Текст книги "Педагогический декамерон"

Мир перевернулся (два визита)

В кабинет вошла стройная девушка, чье лицо показалось мне знакомым. Обладая неплохой памятью на лица, до сих пор легко узнавая даже тех выпускников, кто оканчивал школу тридцать лет назад, поражая их тем, что при встрече всегда называл год выпуска, я тем не менее никак не мог вспомнить ни ее, ни год окончания ею нашего учебного заведения. Подумалось: видимо, годы берут свое. Она понимающе улыбнулась.

– Не трудитесь вспоминать. Я окончила школу в 1999 году. И теперь мне необходимо поменять свидетельство о полном среднем образовании.

– Неужели спустя столько лет в документе обнаружилась ошибка? И почему вы не обращались в школу раньше?

– Нет-нет, не волнуйтесь, ошибки в аттестате не было. Но тогда я была мальчиком.

Увидев мое перевернувшееся лицо с весьма бессмысленным выражением, она пояснила «тормозящему» директору: «Я поменяла пол и теперь должна привести все документы в соответствие». Любопытная складывалась ситуация. То, что сегодня такое возможно, разумеется, не явилось для меня неожиданностью. СМИ переполнены информацией на эту тему, но в нормативно-правовой базе образования подобные случаи не предусмотрены. Мы имеем право выдать дубликат аттестата лишь в случае его утери или порчи. В данной ситуации речь шла не о дубликате, а о выписке нового документа (бланк строгой отчетности) задним числом на новое (женское) лицо. Но это лишь одна, казуистическая, часть вопроса, который в конечном итоге, спустя месяц, был решен. Гораздо важнее другая, внутренняя, ментальная сторона проблемы, касающаяся личности самого директора. Искренне считая себя человеком современным и толерантным, впервые столкнувшись на практике с новой реальностью, я, к своему немалому удивлению, поймал себя на том, что мне физически неприятно общаться с этим человеком.

Второй за утро визит не предвещал неожиданностей. Напротив, это был тот редкий случай, когда родитель пришел в кабинет директора не решать сложные проблемы, а поблагодарить школу за воспитание дочери. Она заняла призовое место на престижной международной олимпиаде. На благодарность я, как положено, отвесил встречный комплимент, восхитившись ролью отца, который один, без жены, смог вырастить такую прекрасную дочь.

Их отношения действительно вызывали белую зависть. Отец и дочь были, что называется, не разлей вода. Их связывали не только родственные отношения, но настоящая дружба и общность интересов. Не было такого вернисажа или театральной премьеры в Москве, где бы они не оказывались первыми. Отец неизменно встречал дочь, которая часто допоздна задерживалась на репетициях театральной студии. Красивая, ухоженная девушка одевалась дорого, со вкусом. Летом они обычно путешествовали вместе, объездив полмира. Не каждая мать в состоянии так заботиться о ребенке, а тут отец-одиночка. Вероятно, я где-то перегнул в оценках героического отцовства своего посетителя. В ответ он улыбнулся и поведал мне свою историю.

«С женщинами мне, знаете ли, не везло. Первых два брака рассыпались один за другим. Довольно скоро я понял, что дело не в бывших женах, а во мне. Не наделен я, видимо, талантом любви. При ежедневном общении с женщинами слишком многое в них меня начинает раздражать. О ребенке мечтал всегда, но, как известно, в одиночку эту мечту не осуществить. Стремясь реализовать свое желание, я выбрал женщину, женился, добросовестно прожил с ней три года. Она родила мне дочь, после чего мы развелись». «И что, – прервал я своего визави, – женщина спокойно оставила вам ребенка?» «Я же знал, кого выбирал. Кроме того, моя бывшая супруга успешна в бизнесе, владеет несколькими фирмами и платит нам с дочкой весьма приличные алименты. Я ведь и это должен был предусмотреть: девушку надо прилично одевать и показывать ей мир. А на мою зарплату скромного доцента это было бы нереально».

После того как за ним закрылась дверь, я второй раз почувствовал себя не в своей тарелке. Не слишком ли много для одного утра?

