Текст книги "Златокудрая Эльза"

Глава 11

На другой день после полудня Елизавета только собралась пойти с рабочей корзинкой в сад, как у калитки раздался звонок. Каково же было удивление девушки, когда она, отворив калитку, увидела перед собой Бэллу. Позади нее стояли мисс Мертенс и пожилой господин, которого она на днях встретила в лесу. Девочка тотчас же протянула Елизавете ручонку, но имела очень смущенный вид и не проронила ни слова. Елизавета еще больше изумилась, поняв, какова цель ее прихода, и постаралась помочь девочке выйти из затруднительного положения, предложив пойти в сад. Однако тут вмешалась мисс Мертенс.

– Не облегчайте Бэлле ее задачу, – попросила она. – Девочке строго-настрого наказали извиниться перед вами за вчерашнее поведение, и я буду настаивать на том, чтобы она это сделала.

Весьма решительно произнесенные слова, а может быть, и полумрак передней, куда они вошли, развязали, наконец, язык Бэлле. Она тихо попросила прощения и пообещала никогда больше не быть невежливой.

– Ну, слава богу, все исполнено! – обрадовался стоявший рядом господин. Лукаво улыбаясь, он низко поклонился Елизавете. – Вам может показаться странным то, – проговорил он, – что я присоединился к этой покаянной делегации, не имея к ней никакого отношения. Только я придерживаюсь того взгляда, что после примирения человек становится более снисходительным, и нахожу, что это самый благоприятный момент для вторжения незнакомца. Меня зовут Эрнст Рейнгард. Я секретарь господина фон Вальде и в течение целой недели испытываю непреодолимое желание познакомиться с интересной семьей, поселившейся в замке Гнадек.

Елизавета приветливо протянула ему руку.

– Мои родители будут очень рады, – проговорила она, отворяя дверь, ведущую в сад.

Ее родители, дядя и Эрнст, сидевшие под липами, увидев гостей, встали и пошли им навстречу. Елизавета представила всех друг другу и по знаку матери пошла в дом, чтобы приготовить угощение для гостей. Когда она вернулась, Бэлла уже сняла накидку, положила зонтик и с сияющим лицом сидела на качелях. Эрнст усердно ее раскачивал и явно был очень рад тому, что у него появилась новая приятельница.

– Кто видел Бэллу сегодня утром, – заговорил Рейнгард, указывая на девочку, – когда она вошла в кабинет господина фон Вальде, чтобы попросить у него прощения за вчерашнее поведение, и тот недобрый взгляд, который она бросила на него, когда он заявил, что не желает ее видеть до тех пор, пока она лично не попросит прощения у фройляйн Фербер, – при этих словах Елизавета вспыхнула до корней волос, хотя сделала вид, что всецело занята намазыванием хлеба медом, – тот не узнал бы ее в этом беспечном ребенке.

Мисс Мертенс оказалась очень образованной и интересной собеседницей, а Рейнгард чрезвычайно увлекательно рассказывал о путешествиях и исследованиях, в которых он участвовал вместе с господином фон Вальде.

– О возвращении домой не было и речи, – сказал он, закончив рассказ об Испании, – но неутешительные известия из Тюрингена заставили господина фон Вальде изменить свои планы. Неосторожная просьба, вылившаяся из-под пера, которое держала нежная женская ручка, уволить деревенского пастора, потому что тот слишком стар, переполнила чашу терпения, и мы отправились в обратный путь. Когда мы поздно вечером, выйдя из экипажа близ Линдгофа, пошли пешком через лес, то натолкнулись на чудо. «Удивительно! Посмотрите, Рейнгард, что за мерцание там, наверху, в старом Гнадеке?» – удивился господин фон Вальде. «Это свет», – ответил я. «Мы должны это расследовать», – отозвался он и стал подниматься в гору. Светящаяся точка все увеличивалась и в конце концов, к нашему великому изумлению, превратилась в два больших ярко освещенных окна. Вдруг позади нас раздались легкие шаги и на озаренную луной опушку выпорхнуло нечто, принятое мною за неземное создание. Я набрался смелости и подошел ближе, хотя очень боялся, что видение исчезнет, но тут прекрасные уста поведали о двух породистых козах и прелестной канарейке…

Эти слова были встречены взрывом смеха.

