Текст книги "Последняя империя. Книга 2"

– Где-то я про подобное уже слыхал, – пробормотал Сизов.

– Ну как же, стиль Лаврентия Павловича, – хмыкнул Соломин. – Ни что в этом мире не ново.

– Продолжай, – кивнул Сизов запнувшемуся Демидову.

– Ну, а это главное, – на экране телевизора были странные земляные работы. В зимнем лесу несколько человек разгребали лопатами снег и сучья. – Чтобы выбить из Месяцева расположение этого схрона пришлось применить к нему все известные методики, вплоть до «сыворотки правды».

А на экране телевизора все те же люди выволокли из ямы здоровый, пятидесятилитровый бидон, подобный тому, в которых на фермах перевозят молоко. Открыв его следователь в прокурорской форме начал по одному вытаскивать и складывать на поднос небольшие мешочки с завязками, методично считая свою добычу. В следующем кадре он открыл один из мешочков, но безупречно ограненные бриллианты не оставили особого впечатления при плохой съемке и мрачном освещении зимнего дня.

– Эта схема была отлажена до поточного метода. Все государственные и частные предприятия и фирмы платили один процент доходов в личный фонд губернатора. Официально деньги шли на благотворительность, на самом деле до сирот и убогих доходило не более трети всей суммы. На остальные деньги в Якутии закупались необработанные алмазы, на гранильных фабриках Новосибирска доводились до ума, а затем бриллианты поступали лично к Месяцеву и его семейству.

– И на сколько тянет этот бидончик? – поинтересовался Соломин.

– Почти миллиард в рублях, примерно двести пятьдесят миллионов долларов. Существовал еще личный схрон Молодцова, но эта сволочь успела застрелится, теперь ведем работу с его шофером и остальными приближенными.

– Как они все-таки вышли на этого Семенова? – спросил Сизов.

– Тут не обошлось без предательства. Один из наших людей сдал нашу контору своему губернатору, в том числе номера московских телефонов и электронной почты. Далее все было просто, они проверили кто звонил по этим номерам из Новосибирска и вышли на Семенова.

– Ну что ж, значит пора вам выйти из подполья, – решил Сизов. – Пусть вас боятся.

– Да, пора, – согласился Демидов. – А то в том же Новосибирске едва нашу группу не расстрелял местный СОБР. Хорошо что глава «фебовцов» еще по Чечне лично знал того парня что руководил собровцами.

После того как Демидов ушел однокашники долго сидели молча.

– Интересно, есть ли предел человеческой жадности? – тихо, скорее для себя сказал Сизов.

– И подлости, – вздохнул Соломин.

– У тебя сколько на черный день припрятано бриллиантов? – спросил Владимир.

– Шутишь что ли? – поперхнулся своей минералкой Соломин. – Откуда у меня бриллианты?

– Ну вот и меня столько же. Вряд ли они есть и у Сашки. Нас что же, всего трое таких осталось в этой стране? Помнишь каким был этот генерал, Месяцев, четыре года назад?

– Ну, допустим, тогда он был только полковник, – напомнил Премьер.

– Да, бравый вояка, прошел все горячие точки Союза, раз пять был ранен, его нам рекомендовал Сазонтьев. Начал, вроде, неплохо, претензий к нему не было. И за считанные годы превратился в такое дерьмо.

* * *

Через два месяца состоялся суд над тремя бывшими генерал-губернаторами, Месяцевым, Стариковым и Авдониным. Еще один генерал-губернатор, Шабунин, успел застрелиться до ареста. И это было лишь начало большой чистки. Только из органов московской милиции было уволено десять тысяч человек, шестьсот сорок человек осуждено, пятьдесят два – в основном высшие офицеры, расстреляны. Радиоголоса из-за бугра торжествовали. Торопливый говорок Симеона Антипина иногда просто захлебывался от избытка переполнявших писателя чувств.

– Этот год войдет в один ряд в истории России вместе с годом введения Иваном Грозным опричнины, и незабвенным тридцать седьмым – годом начала основных сталинских репрессий. История повторяется снова и снова, похоже что Россия не способна учиться на своих уроках. Те, кто четыре года назад свергали старый строй и расстреливал своих противников, теперь сами получили достойную плату стандартными девятью граммами свинца.

