный алфавит постепенно исчезает. Пытаясь вывести глаголицу из восточных алфавитов и из греческой скорописи, пришли к выводу: «Вопрос о происхождении глаголицы не может считаться окончательно решенным. Основная трудность вопроса в том, что не известен древнейший вид глаголицы» (Ягич И.В. «Глаголическое письмо». Изд-во Академии наук, 1911)».

Во Влескниге есть прямые указания, что русская азбука древнее греческой. Например, упоминание о некоем греке Иларе:

«Говорят они (греки), что установят нам свое письмо, чтобы мы его приняли, а свое утратили. Вспомнить лишь того Илара, который хотел учить детей наших, а должен был прятаться в домах тех, и, пока мы не знали, учил наше письмо и как нашим богам требы класть».

Филолог и языковед Н.В. Слатин живо откликнулся на данное упоминание: «Видно, воспринял Илар, насколько важны были для наших предков богослужения, жертвоприношения, молитвы, какую жизненно важную роль играли Боги, будучи Отцами, Защитниками и Жизнедателями. И, в общем-то, не в такой уж далекой древности люди сознавали это – отсюда и их благодарность Богам и их богославие. И тогда легко прийти к заключению, что некоторые (греки, например, раз уж Влескнига их упоминает в этой связи) завидовали в чем-то древним русам (например, сплоченности русов, их любви к Родине и друг другу) и, считая, что, например, культ героев-предков (поклонение им, почитание их) способствует этому, т. е. предки-герои помогают русам. Конечно, они были в этом правы, оттого-то и хотели «оруситься из корысти», как прямо, без обиняков говорит древний текст».

Хочется привести еще некоторые суждения Н.В. Слатина по поводу языковедения:

«В современной науке вот уже сколько столетий общепринятой является концепция, что св. Кирилл (Константин) является изобретателем той азбуки, которой мы все пользуемся. Хотя сейчас далеко не все школы русских филологов придерживаются такого мнения, почти официально уже введен и празднуется праздник славянской письменности, в памятный День св. Кирилла (Константина), где он называется «первоучителем».

Чей же «первоучитель» св. Кирилл и что же он изобрел? Например, такой известный ученый, как Г.А. Хабургаев, еще в 70-х годах в своем учебнике по старославянскому языку приводил очень подробные доказательства, что ни Кирилл, ни тем более Мефодий так называемую теперь «кириллицу» не изобретали. Приводятся им и доказательства, на основе которых он делает категорический вывод, что Кирилл изобрел ту азбуку, которая теперь называется глаголицей, а в те времена она называлась кириллицей, поскольку это нормальное, естественное славянское название для системы записи речи – «глагола» по древнерусски. В дальнейшем, по его мнению, ученики Кирилла и Мефодия приспособили греческую азбуку для записи славянской речи (одна из легенд приписывает эту работу Клименту). При этом буквы, необходимые для изображения таких славянских звуков, которые отсутствовали в греческом языке, были взяты из созданной Константином-Кириллом глаголицы.

Скорее же всего, ни он, ни Мефодий, ни их ученики не изобретали ничего. И дополнять «греческую азбуку недостающими для записи славянских звуков буквами» им тоже не пришлось; более вероятно, что Кирилл воспользовался уже имеющейся азбукой, которую почерпнул из виденной в Корсуне книге. Возможно, в Солуни и пользовались греческими буквами для записи славянской речи, но в его «Житии» ясно говорится о книге, которую он выучился читать и которая была написана русскими письменами. Таким образом, для готовившегося им перевода богослужебных книг он лишь дополнил русскую азбуку пятью греческими буквами, необходимыми только для передачи терминов и имен греческого происхождения.