Не покраснев, лица не износить

Хочу коснуться крайне болезненной и неприятной темы. Она постоянно присутствует в нашей педагогической жизни, но ее предпочитают стыдливо обходить стороной, а если и учитывают, то, что называется, по умолчанию. У любого, даже самого блистательного учителя – свои провалы. От них не застрахован ни один педагог. Имеются в виду не обычные педагогические коллизии: неудачный урок, сорванный классный час, детская драка и т. п. Речь совсем о другом. Бывает так, что никакие педагогические усилия не дают желаемого результата. В работе с подростком педагог натыкается на глухую стену, преодолеть которую не представляется возможным. Уже упомянутые медики, предвидя летальный исход и извещая об этом родственников, говорят вполне определенно: наука бессильна. Вот так: наука, разработанная гораздо в большей степени, чем педагогика, оснащенная современной диагностической аппаратурой, обладающая огромным спектром методов воздействия на пациента (медикоментозных, хирургических, радиоактивных и т. п.), в определенных случаях честно признает свое бессилие. А мы, чьим инструментом является только наблюдение, а методом воздействия всего лишь слово, почему-то стесняемся вслух произнести эти жестокие по сути, но верно отражающие действительность слова. В итоге, вынуждаемые обстоятельствами, краснея и переминаясь с ноги на ногу, мы все-таки вымучиваем из себя тяжелое признание, после чего не спим ночами, терзаемые укорами совести.

В какой мере справедливы наши претензии к самим себе? Вопрос отнюдь не праздный. Для холодного ремесленника или просто уставшего от жизни учителя он, разумеется, не актуален. В самом деле, нельзя же обостренно реагировать на все. В большом потоке детей, с которым имеет дело учитель в массовой школе, при работе с кем-то из них получается больше, с кем-то меньше, а с некоторыми не получается ровным счетом ничего. Так стоит ли надрывать свою душу в бессмысленном самокопании? Если даже мудрый Я. Корчак, врач и педагог, трезво признавал ограниченность своих возможностей: «Я не знаю, какие гробы шевелятся за этим ребенком». Он имел в виду испорченную генетику, влияние которой на судьбу ребенка, как врач, не преуменьшал. Старый доктор знал, о чем говорил. Он не только понимал значение этого вопроса, но буквально выстрадал его собственной судьбой. В его роду были душевнобольные, поэтому Я. Корчак не мог позволить себе жениться и иметь детей. Возможно, в силу этой, глубоко личной, причины его любовь пролилась на детей чужих, которым он остался верен до последнего вздоха в газовой камере.

Помимо генетики, существует еще среда, которая способна искалечить ребенка на всю оставшуюся жизнь. Все эти очевидные факторы, влияющие на развитие ребенка, разумеется, не новость в науке. Проблема в другом: какой из факторов (воспитание, среда или генетика) перевесит, станет определяющим в судьбе растущего человека? Ответа не знает никто. Отсюда – тягостные раздумья, бесконечные сомнения, больная совесть неравнодушного педагога.

С ним долгие годы мучилась вся школа, начиная с классного руководителя, кончая директором. Парень был запущен едва ли не с рождения. Классическая картина: пьющая мать, сидящий в тюрьме отец, сомнительные компании. Словом, дитя улицы. Глядя на него, на память немедленно приходил комический персонаж Аркадия Райкина, который глубокомысленно изрекает: «Вот говорят: дитя улицы, дитя улицы. Но что поделать, если кругом одни улицы?» Что только мы с ним не делали, чем только не помогали, входя в его бедственное положение. Классный руководитель одевала в вещи подросшего старшего сына. Завуч школы кормила в столовой за свой счет и приносила деликатесы из дома. Парень вечно был голоден. Он был абсолютно лишен артистических способностей, но я, всеми правдами и неправдами, включал его в спектакли хотя бы в массовке. Лишь бы как можно дольше был на глазах, а не на улице. Организатор внеклассной работы лично раз в три дня мыла ему голову специальным мылом, безуспешно борясь с его педикулезом. А когда в год всемирной олимпиады от греха подальше мы вывезли его в лагерь труда и отдыха, она откачивала его, перепившего, за палаткой и стирала запачканную после рвоты одежду. Родная мать не сделала бы большего. Тем более такая, какая была у него. Между тем мать он любил до самозабвения. Бывало, поднимет ее из грязи, пьяную, и ведет, не вяжущую лыка, до дома, приговаривая: «Мамочка, мамочка…» Нестерпимо было наблюдать эту душераздирающую картину, и мы отворачивались. Подойти и помочь довести до дома пьяную женщину – значило бы еще больше унизить парня своим сочувствием. Да он и без нас справлялся со своей задачей. Нес свой крест молча.