Фокин же в своем обычном телеобращении был предельно краток, но жесток в формулировках. Перечислив результаты всех массовых чисток главный идеолог страны подвел общий итог.

– Военное руководство страны еще раз доказало, что вопреки мнению всех этих сволочей из-за бугра, оно способно самоочищаться от позорящих его честь генералов и офицеров. При этом не идут в счет ни какие прошлые заслуги или симпатии. Сегодня Россия получила еще один хороший импульс для движения вперед.

При всей этой взаимной истерии ни кто из аналитиков особенно не обратил внимание на то, что всех четырех выбывших губернаторов сменили люди далекие от армейской жизни, простые чиновники и люди от бизнеса.

ЭПИЗОД 50

2000 год, граница с Ингушетией, пропускной пункт «Кавказ».

Этот день ни чем не отличался от десятков и сотен дней на войне. Самая адская работа именно здесь, на грани между миром и войной, когда уже не знаешь кто враг, а кто нет. Там, в бою, там все понятно, совсем не так как здесь.

Капитан Юрий Мирошкин с утра пребывал в плохом настроении, и виной всему была вступающая в свои права осень. Еще вчера острая синева бабьева лета словно увеличительным стеклом разжигала последнее тепло остывающего солнца, и капитан даже слегка позагорал, подставив свой коричневый торс последним лучам осеннего светила. Но проснувшись во втором часу ночи Мирошкин услышал словно кто-то робко постукивает одним пальцем по железной крыше его вагончика, и невольная тоска сжала его сердце.

«Еще одна осень на войне, снова грязь, холод, тоска», – подумал он. Кроме того вспомнилось главное, о том что от него ушла Ленка, и эта тоска по любимой женщине накрыла сердце такой безнадежной мукой, что Юрий закусил край одеяла, чтобы не застонать и не разбудить спящих рядом офицеров. Противный вкус шерстяной тряпки окончательно прогнал остатки сна, и Мирошкин так и проворочался до утра, невольно слушая как все требовательней и злей дождь барабанит и по крыше, а усиливающийся ветер иногда свинцовыми очередями швыряет капли в стекло небольшого оконца.

А в восемь утра Мирошкин был уже на посту, и с чисто физическим мучением всматривался в эти чуждые ему лица женщин, старух, стариков, сравнивая их с мутными фотографиями в засаленных, мятых паспортах, пытаясь понять что хотят сказать эти неприятные, вызывающие отвращение, а порой и ненависть люди.

– А-а, гаспадин афицер, это он, просто тогда он был толстай, а счас савсем худай стал, – почти кричала Юрию в лицо высокая, худая как кочерга и такая же страшная женщина неопределенного возраста. При этом она наклонилась почти вплотную к лицу капитана, и Юрия едва не вырвала от адской смеси лука, чеснока и давно нечищенных зубов. Сам престарелый старик ингуш, действительно мало похожий на фотографию в паспорте, стоял молча, медленно и редко моргая глазами.

К Юрию подошел его запоздавший напарник, капитан Василий Зелинский. За глаза их звали Торопунька и Штепсель, настолько забавно смотрелись рядом рослый Зелинский и низенький, коренастый Мирошкин.

– Что у тебя? – спросил он, методично пощелкивая семечки.

– Семен, как думаешь, это он или нет? – спросил Мирошкин протягивая паспорт Зелинскому. Тот оценивающе взглянул на старика, потом на фотографию, потом снова на старика, а затем закрыл паспорт, и, отдав его ингушу, махнул рукой, дескать – проходи.

– Сегодня что-то народу меньше чем обычно, – сказал Юрий, раскрывая очередной паспорт старика, на этот раз чеченца.

– Дождь, сидят по домам, – заметил Зелинский, делая то же самое с паспортом его жены.

С обоих сторон блокпоста скопилось не менее сотни человек желающих проникнуть по другую сторону границы, но это действительно было мало. Обычно таких ходоков стояло раза в три больше. Что особенно убивало офицеров, так это то, что спустя часа два-три те же самые лица возвращались обратно либо в Чечню, либо в Ингушетию. Юрий зевнул, потом еще раз. Зелинский рефлекторно повторил все это и спросил:

– Ты что это зеваешь, не выспался?