С. Лесной упоминает о старой славянской (глаголической) Псалтири, относящейся к первой половине 7 века. Таким образом, глаголица существовала, самое малое, за 200 лет до Кирилла. Также существует писанный глаголицей так называемый «Клотцевский кодекс». Написан кодекс св. Иеронимом на хорватском языке. св. Иероним родился в 340 году в Стридоне, в Далмации. Он, безусловно, был славянином. Также он перевел Библию своим землякам. Таким образом, еще в 4 веке св. Иероним пользовался глаголицей.

В 1766 году граф Клемент Грубисич утверждал, что глаголица была составлена задолго до Рождества Христова неким Фенисием из Фригии. Рафаил Ленакович за 125 лет до Грубисича писал то же самое.

В 18-м столетии черногорские князья Черноевичи владели дипломом, выданным Римским Папой и датированным 843 годом, который был написан кириллицей, т. е. за 20 лет до «изобретения» последней Кириллом.

Другим примером может служить Образ Христа на полотенце, так называемый образ Вероники, хранящийся среди прочих реликвий в Ватикане. Надписи на нем сделаны кириллицей. Хотя общепризнано, что полотенце относится к первым векам христианства.

Таким образом, славяне издревле пользовались двумя оригинальными алфавитами. Как бы некоторые ученые ни старались убедить в близости графики хотя бы некоторых знаков этих алфавитов, здравый смысл убеждает, что любое непредвзятое сравнение никак не может убедить в какой-либо их близости, графически это совершенно различные системы. И обе они имели хождение среди славянских народов за века до Кирилла.

Так кто же изобрел те буквы, которыми мы теперь пишем? Наверное, Бог Велес, раз она называется еще и «велесовицей», ведь он покровительствует мудрости, знаниям. Собственно, хотя «кириллица» – название, по-видимому, и неверное, от него вряд ли вдруг откажутся. Да и имя «Кирилл» происходит от греческого «кириос» – «господин», «господь»… Но кто же тогда первоучитель русов?»

Да! Не все понятно с происхождением нашего алфавита. И кто-то очень не хочет, чтобы стало понятно. Ведь если признать, что начальные буквы нашего алфавита имели имена собственные:

А – Аз (Я),

Б – Бог

В – Веды (ведаю)

То получится: Я БОГА ВЕДАЮ. А это что значит? Это значит, что русский алфавит имеет прямое отношение к Ведам, а не к христианству. А это, в свою очередь, значит, что был он задолго до Кирилла и Мефодия. А Кирилл с Мефодием тут совсем ни при чем. Это значит, что утверждения церковников и вся академическая наука коту под хвост. А многие доценты с кандидатами тогда по уши в дерьме. Кто же с этим согласится? Кто на это пойдет?

Лучше уж как раньше – азбукиведи. Полная бессмыслица. Вот «шашлык-машлык» имеет какой-то смысл. А азбукиведи не имеет. Значит, все до Кирилла и Мефодия смысла не имело. Были наши предки тупыми и неграмотными. И только после христианизации поумнели, научились читать и писать. Вот так хорошо! Вот так славненько! Все довольны. И главное, ученым никаких беспокойств. Все остались при степенях и портфелях.

Происхождение православия

Добро, не отвергая средства зла,

По ним и пожинаем результаты;

В раю, где применяется смола,

Архангелы копытны и рогаты.

И. Губерман

В нашей стране у общества не предусмотрены собственные средства для «удержания исторической памяти». Основной «держатель» истории – государство. И на протяжении всего предшествующего периода хранило, а больше «определяло» историю – государство. Естественно, государство – понятие юридическое. «Хранением» истории занимались специальные государственные специалисты, которые демократично именуют себя – учеными-историками.

В их задачу входило подтасовывать исторические факты под идеологическую легенду государства. Практически до начала 20-го столетия эту легенду определяла христианская (православная) церковь, а после 1917 года идеологические структуры ЦК КПСС (ВКП(б). К концу 20-го столетия все настолько устоялось и устаканилось, что госисторикам делать уже ничего не требовалось. Переписывай, что церковь с коммунистами наворочали, получай ученую степень, а с ней и прибавку к жалованию. (Что говорила церковь о «языческой» Руси, мы уже имеем представление.)

