Текст книги "Последняя империя. Книга 2"

ЭПИЗОД 18

В этот день Хаким встал очень рано, еще до рассвета. Где-то внутри его тела, в районе солнечного сплетения, пульсировала странная дрожь от смеси страха и нетерпения. Если свершится то, о чем он вчера случайно услышал из разговора отца и матери, то с сегодняшнего дня вся его жизнь пойдет по другому. Осторожно пройдя между матрасами спящих на полу братьев, Хаким пробрался на балкон третьего этажа, а уже оттуда, по приставной лестнице – на плоскую крышу дома. После душной атмосферы большого дома, где с первого этажа поднимались привычные, но неприятные запахи стада животных прохладный воздух высокогорья приятно освежил его и взбодрил не хуже чашки кофе. Хаким запустил руку за пазуху и вытащил припрятанный со вчерашней сиесты <время полуденной жары, и вынужденного отдыха> листок ката <африканский аналог коки, вызывает легкое наркотическое состояние. В Йемене традиционное потребляется всеми от мала до велика>. Горький вкус наркотического растения вскоре отозвался в голове легким, блаженным, кратковременным ощущением невесомости и ясности мысли. Заря быстро набирала свою силу, под ее напором звезды будто таяли, край неба слегка вылинял до серости, а потом начал мягко набирать розовые и фиолетовые оттенки. Вершины древних, угрюмых гор в эти мгновения превращались в невесомые голубоватые миражи, причудливо вычерчиваемые на розовом фоне набирающей силу зари. Обхватив колени руками Хаким неподвижно сидел на одном месте до тех пор, пока солнце не брызнуло на его лицо ослепительным ударом первого луча. Когда он спустился вниз все его многочисленные родственники уже встали, женщины хлопотали у земляной печи, больше похожей на глиняную кадку с разведенном на дне котором, а отец, Ахмед, и все пятеро его сыновей, братьев Хакима, расстилали молельные коврики, готовясь совершить утренний намаз. Хаким молча присоединился к ним, и отец только покосился в его сторону, но ничего не сказал, а начал мерно и заучено читать молитву.

Завтрак как всегда состоял из ячменной лепешки напополам с просо, макаемой в общее блюдо с кульбой, острого соуса из зерен горчицы и ароматных трав. Все это запили кишром, напитком из шелухи кофейных зерен, после чего отец сказал.

– Хаким сегодня не пойдет пасти коз, этим займется Али. Хусейн, тот баран с белым ухом, он еще хромает?

– Да, отец.

– Тогда оставь его дома.

Больше он ничего не добавил, и Хаким, проводив младшего брата до ворот, несколько минут бестолково торчал во дворе, пока отец, выглянув из дверей хлева, не позвал его взмахом руки.

– Помоги мне вытащить его во двор, – велел он сыну, показывая на оставшегося в хлеву барана с белым ухом.

Ахмед с десяти лет сильно хромал, упав со скалы при поисках потерявшегося козленка, но это не помешало ему обзавестись большим семейством и уважением среди своего племени. Но именно эта же хромота не позволила ему стать более богатым и зажиточным.

Белоухий явно чувствовал, какая ему предназначена роль, и Хакиму пришлось потрудиться, чтобы выволочь его во двор. Здесь отец прочитал над животным соответствующую ритуалу молитву и перерезал барану горло. За этими хлопотами из окон дома наблюдали все три сестры Хакима, оживленно и радостно переговариваясь между собой. Мясо достаточно редко бывало на столе этого семейства, и заклание белоухого барана предсказывало предстоящий праздник.