– Нет.

– А я так хорошо спал под этот дождь. Вчера из дома письмо пришло.

– Да? Что пишет Надежда?

– Юрка уже ходить начал, Аньку отдали в детский сад. Кстати, Надежда видела твою с этим… козлом. Говорит он старше Елены лет на двадцать. Какой-то важный чин в городской управе. Лысый.

– Ну и хрен с ними. Пусть живет, пыль с лысины сдувает.

Офицеры знали друг друга давно, с училища, тогда они не сильно дружили, но оба скоротечных курсантских романа происходили у всех на глазах. Но затем жизнь в одном небольшом гарнизоне поневоле сблизила обе семьи, а эти командировки на Кавказ так же быстро заставили мужчин сдружиться. Вот только семейная жизнь Зелинского удалась, а у Мирошкина пошла наперекос.

К полудню Юрий окончательно выдохся. Ему казалось что он заснет прямо сейчас, стоя с паспортом очередного ходока в руках. Плюнув на все он отошел к вагончику и умылся. Как раз в это время со стороны Чечни подъехал здоровенный бортовой «КамАЗ», а сразу за ним три белоснежных джипа с эмблемой ОБСЕ.

– О, опять эти шакалы евросоюзные, – заметил Зелинский, исподлобья поглядывая в сторону заезжих гостей. – Все ездят, нюхают, козлы!

– Да пусть ездят, авось когда-нибудь да подорвутся на фугасе, а то все не верят что тут идет война.

– А лучше что бы чеченцы утащили их в плен.

Как обычно делегацию надо было пропустить без очереди, но для этого сначала нужно было проверить здоровенный бортовой «КамАЗ», буквально забитый галдящими как сороки чеченками и разным скрабом. Мирошкин занялся водителем, от джипов же подбежал не по годам молодой майор с лощеным лицом типичного «арбатского вояки».

– Ну, что тут у вас!? – торопливо начал понукать он. – Давайте быстрей, мы на самолет опаздываем.

– Погоди, успеете, – сказал Зинченко, и кивнул подошедшему сержанту. – Посмотри что там.

Запрыгнув в кузов сержант осмотрелся по сторонам и крикнул:

– Барахло разное! Тряпье, мешки с мукой.

– Ну пошарь там! Да гони этих баб с кузова! Пусть не придуриваются что правил не знают, каждый день туда-сюда ездят!

Сержант с матами начал гнать пассажирок из кузова, Мирошкин, проверив бумаги водителя, подошел на помощь к своему другу и так же принялся проверять документы у пассажирок «КАМАЗа». Получив документы они по одному лезли обратно в кузов, хотя сержант продолжал свой осмотр.

– Куда прете, – накинулся тот на них. – Не видите я еще не закончил!

В ответ те загомонили что-то на своем горластом языке, ни мало не собираясь уступать солдату. Плюнув тот продолжил копаться в ящиках и мешках. Молодой водитель КАМАЗа нетерпеливо посматривал из кабины, время от времени нажимая на газ, и внося ревом своего двигателя еще больший шум. А московский майор снова начал атаковать, на этот раз Мирошкина.

– Э-э, капитан, ты давай не наглей, а! Хочешь себе неприятности получить? Ты их получишь, я тебе это гарантирую!

– Да отстань ты, – отмахнулся от него Юрий. – Нашел чем пугать. Дальше Чечни все равно не пошлют. Сержант, как там у тебя?

– Сейчас! – донеслось из кузова. – Ну-ка слезь с этого ящика! Кому говорю слазь!