О лишении родительских прав при такой любви не могло быть и речи. Тем более что периодически она «завязывала» и тогда бежала в школу и со слезами на глазах каялась, но затем опять срывалась. Нет, он не был монстром, просто от рождения ему не повезло с родителями. Входя в его тяжелейшее положение, мы окончили за него девятый класс и выдали свидетельство, намереваясь устроить юношу в училище, где бы он смог приобрести профессию. Ничто не помогло. После девятого класса он сел в тюрьму за ограбление, и его следы затерялись.

Когда в кабинет вошел высоченный, под два метра, красавец в кожаном пальто, я не сразу и с большим трудом разглядел в нем черты нашего давнего подопечного.

– Вы меня помните, Евгений Александрович?

– Еще бы, такое не забывается.

– Я, в общем, того, отсидел, взялся за ум. И теперь у меня все в порядке. Нормально, одним словом.

Таков был его краткий отчет о проделанном после окончания девятого класса жизненном пути. Но он и в детстве не отличался многословием.

– Я тут вот, принес… (Он показал на большой прозрачный пакет, из которого просвечивали бутылки с шампанским и огромный торт.) Хочу отметить с завучем и классным руководителем. Можно?

– Давай, они у себя.

– А вы подниметесь?

– Не откажусь, раз предоставляется такая редкая возможность выпить за счет своего непутевого ученика.

– Да вы не сомневайтесь, у меня все путем.

У меня нет избыточных иллюзий по поводу роли школы в его дальнейшей судьбе. Бог ведает, кто сыграл в его жизни ключевую роль: школа, тюрьма, а быть может, криминальные авторитеты. Как выяснилось, он содержит магазин. На какие средства? Где, когда, при каких обстоятельствах он их заработал? Не мне судить. С тех пор, как мы расстались, прошла целая вечность. Не только он изменился, страна стала другой. Но одно то, что человек помнит добро и не забывает о своих хлебнувших с ним лиха наставниках… Согласитесь, не так мало для характеристики его личности. Следовательно, какой-то скромный кирпичик в ее фундамент заложили и мы. И потом, кто сказал, что созревание личности происходит в строго очерченные временными рамками школы сроки? Один становится зрелой личностью уже в десятом классе, а другой не успокоится до тех пор, пока родную мать не загонит в гроб. Об этом читаем в прекрасной, забытой ныне повести И. Грековой «Вдовий пароход». А еще через год он забежал в школу показать свадебные фотографии. На них изумительно красивая пара.

Его привел в школу старший брат, солидный человек, успешный бизнесмен. Разница в возрасте между братьями была такова, что с некоторой натяжкой старшего брата можно было счесть за отца младшего. Да так оно и было. По сути дела, старший брат добровольно взвалил на свои плечи отцовские обязанности, чем сразу же вызвал мою симпатию.

Век нынешний…

…и век минувший

– Понимаете, он у нас в семье поздний ребенок. Вскоре после его рождения отец скончался, и мальчик рос только с моей уже немолодой мамой, – пояснил посетитель обстоятельства, которые привели его ко мне. – Сами понимаете, я здесь, в Москве, а они там (он назвал один из южнорусских городов). Парень совсем отбился от рук, и я, чтобы облегчить жизнь матери, решил забрать его к себе. Буду делать из него человека здесь. Поможете?

– А можно чуть более обстоятельно рассказать о проблемах ребенка? Как и при каких обстоятельствах он отбился от рук?

– Понимаете (гость замялся и с тревогой посмотрел на меня, боясь потерять союзника)… он свихнулся на национальной почве.

Я вздрогнул, вспомнив, что у меня в школе уже был один такой, сын активного члена патриотического общества «Память», наделавшего много шума в самом начале перестройки. Его отец, очень приличный телережиссер, был моим давним приятелем. Человек, влюбленный в российскую историю, горячий защитник памятников старины, которые подвергались систематическому уничтожению в годы советской власти, он с началом перестройки перешел на позиции православного фундаментализма. Поэтому я несколько удивился, когда он привел сына в нашу школу.