Лишь к двум часам дня произошло то, чего так ждали все в доме Ахмеда. Во двор усадьбы въехали трое, рослый, красивый мужчина лет сорока на великолепном арабском жеребец, грузный старик на черном муле и молодой молла на осле, в зеленой чалме хаджи <хаджи – мусульманин, совершивший хадж>. Если первые двое были одеты как типичные йеменцы, то у моллы и черты лица и одежда выдавалось его явно инородное происхождение. Как раз молла меньше всего волновал Хакима, он не мог оторвать глаз от жеребца главного гостя, да и от него самого. Саид аль-Аттар был владельцем участка, на котором трудилась семья Ахмеда. Сам он жил в древней столице Йемена, Сане, и свой родной дом, расположенный в двух километрах от жилья Ахмеда, посещал не часто. До него от столицы он добирался на комфортабельном автомобиле, а оттуда уже приходилось ехать вот так, верхом, ведь нормальных дорог в этой гористой местности просто не было.

Пока гости обменивались традиционными любезностями с хозяином дома, Хаким рассмотрел весь роскошный наряд Саида. На нем была надета белоснежная фута, короткая мужская юбка, на плечах гостя был повязан белоснежный плащ, перехваченный на талии широким зеленым поясом с богатой серебряной росшитью, на голове зеленый тюрбан. Но самое главное, за поясом аль-Саттара была богатейшая джамбия, длинный кинжал с серебряной рукоятью. Это было не просто холодное оружие, а знак избранности, знатности. Носить джамбию имели право только сайиды, йеменские аристократы, многочисленные потомки младшего внука Мухаммеда, Хусейна. Величина и богатство отделки джамбии многое говорили о знатности и богатстве его владельца. Хаким первый раз видел такую длинную джамбию, практически это был уже небольшой меч с золотой рукоятью.

Через час, после сытного обеда, когда подали блюдо с листами ката, начался главный разговор.

– Ну что скажешь, уважаемый, как ты решил со своим сыном? – спросил аль-Саттар хозяина дома.

– Но почему именно мой сын должен покинуть свой дом? – спросил сдвинув брови Ахмед.

– Этим мы оказали тебе большую честь, – вкрадчиво начал говорить молла, с характерным иноземным говором. Он только недавно, год назад, окончил медресе в иранском городе Куме, святом для шиитов городе. Его поддержал толстый человек с кривой, серебряной джамбией за поясом. Это был ростовщик Фарук, главный держатель многочисленных долгов семейства Ахмеда.

– Да, джихад дело святое, и предоставляя тебе право отправить сына на войну с неверными мы оказываем тебе большую услугу. Конечно, я мог бы отравить и одного из своих пятерых сыновей, но прежде всего я подумал о тебе.

– Хаким у меня самый старший, он мне опора, – продолжал упорствовать Ахмед. – Без него мне будет трудно управляться с хозяйством. Али еще нет и тринадцати, остальные еще младше.

– Не бойся, мы тебе возместим часть убытков, – пообещал аль-Саттар. – Я уменьшаю твою часть оброка на этот год наполовину.

– А я прощаю тебе долг в тридцать франси. Кроме того я жертвую тебе вот эти пять франси на сборы твоего сына в дорогу.

Фарук с трудом перегнулся и положил на дастрхан пять больших, серебряных монет позапрошлого века с почти стершимся профилем женщины с высокомерно оттопыренной нижней губой. Несмотря на засилье во всем мире долларов, марок и йен, серебряные таллеры восемнадцатого века австрийской императрицы Марии-Терезии еще имели хождение в горных районах Йемена. Пастухи интуитивно не доверяли каким-то там бумажкам, и предпочитали иметь в заначке полновесное, проверенное веками серебро.

Этот аргумент переломил сомнения Ахмеда.

– Хорошо, я согласен.

Хаким слышал каждое слово этого разговора. Прижавшись к стене рядом с дверным проемом он кусал себе губы от нетерпения. Он уже представлял себя одетым точно так же как аль-Саттар, на белоснежном скакуне летящем на неверных с острой саблей в руке.

– Хаким, – услышал он голос отца. Войдя в комнату он почтительно склонился в поклоне. Все трое гостей оценивающе оглядели юношу, высокого, худощавого, с тонкими, типично йеменскими чертами лица.

– Несколько суховат, – пробормотал молла.

– Ничего, там из него быстро сделают мужчину, – пообещал ростовщик.