«С кем это он там», – подумал Мирошкин, и в этот момент в кузове грохнул пистолетный выстрел. Капитан еще поворачивал голову, а КамАЗ уже взревел и тронулся с места, своим ревом почти заглушив визг попадавших от толчка чеченских женщин. Ближе всего к машине оказался Зинченко, он успел догнать еще не разогнавшуюся машину и, подтянувшись, рывком запрыгнуть в кузов. Юрий видел как Василий встал, но водитель заложил крутой вираж объезжая бетонный блок, капитана мотнуло в сторону. А когда он выпрямился снова послышались выстрелы, и тело Зинченко дернулось, завалилось назад, перевалилось через борт и упало на дорогу. Эти двадцать метров Мирошкин пробежал на одном вздохе и почти упал на тело друга. Одного взгляда ему хватило чтобы понять весь ужас положения. Изуродованное пулями лицо Василия не оставляло ему ни каких шансов, капитан еще хрипел, из пробитого виска пульсировала кровь, еще одна пуля прошла через глаз. А со стороны уезжающего КАМАЗа доносилась все разгорающаяся пальба. Лавируя по лабиринту из расставленных по дороге блоков громоздкий грузовик никак не мог набрать скорость, по кабине водителя стреляли из нескольких автоматов, но и из кузова уже не прячущиеся боевики отвечали ожесточенным огнем. Их было трое, в грязном камуфляже, в черных масках. Разогнувшийся Мирошкин перехватил пробегавшего мимо солдата, выхватил из рук у того «Калашников» и, почти не целясь, выстрелил в сторону КАМАЗа из подствольного гранатомета. Выстрел получился удачным, граната опустилась точно в центр кузова и, очевидно, попала на какие-то боеприпасы, потому что сразу полыхнул невероятной силы взрыв, в щепки разнесший кузов грузовика.

Опустив автомат Мирошкин несколько секунд смотрел на догорающие останки КАМАЗа, потом машинально отдал оружие солдату, и присел на корточки рядом с телом друга. Василий уже не дышал, единственный его глаз был открыт, и, отражая серую хмарь осеннего неба, стал таким же серым и безжизненным, утратив живую, природную голубизну. Юрий медленно стянул со своей головы шапку. Мимо него проползли джипы с высокой комиссией, но Мирошкин, казалось, не видел этого.

* * *

Спустя восемь лет в международном аэропорту Гааги Юрий Мирошкин спускался по трапу с борта семьсот сорок седьмого Боинга. На погонах его щегольского мундира сияли три полковничьих звезды, справа на груди значок Военной академии имени Фрунзе. Эта посадка в Голландии была вынужденной, из-за сильного ливня аэропорт Брюсселя не принимал их самолет, и теперь Юрий раздумывал над тем, как добираться до штаб квартиры НАТО, дождаться улучшения погоды, или просто уехать автобусом. Гаагу так же одолевал дождь, показавшийся Мирошкину очень сильным, он невольно перешел на бег, хотя до поданного им автобуса было всего метров двадцать.

«Что же тогда творится в Брюсселе, – подумал Юрий, складывая зонтик уже внутри салона. – Если здесь такой дождище хлещет, то там, наверное, вообще всемирный потоп?»

От дамы стоявшей рядом с ним возбуждающе пахнуло резким, изысканным ароматом, и на несколько минут Мирошкин забыл о проблемах столицы Бельгии. Машинально, на автопилоте полковник последовал за женщиной со столь восхитительным парфюмом, в самом деле оказавшейся привлекательной во всех отношениях. За эти годы Юрий так и не женился, но сумел оценить все преимущество холостяцкого существования, и кратковременные, бурные романы скрашивали его скучную личную жизнь.

«Пройдем паспортный контроль, и надо будет с ней познакомиться», – подумал Юрий, продолжая смотреть вслед красавице. Он не глядя сунул паспорт в руки чиновника. Гораздо больше полковника сейчас волновало, в какую сторону отправится его попутчица. А та остановилась посредине зала в нерешительности, явно волнуемая теми же самыми проблемами, что и сам Мирошкин. Дама посмотрела в сторону расписания движения самолетов, потом отошла в сторону, к расписанию междугородних автобусов.

«Что они там возятся?» – с досадой подумал Юрий, оборачиваясь к представителям пограничного контроля. К этому времени количество их удвоилось, худощавый парень с некрасивым, вытянутым лицом коренного фламандца что-то объяснял более старшему товарищу с объемным животиком любителя пива, тыча при этом пальцем то в паспорт Юрия, то на монитор компьютера.

– Что-нибудь не так, офицер? – спросил Мирошкин, заученно скалясь в профессиональной, дипломатической улыбке.