– Когда мы стали спускаться с горы, – продолжал Рейнгард, – мой патрон не произнес ни слова, однако некоторые признаки позволяют предположить, что надо мной посмеялись не только вы… Когда мы подошли к Линдгофу, во всех окнах уже мелькали огни. Экипаж с нашими вещами опередил нас и, судя по суматохе, поднявшейся в доме, произвел впечатление грома в день Страшного суда. Единственным, кто в этом растревоженном муравейнике сохранил завидное спокойствие, был учитель Меренг. Он поспешил повязать белый галстук и встретил хозяина на лестнице, приветствуя его елейной речью.

– Владычество этого господина теперь кончилось? – спросил лесничий.

– Слава богу! – ответила мисс Мертенс. – Он вскоре покинет Линдгоф. Баронесса подыскала ему место проповедника. Он не смог перенести, что из властелина превратился в ничто. Да это и понятно. Раньше без его ведома нельзя было и шагу ступить: все без исключения должны были ежедневно записывать свои мысли и впечатления, возникшие у них во время исполнения своих обязанностей.

– Слава богу, наконец-то появился человек, имеющий достаточно силы и воли, чтобы повелевать разумно, – отозвался лесничий.

– Да, господин фон Вальде обладает редкой энергией, его моральный дух крепок, – горячо проговорила мисс Мертенс.

Продолжая разговор, Рейнгард меж тем внимательно рассматривал развалины бокового флигеля старого замка, примыкавшего к саду с южной стороны. Это было в высшей степени странное здание. Три огромных сводчатых окна высотой около шести футов прорезывали оба этажа. К нему под острым углом примыкало нечто вроде башни. Между флигелем и башней вырос гигантский дуб, простиравший свои ветви сквозь ближайшие окна, лишенные стекол, в прохладное помещение, некогда бывшее замковой часовней и рассчитанное на большое количество молящихся, так как оно занимало весь флигель. Напротив этих окон было еще три таких же, но они меньше пострадали – в них даже сохранились остатки цветных стекол. Башня совсем покосилась набок и, казалось, выжидала удобного момента, чтобы похоронить мощный дуб под своими развалинами. Но, как бы желая скрыть свою немощь, она вся окуталась покровом из темно-зеленого плюща, вьющегося по ней снизу доверху.

– Вскоре после того, как мы здесь обосновались, – сказал Фербер, – я попытался, насколько это возможно, изучить флигель, так как он заинтересовал меня своеобразным стилем, но не смог пробраться дальше этой часовни. Да и там весьма небезопасно. Как видите, весь верхний этаж уже обвалился, и потолок часовни каждую минуту может обрушиться. Башня же только в последние недели пришла в такое состояние. Ее придется снести, поскольку она загораживает значительную часть сада. Если бы можно было нанять рабочих, то я уже сделал бы это.

После этого у Рейнгарда пропал, как он выразился, аппетит к дальнейшему изучению развалин, но он проявил большой интерес к среднему зданию. Фербер, услышав это, пригласил гостей осмотреть свое жилище, но сначала гости отправились на вал. Фербер пользовался каждой свободной минуткой для украшения своего нового обиталища. Он собственноручно починил ступени, ведущие на вал, площадка была усыпана свежим песком, и на ней под сенью развесистых лип красовалась садовая мебель его собственного изготовления.

Когда все общество стояло на валу, любуясь прекрасным видом, Елизавета рассказала о прабабушке Сабины и о сцене, которая разыгралась, вероятно, на этом самом месте.

– Бр-р-р! – Рейнгард передернул плечами. – Это немыслимый прыжок! Стена так высока, а когда я представляю себе, что там, где теперь находится цветущий ковер, протекала грязная речушка, кишащая лягушками, то совершенно невозможно понять, как можно на такое решиться.

– Иногда, – вступила в разговор мисс Мертенс, – отчаяние заставляет искать еще более ужасной смерти.

В этот момент Елизавета вдруг будто снова почувствовала на себе страстный взгляд направлявшегося к ней Гольфельда. Она вспомнила чувство отвращения, охватившее ее при прикосновении рук и губ этого человека, и подумала, что вовсе не трудно представить себе душевное состояние той незнакомки.

– Что с тобой, дитя? – прервал ее размышления дядя. – Ты, кажется, хочешь услышать, как растет трава?