Иной проститутке в своей работе требуется больше ума, чем современным «светилам науки». Ответственность – не предусмотрена. Так что нынешние государственные ученые-историки – это хранители помоев, которыми поливают наших с вами предков.

«Есть такая профессия – Родину обсирать!»

За казенный счет, разумеется.

А ведь вокруг «памяти» формируются основные течения народной мысли. Национализм, в том числе. От действий историков, умышленных и неумышленных, а также от их бездействий, зачастую преступных, зависит то, что формируется вокруг памяти.

Память – тяжела, беспамятство – опасно!

* * *

В самом начале мы коротко коснулись крещения Руси. Но, как у любого события есть последствия, так есть и предыстория. У Владимира (крестителя Руси) имелись дед с бабкой – Игорь и Ольга и отец – Святослав, которые поочередно правили на киевском престоле. Собственно предыстория крещения – это и есть их история.

Какие исторические факты нам известны о правлении Игоря? Во-первых, в течение срока правления Игоря печенеги «забыли на Русь ходить». Не просто ходить. Игорь мог «повелевать» печенегами и те повиновались ему. Отчего такие «милые» отношения у печенегов к Руси? Летопись нам сообщает лишь: «Игорь воеваша на печенегов». Больше ничего, ни словечка. Оно понятно! Не может же летопись хвалить «язычника». Тогда это уже не летопись, а какая-то чертовщина получится. Но даже из этой маленькой строчки видим, что не сидел Игорь дома, сложа руки, не дожидался печенежских набегов, а «воеваша» на них ходил. И видно, не просто он там с ними «воеваша», раз они даже после его смерти, только через 24 года на Русь напасть отважились. Боялись, значит, и почитали. А почитали печенеги только силу. В почтении к чему-либо другому печенеги замечены не были. Благодаря Игорю два поколения русских людей не знали страха перед степью, гари спаленных сел и рабского горького пота.

Иноземные летописцы не столь «политически ангажированы» и рассказывают об Игоре более подробно. Араб Аль Масуди утверждает, что при Игоре Дон стал «русской рекой», и Черное море стало «русским», потому как «по нему, кроме руссов, никто не смел плавать». Из чего можно заключить, что название «русское» море получило не по географическим соображениям, а по имени собственника. Другой араб Ибн Хаукаль называет печенегов «острием в руках русов», которое те обращают, куда захотят. Византиец Лев Диакон называет Босфор Киммерийский (Керченский пролив) той базой, откуда Игорь водил на Византию свои ладьи, куда возвращался из походов.

Между тем Игорь не первый, кто «воеваша» со степняками. За полторы тысячи лет до него в эту же степь вторгся персидский царь царей Дарий, по прозвищу Великий. Греческий историк Геродот сообщает, что в войске царя царей шло СЕМЬСОТ ТЫСЯЧ воинов. Для сравнения – Великая армия императора Наполеона Бонапарта насчитывала «всего» шестьсот тысяч. Крестоносцев можно даже не упоминать. Врагом Дария в той войне были дальние предки печенегов – скифы.

Все, что смог Дарий, с трудом спас себя и жалкий остаток своих полчищ. Действительно, Великий: его предок Кир, основатель Персидской державы, потерял войско и голову, сунувшись в степь. После Дария один из полководцев Александра Македонского, победителя персов, канул в той степи, как булыжник в море, со всей своей армией. Не спасся никто. Самыми умными оказались римляне – они в степь не совались. Думается, вышеперечисленного достаточно, чтобы получить представление о полководческом умении Игоря.