– Вы Юри Мирошки? – спросил молодой чиновник, по западному глотая окончания имен.

– Да.

– С какой целью вы прибыли в Нидерландское королевство?

– Я следую транзитом в Брюссель, по приглашению руководства блока НАТО.

Мирошкин достал нужные документы, оба голландца внимательно их изучили, потом переглянулись, старший куда-то ушел, второй сказал:

– Один момент, – и отложив документы Юрия в сторону занялся проверкой документов какого-то азиата, не то корейца, не то японца.

«Любитель пива» вернулся минут через десять, и не один, а с двумя рослыми полицейскими.

– Юри Мирошкин? – спросил он строго, беря в руки паспорт полковника.

– Да, это я.

– Вы объявляетесь задержанным по ордеру международного трибунала в Гааге как военный преступник. У вас есть право на адвокатскую защиту, у вас есть право на один звонок.

Юрий был ошеломлен.

– Какое вы имеете право! – вскипел он. – Какой еще к чертям ордер!? У меня дипломатический паспорт!

– Это не имеет значение. Правительство Голландии не признает вашего статуса дипломата. Следуйте за нами.

Побагровевшего от злости Мирошкина провели в комнату пограничного осмотра, тщательно обыскали и отобрали деньги, документы и все самое ценное – часы, золотую цепочку, перстень, а так же ликвидировали ремень и шнурки. На все протесты и угрозы русского полковника голландцы реагировали с флегматичной безразличностью, так что через полчаса Юрий плюнул, и напоследок по-русски «причесав» своих тюремщиков умолк, надеясь только на одно – телефонный звонок в посольство.

Человеку, поднявшему посла России с постели в три часа ночи, трудно рассчитывать на доброту и ласку. Митин, так звали главного российского дипломата в Нидерландском королевстве, был настроен соответственным образом.

– Ну, так что у вас тут случилось, полковник? – буркнул он, покрасневшими от недосыпа глазами рассматривая нарушителя своего спокойствия. Мирошкин как можно более подробно рассказал обо всей странной ситуации, Митин кивнул и вышел, сказав только одно.

– Хорошо, сейчас разберемся.

Но вернулся посол только через полтора часа. Следов сна на его лице уже не было заметно, зато отчетливо просматривалось явная злость напополам с растерянностью.

– Плохи твои дела, полковник. Ты знал что по твою душу в свое время выписали ордер на арест?

– Да, но это когда было?! Да и вообще, что это за глупость! Это уже пятая моя поездка на Запад.

– Странно что она не тринадцатая. Я пробовал все, и протестовал, и угрожал, просил отпустить тебя под залог – бесполезно. Уперлись как бараны!

– Что же теперь делать? – растерялся Мирошкин. До этого он воспринимал все происходящее как дурной сон, временное недоразумение, но лишь теперь до него начал доходить весь ужас своего положения.

– Прийдется, брат, немного посидеть в тюряге. Это, правда, не наши тюрьмы, тут все гораздо более цивилизованно. Но…

– И долго?

Митин пожал плечами.

– Пока не включится большая дипломатия из Москвы. Так что потерпи, брат.

* * *

На следующий день газеты и телевидение взахлеб вещали о деле Мирошкина. «Русский офицер арестован за прошлые военные преступления. – писала английская „Гардиан“. – Голландское правосудие предъявляет русскому полковнику обвинение в убийстве четырех чеченских женщин. Невинные мирные жители погибли восемь лет назад от рук Юрия Мирошкина».

Кадры любительской съемки зафиксировавшие выстрел Юрия из подствольника и последующий взрыв КАМАЗа крутили по всем каналам. Правда куда-то исчезли кадры обстрела боевиками блокпоста, тем более смерть Зинченко. Показывали только сам выстрел и потом крупно лицо Юрия склонившегося над телом друга.

Следствие длилось всего две недели, сам суд – три дня. Первый раз войдя в зал заседаний Юрий сразу почувствовал как от этих затянутых в черные мантии людей веет холодом высокомерия и непонятной ему ненавистью. Он понял все из выступления прокурора, итальянки Андре Конте, пожилой женщины с лицом, на котором напрочь отсутствовали какие либо эмоции.