При звуке его голоса жуткое ощущение, охватившее девушку, моментально исчезло.

– Нет, дядя, я не собираюсь этого делать, хотя и воспринимаю природу как-то по-особенному.

Дядя взял ее за руку, и они последовали за остальными, как раз входившими в дом. Наверху, на лестнице, к мисс Мертенс подбежала Бэлла. В одной руке она держала книгу, а другой схватила гувернантку за руку и потащила ее в комнату Елизаветы.

– Представляете, мисс Мертенс, отсюда виден наш особняк! – воскликнула девочка. – Видите ту дорожку? Там только что ехал верхом дядя Рудольф. Он меня узнал и помахал мне рукой. Мама будет довольна, что он больше не сердится на меня.

Мисс Мертенс посоветовала ей и впредь быть такой же послушной, а теперь надеть шляпку и накидку, так как пора идти домой.

Елизавета и Эрнст проводили их до парка.

– Мы слишком долго оставались здесь, – забеспокоилась гувернантка, прощаясь с Ферберами у калитки. – Придется приготовиться к буре.

– Вы думаете, баронесса рассердится из-за вашего долгого отсутствия?

– Без сомнения.

– Ну, ничего, не сожалейте. Мы, во всяком случае, прекрасно провели время, – весело заметил Рейнгард.

Дети, взявшись за руки, убежали вперед, попутно собирая цветы и время от времени исчезая за деревьями. Гектор, изменив своему хозяину, присоединился к ним и весело гонялся за обоими, причем не забывал подбежать к Елизавете, «даме своего сердца», как говорил дядя. Вдруг он резко остановился на дороге. Парк был уже близко, сквозь кустарник виднелись зеленые лужайки и слышалось журчание фонтанов. Гектор первым заметил женскую фигуру, быстро шедшую навстречу нашей компании.

Елизавета сразу узнала «немую» Берту, хотя выглядела она совсем не так, как обычно. Девушка, очевидно, не подозревала, что поблизости находятся люди. Она размахивала руками, лицо ее раскраснелось, брови были сдвинуты, губы шевелились. Белая шляпа сползла с ее головы и едва держалась на ленте, обвивавшей шею, – в конце концов она упала, однако Берта не заметила этого. Она неслась вперед и, только очутившись лицом к лицу с Елизаветой, подняла глаза и отскочила как ужаленная. В ее глазах полыхнула ненависть, кулаки судорожно сжались, как будто она хотела броситься на девушку. Рейнгард тотчас подскочил к Елизавете и оттащил ее назад. Берта, увидев его, вскрикнула и бросилась в чащу, не обращая внимания на то, что ветки рвали ее платье и царапали лицо. Через пару минут она исчезла за деревьями.

– Это была Берта из лесничества! – воскликнула мисс Мертенс. – Что с ней случилось?

– Что могло произойти? – подхватил Рейнгард. – Эта молодая особа была до крайности возбуждена и пришла в ярость, увидев нас. Она ваша родственница? – спросил он у Елизаветы.

– Вообще-то нет, – ответила та. – Она дальняя родственница жены дяди. Я ее совсем не знаю. Она с самого начала старательно избегает меня, хотя я очень хотела сблизиться с ней. Ясно, что она ненавидит меня, но я понятия не имею, за что. Это вроде бы должно огорчать меня, но она настолько мне несимпатична, что для меня не имеет значения, как она относится ко мне.

– Но тут уж речь идет о предвзятом отношении… Эта фурия, похоже, была готова разорвать вас в клочья.

– Я не боюсь ее, – с улыбкой ответила Елизавета.

– Ну, а я все-таки посоветовала бы вам быть осторожнее, – заметила мисс Мертенс. – В этой особе есть что-то демоническое. Откуда она бежала?

– По всей видимости, из особняка, – сказала Елизавета, поднимая шляпу Берты и смахивая с нее сор.

– Не думаю, – возразила мисс Мертенс. – С тех пор как Берта «онемела», она перестала туда ходить. Раньше она ежедневно приходила в замок, присутствовала на уроках библейской истории и находилась в большой милости у баронессы. Все это вдруг прекратилось, но почему – никому не известно. Во время прогулок я иногда видела Берту, пробиравшуюся по парку с ловкостью змеи. Она так же неприятна мне, как это пресмыкающееся.