– Может быть, с учетом твоих новых взглядов, отдать сына в православную гимназию? – засомневался я.

– А у тебя учат лучше.

Его ответ меня позабавил. Оказывается, когда речь идет о собственном ребенке, идеология уходит на второй план.

Многое в нашей школе раздражало юношу, рождая острый идеологический протест. Почему в кабинете директора висит портрет еврея Я. Корчака, а, к примеру, не Дмитрия Донского и т. п. Я дал установку педагогам, в первую очередь учителям истории и литературы, «не поддаваться на провокации». Иными словами, терпеливо относиться к его «детской болезни правизны», постепенно снимая агрессию и переводя его в режим спокойного диалога. В результате стиль и уклад жизни школы незаметно сделали свое дело. Парень отогрелся, стал участвовать в дальних историко-краеведческих экспедициях, во время которых наши учащиеся, помимо прочего, устанавливали православные кресты на месте разрушенных храмов. Одно дело – нарочито декларировать свою любовь к отечеству и вере и совсем другое – в течение года под руководством специалиста, в соответствии со старинными канонами, изготовить четырехметровый крест, доставить его на берег Волги и установить так, чтобы он был виден во всей округе.

Суровая идеология уже не мешала ему принимать участие в веселых школьных капустниках и театральных постановках. После окончания школы он поступил в МГУ и стал профессиональным историком. Уже будучи взрослым человеком, пришел извиняться за свое неадекватное поведение в молодости. Мы посмеялись, вспоминая его, говоря образно, закрытую боксерскую стойку тех лет. Передо мной сидел абсолютно спокойный, вменяемый, не замученный болезненной подозрительностью человек.

Вся эта история мгновенно пронеслась в мозгу, пока посетитель рассказывал о «подвигах» своего младшего брата. Тот уже успел вступить в скинхеды и поучаствовать в акциях устрашения людей с иным цветом кожи и разрезом глаз, которые «понаехали тут». Дело зашло так далеко, что местные органы правопорядка настоятельно порекомендовали старшему брату кардинально решить проблему и сменить обстановку: попросту говоря, убрать парня из города. Что он и сделал. Прослушав эту одиссею, я пригласил юного экстремиста в кабинет. Его первый вопрос меня не удивил, а, памятуя рассказанную выше историю, даже вызвал улыбку: «А кто это у вас на портрете?» Рассказав о жизни и трагической гибели старого доктора, я не прочитал в его глазах ничего, кроме холодного презрения: иметь возможность спастись и добровольно пойти с детьми в газовую камеру – неслыханная глупость.

С приходом этого парня на стенах школы стали появляться свастики. Никакие беседы и наши педагогические ухищрения не помогали. «Свинья грязь всегда найдет». Грешно применять эту пословицу по отношению к молодому человеку, но она соответствовала ситуации. Не находя поддержки и отклика среди сверстников в школе, он пустился во все тяжкие за ее пределами. Неоднократно задерживался милицией за участие в беспорядках, в том числе и на Манежной площади после поражения нашей футбольной команды.

Я долго думал, почему в том, первом случае мы справились с ушибленным идеологией парнем, а здесь терпим полное фиаско. Болезнь-то ведь одна, и, следовательно, способы лечения должны быть примерно одинаковы. Болезнь-то одна, да пациенты разные. Даже элементарную простуду люди переносят по-разному, в соответствии с особенностями своего организма. Один легко и на ногах, а для другого она кончается летальным исходом.

В первом случае мы имели дело с горем от ума. Молодой человек искренне пытался разобраться в драматических коллизиях отечественной истории и современности, самоопределиться в том хаосе мнений и оценок, который возник на закате советской империи. Благодаря хорошему интеллекту, скептическому складу ума, обращаясь к добротной исторической литературе и первоисточникам, с нашей помощью он вышел из шовинистического стопора.

Во втором случае мы имели дело с глубокими ментальными эмоциями. Первобытные пещерные инстинкты, страхи и фобии на фоне среднего интеллекта оставляли его глухим к любым доводам разума. Вдобавок парень получил опыт «упоения в бою», хмелящего возбуждения от предстоящей расправы и консолидированной силы толпы.

В день всех влюбленных, когда в школе работает специальная почта, разносящая признания в любви, среди прочих посланий я получил письмо, содержание которого меня нисколько не удивило, хотя оно было омерзительным. Оно не было подписано, но авторство не вызывало сомнений. Еще бы, и Валентин не наш святой, и дети, наряженные чертиками, разносящие по школе «валентинки». Одним словом, сплошной подрыв национального самосознания, вызывающий ненависть и презрение у патриотически «мыслящих» шизофреников. Я показал это адресованное мне послание, где грязная ругань соседствовала с антисемитскими пассажами в стиле доктора Геббельса, старшему брату и развел руками. Тот все правильно понял и на следующий день забрал родственника из школы. Мы ничем не смогли ему помочь.

Меня всегда удивлял знаменитый эпиграф повести В. Каверина «Два капитана»: «Бороться и искать, найти и не сдаваться». Звучит красиво, но странно. Коли ты уже нашел, то о сдаче не может быть и речи; радуйся себе на здоровье, празднуя победу. Лишь позже я узнал, что фразу эту В. Каверин заимствовал у Ромена Роллана, но существенно ее переиначил. У французского писателя она звучит по-другому, гораздо более драматично: «Бороться и искать, не найти и не сдаваться». По-моему, и в человеческом, и в педагогическом плане это единственно возможная взрослая, трезвая и мужественная позиция.

Семь разгневанных матерей

Делегация взбудораженных мам буквально ворвалась в мой кабинет.

– Мы требуем, чтобы Володю К. немедленно перевели в другой класс! Он травмирует наших детей физически и нравственно. Дерется, нецензурно выражается, рассказывает ужасные вещи!

– Неужели восьмилетний ребенок способен терроризировать целый класс?

– Представьте себе. Мы не можем быть спокойными, пока этот мальчик будет учиться с нашими детьми.

Тон задает очень возбужденная женщина, глаза ее горят гневом (через несколько лет нам еще предстоит встретиться по весьма печальному поводу).

– Хорошо, я разберусь. Только почему вы считаете, что перевод в параллельный класс решит проблему?

– Это уже ваша забота, ваши трудности! Мы же отстаиваем интересы своих детей. Вы должны нас понять. В классе дети из приличных семей…

Лучше бы она этого не говорила… Чувствую, закипают во мне раздражение и неприязнь, но положение, что называется, обязывает. Тем более что взывать к здравому смыслу тех, в ком говорит лишь слепой охранительный родительский инстинкт, бесполезно. И все-таки делаю еще одну попытку.

– Неужели вы надеетесь все десять лет продержать своих детей в искусственной стерильной обстановке?

И вижу: именно надеются, собираются! Им и в голову не приходит мысль о том, что на каком-то этапе по тем или иным причинам и ребенок из «приличной семьи» может оказаться той самой овцой, которая портит стадо. Не сдаюсь, снова спрашиваю:

– А что прикажете делать с детьми из «неприличных» семей? Ведь есть еще семьи, где родители пьют или где отца давно след простыл…

– Мы вас предупредили, – слышу в ответ. И совсем уж категорично: – Если не примете меры, будем разговаривать в другом месте!

На том и прощаемся. Вызываю классного руководителя.

– Как все случилось? За что Володю ненавидят в классе?

– Понимаете, мальчик агрессивный, физически заметно сильнее других. По любому поводу вступает в драку…

– Что вы предприняли?

– Говорили с ним на классном активе. Класс очень дружный. Дети приняли решение: если Володя будет продолжать так себя вести, перестать с ним общаться совсем. И сейчас с ним стараются не разговаривать, чтобы не нарываться на грубость. Теперь вот что: после того как на родительском собрании я рассказала о сложившейся ситуации, члены родительского комитета побывали у Володи, поговорили с его матерью.

Учительница работает первый год, ребятам она по душе, и нам, ее коллегам, со стороны видно, что дело у нее пойдет. Но вот с Володей – серия педагогических ошибок. Не попытавшись как следует понять причины агрессивности ребенка, уже противопоставила его классу. Класс ей кажется дружным, но сплоченность всех против одного – самый низкий уровень сплоченности. Далее: сама ни в чем не разобравшись, разрешила действовать родителям, которые знали еще меньше. Можно представить, сколько говорили во всех семьях об этом мальчике. И конечно, в присутствии детей, его одноклассников.