– Мы не можем терпеть пока на нашей прекрасной земле существуют хоть какие-то нарушения прав человека. Этот же человек нарушил самое важное право человека, право на его жизнь. В лице этого жалкого полковника мы судим не только его, но и все это громадное, варварское государство. Государство, где раздавлены все права человека, где отсутствует сама свобода.

Все попытки адвокатов доказать, что Юрий стрелял сторону КАМАЗа в состоянии аффекта и неприцельно ни к чему не привели. Благодаря усилиям российских спецслужб была найдена и показана по телевидению вся запись инцидента на пропускном пункте «Кавказ». Несколько подкупленных журналистов опубликовали действительную версию всего происшедшего. Потихоньку общественное мнение начало склоняться в сторону Мирошкина. Но несмотря на все усилия дипломатов и адвокатов международный трибунал в Гааге приговорил Юрия Мирошкина к пожизненному заключению. Та же самая прокурорша в интервью одной из телекомпаний откровенно призналась в том, что в этом случае она искренно сожалеет, что в Европе отменили смертную казнь.

– А жаль, это было бы хорошим уроком всем этим русским варварам.

* * *

Узнав о решении суда Сизов пришел в ярость. Его личный секретарь Фартусов еще ни когда не видел Диктатора в таком состоянии. Получив все указания он вышел в приемную и немедленно позвонил Соломину.

– Виктор Андреевич, срочно зайдите к Владимиру Александровичу.

Через три минуты Премьер вошел в приемную Сизова, кивнул головой Фартусову и хотел пройти дальше, но секретарь преградил ему дорогу.

– Виктор Андреевич, это я вас вызвал. Шеф не в себе, он разбил две хрустальных пепельницы и сломал стул.

– Чего это он? – удивился Соломин.

– Это из-за Мирошкина.

– А-а, понятно.

– Кроме того он велел разорвать все отношения с Голландией, арестовать имущество Нидерландов в России, а так же задержать всех подданных королевства как заложников. Кроме того он велел готовить эскадру Балтийского флота к походу в Северное море.

У Соломина вытянулось лицо.

– Ну, это он уже через чур! – пробормотал он.

Несколько секунд Премьер раздумывал.

– Где сейчас Сазонтьев?

– На Арбате, в Генштабе.

– Вызови его сюда, пусть принесет побольше водки и придумает какой-нибудь повод ее выжрать.

– Хорошо. Да, он велел вызвать к себе Мохнача, Ждана и Анисина. Потом Володина.

– Эти трое обойдутся, а Володина ушли куда-нибудь к ядреной фене, чтобы не нашли его дня три!

Кабинет Диктатора был пуст и премьер прошел дальше, неодобрительно осмотрев по ходу разбитый в щепки стул и лежащие у стены осколки хрусталя. Виктор нашел Сизова в комнате отдыха, тот лежал на диване, расстегнув китель и сорвав с шеи галстук. Лицо Владимира пылало как после бани, знаменитая прическа была растрепанна.

– К тебе можно? – спросил Соломин.

– А, это ты, заходи.

Премьер с кряхтением втиснул в кресло свою квадратную от полноты фигуру и спросил.

– Ты на крестины-то ко мне завтра прийдешь?

– Ну я же обещал, значит прийду.

Две недели назад у Соломина родилась внучка, и Сизов пообещал быть ей крестным.

– Это хорошо. А проект бюджета смотрел?

– Нет еще, что там у тебя?

– Как обычно, расходы больше чем доходы.

Еще минут пять разговор вяло перепрыгивал с одной темы на другую, пока в дверях комнаты не показалась громадная фигура Главковерха. Сазонтьев выглядел несколько странно, трезвый, но какой-то загадочный, правую руку держал за спиной. Не соизволив поздороваться он прошел вперед и водрузил на небольшой журнальный столик литровую бутылку водки.

– Гуляем, курсанты, – сказал он. – Хозяин, тащи огурцы.

– Это по какому еще случаю у тебя банкет, – нахмурился Сизов. – Да еще с утра пораньше?

– На, читай, ты так долго этого добивался, – и Сашка бросил перед своим непосредственным начальником красные корочки.