Беседующие вышли на усыпанную гравием дорожку парка. Тут гости и хозяева распрощались самым сердечным образом.

– Послушай, Эльза, – сказал Эрнст, когда остальные исчезли за ближайшими клумбами, – давай, кто скорее добежит до того угла?

– Хорошо, – улыбнулась сестра и побежала.

Сначала она не могла оторваться от мальчика, прилагавшего все усилия, чтобы не отстать от нее, но, когда цель была уже близка, помчалась как стрела, чтобы подразнить брата, и, вылетев на дорожку, к своему ужасу, очутилась как раз возле головы лошади и услышала над собой ее сопение. Гектор, бежавший рядом, поднял громкий лай. Лошадь испуганно отскочила назад и взвилась на дыбы.

– Назад! – послышался властный голос.

Елизавета схватила мальчика, подбежавшего к ней, и отскочила в сторону. Лошадь, едва касаясь копытами земли, промчалась мимо. На взбесившемся животном сидел фон Вальде. Лошадь всеми силами пыталась сбросить всадника, но он словно прирос к седлу и только наклонился, чтобы хлыстом отогнать Гектора, который своим громким лаем еще больше пугал животное. Несколько секунд всадник вертелся на лужайке, затем исчез в чаще.

У Елизаветы от страха стучали зубы: она нисколько не сомневалась в том, что произойдет несчастье. Она взяла братишку за руку и хотела бежать в замок за помощью, но, сделав всего несколько шагов, увидела возвращавшегося всадника. Лошадь немного успокоилась, однако была вся в мыле и ноги ее дрожали. Фон Вальде ласково похлопывал ее по шее, потом он соскочил на землю и, привязав лошадь к дереву, подошел к Елизавете.

– Почему вы так стремительно бежали в лес? – спросил он после недолгого молчания.

Лукавая улыбка пробежала по побледневшим губам девушки.

– Меня преследовали.

– Кто?

– Вот он, – и она указала на Эрнста. – Мы бежали наперегонки.

– Это ваш брат?

– Да.

Елизавета нежно посмотрела на мальчика и погладила его по голове.

– А она – моя единственная сестра, – серьезно проговорил тот.

– Так. Кажется, ты прекрасно ладишь со своей единственной сестрой?

– О да! Я ее очень люблю. Она играет со мной, совсем как мальчик.

– Правда? – удивился фон Вальде.

– Когда я хочу играть в солдаты, она надевает такую же большую бумажную шляпу, какую делает мне, и барабанит в саду, сколько я хочу, – продолжал Эрнст. – Перед сном она рассказывает сказки и мажет на хлеб гораздо больше масла, чем мама.

Веселая улыбка осветила лицо фон Вальде. Елизавета видела ее в первый раз и нашла, что она придавала его чертам особую привлекательность.

– Думаю, ты говоришь правду, мой мальчик, – сказал фон Вальде, привлекая к себе Эрнста. – Но разве она никогда не сердится? – спросил он, указывая на Елизавету, которая смеялась как дитя над ответами брата.

– Нет, никогда, – ответил мальчик. – Бывает, она делается серьезной и тогда садится за рояль.

– Но, Эрнст…

– Ну да, Эльза! – горячо перебил ее брат. – Помнишь, в Б., когда мы были совсем бедные?..

– Признаю, так и было, – просто ответила девушка, – но это продолжалось недолго, пока папа и мама одни работали, чтобы прокормить нас, потом нам стало полегче.

– Но вы все еще играете на рояле, когда что-то идет не так?

– О да! – со смехом ответила Елизавета. – Но не в том смысле, как говорит Эрнст, ведь мы теперь вполне обеспечены.

– А что касается лично вас? – продолжал фон Вальде.

– Меня? У меня достанет мужества, чтобы добиться независимого положения в свете. В будущем году хочу искать себе место гувернантки.

– Неужели пример мисс Мертенс не пугает вас?

– Вовсе нет. Я не настолько малодушна, чтобы желать получать деньги даром.

– Однако же дело не в одной работе, но и в терпении. Вы горды. Не только выражение вашего лица в данный момент, но и высказанные вами вчера взгляды доказывают это.

