Текст книги "Лечение водой"

Виктория разлепила глаза – ее лицо из последней степени экстаза вдруг сразу сделалось обычным. Она сняла одеяло, перевернулась своим крупным телом на живот; распластала пухлые ноги в стороны и в этом застывшем «брасе» уставилась на Гамсонова (он лежал рядом).

– Слушай, а ты на море когда-нибудь ездил отдыхать?

Гамсонов лежал на спине. Не шевелясь.

– Нет.

– О-о, кисюличка! Как же ты на море не успел еще побывать…

– Ну…

Виктория поднялась с кровати, накинула просторный халат. Плюхнулась в кресло и опять стала рассказывать про своих учеников в музыкальной школе. Все так и болтала умильно-распевно, либо грустно надувая щеки.

– Я иногда так жалею, что уволилась, ты бы знал… Детки дарили мне кучу подарочков и открыток и конфет, а один мне даже написал на новогодней открытке, что я такая красивая – как богиня Афродита. Мне потом даже таких любовники не дарили. А что еще нужно училке, ведь правда же? Я эту открытку до сих пор храню. Она прямо такая – мо! С красными сердечками и блестками. И ты представляешь, совершенно не пожелтела от времени – я тебе потом покажу, мне просто найти ее надо… у меня в шкафу где-то, – она остановилась на несколько секунд; и вдруг произнесла хвастливо: – Еще он там приписал в конце после поздравлений: я тебе, Викочка, подарю на Новый год большущий фаллос – вот так! – и захохотала… – Так что время не берет эту открытку. В ней капельки любви.

Она так естественно, искренне все говорила… Гамсонов не прерывал ее и ничего не спрашивал. Он только вдруг почему-то подумал… что любовников у Виктории было не так много… наверное. Да, она «очень-очень одинока. Очень давно». А как же все фотографии мужчин в этой комнате?.. Да разве их много…

– А потом, когда мои ученики вырастали, то приводили своих детей – не чтобы я их музыке учила, а просто. Чтобы показать – какие у них славные детки растут. Год назад моя бывшая ученица доверила мне пожить с ее маленькой дочуркой, пока мама в командировке будет… Она сначала хотела ее у бабки оставить, но эта девчушка шестилетняя прижалась к моему пузу и говорит: «хосю тетю Вику». Хосю – и все. Вцепилась, не отпускает – хосю. И мать оставила у меня ее – на пару ночей. Мы здесь жили. Я ее кормила, поила, мороженое ей покупала. «Могоженое-могоженое» – как она говорила… Вообще девчушка просто прелесть – ты б ее видел.

Виктория остановилась… чмокая губами, пропела:

– А еще больше меня любили преподаватели в музучилище, когда я сама была ученицей. Какая я талантливая, красивая и сэксуа-а-альная… но главное, что талантливая. Главное в человеке – это талант, – она подчеркнула вдруг серьезно. – Талант все спасает, тебя все начинают любить. Помню, мы с моей подругой к одному преподу пришли, так он в нее втюрился с первого взгляда, а меня прям возненавидел. И я даже не могла понять из-за чего – думаю, гнобит, чтоб я с ним перепихнулась? Но потом, когда услышал, как я на рояле играю… Я просто его на колени поставила своим талантом. Он

и говорит: «Я думал, б…ще – нет!.. Так играет!» И потом все ходил по училищу и только и рассказывал… – Виктория, улыбаясь, задержала дыхание и произнесла зачарованно голосом. – «Эта де-е-евушка! Вы бы слы-ы-ы-ышали! К-а-ак!.. Она играет». Но правда скажу тебе у нас с ним так и не получилось отношений. Не вышло, нет… Все-таки если уж сразу какое-то отторжение, непонимание, рознь – потом не выходит сойтись, все равно. Слушай… Денис Алексеевич. Я просто не могу поверить, что ты на море не был… действительно?..

«У меня даже паспорта нет», – подумал Гамсонов. И молчал.