– Готовься в дорогу, – сказал отец.

Спустя два месяца после этого разговора Хаким вместе с тридцатью подростками примерно одного возраста ехал в междугороднем автобусе через Иорданию в Палестину. Позади был лагерь подготовки в пустыне Саудовской Аравии, за это время их обучали стрелять, разбирать и собирать оружие, метать гранаты, ставить мины, обращаться с тротилом и пластитом. Два подростка из Туниса подорвались на неудачно собранном фугасе, но молла-инструктор объяснил всем остальным что души этих двоих несчастных уже попали в рай, и туда же попадут все души вступивших на священную тропу джихада. Тот же молла после практических занятий толковал им коран, вдалбливая им идеи святого откровения пророка Мухаммеда.

Хаким покосился на своего соседа, тот спал, смешно оттопырив свои толстые губы. Хаким поморщился. Юсуф хоть и был так же как и он йеменцем, но жил на побережье, в районе Ходейды, и как многие жители этого района имел в крови много примеси африканских предков. С малых лет в голову Хакима вдолбили что эти жители равнин более низшая каста по сравнению с ними, горцами, истинными и избранными сынами аллаха. Кроме того Юсуф был суннитом шафиитского толка, а значит и молился пять раз в день, а не три, как Хаким. Несмотря на это судьба словно нарочно сводила Хакима с этим черезчур смуглым, толстогубым парнем. Роста они были одинакового, и в строю стояли рядом, их постели так же были рядом, вот и сейчас их невольно посадили рядом.

Довезли их до палестинского города Хеврона, по узким старинным улочкам громоздкий автобус проехать не смог, и с полкилометра они шли друг за другом, разглядывая новый для себя город и редких, в этот час жаркого полдня – сиесты, жителей. Наконец около большого здания медресе провожатый велел своим подопечным остановиться и выстроится в две шеренги, а сам исчез внутри дома. Минут через пять он вышел почтительно пригибаясь перед невысоким, седобородым арабом в военной форме со знаками отличия генерала на погонах. Неодобрительно осмотрев аморфную массу новобранцев генерал хриплым голосом скомандовал.

– Смирно!

Пройдясь вдоль строя генерал осмотрел пополнение и вернувшись на крыльцо обратился к новобранцам с короткой речью.

– Отныне вы воины священного джихада. Основные ваши обязанности – выполнять все мои указания и думать только о священном долге перед пророком. Размещаетесь на втором этаже, ваш командир – Махмуд, – и он показал рукой на их провожатого.

Весь второй этаж медресе оказался чем-то вроде общежития. Десятки тонких матрасов аккуратно были сложены вдоль стен. Махмуд показал рукой в один из углов и приказал новичкам сложить свои вещи туда. После этого все спустились вниз, новобранцев накормили шурпой с мясом, потом снова загнали на второй этаж и длиннобородый мулла часа два толковал им Коран. Уставшие после длительной дороги пацаны плохо понимали смысл цветистых высказываний пророка, и откровенно клевали носом. Наконец уже поздним вечером снизу донесся шум многочисленной толпы людей. Хоровая молитва и звон мисок подсказали Хакиму что происходит сейчас внизу. Минут через пятнадцать на втором этаже начали появляться люди, точно такие же подростки как и вновь прибывшие. Вели они себя по разному, кто просто устало расстелил свой матрас и сразу лег спать, человек десять пацанов собрались в кучку и оживленно обсуждала что-то со смехом и оживленной жестикуляцией. Хакиму бросилось в глаза бледное лицо одного из парней. Он молча сел на свой матрас, обхватил голову руками и застыл в позе явного отчаяния. Порядок в спальне навел Махмуд. Разогнав спорщиков по постелям он отдал короткую команду и со всех углов огромной комнаты начали сносить лишние матрасы для вновь прибывших. Последовала последняя, краткая общая молитва, и им наконец-то разрешили лечь спать. Этот сон Хаким воспринял как самый сладостный подарок аллаха.

Следующим утром команду Хакима накормили последними, когда остальные обитатели медресе уже покинули учебное заведение. Затем Махмуд построил новобранцем, и к ним вышел сам генерал. Осмотрев новичков он остановился около стоявших как всегда рядом Хакима и Юсуфа. Критично глянув на тонкое, красивое лицо горца палестинец ткнул пальцем в грудь Юсуфа.

– Вот ты сегодня встретишься с пророком.

Несмотря на темный цвет кожи Юсуф побледнел. Они знали что это означает. Через сорок минут обвязанного тротилом йеменца вели в общем строю куда-то в сторону нового города. Несмотря на то, что солнце еще не раскачегарило обычное полуденное пекло, с лица Юсуфа стекал обильный пот. При этом он почему-то поминутно оглядывался в сторону идущего сзади и сбоку Хакима, словно хотел ему что-то сказать. А тому в первый раз было нестерпимо жалко парня, он пытался убедить себя что завидует Юсуфу, но из глубины души поднимался только страх перед тем, что предстоит испытать шафииту.

Наконец им велели остановиться, Махмуд подошел к Юсуфу и протянул ему какие-то бумаги.

– Это пропуск на израильскую территорию. Сегодня суббота, ни кто из иудеев не работает, поэтому много арабов заменяют евреев в лавках и мастерских. Взорвешь заряд когда они тебя будут обыскивать.

Он подсоединил провод взрывателя к небольшому пульту, поместившемуся в ладони Юсуфа, затем прочитал молитву. Губы Юсуфа так же шевелились, но Хаким не был уверен что тот понимает что делает, настолько бессмысленным выглядели глаза подростка. После этого Махмуд подтолкнул смертника к выходу из переулка.

– Иди, и да поможет тебе аллах!

Заплетающейся походкой Юсуф пошел вперед, из-за угла за ним наблюдал командир, в руках Махмуда была небольшая, карманная телекамера. Остальные жались вдоль стен. Но Хакима снедало странное, идущее из нутра, животное любопытство. Он хотел видеть, что будет дальше. Поняв что Махмуду пока не до него Хаким проскользнул за угол ближайшего дома, пробежал метров двадцать, и увидев деревянную лестницу быстро вскарабкался на плоскую крышу. Упав на живот он подполз к самому краю крыши, осторожно выглянул, и сразу увидел длинную фигуру Юсуфа, все так же медленно идущего к серым бетонным блокам пропускного пункта. Йеменцу чуточку не повезло, основной вал желающих перебраться в израильскую зону уже прошел, патруль проверял документы у двух припоздавших торговок. Они пропустили их когда Юсуфу оставалось пройти еще метров десять. Обернувшись и увидев жуткое лицо идущего на них подростка старший по команде вскинул в сторону Юсуфа свою винтовку и закричал.

– Стоять!

Но тот уже не понимал что ему говорит этот человек, и продолжал идти вперед все тем же размеренным шагом уже мертвого человека. Хаким видел как со стороны ствола штурмовой винтовки вспыхнуло яростное пламя, грохот выстрелов донесся до ушей йеменца. Не то пуля попала точно во взрыватель, не то сам Юсуф от боли нажал на пульт, но грохот взрыва больно ударил по ушам Хакима, и одновременно с этим тонкая фигура Юсуфа исчезла в черной туче взрыва с алой сердцевиной пламени. Хаким зажмурился, а когда открыл глаза на площадь перед блокпостом выскочила толпа людей, сразу начавших забрасывать камнями израильских солдат, суетившихся вокруг своего не то раненого, не то контуженого товарища. С трудом Хаким понял что эти, снизу, его товарищи по команде. В ответ солдаты открыли беспорядочный огонь, и толпа подростков отхлынула назад. Уже не прячась Хаким поднялся во весь рост и, пошатываясь, спустился с крыши. Ни кто не заметил его отсутствия, все были слишком возбуждены первой стычкой. Подростки разбирали из кузова подъехавшего мотороллера камни, азартно переговаривались между собой.

– Пошли, – скомандовал Махмуд и снова приник к видоискателю камеры.

Все остальное было для Хакима как во сне. Он вместе со всеми выбегал на улицу и ожесточенно, изо всех сил бросал камни в сторону неуклюжих серых фигурок в громоздких касках. Он не видел попал ли он в кого, да и вообще, докинул ли до кого-нибудь из солдат. Почему-то больше всего йеменцу запомнился высокий парень из Алжира, размахивающий над головой ремнем пращи. Именно он упал первым, затем и Хаким почувствовал сильный удар в грудь, мир крутанулся вокруг своей оси, и исчез под темным покрывалом беспамятства.

Очнулся он от голосов.

– Сколько сегодня?

– Десять. Восемь ранено.

– Не десять, а девять, – поправил третий голос. – Этот парень еще жив.

– Да? – удивился обладатель второго голоса. – А мы думали он уже готов.

– Нет, я уже вызвал санитаров, его сейчас отнесут в операционную.

– Ну ладно, и девять человек хорошо, тем более еще тот парень с бомбой. Вчера вообще их всего пять было. Генерал сильно гневался.

– Забирайте, – велел один из голосов, и мир снова качнулся вместе с носилками предательской колыбелью болезненного забытья.

В тот же день агентство «Рейтер» передало очередную сводку с полей сражений интефады.

«В результате ожесточенных столкновений израильских войск с палестинскими подростками по всей стране убито семнадцать человек, ранено тридцать два. Кроме того два террориста смертника подорвали себя в окружении израильских солдат, двое из них погибли, трое контужены. В мире растет волна возмущений против неадекватной реакции израильтян на массовые протесты молодых палестинцев. Против камней они безо всяких колебаний применяют пули. Со дня начала очередного этапа интефады уже погибли двести тридцать шесть человек, ранено четыреста сорок».

ЭПИЗОД 20

На этот раз они встретились как старые знакомые, без особого напряжения и излишних церемоний. Пожимая руку Маккреди Сизов заметил.

– Вы сильно поседели, господин президент.

– Это немудрено. От последних событий в мире волосы просто дыбом встают.

– Вы имеете в виду Эр-риадский конгресс?

– Да.

– Признайте что я был прав в анализе сложившейся в мире ситуации?

Маккреди только качнул головой.

– Да, наша страна привыкла держать всех этих чертовых арабов в золотых клетках нефтендолларов, и ни кто не думал что события могут повернуться вот так.

Лишь после этого главы двух стран уселись в креслах друг напротив друга и продолжили диалог.

– Да, это серьезная проблема для мирового сообщества. Если арабы захотят совсем извести Израиль так, как это предложил сделать Саудовский король, то это у них получится, – сказал Сизов.

– Не забывайте о наличии в Израиле ядерного оружия. Когда их прижали в семьдесят третьем они уже готовили шестнадцать зарядов для применения. Их ракеты «Иерихон» способны достать и до Каира, и тем более до более близкого Дамаска. Так что мы поставлены в безвыходное положение. Либо мы пойдем на поводу арабов, и поддержим их в требовании отдать Иерусалим. Либо мы поддержим Израиль, дабы избежать нанесения им ядерного удара, но тогда западная цивилизация получит такой удар, который уже не сможет перенести. Полное нефтяное эмбарго поставит Европу и Японию на колени, вернет в варварство.

– Ну, не стоит преувеличивать, – усмехнулся Сизов.

– Вам хорошо это говорить, вы обеспечиваетесь нефтью сами. От этого эмбарго Россия только выиграет.

– К сожалению нет. Мы не обеспечиваем себя продуктами питания и ширпотреба, так что рост цен за импорт съест весь доход за нефть без остатка.

– Значит нужно как-то с этим бороться.

Сизов уклончиво пожал плечами.

– У вас там более устойчивые позиции, и среди арабов, и среди евреев. К тому же США всегда болезненно относился к нашему присутствию на Ближнем Востоке.

– Времена меняются. У вас традиционно хорошие отношения с Палестиной и Сирией. Попробуйте воздействовать через них.

– Хорошо, у нас есть кое какие наметки по этому поводу. Но без подвижек со стороны Израиля ни какой прогресс не возможен.

Обсуждение всех проблем заняло более шести часов. Лишь после этого, в самом конце разговора Сизов сказал:

– И все-таки это удивительно что они договорились. Такие разные страны, амбиции. Многие из них просто ненавидят друг друга: Иран и Ирак, Ирак и Кувейт, Сирия и Саудовская Аравия.

– Вы заметили что за годы после прихода Мухаммеда к власти в десяти мусульманских странах сменились лидеры? – спросил Маккреди. – Причем многие из них погибли при загадочных обстоятельствах.

– Вы думаете это дело рук мусульманских фанатиков?

– Да. У них есть такой Ахмед Абд аль-Кадир, глава саудовской разведки. Причем сам он иорданец, редкий случай. Человек, предельно преданный Мухаммеду. Вот он и заправляет всеми тайными операциями в мусульманских странах. Надо отдать ему должное, делает это эффективно, быстро, и без большого шума.

– Ну, я думаю у вас там хорошие связи, раз вы узнали даже про это.

– Это не мы, это «Моссад». Наше ЦРУ прошляпило эту ситуацию. Они не заметят если их невзначай и кастрируют.

– Тогда поручите вашим израильским друзьям убрать и самого Мухаммеда.

Президент быстро взглянул на своего собеседника.

«Уже работают», – понял Сизов.

– Интересное предложение, – согласился Маккреди.

Уже оставшись наедине со своими помощниками президент ослабил галстук и признался.

– Кое о чем мне с Сизовым даже легче обсуждать, чем с главами западных стран или с собственными конгрессменами. По крайней мне он не лицемерит и называет дерьмо дерьмом, а не потенциальным удобрением.

* * *

Через три месяца, в священный для мусульман месяц рамадан в Мекке, во дворе мечети Масджид аль-Харам, происходило обычное для этого времени столпотворение. Как всегда три миллиона паломников со всех обитаемых континентов мира съехались чтобы совершить хадж. Посетив в Медине могилу пророка и испив воды из священного источника Зам-зам сотни тысяч людей всех цветов кожи теперь кружились в мерном круговороте вокруг Каабы, большого здания в виде куба с вделанным в одну из стен священным Черным камнем. Ибрагим аль-Али, паломник из Англии, чувствовал сильную усталость, незаметно накопившуюся за эти дни хаджа. По заведенному еще пророком обычаю он должен был пройти семь раз вокруг Каабы по огромному двору внутри самой почитаемой мусульманами мечети. Правоверные мусульмане как вода в море вливались в этот людской круговорот, и совершив положенное, прикоснувшись к священному Черному Камню покидали мечеть. Лишь Ибрагим совершал уже десятый круг, и это не было признаком особого религиозного рвения. На самом деле его звали Авраам бен Шарон, и был он вовсе не арабом, а евреем, агентом спецподразделения «Моссад» «Мицвах элохим». В Англию его забросили три года назад, и он даже не думал что все это будет только для того, чтобы теперь, сегодня попасть во внутренний двор этой мечети в одно время с королем саудитов. Увы, сейчас Ибрагим был готов впасть в отчаяние. Сегодня был последний день месяца рамадан, а король так и не появился в Мекке, хотя «Моссад» знал, что в последние семь лет Мухаммед ни разу не пропустил хаджа. Именно поэтому под ритуальным ихрамом, двумя кусками несшитой белой материи, одетой на тело Ибрагима, к бедру его был приклеен скотчем небольшой плоский стилет, толщиной всего два миллиметра, достаточно острый, чтобы разом покончить с основной угрозой еврейской нации.

Еще через час Ибрагиму показалось что у него скоро откажут ноги. Жара разыгралась не на шутку, несмотря на осень температура достигала тридцати градусов, и запах пота от сотен тысяч людей постепенно сконцентрировались до удушающей кондиции. Однотонное бормотание голосов, шарканье ног в однообразных, неудобных сандалиях, толчки в спину и плечи слились для Ибрагима в одно целое, неразъединимое кольцо. Он уже плохо понимал где находится, зачем он здесь. В чувства его привел какой-то сдавленный хрип и шум за спиной. Обернувшись Ибрагим увидел старика с побагровевшим лицом, изо рта его шла пена, глаза, закатились, и если бы не руки его соседей, он непременно бы упал на землю. Ибрагим учился на медика, и мгновенно поставил свой диагноз – инфаркт. Два выросших как из под земли саудовских полицейских в белых чалмах поволокли несчастного в сторону, с трудом пробиваясь сквозь плотную толпу.

– Повезло ему, умер на святой земле, – пробормотал сзади чей-то голос, и обернувшись Ибрагим увидел в глазах высокого, сухопарого мужчины лет сорока явно читаемую зависть.

«Фанатики, животные», – подумал Ибрагим, и чувство ненависти переполнило его душу. На самом деле он и сам был фанатиком. Его отец был ребе одной из самых ортодоксальной ветви иудаизма, хасидов. С малых лет он вдолбил своему младшему сыну безмерную веру в избранность своего народа.

– Яхве пообещал нам эту землю, и он держал слово до тех пор, пока мы держали свое слово почитать его заповеди, – говорил он. – Когда же иудейский народ отступил от своих канонов Бог рассеял евреев по всему миру как пыль под ветром. Но именно его гнев заставил наш народ возродиться. На чужбине мы жили только мечтой о воссоздании святого Израиля. Теперь же, когда мы вернулись к истинным истокам своей веры, Яхве вернул нам Израиль. Нам осталось только до конца выполнять свой долг, и тогда свершится все, что обещал Господь Моисею. Во имя существования Израиля только и стоит жить и умереть на этом свете.

С шести лет Авраама воспитывали в специальной скаутской школе при синагоге, а уже в четырнадцать, после тщательного отбора он был призван в ряды самых избранных бойцов Моссада, спецподразделения «Мицвах элохим» – «Гнев Божий», созданного для уничтожения лидеров арабских экстремистских организаций. Три года его обучали быть мусульманином, заставляли учить молитвы и обряды мусульман, в тоже время безмерно накачивая идеями о его будущей священной миссии.

Воспоминания Ибрагима оборвал легкий шум, прорезавшийся сквозь монотонное бормотание однообразной молитвы.

– Король, король, Мухаммед! – приглушенно донеслось до ушей иудея. Сердце его забилось сильней, он приподнялся на цыпочки, вытянул вверх голову и сразу увидел в каких-то пятидесяти метрах от себя, у одного из входов мечети знакомый, неповторимый профиль саудовского короля. Этот орлиный нос, впалые щеки, маленькую нижнюю челюсть с редкой, щетинистой бородой Ибрагим не мог спутать ни с кем. Со смирением истинного мусульманина Мухаммед пристроился к крайнему кругу бесконечного людского круговорота. В своем белом ихраме, с непокрытой головой, он ни чем не отличался от всех остальных паломников, и если бы не белый шрам на затылке под коротко стрижеными волосами, след давнего покушения одного безумного шиита, Ибрагим бы непременно потерял его из виду. Первым желание юноши было побыстрей прорваться поближе к своей жертве. Расстояние между ними было совсем небольшим, но короля и его убийцу разделяло очень много людей. Все определял общий ритм вращения вокруг Каабы, и начать продираться сквозь эту толпу значило непременно привлечь к себе внимание и выдать свои намерения с головой. Ибрагиму пришлось смириться, и постепенно, по шагу приближаться к своей жертве. С каждым пройденным кругом король и его свита сужали круги, неминуемо приближаясь к Каабе. На седьмом круге, уже в двадцати метрах от священной реликвии мусульман Ибрагим наконец вплотную приблизился к Мухаммеду. Он видел его тонкую шею, этот белый, поперечный белый след на затылке, слышал его дыхание, даже запах пота саудовского монарха. Видел и… не мог поднять руку, сделать то, что должен был сделать. Руки словно немели и не слушались его. Прикрыв глаза Авраам воззвал к своему богу, Яхве. Чуть застонав он чудовищным усилием воли заставил себя сунуть руку под ихрам и нащупал теплую и липкую от пота плоскую рукоять кинжала. С сухим треском скотч отклеился от кожи бедра, Ибрагим как в замедленной съемке вскинул вверх руку, он уже видел эту ямку на шее, сразу под основанием черепа куда воткнет этот кинжал, и блеснувшее на солнце лезвие рванулось к цели, но одновременно перед убийцей возникло что-то большое, белое. В последнюю секунду оглянувшийся Файяд аль-Дамани увидел расширенные, безумные глаза красивого, высокого и чуть полноватого парня и бросился вперед еще до того, как увидел в руках его кинжал. Острое жало клинка со всей силы вонзилось в грудь Файяда, раздробив по пути ребро и войдя в тело по самую рукоять. Секундное замешательство окружающих прорвалось громким ревом сотен глоток, на Ибрагима бросились со всех сторон, и он только успел отчаянно, истошно вскрикнуть, прежде чем толпа поглотила его.

А в стороне, около самых стен Каабы на руках у Мухаммеда умирал его самый преданный друг. Перед смертью, в последним судорогах агонии он мазнул окровавленной рукой по черному боку священного камня. Закрыв глаза телохранителя король поцеловал окровавленный камень и махнул рукой свите, дескать уходим. Те подхватили мертвое тело аль-Дамани и двинулись вон из мечети, с трудом раздвигая коридор перед шествием короля.

Они уже покинули внутренний двор мечети, когда последние из самых дальних паломников узнали о происшедшем.

– Король жив, аллах отвел от него руку убийцы! – из уст в уста передавали друг другу правоверные. Это прибавило энтузиазма всей толпе. Она колыхнулась как один живой организм, и снова начала раскручивать свое круговое движение, все больше и больше наращивая скорость движения. Как раз в это время с минаретов прозвучал голос муэдзина призывающий к полуденной молитве. Обычно паломники прерывали свое движение, и обернувшись лицом к Каабе преклоняли колени. Но в этот раз обычное моление превратилось в зикр, массовую, истеричную молитву трехсот тысяч человек. Молодые и старые, они бежали вперед, выкрикивая слова молитвы. Хор голосов слился в рев с одним общим ритмом, общим дыханием. Массовое безумство словно подхлестывало их, входя в транс паломники уже не чувствовали ни усталости, ни жары, переставали считать отмеряемые ими круги. Душа их сливалась в едином порыве с многотысячной толпой. Один из паломников упал споткнувшись о растерзанное, уже мало похожее на человеческое тело покушавшегося еврея, подняться он не успел, и был быстро затоптан беспощадной толпой. Так проходил час за часом. Уставшие, обессиленные люди пошатываясь выходили из мечети, и прямо тут же, у стен валились от истощения на землю. Впавший в транс муэдзин три часа выпевал молитвы, подхватываемые паломниками, пока от солнечного удара не упал без сознания рядом с микрофоном. А в круговорот молящихся все вливались и вливались новые паломники, невольно заражающиеся общей истерией самой массовой всю историю существования мусульманства молитвы. В главную мечеть мусульманского мира возвращались паломники уже совершившие все обряды хаджа, каждому из них хотелось приобщаться к общей радости избавления отмеченного милостью аллаха монарха от верной смерти.

Глубокой ночью, когда огромная площадь внутреннего двора Масджит аль-Харам опустела, на ней ни осталось ничего, напоминавшего о жертвах неудачного покушения. Валялись обрывки ихрамов, тысячи потерянных сандалий, но никаких остатков погибших людей. Миллионы человеческих ног превратили в пыль и разнесли по ветру бренную человеческую плоть.