– Да неужели! Никак наш маршал все-таки кончил академию, – добродушно засмеялся Соломин.

– Ну, молодец, – сказал Сизов, наконец оживляясь. Он даже сел на диване и с интересом изучил весь документ. – А что ж вот так вот? – Владимир показал рукой на бутылку. – Поехали в ресторан, хоть в «Прагу», что ли, посидим, отметим.

– А что, по курсантски уже за падло? Водку в «бескозырке» уже брезгуем потреблять. Заелся, господин диктатор!

В комнате отдыха появился Фартусов отягощенный подносом со всякой снедью из кремлевского буфета: бутербродами с икрой, колбасами и ветчиной, любимыми Сазонтьевым солеными огурцами и двумя бутылями «Боржоми» для Премьера. Через полчаса Фартусова послали за еще одной бутылкой водки, но секретарь, помня пословицу, предусмотрительно принес две. Разрешил себе принять на грудь и давно уже не потреблявший из-за больной печени Соломин. Когда через два часа Фартусов осторожно заглянул в кабинет, гулянка была в самом разгаре. Соломин сидел уже в одной майке, два же его собутыльника так же скинули кители и расстегнули рубахи до самого пупка.

– Нет, Виктор, ты не понимаешь! – орал Сизов, мотая указательным пальцем перед лицом Премьера. – Это они не этого полковника унизили, это они всю страну унизили! Всю, и нас с тобой! Нас не боятся, понимаешь!

– Володя, ты пойми, мы сейчас стараемся оторвать Европу от Америки, а ты: «…разорвать отношения, послать крейсера в Северное море», – процитировал Премьер. – Нас не бояться должны, а уважать, понимаешь, уважать!

– Нет, Володь, Виктор прав, – Сазонтьев сосредоточенно хрумкнул огурцом и продолжил свою мысль. – Понимаешь, я эту Голландию могу стереть в порошок секунд за сорок. Если прикажешь я снова пройду на «Петре Великом» и поставлю к верху раком весь мир, но это не тот метод. Виктор прав, когда тебя боятся, они в открытую не попрут, они будут шакалить, как с этим полковником, кусать тебя за пятки. Я считаю так – парня нужно вытаскивать любой ценой, этим голландским петухам врезать по самые уши по дипломатической линии, а всю эту судейскую камарилью опустить так, чтобы ни кто их больше не принимал всерьез…

Вернувшись в приемную Фартусов с ухмылкой заявил всем трем ожидавшим приема главам спецслужб.

– Отбой, ребята, по домам. Сазонтьев третью литровку открыл.

* * *

Лишь через сутки Володин вызвал к себе посла Нидерландов и вручил ему ноту протеста. Через три дня после этого был арестован некий гражданин Голландии Кнут Ренсенбринк по обвинению в шпионаже. Еще через три недели в неприятную ситуацию попала госпожа Андре Конти. При прохождении таможенного контроля в аэропорту имени Джона Кеннеди у ней в сумочке нашли пакетик с десятью граммами героина. Наркотик у ней учуяла специально обученая собака. Та же самая собака проявила интерес к еще одному пассажира этого же авиарейса, сидевшего как раз рядом с госпожой прокуроршей, но у него ни чего не нашли. Чернявый, налысо выбритый маленький человек непонятного возраста с серьгой в ухе сразу вызвал неприязнь у таможенников и пограничников своими развязанными манерами и не по ситуации нахальной, жизнерадостной улыбкой.

– Ой, этот запах, наверное, осталось от рукопожатия с моим сыном, – пояснил он. – Он у меня давно сидит на игле, и он же провожал меня в аэропорту.

– Господин Марк Спирин, зачем вы приехали в США? – сурово спросил один из чиновников.

– Я хотел бы поработать здесь.

– Но у вас гостевая виза!

– Ну и что?

Чиновник миграционного агентства с возмущенным лицом вернул документы странному человеку.

– Мы отказываем вам во въезде в Соединенные Штаты Америки.

– Не очень и нужно, – хмыкнул Спирин и, подхватив свою скромную поклажу, повернул в сторону выхода.