– …ты много потерял. Ты так похож на пляжного трахалыцика. У тя такой торс!.. Ты б там всех баб переджагал. Тебе надо обязательно съездить… Хотя я тоже уже давно не была. Лет пять. А первый раз я ездила… в восемнадцать лет, с подругой. На меня это тогда столько творческой энергии нагнало. Ты бы знал. Любое творчество, любое важное решение в жизни возникает из-за психологической травмы… Меня ж там десять человек разом изнасиловали… Да-да. – Она посмотрела на Гамсонова; совсем уже не улыбалась, но сказала это как бы между прочим, болтливо и вращая рукой – так говорят об отельном питании. – Я на них в милицию подала заяву, но их так и не нашли. Вот так я стала взрослой девочкой. Так решила посвятить себя музыке. А через полтора года поступила в музучилище. Это было так тяжело – поступить – ты б знал…

Гамсонов все лежал на кровати. Не двигаясь. Но когда Виктория, поднявшись с кресла, случайно коснулась его ступни, как-то вдруг неожиданно для самого себя чуть-чуть отдернулся в сторону. Не ногой – плечами.

Но на лице у него ничего не скользнуло, не отразилось. Он просто лежал и медленно водил глазами по комнате, не моргая, ничего не изучая; изредка выхватывая овальное лицо, проплывавшее то туда, то сюда.

Потом поднялся и стал одеваться.

– Ты уже? Что-то ты сегодня больно быстро.

Гамсонов ответил: ничего, потом они опять встретятся, сейчас ему нужно пораньше уйти – работы много привалило.

– Бедненький ты наш фрила-а-а-ансер!.. Дай-ка я еще раз тя поцелую.

А Гамсонов отметил себе с облегчением: наконец-то она не говорит так серьезно.

* * *

Виктория позвонила ему минут через пятнадцать после того, как он ушел. Нажимая кнопку «Оп», Денис уже чувствовал, что услышит.

– Пошел в задницу! – резко выстрелила она. И даже чуть визгливо.

Он представил, будто она подпрыгнула при этом на месте – всем своим большим, овальным телом.

– A-а… неужто? Я ж еще прийти хотел вроде как, – Гамсонов ответил как ни в чем не бывало. Чуть иронически.

– С чего бы это? Может, тебе надо презервативы забрать?

– Я-я…

– А ведь мог бы и оста-авить… – Виктория вдруг затянула таким сдавленным, укорительным тоном, будто он лишил ее последнего куска хлеба: – А я ведь тебя любила… Мог бы что-нибудь и оставить. Я ведь хотела построить настоящую любовь. Подарила частичку себя. А ты мне ничего не подарил… Тебе бизнес всю ж…пу к стулу придавил – никаких чувств не осталось.

– Да уж, ни на что не способен… Что ж-ж… Скатертью дорога, как говорится.

– Ах вот как?.. – и она опять звонко выстрелила: – Пошел в п…ду!

И бросила трубку.

Денис улыбнулся, чувствуя большое облегчение… Но разве он сам не мог это прекратить?.. И спрятал мобильный телефон.

Когда Гамсонов подходил к подъезду, вдруг услышал приглушенные Маринины крики:

– Илюша, Илюша, нет, ты не можешь уйти так! Умоляю, прошу, давай поговорим. Я тебе еще не все ска-за-ла-а-а…

Возле подъезда стоял «Lexus» старой модели.

– Я уже все сказал: пошла к черту.

– Нет-нет, стой, умоляю тебя! Я не хотела! Я хотела тебе рассказать, я собиралась! Нет, нет… Илья, Илюша!! Давай поговори-и-и-им!..

Гамсонов ухмыльнулся: «Вот уж ее как в жар кидает».

Как всегда на улице стоял этот спокойный, яркий, неслепящий свет. И было так мягко, тепло. Денис остановился, не собираясь идти дальше, подождать, пока ссора кончится. Тихое желтое солнце над недвижными кленами, и он смотрел на один из них. В центре листьев виднелись глянцевые мазки.

Дверь подъезда отворилась, оттуда вышел наголо бритый парень, с сережками в ушах; в черной джинсовой куртке и черных кожаных джинсах.

– Илья, стой, стой, умоляю тебя! Стой!.. – снова заголосила Марина. – Я хотела тебе рассказа-а-а-ать, я собира-а-а-ала-ась!

А мозаичная стена дома сияла всеми своими слюдяными квадратиками – белыми и небесно-голубыми.

Гамсонов вспомнил душераздирающие крики около недели назад – которые услышал из окна своей комнаты. И теперь опять: пронзительная мольба, во всеобщем спокойствии и свете. Не то чтобы это так похоже, но Марина причитала очень протяжно.

– Илья!.. – последний раз позвала она. Уже вполголоса. С безнадежной ноткой – как зовут, понимая, что не вернуть.

Бритоголовый парень сел в машину и укатил.

Гамсонов прошел к подъезду и распахнул дверь. Марина стояла на середине лестницы, поднимавшейся к лифту: полуразвернувшись к Гамсонову.

Он посмотрел на нее, – а она чуть ухмылялась в сторону. И смущенно и надменно одновременно… как в тот раз, когда он услышал ее первую ссору, с Витьком…

Только теперь на Марининых щеках были слезы.

– Привет, – Гамсонов прошел к лифту, мимо нее; не останавливаясь. – Ты идешь?

Марина ничего не ответила и не пошла с ним, осталась внизу, но когда через час вернулась в квартиру, тут же постучалась к Денису. Он только что вымылся, его русые волосы от влаги казались темными; он опять сидел с ноутбуком, переписываясь в ICQ.

– Привет. Слушай… а ты ведь в технике разбираешься, да? – она спросила не нарочито, не выражено, как прежде это делала; по-нормальному.

Гамсонов чего-то бормотал себе под нос – высчитывая, потом вдруг отвлекся и спросил:

– Чего?.. Нет, не особенно, – но поправился: – Смотря в какой… а что?

Лицо у Марины было заплаканным, но она уже более-менее успокоилась. Яркие, недвижные лучи сглаживали розовые пятна повыше щек, и веснушки, а смазанную косметику делали четче, придавая лицу какой-то умильно-грустный вид.

– Мой музыкальный центр.

– Ой-й-й-й… их еще производят?

– Не знаю. Ты можешь сказать, сколько мой центр стоит примерно?

– Ты сама не знаешь?

– Это мне подарили – пойдем, покажу, – она подошла к кровати, вплотную; и манила его почти воровато. – Ну пойдем…

– Ладно, пошли.

Марина провела Дениса в свою комнату, указала на центр, стоявший на тумбочке. По-прежнему была какая-то вороватость в ее движениях, когда она ткнула пальцем.

– Вот, это мне Илья подарил. Кто мне еще подарит такой… – говорила она не грустно, но очень спокойно и даже как-то лукаво; будто что-то задумала…

Гамсонов сказал, что если она хочет продать – в принципе, неплохая модель.

– Можно выложить информацию на нескольких форумах… как БУ, – Гамсонов покосился на Маринин компьютер на столе. – Господи, ну и старье. Смотреть даже противно, – он смешливо наморщился, отстранился рукой и отвернулся, зажмурив глаза.

– Еще бы! Он куплен пять лет назад.

– Вот-вот. Смотреть противно, – казалось, Гамсонов заслоняется от яркого медового света…

Который был по всей комнате.

– Я знаю, что именно пять… Если ты, конечно, новую модель покупала… или тебе покупали? Я уж не знаю, кто там из твоих шестерых-семерых… – он ухмыльнулся. – Или и компьютер тоже Илья купил?

– Да, именно так, – тихо произнесла Марина. – Ты все знаешь, Денис… – сказала она задумчиво; и почти смиренно. – Нет, я не собираюсь продавать центр.

– Нет?.. Пойдем ко мне. Потолкуем, – предложил Гамсонов.

Марина посмотрела на него. Снизу вверх. Хитро сверкнула зубами.

– Зачем?.. О чем?

– Не хочешь, не надо. Только обещай, что не выкинешь его в окно – если опять вдруг начнешь истерить.

Она рассмеялась.

– Что ты, это мой любимчик. Я никогда б так не сделала.

– Ну и отлично. Техника должна уходить только с наваром. – Гамсонов открыл дверь. – А все остальное… твои проблемы, как говорится.

Марина рассмеялась, а когда Гамсонов ушел в свою комнату, наклонилась и нажала кнопку «Р1ау».

В остановившиеся закатные пирамиды ошалело ударил барабан, тягуче завизжала электрогитара…

Не поколебав ни единого луча.

Гамсонов чувствовал, Марина сегодня все равно еще пожалует – раз уж он ее звал… наверняка захочет поговорить.

И действительно часа через пол она вернулась в его комнату.

– Что-то ты недолго музыку слушала.

– Да уж, я… – она улыбнулась Гамсонову. – Хард-рок, метал… когда надо, они меня успокаивают.

– Успокаивают? Когда не хочется под них колбаситься?

– Да, – закивала Марина.

– Вот-вот, – Гамсонов засмеялся.

Марина сказала, что ей, наверное, все-таки мало сейчас этого.

– Мало? Надо еще потяжелей?

– Нет, – она посмеялась слегка. – Я имела в виду… хотела рассказать тебе кое-что, – и тотчас прибавила предвосхищая: – Если ты против, можно я просто посижу?

Она бросила взгляд на его ноутбук. Тот сейчас шумел, но экран был выключен – ноутбук стоял на тумбочке под зеркалом. И черный экран так резко контрастировал с закатными лучами – их оранжевые и сверкающе-прозрачные грани (тоже с оранжевой окантовкой), – казалось, лучи сделаны из стекла… но почему экран ноутбука не отражал ни одного? Только зеркало преломляло тона.

– Хорошо, рассказывай.

– Спасибо… – она села на край кровати, спиной к Гамсонову.

Да, Марина чувствовала, ей надо выговориться, только не была уверена, что получится, ведь Гамсонов опять может начать прикалываться.

– Я хотела рассказать тебе… наверное. Я не знаю…

Марина остановилась… потом с усилием начала:

– Кристинка и Витек… они… настраивают против меня.

– Это я уже слышал.

– Они сочиняют про меня всякую лажу… не буду говорить, что, но… еще сказали Илье, что я продала часть вещей, которые он мне дарил… и всякое такое прочее. Илья… он же любит меня, понимаешь? Он действительно меня любит, – у Марины опять навернулись слезы на глаза.

– Я вижу, – сказал Гамсонов.

– Видишь? По этой ссоре, которая была?

– Нет. По тебе, – ответил Денис.

Марина обернулась и посмотрела на него.

– По тому, как ты говоришь. Сейчас я вижу, что это действительно так, – серьезно подтвердил он.

– Илья… Господи, я никогда не думала, что он поверит им, – она хлопнула руками по коленям как-то растерянно. Будто выверяла каждую фразу. – Никогда не думала… Да нет, он вряд ли мог им поверить, я не знаю… Но ты не представляешь, как это… – она выдержала паузу и потом выдавила: —… больно. Но и все остальные, не только Илья… Лешка, Марат… если их у меня отнимут… не могу даже вообразить – я так к ним привыкла. Да, я их не люблю… Илью… не знаю, люблю или нет. Но я привыкла, понимаешь? Они – все, что у меня есть.

Говорила Марина без капли смеха. И Гамсонов вдруг почувствовал… поневоле проникается к ней симпатией и расположением.

Потом она стала объяснять, как всегда вуалирует про себя и оправдывает – не смотря на то, что прекрасно понимает, что по большей части продает себя. Но ее «котики» ведь чувствуют взрослую жизнь, а так сидели бы без мозгов и без дела.

– Мозгов-то, я думаю, у них все равно мало.

– Конечно, – она кивнула. – Но в любом случае… чтоб ты понимал, как я себе это объясняю… – она вздохнула. – Они дают мне деньги на еду и шмотки, а я плачу заботой и контролирую… Да, речь не идет о любви, но…

Мне очень больно терять это, Денис. Ежели все рухнет… не знаю, что вообще делать буду. Я привыкла к укладу.

– К укладу?

– Ну а разве это не уклад? Они ведь не стали бы работать, если б я их не пинала… И не придумывала всякие ухищрения.

Гамсонов сказал: может, самой пойти работать?

– Возможно, возможно… Наверное, это даже и хорошо было бы, ты прав… Но я все равно не хочу их терять.

И потом Марина признала: а может, ее просто мучит ревность из-за Кристинки, дело в этом. Но скорее всего, все вместе.

– Они все знают друг о друге? – Гамсонов сказал больше утвердительно.

– Ну естественно. Я прекрасно понимаю, что это не любовь… Я знаю, что такое любовь, Денис. Но я просто… – Марина остановилась… и как бы заключила опять: – Илья любит меня. Я уверена, что любит – я это чувствую. И даже не имеет значения, что он дарил мне и покупал просто так, а не когда я просила… но и это тоже правда. Да ведь все эти отношения… я не ради себя это делаю.

– А ради кого?

– Ради матери.

Но тут Марина уже усмехнулась – как если бы не совсем верила в свои слова.

Гамсонов молчал.

– Да, они все знают друг о друге. Но конечно, мне приходилось много чего не говорить о том, что параллельно происходит. Иногда я просила деньги, а объясняла по-разному… и с помощью этого Кристинка сейчас и пытается… ну ты понимаешь. Витек, видимо, любит ее… а может, просто хочет отомстить мне – не знаю… Ну и пусть катится.

Гамсонов смотрел на Марину. Она так и сидела к нему спиной, и к ее плечу ответвилась белая цепочка из трех световых шаров. Они были четкими: большой, потом средний – с розовым ромбом в сердцевине, и самый маленький, прямо возле плеча… он был чуть просветленнее, прозрачнее остальных.

Три шара по отдельности и, в то же время, выглядели, как «преемники» друг друга.

Световая цепочка тянется к Марине… или наоборот отходит от ее спины? И то, и другое…

И было впечатление, что эти шары никуда не сместятся, не изменят положения… Марина… она сидит, рассказывает Гамсонову, неторопливо… в этой комнате, в закатном свете…

Гамсонов подумал: она ведь провела почти все свое детство в этом городе. На этом дворе среди кленов-торшеров. Здесь она была ребенком и взрослела, обретала отношения, теряла – как и все. И менялась и именно здесь, в этом покое света, жизнь сделала ее такой, какая она теперь… А значит…

* * *

Цепочка шаров действительно никуда не сместилась – прошло десять минут, они просто погасли, растворились – и тотчас в комнате проступила неясная сирень вечера.

Воздух померк.

Но световые шары… они еще здесь? Еще стоят в сумерках – но просто невидны? Только их теплота чувствуется…

– Может, пойдем, прогуляемся? – предложила Марина.

Они шли по улице, и она говорила, что, может, и не хотела бы вести такой образ жизни.

– Я ведь не тянула их на себя, они сами ко мне прилипли. А что бы с ними стало, если б не эти отношения? А так Витек, Марат и Макс пошли работать. А Лешка даже в институт собирается поступать. И еще Михан… он вообще, знаешь, как изменился!.. Разумеется, в сравнении с тобой они… фью, это понятно. Витек… Витек вообще, сволочь, спился бы, если б не я, – она сказала презрительно, сквозь зубы. Отвернувшись в сторону. – И теперь он к Кристинке сбежал – как только она его пальчиком поманила.

Говоря это Марина подумала-припомнила, что совсем недавно разругалась и с Маратом – разумеется, из-за того, что взяла без спроса мотоцикл.

– Конечно, я тяну из них деньги – не отрицаю. Но скорее по приколу и в меру, и это для них стимул, чтоб больше зарабатывать… Да они по-другому и не поймут ничего… можно подумать, Кристинка будет что-то другое делать.

– Они прям так все и сбегут к ней?

– Не знаю…

– Я, кстати, выяснила с Кристинкой. Встретилась, начала катить на нее… она была с Витьком… Ну, поговорили, да…

Марина собиралась продолжить…

– Поговорила, ыгы… – произнес Гамсонов, поджав губы, и закивал головой.

Марина поглядела на него, не понимая.

– Что такое? В смысле? Ты о чем?

Денис выдержал паузу. Но потом осторожно, иронически сказал:

– Я слышал.

– Ты слышал?

– Да.

– То есть как это? Как ты мог слышать?

Гамсонов повернул голову. И спросил чисто риторически: разве это не Кристина орала на весь двор?

Марина смотрела недоуменно.

Денис рассказал о криках во дворе, которые услышал в окно.

– Это не могла быть Кристинка. Мы просто поговорили. И это было у нее во дворе… Ну на повышенных тонах, да… но поговорили. Разобрались. Но она не орала. Ну… почти. Да, я собиралась навешать ей, это правда, но Витек… он отпор мне дал конкретный.

Гамсонов, между тем, опять вспомнил эти крики:

– Блин, это было вооще… Ты б слышала их. Будто кого-то на части резали…

– Это был кто-то еще, Денис. Я тебе отвечаю.

– И там про Витька чё-то было, да, – кивал Гамсонов. – Ну я высунулся… но я не увидел никого.

– И когда ты услышал, сразу обо мне подумал?

– Не, ну то, что не ты кричала, было понятно. Но…

– Что это имеет отношение ко мне? Почему? – у нее промелькнула хитрющая улыбка – но тут же Марина прекратила улыбаться.

– Ну… – Гамсонов пожал плечами.

– Я ничего не сделала Кристинке… она кричала, но чтоб так, как ты описываешь… я не могла бы так вывести ее из себя… Это совпадение, – опять заверила Марина.

В результате она будто бы убедила его. Но все же у Дениса осталось чувство… Ему не верилось до конца? Нет, он вроде бы поверил, но…

Еще почему-то тотчас появилась у него мысль… о необычных ощущениях этого города.

– Я теперь, наверное, расстанусь с Витьком… Пусть делает, что хочет. Мне уж все равно. Видимо, придется отдать его.

Они вышли на проспект, и отсюда, вдалеке между рядами побуревших кленов была видна площадка со съехавшимся десятком мотоциклов. Они так массивно и обтекаемо сияли – весь свет зажженных уличных фонарей словно перевернулся и канул в них серебром. И рисованные пламенеющие языки, красные и оранжевые, на бензобаках и оставленных шлемах… в тон бурым полукружиям погасшей кленовой листвы.

– Красиво смотреть на мотики в ночи… Правда?..

Гамсонов в ответ только зевнул.

– Романтику будешь в своих «котиках» вызывать… ну коли у вас все-таки л-лубовь.

Марина пропустила его шутку мимо ушей. Прибавила задумчиво:

– Там как всегда все напьются, будут орать и врубать песни… Целую ночь. Вот так.

– Все правильно, – Гамсонов поднял вверх указательный палец. – Скорее, твоих котят надо этим привлекать – забыл… Там, кстати, что-то вообще нет никого.

И действительно мотоциклы выглядели радостными, серебряно-свежими, но… оставленными. Будто давно к ним никто не подходил. И это впечатление легко уловимое, но… все же трудно понять, из чего оно складывалось.

На проспекте ни одного человека.

– Да там они, – сказала Марина. – Просто, наверное, за выпивкой намылились… Я пойду, потусуюсь, пожалуй, – решила она. – Это окончательно расслабит меня… Может, пойдешь со мной? Не хочешь?

Гамсонов уверенно помотал головой.

– Ну ладно, хорошо. Спасибо, что выслушал.