Все-таки в чем же причина Володиной агрессивности? Выясняется, у мальчика неправильный прикус. Для его исправления на зубах стоят металлические пластинки. Кто-то в классе обозвал его «саблезубым». С этого все и началось. Мальчик оказался болезненно самолюбивым и на словесные оскорбления стал отвечать кулаками. Позавчера в столовой бросился на обидчика. Учительница с трудом его остановила. Естественно, родители встревожились. Ситуация возникла острая.

Коль скоро речь зашла о мальчике и мальчишеских взаимоотношениях, мы вместе с педагогом решили призвать на помощь мужчин. Собрали совет отцов этого класса. В разговоре с ними пришлось признаться, что школа допустила ошибки. И мужчины все поняли, проявили выдержку и спокойствие, обещали поговорить серьезно с детьми. В результате конфликт удалось погасить, и отношения в классе полностью наладились.

Я вспомнил эту историю, чтобы показать: ставшие традиционными взаимные обвинения школы и родителей бесплодны и опасны. Надо выходить из этого замкнутого круга. Это непросто, для этого требуются известная трезвость и реалистичность мысли, а главное – самокритичность. Ведь в приведенной ситуации не на высоте оказались обе стороны.

Я говорил уже о наших ошибках. Теперь хочу заострить внимание на стереотипах родительской реакции. При разбирательстве больших и малых конфликтов, которые нет-нет да и возникают в школе, педагоги то и дело сталкиваются со стремлением пап и мам прежде всего уберечь своего ребенка от «дурного» влияния. Бесконечные просьбы пересадить за другую парту, запретить дружить с «плохим» мальчиком или девочкой, а в старших классах – попытки разрушить юношескую любовь. Не знаю ни одного случая, когда карательные акции могли бы что-то исправить. Напротив, преодолевая мощное родительское сопротивление, укрепляются самые «крамольные», на взгляд мам и пап, отношения.

Так не лучше ли, убеждаем мы родителей, обратить во благо святое чувство ребячьей привязанности. Пусть даже друг вашего ребенка не вызывает особых ваших симпатий, все-таки стоит пригласить его домой, постараться создать ребятам условия для совместных занятий и отдыха, заинтересовать их чем-то: чтением, коллекционированием, спортом, театром. Нельзя забывать, что так называемые трудные подростки, как правило, становятся такими от того, что им не хватает семейного тепла.

Конечно, это хлопотно, это обуза. Как-то я предложил одному отцу такую линию поведения, а он воспринял это как попытку школы переложить решение воспитательных проблем на плечи благополучных семей: «Вы за это деньги получаете, вот и возитесь со шпаной, а я уж со своим сыном как-нибудь справлюсь». Но ведь растить ребенка изолированно от множества влияний невозможно, и нет иного пути уберечь сына или дочь от нежелательного воздействия, как создать вокруг ребенка благотворное поле педагогического общения, распространяющееся на все его ближайшее окружение. То есть родителям надо включиться в нашу педагогическую работу. Я уж не говорю о том, что у взрослого нет лучшего способа сохранить доверие своего ребенка, чем стать другом его друзей. Нет иного способа избавиться от опасности дурных влияний на ребенка, кроме одного: воспитывать не только своего, но и того, кто рядом с ним.

Кстати, о той маме, что, помните, решительно требовала убрать Володю из класса. Вторая встреча с ней произошла через четыре года, когда ее сын-шестиклассник «позаимствовал» кошелек с деньгами из портфеля учителя. Сбылось пророчество пожилой нянечки с первого этажа, которая, сталкиваясь с несправедливостью, каждый раз ворчливо повторяла: «Бог не Ермошка – видит немножко».

– Не могу прийти в себя! Сам он не мог до этого дойти. Учится без троек, спортсмен, музыкальная школа…

Я поинтересовался, что же она собирается предпринять.

– Хочу перевести сына в другую школу. Здесь о нем пойдет дурная слава. Да там, говорят, и контингент получше. Вокруг – кооперативные дома…

Увы! Она так ничего и не поняла. Она – нет! Но мы, педагоги, обязаны научиться, преодолевая предубеждения, вскрывать скрытые пружины, выводить ребенка из любых конфликтных ситуаций.