К сожалению американские таможенники плохо знали лучшего российского престидижитатора Марка Спирина, цирковая фамилия Марк Спирс. За фокус с доставкой пакетика героина в сумочку прокурорши он получил сто тысяч долларов. Еще через две недели «независимые» журналисты раскопали что у трех членов гаагского трибунала на счетах в Швейцарском банке лежат кругленькие суммы, якобы полученная от одного боснийца, военного преступника, оправданного в прошлом году высоким судом. Все эти счета были чистой липой, совместный труд СВР и ФАПСИ. Скандал получился громким, два из трех членов суда взяли самоотвод, лишь третий упрямо продолжал доказывать свою невиновность.

Пострадала и промышленность Голландии. За месяц до этого скандала всемирно известная фирма «Филлипс» выиграла тендер на модернизацию одного из московских телевизионных заводов, но в последний момент ей было отказано и заказ получила гораздо менее известная финская фирма.

* * *

Прошло полгода с тех пор, как Мирошкин впервые увидел мир через изящные, фигурные решетки голландской тюрьмы. Это была не русская зона, тем более не Бутырка, камеры на двоих, телевизор, холодильник, раз в неделю один междугородний звонок, к тому же великолепный, лучше чем в академии, спортзал с тренажерами. В соседи к полковнику посадили одного украинца лет тридцати, нелегально приехавшего на заработки, и в первый же день укравшего что-то по мелочам в первом же попавшемся ему супермаркете.

– Вот, дурень! – корил он себя день и ночь. – Ну я же не знал що у них там везде телебаченье натыкано?! Вот дурень!

Признаться, как раз этот сосед и был самой большой неприятностью для Мирошкина. Его непрерывные стенания и редкий по ничтожности интеллект доводили офицера до белого каления.

– Нет, Микола, если б ты знал, как ты мне надоел! Я бы лучше с каким-нибудь эскимосом сидел, чем с тобой, – сказал он как-то своему сокамернику, и в ответ услышал мутный поток ругани, с обычными обвинениями «поганых москалей» во всех бедах, в том числе и в том, что Микола оказался в голландской тюряге.

– И в чем же это мы виноваты? – возмутился Юрий.

– Да, это вы все, москали поганые! Ежели бы не ваш треклятый Ельцын, я бы теперь рубил плоты у себя на Карпатах, и ни в каких Голландиях не бувал.

– Да ты, брат, ни как жалеешь что Союз распался?!

– Да нехай он сдохнет этот ваш Союз вместе со всеми вами, коцапами погаными!

После этих слов Микола обиженно отвернулся лицом к стенке и наконец-то затих.

Между тем адвокаты Мирошкина подали в суд апелляцию на пересмотр дела. Несмотря на все усилия дипломатов и спецслужб нидерландская Фемида упорно отказывалась признать свою не правоту, и единственно, чего добились защитники, это рассмотрения кассационной жалобы в местном суде.

В тот день их вывезли из тюрьмы вдвоем, Мирошкина, и еще одного здоровущего негра, которого в тюрьме все звали просто Джорджем. Этот самый Джордж сидел за вооруженное ограбление продуктовой лавки, но недавно открылось, что этот подвиг был не единственным в его бурной жизни. За месяц до этого был ограблен национальный Голландский банк в Антверпене. Дело было шумное, нахальство налетчиков не имело границ, они напали на инкассаторскую машину остановившуюся у ворот банка. При ограблении было много стрельбы и трупов, три налетчика взяли триста тысяч долларов и нагло ушли от преследовавшей их полиции. Чудом выживший шофер инкассаторской машины опознала в скромном любителе зелени стрелявшего в нее бандита. Все попытки следователей расколоть Джорджа и узнать кто были его подельники и где деньги ни к чему не привели. Заседание должно было состояться в десять часов утра, но сначала у тюремного фургона спустило колесо, а потом заседание отложили, потому что какой-то шутник позвонил и предупредил, что в здании заложена бомба. Лишь в час дня вызвали в зал заседаний Джорджа. «Отстрелялся» тот быстро, через два часа вернулся в комнату ожиданий, прибавив к своим трем годам еще семь. Негра это мало огорчило, он с неизменной ухмылкой засунул в рот сразу три подушечки «Стиморола» и весело крикнул вслед уходящему Мирошкину: