Текст книги "Изобрети нежность"

Союзница

Когда они пришли, Вика, уже одетая, закутав одеялом ноги и обхватив колени руками, сидела в углу топчана и не шевельнулась, не разомкнула губ, когда они поднялись в мансарду. От негодования даже волосы ее как будто ожили на какое-то время и вздыбились копной во все стороны. А расширенные от ужаса и возмущения глаза смотрели уничтожающе: ее оставили одну!.. Ее бросили на произвол судьбы и ушли! Бросили ночью, в пустом доме, ушли, чтобы она не слышала!..

Брезентовые мешки Павлик и Костя оставили теперь внизу, на столе, и вошли к Вике без стука, потому что дверь мансарды была открыта.

На приветствие Павлика Вика не ответила. Даже не моргнула, не перевела взгляда, чтобы уничтожить их своим негодованием.

Павлик думал, обстановку разрядит Костя, опять ставший предприимчивым, решительным, как прежде. Но Костя посмотрел в сторону.

– Мы уходили ненадолго… – сказал Павлик.

Вика молча ждала, что дальше. Павлик спросил:

– Давно проснулась?

– Давно! – сказала Вика. И сделала губы, как для произношения долгого «о»: соврала, конечно.

Пальто они скинули в сенях. Теперь Павлик пожалел об этом, так как в доме было прохладно.

– Мы, Вика, бандитов искали… То есть нашли! – поправился Павлик, думая, что если и это не произведет на нее впечатления, он отступит в комнату. Но Вика, хоть и с недоверием, явно прислушалась. И попрекнула лишь из упрямства:

– То один все убегал от меня, теперь оба!

– Мы, Вика, смотри, что нашли… – оживился Костя. И тут же, исчезнув на лестнице, появился с брезентовым мешком в руках. – Три штуки! Вот. Это те, что в Зареченском украли! Инкассаторские! Павлик нашел… Ты что?! Нельзя! – испуганно воскликнул он, когда Вика хотела открыть мешок. – Там деньги! Это же государственные!

Вика пощупала тугие пачки в брезенте, немножко расслабилась.

– А почему вы меня не взяли с собой? Где нашли?

Павлик занял в мансарде позицию, с которой через пропыленное окошко, можно было наблюдать за крыльцом Викиного дома.

– Нельзя было тебе! Ведь это же бандиты: ты слышала… – строго сказал Костя.

– Так их же всех уже… Сам говорил вчера! Когда вот тут… Кузьмич… – напомнила Вика, теперь уже заинтересованно посматривая то на Костю, то на Павлика. Одеяло сползло с ее колен, и она оперлась рукой о краешек топчана.

– Не их, не всех! – с ударением на каждом слове поправил Костя, чувствуя себя уверенней, оттого что инициатива перешла в его руки. Многозначительно повторил: – Не всех, Вика, есть еще, и они где-то здесь, рядом. Поняла?

– Где?.. – одними губами спросила Вика.

– Тут! – Костя повел рукой в сторону Буерачной. Потом неожиданно добавил: – Может, и твой баптист с ними!

Вика прижала к губам ладошку. Но не испугалась, а как будто обрадовалась: «Ой…»

– Они тут не только это… Ну, инкассатора… Они, наверно, и Аню… – Костя спохватился, что сказал, возможно, лишнее, осекся.

Но Вика уловила последнюю фразу.

– Что Аню? Это которая утонула?

И чтобы не затянулась пауза, ответил Павлик:

– Она не утонула, ее убили…

– Ну и вот, мы ищем… Вернее, Павлик. Ищем, кто убил, – жестко сказал Костя. Вика снова обхватила колени и вся съежилась в комок, испуганная, маленькая в углу топчана.

И то, что Павлик однажды ненадолго подметил в ней, теперь проступило явственно: Аня, хоть и моложе ее годами, была взрослее Вики… И в душе Павлика шевельнулось какое-то жалостное чувство к Костиной подруге. А что она вчера так быстро забыла про Аню… Наверное, она все быстро забывает. Ему захотелось немножко успокоить ее. Ведь повзрослеет же она когда-нибудь?..

– Я, Костя, пойду… – Павлик шагнул к лестнице. – Ты расскажи… Ну, что мы знаем. – И он поглядел на окошко, чтобы Костя не забыл наблюдать. – Свет я выключу здесь…

– Хорошо, Павка… – ответил Костя, сурово сдвигая брови, чтобы уж Вика до конца и по-настоящему осознала серьезность обстановки.

Похоже, это удалось ему.

Павлик прошел в кухню. Его знобило. Хотел накинуть что-нибудь теплое – побоялся, что Костя обратит на это внимание. Взял нож и быстро нащепал березовой лучины.

Веяло холодом от подернутых серым пеплом углей. Но чистить колосники Павлик не стал.

А когда желтый огонек спички весело побежал от лучины к лучине – сразу немножко обогрелся.

Первое время они с матерью долго маялись, пока научились растапливать эту печь. Главное, как следует положить лучину.. Если есть, надрать бересты. И не набивать печку сразу доверху – задохнется.

Вспомнил, что сегодня у Татьяны Владимировны ответственный, может быть, самый ответственный в жизни день, и разволновался. Потом решил, что все будет хорошо. Она готовилась к этому дню целую жизнь… А ему тоже предстоит что-то очень серьезное сегодня… Гирю Костя вынес, освобождая место для раскладушки. Его ждали иные тяжести…

Костя позвал сверху, когда печь уже весело гудела на весь дом и от дверцы струилось ласковое тепло.

Вика посмотрела на него яркими от возбуждения глазами.

– Может, Павлик, он и жениться на маме хотел, чтобы потом ее убил кто-нибудь?!

– Кто?.. – Павлик немножко растерялся.

– А дядька Андрей! Я давно видела, что он зверь! Деспот! Пережиток несчастный!

– Печку растопил? – спросил Костя, чтобы перебить Вику. И поднялся в надежде оставить Павлика вместо себя.

– Растопил… – ответил Павлик, продолжая стоять в дверях, у лестницы. – Посмотреть еще надо… Чтоб не потухла…

Выручила обоих Вика.

– Вы идите, а я буду следить! – Она кивнула в сторону окна. – Я его всего разоблачу!

– Только ты… внимательней, – напомнил Костя.

Они спустились в кухню. И минуту, другую молчали, греясь у печки.

Березовые дрова часто потрескивали, вспыхивая яркими искрами в поддувале.

Костя поправил свои волосы и хотел что-то сказать, когда сверху раздался требовательный Викин голос:

– Только вы там без меня ничего интересного не говорите!

Костя помолчал в ожидании какого-нибудь продолжения. Потом искоса взглянул на Павлика.

– Давай позавтракаем, что ли?.. Молоко ты не пьешь – мы про все забыли. – Достал сковородку, нож, вытащил ящичек с картошкой. – Нажарим все-таки?

Павлик стал тоже искать себе нож.

На звяканье посуды отстучали по лестнице шаги и, напугав Костю и Павлика своим решительным видом, потому что они сразу подумали о ее постояльце, в кухню влетела Вика. Отобрала у Кости кастрюльку, в которую он собирался налить воды.

– Ну! Что делать?!

Костя поморгал в замешательстве.

– Как – что?..

– Ну, готовить! Что надо готовить?! – объяснила Вика.

Ее наконец поняли.

– Ничего не надо! – сказал Костя. – Иди, следи, как договорились!

– Да! – упрекнула Вика. – Думаешь, я ничего не умею?! Бездельница, говоришь?! А если я не умею – я научусь! Трудно, что ли?!

– Вика, ты иди следи, как договорились! – повторил Костя, забирая у нее кастрюльку.

– Ага! – сказала Вика. – Вы тайно занимаетесь своими делами, а на меня ругаетесь! Ты, Костя, оказывается, такой злой, когда сердишься… – В голосе ее были слезы.

Костя опять беспомощно поглядел на Павлика.

А тот уже не знал, что думать о Вике. У нее было сто пятниц на неделе. А может, сто несчастий, как говорила Татьяна Владимировна…

– Вика, иди к окну! – уже категорически напомнил Костя.

Вика сделала круглые губы.

– Можно же там чистить картошку? – Уловила недовольство в Костином лице. – А… Ну, только давайте заключим союз: чтобы никаких тайн больше не скрывать друг от друга! И вместе дядьку Андрея поймаем: нас за это – правда, Павлик?! – во всех газетах!..

Павлика температурило. Он чувствовал это и не обратил внимания на последние реплики неожиданной союзницы.