Во-вторых, Игорь ходил войной на Византию. Но его первый поход был крайне неудачен. Византию о приближении русов предупреждают болгары. И Византия сжигает флот Игоря на подходе, используя «греческий огонь». «Греческий огонь» – секретное оружие византийцев. По сути – это обычный напалм. Ныне его применение запрещено Женевской конвенцией. Противостоять греческому огню невозможно. Его ничем нельзя затушить. Он горит, даже растекаясь по воде. Греческим огнем вполне можно уничтожать современные танки и любую другую бронетехнику.

Впервые встретившись с секретным оружием, у русов не было ни единого шанса на победу. Чудо, что в этой ситуации вообще кому-то удалось спастись.

Любой другой полководец после пережитого ужаса отсиживался бы дома до конца дней своих. А уж про Византию бы и думать боялся. Но видно, князь Игорь был не «любой другой». Игорь – сын Рюрика и ученик Вещего Олега. Через три года войско русов в союзе с печенегами снова идет на Константинополь. Теперь Византия понимает, что пощады не будет, и уже не рассчитывает на свой греческий огонь. Византия с замиранием сердца представляет, как «отольется» ей каждая капелька напалма. В судорогах, ища выход, Византия предлагает такую сумму выкупа, что дружина Игоря соглашается. Какой была величина выкупа, мы не знаем. Но, судя по тому, что Вещему Олегу Византия давала по 12 гривен на воина (стоимость трех боевых ладей), выкуп был огромным.

Личную долю князя при этом тоже нелегко представить. Наверное, это горы шелка, золота и алмазов. Про долю князя мы вспомнили не случайно. Это для того, чтобы лучше представить образ князя-язычника, который нам дают русские летописцы.

В соответствии с записями отечественных хронистов, Игорь был туп, глуп и жаден. Вернувшись из похода, пошел он с дружиной обирать древлян. С тех, кроме воску и меда, взять было нечего. Набрав дани, Игорь с дружиной стал возвращаться в Киев, где его ждали византийские богатства. Но жадность и мелочность взяли верх над Игорем. Ему не хватило меда.

«Повесть временных лет» рассказывает об этом так:

«Когда же шел он назад, поразмыслив, сказал своей дружине: «Идите домой, а я возвращусь и пособираю еще». И отпустил дружину свою домой, а сам, с малой дружиной вернулся, желая большего богатства».

Как видим, глупость Игоря налицо. Не понимал он своим мелким, мелочным умишком, что «смалой дружиной» его прибить могут. Вот какой глупый был. Да и малая дружина (ближайшие соратники) тоже, видать, слабоумненькими оказались, с диагнозами.

Конечно, древляне обиделись, когда к ним второй раз за медом пришли, и перебили всю малую дружину вместе с Игорем.

Кое-кто из читателей может возмутиться: «Как же так? Великий полководец, одержавший такие победы, столько сделавший для Руси, мог быть только умным, смелым и благородным человеком. Почему же хронисты «лепят» из него глупого, жадного и мелочного?» Объясняем. В христианских летописях все личности делятся на две категории: крещеные и некрещеные. Соответственно крещеные – это умные, благородные и добрые. А некрещеные – глупые, жестокие и злые. И никакие великие победы и заслуги перед государством и потомками не могут этого исправить.

Другое дело жена Игоря – Ольга. Вот она была крещеная. И соответственно называют ее не иначе, как «Мудрейшая». И дела ее мудры и велики.

Согласно «Повести временных лет», оставшись вдовой, сначала она расправляется с убийцами мужа. Да так мудро и хитро! Причем по всем правилам языческой мести. Сначала древляне сами приплывают к Ольге на ладье и сообщают о смерти мужа. Выглядит это так: «Мужа твоего мы убили, так как муж твой, как волк, расхищал и грабил – поди замуж за князя нашего Мала».

Вот такие простые ребята. Действительно. Раз мы твоего мужа убили, значит, ты теперь не замужем. Железная логика. Но Ольга не хочет идти замуж за князя древлян Малу. Она хочет отомстить древлянам и обманывает их. Она говорит им, чтобы они шли к своей ладье, а завтра их прямо в ладье принесут к ней во двор. Но сама приказывает выкопать глубокую яму на теремном дворе вне города, и когда древлян в ладье приносят, то приказывает бросить их в эту яму вместе с ладьей и живьем закопать.

Далее она отправляет послов в столицу древлян «и сказала им: «Если вправду меня просите, то пришлите лучших мужей, чтобы с великой честью пойти за вашего князя…» Древляне обрадовались и прислали ей лучших мужей, т. е. самых богатых, сильных и знатных. Но в это время для них готовится баня, в которой их должны сжечь. Так все и происходит. Лучшие мужи древлян приезжают. Думаем, что они прибыли верхом, хотя в летописи обозначено – пришли. Им предлагают зайти в баню, в которой их и сжигают.

Дальнейшее летопись описывает так: «И послала к древлянам со словами: «Вот уже иду к вам, приготовьте меды многие в городе, где убили мужа моего, да поплачусь на его могиле и сотворю тризну по своем муже». Они же, услышав об этом, свезли множество меда и заварили его. Ольга, взяв с собою небольшую дружину, отправилась налегке»… «Испросили древляне: «Где дружина наша, которую мы послали за тобой?» Она же ответила: «Идут за мной с дружиною моего мужа». Дальше Ольга плачет на «могиле» мужа и садится вместе с древлянами пить меды. «И, когда опьянели древляне… приказала дружине рубить древлян, и иссекли их 5000. А Ольга вернулась в Киев».

Последнюю часть мести, когда Ольга сжигает город древлян при помощи голубей и воробьев, рассказывать нет смысла. Это столько раз описывали в книгах, учебниках, показывали в художественных фильмах, что и так всем хорошо известно.

Вроде так все последовательно, пристойно. Подробности описаны: кто, что говорил, куда рукой показывал, как наклонялся. Но неужели все так складно получилось? Неужели никаких противоречий не заметно? На наш взгляд, если места с противоречиями подчеркивать красной ручкой, то неподчеркнутых мест не останется.

Как, например, можно, убив Великого князя, поехать в Киев с предложением сватовства? Какими бы глупыми ни изображала летопись древлян, но жить-то им хочется не меньше, чем умным. Речь в данном случае идет не об умности или глупости, речь идет о чувстве самосохранения. Нельзя не понимать, что идти в дом князя после того, как ты его убил, тоже самоубийство. В крайнем случае, уж если решили загладить вину таким нелепым способом, то ходить самим все равно не надо. Лучше через кого-нибудь передать предложение. Например, через кого-нибудь из киевлян. Древляне ведь живут очень близко от Киева. Искоростень – столица древлян, это практически «под Киевом». Так что, какими бы глупыми ни были древляне, не пошли бы на верную гибель. Даже собака не полезет туда, где ее могут побить.

Теперь ладью с древлянами закопали принародно на теремном дворе, вне города. Представьте масштаб события! Весь Киев об этом говорит. Обсуждают каждую мелочь. Кто считает, что правильно сделали, а кто негодует от жестокости. Весть молниеносно разносится по всей округе. А ведь в Киеве и родственники древлян живут, и так кто-то из древлян на торги приехал. Как бы поступили эти люди? Быстрее на коней и рассказать древлянам, что случилось? Нет. Тишина и спокойствие. Ничего древлянам неизвестно.

Теперь Ольга в Искоростень послов посылает. А ведь у древлян, кто раньше на челне в Киев отбыл, жены, родители остались. Переживать должны оставшиеся: «Как они там? Не случилось ли чего?» Но вместо мужей и сыновей приезжают Ольгины послы. Как так? А где наши люди? Почему не вернулись?

Молчат послы или хитрят? Так это мигом. Пятки над костром подержать, все как есть расскажут, о чем и не спрашивали. Нет, ни родителям, ни женам неинтересно, где их близкие. Вместо этого лучшие мужи сами в Киев собираются.

Лучшие мужи – это ведь не простые люди, не бедные. Они с собой слуг должны взять, рабов, у кого есть. Подарки приготовить. Не простую же невесту сватать едут. Но лучшие мужи – это еще и воины. Не было в то время на Руси лучших мужей – не воинов. Значит, с коварным врагом не раз встречались. С самим Игорем на печенегов ходили. Значит, должны ехать и одновременно у встречных вызнавать, что люди говорят, что в мире нового? Слугу-мальчонку вперед заслать. А как же? Разведка – первое дело! Да и что особо разведывать, когда вся округа только и говорит о том, как послов древлян вместе с ладьей закопали. Нет! И самим не интересно. И народу киевскому не интересно. Будто и не случилось ничего.

Ладно. Приехали в Киев. Но уж тут-то стали своих земляков искать? Послали кого-то на реку поглядеть, где их челн стоит? Может, с ними под одной крышей остановиться, чтоб дешевле вышло? По летописи выходит, что ни того, ни другого, ни третьего не сделали. Что можно сказать? Не бывает так! Никак на правду не похоже.

Дальше сжигают глупых лучших мужей в бане. Но не со слугами же они в баню пошли? Не по чину. Да и не влезли бы туда вместе со слугами. В русской баньке парилка с моечным отделением совмещены. Оттого по размерам русские баньки большими быть не могут. Это в турецких банях парилка отдельно. Но турецкие бани из камня делаются. А камень, он не горит. Значит, в русской баньке их сожгли. Значит, в маленькой.

Что же слуги должны сделать, когда узнали, что их хозяев сожгли? А тут и думать нечего. Тут свою жизнь спасать надо. Огородами, околицами и назад – в Искоростень. Рассказать остальным про беду великую. Но никто почему-то не бежит. И опять древлянам ничего не известно.

Теперь Ольга сама с небольшой дружиной едет поплакать на могиле мужа, а заодно и выпить. С точки зрения христианского летописателя, который это выдумывал, все выглядит естественно: закопали, поплакали и выпили. Но с точки зрения варягов – поведение жены князя за краем дикости. Жена должна была выкопать князя-варяга, произвести священный ритуал, положить тело в ладью и сжечь тело вместе с ладьей на воде. Пока тело руга не сожжено, он не может перейти в мир предков. Несоблюдение этих законов вызывает к жизни страшные силы, и отступников в этом случае ждет мучительное будущее, поэтому для Ольги и древлян выпивать над закопанным Игорем все равно что для нас обедать за столом, на котором лежит покойник.

Летописец, описывая деяния Ольги, все время твердит, что она действует в соответствии с языческими законами. Но сам при этом не имеет ни малейшего понятия, о чем он говорит. Желание церкви создавать такие наивные мифы объяснимо и даже отчасти понятно. Но хор подгавкивающих ученых – это уже симбиоз и либидо в одном стакане.

* * *

Возле «могилы» Игоря, наконец, древлян заинтересовало, где же ранее посланные их земляки? И опять древлян ничего не настораживает в ответе Ольги: «Идут за мною с дружиною мужа моего». Т. е., во-первых, Ольга не предъявляет живых послов древлянам. Такое не может не насторожить. Во-вторых, в каком качестве следуют послы в «дружине мужа»? Если они свободны, то приехали бы вместе с Ольгой. Из ее ответа явствует, даже если они живы, то скорее всего – заложники. И, наконец, в-третьих, Ольга сообщает, что за ней идет «дружина мужа». «Дружина мужа», в переводе с русского на русский, означает – войско князя! Она сообщает, что к ним приближается войско. Почему оно следует отдельно от Ольги? Почему не прибыло вместе с ней? Почему не собирается участвовать в «похоронах» своего вождя? Зачем вообще идет войско? Может, помогать в уборке кукурузы или выступить на конкурсе художественной самодеятельности? Любому дураку понятно, а древлянину больше других, войско приходит только убивать!

Думается, после такого ответа древляне немедленно захватили бы Ольгу в заложники, заперлись в ближайшей крепости и стали ждать подхода «дружины мужа». Но на древлян, согласно летописи, это очередной раз не производит никакого впечатления. И в который уже раз!

Теперь о медовом попоище и дальнейшем побоище. Меды, согласно летописи, готовили сами древляне. Значит, никаких усыпляющих или отравляющих добавок там не было. Был просто хмельной мед. А мед – максимум 9 % алкоголя. Это не водка и даже не ликер. Так что «набраться с меда» – это дело не быстрое.

5000 мужиков не могут находиться одновременно в одинаковой стадии опьянения. Кто-то еще набирается, а кто-то уже проспался и больше смотреть на мед не может. Ну а тот, который набрался, ему что, спать охота? Нет, ему кому-нибудь в морду заехать охота. После хорошей попойки русам хорошая кулачка требуется. Это монах, который к пьянке не приучен, написал, что 5000 мужиков, как выпили меду, сразу уснули. И думает, что так на свете все и происходит. Милаи-и-и! Если бы 5000 мужиков меду набрались и им тут Ольгина небольшая дружина под руку подвернулась… эх! Наших бьют! Где бы мы ту дружину искали? Там ведь, по крайней мере, по 50 мужиков на одного дружинника выходило. Кого бы там малая дружина порубила? Хорошо, если б сама ноги унесла.

Дальше повествуется, как Ольга сжигала города, а жителей убивала. И что характерно, убивала всех без исключения, с маниакальной настойчивостью. Жестокости Ольги, «мстящей» за мужа, монахи-летописцы объясняют «жестокостью языческого обычая». Якобы языческий закон обязывает женщину браться за оружие, убивать тысячи женщин и детей, сжигать города. Гнусная и подлая клевета! Такого закона никогда не было и в природе существовать не может. Мстить за смерть родственника имеют право только мужчины. Женщины оружия в этом случае даже не касаются. Ответственность за убийство несут либо сам убийца, либо его ближайшие родственники: отец, сын, брат. На худой конец кто-нибудь из родни, но обязательно мужского пола. Это, как правило, один или несколько человек. Но не тысячи женщин, стариков и детей. На этом основаны законы мести всех народов, включая кровную месть горцев и омерту сицилийцев.

Звериная природа самой «будущей святой» – вот объяснение массовых убийств, а не какой-то выдуманный обычай. Так не мстят, а убирают свидетелей.

Древляне – ближайшие соседи полян (киевлян), такие же славяне, как и они, почти единоплеменники. Полное истребление древлян – это самый настоящий геноцид. Ничем не оправданная кровавая бойня. Вряд ли киевляне с восторгом к этому отнеслись. Не может кровавый палач вызывать любовь у нормальных людей.

Перебив тысячи славян, сравняв с землей их города, эта «благочестивая женщина» едет креститься в Константинополь. В Киеве к тому времени тоже христианские церкви имеются. Но что там за крещение? Несолидно. Конечно, для души полезнее креститься в Константинополе. Туда и поехала скромная, знатная вдова.

В Константинополе, конечно, все сразу забегали. Надо же! Такая знаменитость прибыла! Владычица всея Руси. Император ее к себе зазывает, куда усадить не знает. А Ольга-то красавица писаная. Император голову потерял. Весь от страсти трепещет. Дела государственные забросил. Не жить мне без тебя, кричит: «Достойна ты царствовать с нами в столице нашей». Но Мудрейшая же креститься приехала. Не надо ей мужа-императора. Она скромная. Ей главное – к вере приобщиться. А Константин не унимается. Пришлось ей императора перехитрить. Понятно, для Мудрейшей это несложно. «Язычница я, – говорит, – если хочешь крестить меня, то крести сам – иначе не крещусь». Император, кстати, это был Константин Багрянородный, сдуру стал ее крестным отцом. Не знал, оказывается, император и глава церкви христианских законов. Тупой он был император. Окрестили Ольгу с пышностью, и было наречено ей в крещении имя Елена. А после крещения император Византии с глупой улыбкой просит ее: «Хочу взять тебя в жены». Она же ответила: «Как ты хочешь взять меня, когда сам крестил меня и назвал дочерью? А у христиан не разрешается это – ты сам знаешь». И сказал ей царь: «Перехитрила ты меня, Ольга». И дал ей многочисленные дары – золото и серебро, и паволоки, и сосуды различные; и отпустил ее, назвав своей дочерью».

* * *

Мы перечислили все величайшие дела Величайшей святой, зафиксированные русскими хронистами. Но, к несчастью, имеются не только русские записи, через триста лет деланные. Имеются еще и иноземные, написанные современниками происходящего. Например, сам император Константин Багрянородный, как назло, оказался летописцем и любил все записывать. Приезд Ольги тоже описал.

* * *

Но вернемся к началу Ольгиного правления Киевом и Русью. После смерти Игоря – Святослав формальный новый князь, но он еще малолетка. Его отправляют в Новгород вместе с Асмундом, родственником Вещего Олега. А в Киеве остается сидеть только Ольга.

Единоличное женское правление представить несложно. Тому на Руси примеров масса. И всегда в них схожие черты. Основой для принятия государственных решений теперь являются слухи и сплетни. Почва для интриг – платья и украшения. Княжеские палаты превращаются в «клубок змей». Влияние на «самодержицу» оказывают только самые склочные и хитрые бабы. Наиболее обсуждаемый в палатах вопрос: кто, кого, с кем, под каким кустом видел. Со временем на политическую арену выходят «утеха для старух» – красавчики-фавориты. Честные, открытые люди превращаются в изгоев. Их держат подальше от «двора». В общем, все как обычно. Но «змеиная верхушка» – это не самая устойчивая политическая конструкция и по своей сути не подразумевает созидательной работы. В конце концов она начинает пожирать сама себя, вовлекая в «разборки» все новых «хорьков и змей».

Для славян подчинение бабе – нетерпимо, тем более что власть в ее руках находится незаконно. Попраны сами основы власти. Власть вызывает не уважение, а раздражение. Слабость власти чувствуют и «беспокойные» соседи Руси. Хазария уже вошла в землю вятичей и считает ее своей. Недовольное население ропщет, требует вернуть в Киев законного князя – Святослава. Но при Святославе стоит старый мудрый Асмунд. Его и народ, и дружина уважает. Как только Святослав с Асмундом появятся в Киеве, Ольга потеряет власть. Она превратится в «ничто». Кто в силах расстаться с властью? Ольга в судорогах ищет поддержки и с ужасом понимает, что на созданное ею крысиное окружение положиться нельзя. Вокруг только склоки и сплетни. Киевляне ее недолюбливают. Предчувствуя начало краха, Ольга спешит в Византию.

Летописцы завывают, что она едет креститься. Но напоминаем, что император Византии сам летописец. Он ни слова не говорит о крещении Ольги или даже о ее желании креститься. Уж такой-то исторический факт, как крещение русской княгини, он бы расписал самыми буйными красками. Но нет об этом ни словечка. К тому же в своих записках Константин называет Ольгу – «Ольгой». Уж если бы он сам крестил Ольгу и нарек в крещении Еленой, то наверняка называл бы ее не иначе, как «Елена».

Также никакие другие иноземные летописи факта крещения не подтверждают.

Ольгу вообще не хотят принимать во дворце. Константин прекрасно осведомлен о бестолковом «бабьем» правлении. Он отчетливо понимает, что любой официальный договор с Ольгой только «запачкает» его самого. Ольга отчаянно пытается «продать Родину». Обещает все на свете, хотя сама понимает, что у нее нет ни власти, ни полномочий, ни авторитета.