Вика исчезла, потом на секунду выглянула из-за ширмочки и опять с дрожью в голосе многозначительно повторила:

– А готовить – это я научусь! Не думайте… Никакая я не бездельница!

Как бывает у мальчишек с девчонками

Голова у Павлика не болела, но то ли из-за простуды, то ли от усталости ее время от времени как бы заволакивало туманом, и окружающее расплывалось в его сознании, как расплываются на экране кадры кино, когда бывает нарушена резкость. Он встряхивался, чтобы не потерять контроль над собой, и мысли его опять кружились в кольце одних и тех же проблем.

Надо бы сходить к Аниной матери, проведать. Но он чувствовал себя виноватым перед ней, и должен был сначала хоть немножко искупить свою вину. Чтобы пойти и сказать ей, что хотя бы отомстил, раз уж не мог защитить Аню…

После ухода Вики они разговаривали мало. И в то время, как руки его автоматически чистили картофель, Павлик, не отвлекаясь, мог думать о другом.

Судя по всему, никто из тех, за кем он следил, – ни баптист, ни Илькины братья, ни арестованный сторож – не трогали Аню… Убил ее тот, кто знал про тайник у секвойи. Викин постоялец вряд ли имел о нем представление. Но, как и неизвестный, он был знаком с убийцей…

Кстати, с кем он должен был встретиться прошлой ночью «минута в минуту»?.. Или выстрел пьяного Кузьмича не помешал этому, и они все-таки встретились?…

И с кем «возился» неизвестный?.. «Знаешь, сколько я повозился… – его слова. – Теперь с вами обоими возись…»

Павлику известно было очень многое… И вместе с тем он ничего не знал. Или не понимал, во всяком случае!

Найти бы ответы хоть на часть этих вопросов…

Кто и где ждал Илькиного брата?.. Ошибки, к сожалению, не всегда можно исправить. Ночью, когда Илькин брат был уже убит, Павлику бы не торчать в толпе, около старух, а посмотреть в окрестностях: в сосняке, на том берегу, возле мостков…

– О чем думаешь? – спросил Костя.

– Так… А ты?

– Я?.. О разном, Павка.

Павлик заинтересовался:

– И что ты придумал?..

– Да вот, – сказал Костя, – какая-то серьезность на меня напала! Представляешь? Думаю сейчас, как дальше мне? Что, где и как!

– А чего тебе думать… – заметил Павлик.

– Как то есть – чего?! Не буду же я на Танины деньги жить! Она у тебя не миллионерша. Понимаешь? Сама копейку выгадывает.

– Ну и что ты надумал?.. – грустно переспросил Павлик, догадываясь, что Костя хочет убежать от них.

– Наверно, действительно подамся в Мурманск, Павка! Там есть такая школа – я узнавал – для моряков: можно один раз в год сдавать сразу за целый класс! И – работай себе! Надо же все-таки доучиться, Павка, раз придумали это образование!

– Так ты учись… – возразил Павлик. – Тебя же не гнали работать.

– Не гнали… – повторил Костя. – А чем мы с тобой хотя бы Вику кормили? – И заметил, что Павлик не понял его: – Я, как устроюсь, Павка, тебе и Вике буду деньги посылать.

Павлик, оказывается, заблуждался, думая, что Костя разочарован в своей подруге. И теперь посочувствовал ему в душе.

Костя понял его.

– Знаешь, Павка, эти девчонки… Они все такие. – И без всякой связи добавил: – Еще пару раз дам взбучку!

– Думаешь, поможет?..

Костя заметил наконец, что Павлик немножко не в себе.

– Ты чего, Павка?.. Не заболел?

– Нет! С чего ты?

– Знаешь… – Костя забрал у него нож. – Ты развейся немного! Тут мне и одному делать нечего. А Вика там – как бы не проглядела, а?.. Сходи к ней!

Павлик с большим удовольствием посидел бы один, в сумерках большой комнаты, подумал бы о своем… Но тогда Костя уж обязательно заподозрил бы неладное.

Осторожно вздохнув, поднялся в мансарду.

Скрестив по-турецки ноги, Вика честно сидела против окна. А уж где витали ее мысли, угадать было невозможно.

– А вы что, Павлик, животный мир изучали? – спросила она, решая какую-то свою задачу. И не обернулась при этом.

– Какой животный мир?..

– А вот что питекантропа нарисовали!

– Так это не животное – это человек.

– Ага! – Вика развернулась к нему, свесив с топчана свои ноги. – Костя говорит, что человек из питекантропа получился! А ты говоришь, что питекантроп – человек!

– Ну, он и человек, и еще немножко не человек… – туманно объяснил Павлик, усаживаясь на табурет против окошка. Вика заметила это и развернулась боком, чтобы самой выполнять свои обязанности. – Это Костя объяснил так… – добавил Павлик.

– Что объяснил?

– Ну, что питекантроп – еще не совсем человек… Потому что он нежности не изобрел… Ну, это значит: он еще не спас ребенка, не защитил друга… То есть он еще не стал добрым и справедливым… Чтобы заботиться о других, не только о себе… Вот. Тогда он по-настоящему станет человеком… – И после паузы он добавил, уже от себя: – Надо, чтобы люди все изобретали нежность. Всегда…

Вика посмотрела на него и стала напряженно думать.

– Интересно… Хотя и непонятно немножко. А тебе понятно?

Павлик кивнул.

– Понятно… Мама тоже написала об этом…

Он глядел мимо Вики, в тусклое пятно окна, и, наверное, забыл следить за собой, расслабился, потому что Вика спросила:

– А тебе плохо, да? Заболел?

Он спохватился:

– Нет! Это я просто… Замерз немножко, когда ползал…

Вика долго, не мигая, смотрела на него. И темные глаза ее вдруг как-то загадочно воспламенились.

– Ты любил Аню, да?! – спросила шепотом.

Павлик невольно сомкнулся весь.

– Аня мой друг.

– Нет, не так, а по-настоящему, – объяснила Вика. – Как это бывает у мальчишек с девчонками!

– Я не знаю, как бывает… – ответил Павлик. – Мы дружили с Аней…

– Не понимаешь ты… – Вика вздохнула. – А я вот в Костю сразу влюбилась! Мы даже поцеловались уже… Ой! – спохватилась она. – Мне же надо переодеться! Пойдем сейчас.

– Куда пойдем? – насторожился Павлик, сразу пропуская мимо ушей все, что она говорила до этого.

– А за дядькой Андреем! Костя сказал.

– Это мы пойдем, – сердито пояснил Павлик. – А тебе нельзя. Увидят тебя. Даже не он, а кто-нибудь – и все! Сразу спросят: откуда? Где была? Тебе теперь совсем нельзя показываться! Нигде!

Кажется, Вика поняла его. Разочарованно протянула:

– Во-о… – И быстро утешилась: – А! Там еще бегать за ним… Да вот он! – вдруг испугалась она, показывая пальцем в окно. – Выходит!

– Костя! – крикнул Павлик.

– Слышу! Хватаю пальто! Вика! Смотри за печкой!

Павлик кубарем скатился по лестнице, и они вместе выскочили в сени.

– Стучите три раза по два раза! А то не открою! – крикнула вслед Вика.

– Ну, Павка, ты малость пережди, а я ныряю первым! – предупредил Костя, повторяя то, о чем они уже договорились: баптист его ни разу не видел, и потому Костя мог следовать за ним по пятам, главное, незаметно выскочить из дому. А Павлик должен был держаться на расстоянии, за Костей.

Неизвестный

Вика сообщила сверху, что баптист зашел в сарай, и Костя выскочил за дверь. Ему предстояло отбежать садами вправо от дома, чтобы его не видно стало с улицы, пробраться в лес и перейти Жужлицу по мосткам, не спускаясь на лед. А там огородами выйти к автобусной остановке и наблюдать за дальнейшими действиями баптиста. Если тот садится в автобус, Костя едет вместе с ним. Тогда Павлик должен успеть на следующую машину и на каждой остановке внимательно смотреть в окно. С утра автобусы ходили часто. Ну а если случится, что они потеряют друг друга, Павлик тут же возвращается назад и ждет Костю дома.

К счастью Викин постоялец долго торчал во дворе: опять дважды обошел вокруг дома, заглянул во все уголки; наконец вытащил карманные часы, посмотрел, послушал, приложив к уху, и медленно, в раздумье опустив голову, направился к калитке.

Павлик выскользнул из дому, как и планировалось, когда баптист, никого не встретив дорогой и даже не поглядев на сосны в стороне, спустился по откосу на лед Жужлицы.

А когда он поднялся на противоположный берег, Павлик перешел речку…

Баптист не задержался у автобусной остановки, и это порадовало Павлика. Он выждал, когда Костя на расстоянии пятидесяти – шестидесяти шагов двинется вслед за баптистом, и, выдерживая примерно такой же интервал и на всякий случай близко прижимаясь к домам, зашагал по Буерачной следом за Костей.

Иногда, не выпуская из глаз желтую Костину куртку, он даже вовсе не видел баптиста.

Было, наверное, уже около семи часов, если не больше.

Ночь давно пролетела. И высокие серые облака искрились по контуру со стороны солнца. День обещал быть теплым. Первыми об этом всегда узнавали воробьи и уже загодя радовались, облепив островерхие березы в палисадниках.

С каждой минутой ощутимо отмякала под ногами примороженная с вечера земля.

Шли уже долго. И не понять было, почему баптист медлит, кого или что ждет, время от времени поглядывая на часы, чтобы все тем же медленным, ровным шагом тащиться в прежнем направлении по Буерачной.

Хорошо, что близилось начало рабочего дня, и по улице, вытекая на нее с обеих сторон, двигалось в сторону центра много народу. Особенно молодежи. С первыми признаками оттепели уже пахло весной, и, наверное, каждому хотелось пройтись пешком, подышать весенними запахами чуть дольше, – недавно забитые автобусы в обоих направлениях шли полупустыми. К тому же то там, то здесь без конца мелькали похожие на Костину желтые синтетические куртки, должно быть, недавно выброшенные в продажу, и Павлик не боялся, что баптист обратит внимание на Костю.

Остались далеко позади сады, Жужлица, да наконец и сама улица Буерачная, когда, еще раз взглянув на часы, баптист прибавил шаг.

Павлику приходилось теперь, чтобы не потерять из виду Костю, время от времени переходить на бег. Но сил у обоих прибавилось, они чувствовали, что находятся где-то близко от цели.

И сердце Павлика застучало опять гулко, толчками, когда баптист неожиданно остановился.

Но люди шли мимо него, навстречу ему, а он ни на кого не обращал внимания.

Опять – и опять очень медленно, словно бы от нечего делать, поглядывая на окна, вывески, – пошел дальше.

Снова остановился.

И тем же прогулочным шагом двинулся в обратном направлении.

Наверное, Костю осенило одновременно с Павликом, потому что он сделал выразительное движение рукой, которое могло означать в равной степени: «Не двигайся! Подожди!» и «Все в порядке!»

Огромные витрины сберкассы – вот что интересовало баптиста, а не реклама, не вывески. Только почему же он не заходит вовнутрь?.. А снова повернулся и двинулся в прежнем направлении…

Тревожная убежденность в том, что вот-вот должно что-то случиться, теперь уже не оставляла Павлика.

А баптист опять прошелся туда-сюда, потом остановился на некотором расстоянии от сберкассы. Подошел к стеклянному фасаду пельменной и сделал вид, будто изучает меню в рамке, за стеклом.

Костя шаг за шагом отступил назад.

– Одному надо с той стороны, Павка! Вдруг он свернет куда-нибудь. И не успеем…

Павлик сам думал об этом.

– Ты тогда будь здесь, Костя! А я тут знаю: дворами и с той стороны от пельменной буду! Мы здесь были с мамой!

Мимо каких-то складов, мимо отдающих гнилью мусорных контейнеров Павлик обежал несколько домов с тыльной стороны сберкассы и вышел на улицу за пельменной.

В недоумении остановился. Баптиста нигде не было. Костю он тоже не разглядел. И уже подумал, что они ушли, что Костя в одиночку теперь преследует Викиного постояльца, когда чья-то рука легла ему на плечо.

– Ты откуда здесь?..

В первое мгновение Павлик обомлел и не мог ничего сказать.

Перед ним, глядя в упор из-под надвинутой на глаза кепки, стоял баптист.

Но Павлик не случайно более или менее знал этот район: через дорогу, несколько дальше, возвышалось большое здание облсовпрофа, где находилось и областное управление культуры.

– Я вот… – показал Павлик. – В управление… Узнать, когда мама вернется. Она на гастролях… – Дальше он врал уже без запинки: – Она сегодня или завтра должна приехать, а я не знаю, когда! Думал, у них с восьми работа, а они с девяти!.. Вот я гуляю…

Баптист не ответил. И Павлик хотел пройти мимо.

– Я до девяти погуляю…

Тот удержал его, снова положив руку на плечо.

– Погоди… Вон видишь – сберкасса… – Он развернул Павлика на сто восемьдесят градусов.

– Вижу… – Павлик сглотнул.

– Ну, так вот… Мне нельзя, понимаешь: рабочее время, по личным вопросам… А ты зайди. Там сразу налево – кабинет. Так и написано: заведующий. Зайди, скажи ему: «Вас Андрей Петрович просит на минуту». Я буду здесь, у кафе. Только чтобы никто другой не слышал. Лучше подожди, – предупредил он. – Понимаешь?! Нельзя в рабочее время – по личному. А я буду здесь, подойдешь потом, скажешь.

От волнения Павлик забыл даже спросить, как зовут заведующего: поспешил к сберкассе. Но это получилось у него очень естественно: просьба взрослого человека – все равно что приказ, надо бежать и выполнять без лишних вопросов.

Он замер уже у самого порога, когда услышал разговор из-за приоткрытой двери кабинета заведующего…

Сотрудники сберкассы еще разбирали какие-то бумаги на своих рабочих местах, щелкали замками сейфов, и единственная старушка посетительница скучала у окошка контролера, которого еще не было.

Разговор в кабинете между мужчиной и женщиной шел на высоких тонах.

Мужской, начальственный голос:

– Следовало вчера посмотреть! Работа у нас не останавливается из-за домашних неурядиц!

Женский голос, виноватый:

– Ну, я сегодня сделаю, останусь и сделаю…

Опять мужской, начальственный:

– А может, инспектор уже сегодня нагрянет к нам! Ведь предупреждал? Завтра к утру должен быть проверен каждый расчет!

Женский голос:

– Хорошо…

Дверь была приоткрыта как бы специально для того, чтобы слышали все сотрудники.

Но смысл разговора дошел до Павлика не сразу. У него перехватило дыхание и будто отнялись ноги, когда он вошел и услышал начальственный голос мужчины. Это был голос неизвестного: глуховатый, властный, не терпящий, чтобы ему перечили. Павлик узнал бы этот голос и через десять лет.

Он готовился к неожиданностям, ждал их, и все-таки оказался захваченным врасплох.

Уже автоматически, чтобы только не остановиться у двери, сделал несколько шагов по направлению к кабинету… И хорошо, что никто из сотрудников не смотрел на него в эту минуту, потому что, бледный – белее снега зимой, он отпрянул назад от двери, и все тело его трясло, как в лихорадке.

У выхода из кабинета с пачкой бумаг в руке стояла, неожиданно виноватая, робкая, жена сторожа Кузьмича Фаина, а за столом, напротив нее, сидел Николай Романович…

Позже Павлик будет гадать, почему он раньше не мог догадаться, что это он… Ведь подозревал! Но в другой обстановке, в других отношениях человеческий голос, оказывается, очень меняется. И дома, на Буерачной, никто бы не подумал, например, что жена Кузьмича с таким певучим грудным голосом, такая самоуверенная, способна на робкое, даже подобострастное: «Хорошо…»

У Павлика были всего секунды, чтобы овладеть собой и скрыться, пока его не увидели.

Многое становилось на свои места, нужны были немедленные действия. И, засунув руки в карманы пальто, чтобы остановить дрожь, и отступая к выходу, Павлик лихорадочно обдумывал положение. Как будто в голове его заработали сразу тысячи умных механизмов. И в бешеном ритме их была какая-то железная четкость. Баптист не пошел к нему навстречу. Это дало Павлику возможность выгадать еще несколько секунд, пока он шагал до пельменной.

– Ну?.. – В глазах Викиного постояльца таилось нетерпение, хотя хрипловатый голос был спокойным.

– А это Николай Романович, я знаю! – сказал Павлик.

– Откуда?..

– А он двоюродный брат Ильки с нашей улицы, он вчера катал нас! На машине, – сообщил Павлик.

– Ты сказал? – не выдержал баптист.

– Да! Но он не может! – ответил Павлик. – У него там инспектор! Проверяет! И надо, чтоб все бумажки были правильны. Он сказал, чтоб вы подождали его дома. Сказал: как освободится – сразу приедет. На машине! – добавил Павлик. И большущие глаза его смотрели честно.

Баптист помедлил.

– При всех говорил ему? И при этом… инспекторе?

– Не-ет! – заверил Павлик. – Тот отошел, там еще с нашей улицы работает одна, так он к ней! И я сказал. А потом тот снова подошел… И я ушел…

Внешне Павлик тоже был почти спокоен, а в груди все клокотало: вдруг Илькин двоюродный задумает выглянуть на улицу?..

А Викин постоялец все медлил, блуждая глазами по его лицу.

– Как он тебе… сказал это? Ну, может, еще что сказал?..

– Нет! – ответил Павлик. – Просто сказал: пусть ждет дома, я заеду! И про инспектора…

Баптист пошевелил бровями. Потом нервно потянул за козырек, надвигая еще глубже на глаза кепку. Рядом с Павликом он выглядел великаном и смотрел, опустив голову подбородком на грудь.

– Ладно… Дома дождусь. Иди гуляй, раз надо тебе… – И, снова дернув кепку за козырек, он пошагал через дорогу, на противоположный тротуар. Двинулся домой, в сторону Буерачной.

Костя выслушал Павлика, нетерпеливо поглядывая через плечо, чтобы не упустить Викиного недруга.

– Вот они, Павка, откуда облигации берут! Воруют! И жена Кузьмича твоего с ними! Кто-то выигрывает, сдает, а они потом перепродают! Я слышал про такое! Понял?!

– Понял, – сказал Павлик. – Но это он, двоюродный Илькин, был в гараже! И потом – у баптиста!

– Я это тоже понял, Павка! И нам надо теперь за обоими следить! Смотри: он, кажется, на автобус! Правильно мы мешок вчера… Он на этого подумал!

– Беги! – прервал его Павлик. – Я тут!

– Смотри, Павка! Будь осторожен! – напомнил Костя уже через плечо, перебегая дорогу.

А Павлик остался. И сначала долго невидящими глазами смотрел на дверь сберкассы… Ждать скорого появления Николашки, как называли его старухи, у Павлика не было оснований да и смысла – тоже. Он по глупости остался торчать здесь, мешая прохожим и выслушивая нелестные замечания в свой адрес. Но мысли его продолжали работать в прежнем направлении, и впечатления последних трех суток, расплывчатые, сумбурные недавно, мало-помалу укладывались воедино: определенные, четкие. И, за исключением отдельных деталей, прорисовывалась вся нехитрая схема событий на Буерачной. Кое-где не хватало доказательств. Но и добыть их во многом было выше его сил. А главное, в этой схеме не хватало самого Гурзика!

Мысленно пересмотрев заново все, что он узнал и услышал, начиная с того злосчастного вечера, когда они пошли «выручать» Вику, Павлик уже улавливал кое-какие связи между событиями… Ему следовало ехать вместе с Костей на Буерачную!

Он пришел к этому выводу, уже направляясь к автобусной остановке. Возле сберкассы ему пока делать было нечего.

Ни баптиста, ни Кости не увидел, когда слез на конечной. Да и не хотел пока видеть ни того, ни другого. Его температурило. И он боялся что, если его сейчас остановить ненадолго, он упадет и больше не двинется с места.

Из окошка мансарды Жужлицы не было видно. Что сейчас вполне устраивало Павлика.

Шагая к реке, он еще не думал, о чем будет говорить с бабкой Васильевной, когда зайдет… Что-нибудь да скажет. Вроде за молоком… А бидончик забыл. Или прохудился бидончик….

Увидев Ильку на берегу, у сосняка, подумал сначала, что тот будет ему помехой, но потом решил, что как-нибудь отвяжется.

– Здорово!

– Здорово, – сказал Павлик.

– Куда ты?

– Да вот к бабушке Васильевне. – ответил Павлик, не подумав, что идет с противоположной от своего дома стороны.

Но Илька этого не заметил. Румянец у него, как и прежде, полыхал в обе щеки. А глаза были тоскливые-тоскливые…

Эта незапланированная встреча неожиданно оказалась для Павлика важнее разговора с Васильевной. А главное, не потребовала никаких ухищрений с его стороны. Он случайно брякнул, чтобы сказать что-нибудь:

– Я твоего двоюродного брата видел, Николая Романовича. – Он не хотел обижать Ильку, Илька был ни в чем не виноват. Просто заведующий сберкассой не шел у него из головы.

А Илька, пользуясь моментом, высказался:

– А! Я злой на него! Он тоже виноват, что братку убили! Пять шагов этого гада не дотащил! Ночь, говорит, поздно! Подумаешь, застеснялся! А что болтают про него с этой… Мало ли… Работают вместе – вот и все! – Павлик догадался, что речь идет о жене Кузьмича. – С Матвеичем небось возился! А тут…

– С каким Матвеичем? – осторожно перебил Павлик.

– Да с таким – с каким! – ответил Илька. – Васильевны Матвеич, к кому ты идешь!

– А он дома?..

– Какой дома?! – Илька распалился еще больше. – На днях, говорят, выпустят! Я ж тебе объясняю: Никола запихивал его на скорую помощь, когда его тут – два дня, что ли, – скорючило! – Илька хмыкнул. – Не дома он, а в дурдоме!

– Какой дур?.. – не понял Павлик.

– Ну, психбольница! Не знаешь, что ли?! – Павлик был там однажды с Татьяной Владимировной – ходили за снотворным. – Матвеич-то, – продолжал Илька, – уже сто раз там! Как переложит, – Илька щелкнул себя по горлу, – так у него шарики и набекрень. Мышонком испугать можно!

– Ну, я тогда… не пойду… – рассеянно пробормотал Павлик и повернул назад, к спуску. – Я тогда потом!

Илька ничего не понял и, раздосадованный, даже не нашел, что сказать.

Костя в эти минуты наверняка следил за баптистом, который сейчас должен был сидеть и ждать дома… А потом, у Кости – Вика… И может, Николашка видел его вчера, когда Косте казалось, что кто-то наблюдает из леса… Костю трогать пока не надо, размышлял Павлик, успокаивая самого себя, так как знал, что не по этой причине решил возвратиться к сберкассе один, без Кости. Его оставляли последние силы, а он еще так мало сделал ради Ани!

Вошел в автобус и, как до этого, спрятался в уголок. У него не было денег, и он никогда еще не ездил без билета, но будь, что будет…

Выйдя из автобуса неподалеку от сберкассы, нашел зеркальную витрину, чтобы посмотреться, как выглядит.

Убедился, что вполне терпимо, и, опять собранный, почти спокойный, вошел в сберкассу.

Возле окошек теперь стояли очереди.

Павлик постучал в кабинет заведующего.

– Войдите! – громко сказал тот. И на приветствие Павлика ответил удивленным: «О-о!..» Потом изобразил улыбку. – Явление восьмое!

– Меня к вам послали! – коротко сообщил Павлик. – Дедушка Матвеич велел зайти к нему сегодня!

– Какой Матвеич?! – деланно изумился Николашка. В светлом костюме и модном галстуке, он выглядел представительно за своим зеленым столом.

– А бабушки Васильевны, что рядом с Илькой живет! – сказал Павлик.

Николашка замялся.

– Она, что ли, тебя послала?..

– Нет, он сам! Я там был, в больнице!

– Это с чего ты там оказался?.. – удивился заведующий, исподтишка пристально разглядывая его.

– А я болел! У меня туберкулез был, потом нервы! И я хожу туда! Там мой врач Алла Васильевна! – приврал он для большей убедительности, вспомнив имя-отчество своего участкового врача.

– И где ты видел Матвеича?

– А он там в коридор выходил! Я ждал Аллу Васильевну, а он вышел!

Николашка подумал.

– И во сколько?

– А в обеденный перерыв, в час! – продолжал врать Павлик, зная по опыту, что во всех больницах обед бывает в одно и то же время. Когда они заходили с Татьяной Владимировной за снотворным, Павлик именно в это время видел там посетителей с передачами для больных в коридоре, направо от входа с улицы. Теперь добавил: – Там коридорчик есть такой…

– Я знаю, – перебил его Николашка. – А ты сейчас куда?

– Я? Домой!

– Ну, пошли, я провожу тебя до автобуса! – Николашка взял шляпу с вешалки.

До этого все пока шло как надо. Павлик не знал в точности, что он предпримет позже, уверенный, что злость и ненависть подскажут ему. А вот эта совместная прогулка его обеспокоила.