– Возможно, это та гордость, когда ставишь человеческое достоинство выше условностей, изобретенных эгоизмом.

Повисла небольшая пауза. Фон Вальде предложил Елизавете присесть на ближайшую скамейку, а в это время Эрнст подошел к лошади и стал с интересом ее рассматривать.

– Насколько я мог заключить по вашим вчерашним словам, вы любите свое теперешнее местопребывание, – сменил тему фон Вальде, усевшись рядом с Елизаветой.

– Да, очень.

– Я вас понимаю. Ведь это самая лучшая часть Тюрингии. Но как же вы миритесь с мыслью, что должны будете уехать отсюда?

– Мне это решение далось нелегко. Отец всегда учил меня ставить необходимое выше приятного. Но я не понимаю, как можно оставлять приятное, если это не вынуждает делать крайняя необходимость.

– А, это в мой огород! Вы не можете себе представить, зачем человек добровольно сидит среди раскаленных пирамид, когда может наслаждаться чудесным воздухом Тюрингена.

Елизавета почувствовала, что покраснела до корней волос. Фон Вальде, усмехаясь, намекал на ее шутливый разговор с дядей, который он невольно подслушал.

– Если бы я стал объяснять вам это, вы все равно меня не поняли бы, так как вы, насколько я мог заметить, чувствуете себя прекрасно в кругу своей семьи, – заговорил он после непродолжительного молчания, наклонясь вперед и чертя хлыстом по песку. – Но наступает момент, когда человека влечет вдаль, и он, чтобы заглушить этот зов, с головой уходит в науку, старается забыть, что дома у него недостает счастья.

Фон Вальде заговорил о наболевшем. Он глубоко переживал, что дома не находит любви, которой жаждал и на которую имел полное право. Эту душевную боль Елизавета испытывала до того, как познакомилась с фон Вальде, теперь же в ней проснулось непреодолимое желание его утешить. На язык просились сочувственные слова, но робость не позволяла их произнести. Посмотрев на гордый профиль своего собеседника, она подумала, что он забыл, кто находится с ним рядом, и потом будет сожалеть о том, что позволил ничтожной девушке заглянуть в свою душу. При этой мысли вся кровь прилила к ее щекам. Она быстро встала, обернулась к Эрнсту и позвала его. Фон Вальде, удивившись, повернул голову и испытующе посмотрел на нее, затем также встал со скамейки.

– Вы обыкновенно очень быстро соображаете, – сказал он, очевидно стараясь, чтобы это прозвучало помягче. Он шел рядом с Елизаветой, которая направилась за Эрнстом, не слышавшим ее зова. – Еще прежде чем успеваешь окончить фразу, видишь, что у вас уже готов ответ. Ваше молчание в данном случае говорит мне, что я был прав, предполагая, что вы не поймете меня.

– Понятие о счастье так различно, что я не могу знать наверняка…

– Понятие у всех одно, – перебил ее фон Вальде, – только в вас оно еще дремлет.

– О нет! – с жаром воскликнула она, забывая о сдержанности. – Я люблю всех всем сердцем и знаю, что они также любят меня.

– Значит, вы все-таки меня поняли. Ну, а ваши… В свое сердце вы заключили большой круг людей?

– Нет, – сказала со смехом Елизавета. – Их очень быстро можно пересчитать: мои родители, дядя да вот этот человечек, – она взяла подбежавшего Эрнста за руку, – который с каждым годом завоевывает себе все больше и больше места в нем. Теперь мы должны идти домой, мой мальчик, – сказала она брату, – а то мама будет беспокоиться.

Она поклонилась фон Вальде. Тот поклонился в ответ, сняв шляпу, и подал руку Эрнсту. Затем подошел к лошади, нетерпеливо бившей копытом землю, взял ее за повод и увел.

– Знаешь, Эльза, на кого похож господин фон Вальде? – спросил Эрнст, когда они поднимались на гору.

– На кого же?

– На Георгия Победоносца, убившего дракона.

– Вот тебе на! – рассмеялась девушка. – Но ведь ты никогда не видел Георгия Победоносца.

– Нет, но мне кажется, что он такой.

У Елизаветы мелькнула подобная же мысль, когда она увидела фон Вальде скачущим на взбесившейся лошади. В эту минуту она вспомнила, какую муку испытала при мысли, что с ним может случиться несчастье, и радость при виде его живого и невредимого. Она остановилась и приложила руку к сердцу.

– Вот видишь, – заметил Эрнст, – ты опять так бежала в гору, что я не мог за тобой угнаться! Если бы дядя это увидел, то очень бы рассердился.

Теперь Елизавета медленно и задумчиво шла в гору и почти не слышала упрека мальчика.

– Эльза, что с тобой? – с нетерпением воскликнул он. – Теперь ты идешь так медленно, что мы и до вечера не доберемся домой.

Он схватил ее за платье и стал тащить за собой. Елизавета пришла в себя и, к удовольствию братишки, пошла быстрее.

Придя домой, она положила шляпу Берты на буфет. Она пока не хотела говорить родителям о встрече с этой девушкой, потому что не сомневалась, что они встревожатся и расскажут об этом дяде, который всю последнюю неделю был хмурым и вспыльчивым. Елизавета боялась, что лесничий, узнав об этом, прибегнет к крайним мерам и выдворит нарушительницу его домашнего покоя. Эрнст не обратил внимания на шляпу в руке сестры и не мог выдать ее.

После ужина Елизавета пошла в лесничество, где, к своему большому удовольствию, узнала, что дядя отправился в Линдгоф. Отдав Сабине шляпу, девушка сообщила ей о странном поведении Берты и спросила, вернулась ли та домой. Сабина была и возмущена, и расстроена.

– Уверяю вас, деточка, если бы вы были одна, эта девица выцарапала бы вам глаза, – сказала она. – Я не могу понять, что с ней случилось. Она не спит по ночам, все бегает взад и вперед и разговаривает сама с собой. Если бы я только могла собраться с духом и открыть дверь, когда она там беснуется! Но я не могу, хоть вы меня озолотите. Вы посмеетесь надо мною, я это знаю, но Берта не в своем уме. Посмотрите ей в глаза – они так и горят! Я молчу и ничего не говорю. Господин лесничий спит крепко, но я прекрасно знаю, что Берта по ночам убегает, а вместе с ней исчезает и цепная собака. Это единственное существо в доме, которое, похоже, любит ее и никогда не трогает.

– Так дядя не знает об этом? – поразилась Елизавета.

– Сохрани Бог! Я ничего ему не скажу, а то мне попадет.

– Но, Сабина, ведь ваше молчание может привести к беде. Дом стоит так уединенно… Если в доме нет собаки…

– Я не отхожу от окна и жду, пока девочка не вернется и не привяжет собаку.

– Ведь вы приносите большую жертву своим суеверием. Не лучше ли было бы Берту…

– Тише, не так громко, вон она сидит, – и Сабина указала на скамью под старой грушей посреди двора.

Елизавета медленно подошла ближе. На скамье сидела Берта и чистила бобы. Она показалась девушке сильно похудевшей: под глазами лежали темные тени, а между бровями образовалась глубокая складка. Все это придавало ее лицу страдальческое выражение. Елизавета вмиг забыла, с какой враждебностью относилась к ней Берта, и хотела было подойти к ней, однако Сабина схватила ее за руку и поспешно прошептала:

– Не ходите, я этого не допущу. Она вполне может пырнуть вас ножом.

– Но она так несчастна! Мне, может быть, удастся убедить ее в том, что я испытываю к ней только искреннее сочувствие…

– Нет, нет, уверяю вас, это ничего не даст, сейчас вы убедитесь в этом.

Сабина спустилась во двор. Берта так и не подняла на нее глаз.

– Барышня Эльза нашла ее, – сказала Сабина, подавая Берте шляпу, а потом, положив обе руки ей на плечи, ласково добавила: – Она хотела бы сказать вам несколько слов.

Берта вскочила, как будто ей нанесли смертельное оскорбление, с гневом стряхнула руки старушки и направила яростный взгляд в ту сторону, где стояла Елизавета, – это говорило о том, что она давно заметила присутствие фройляйн Фербер… Бросив нож на стол, она отскочила, причем опрокинула корзину с бобами, разлетевшимися от этого в разные стороны, и побежала в дом. В открытое окно было слышно, как она хлопнула дверью и закрыла задвижку.

Елизавета была ошеломлена и огорчена. Она охотно сблизилась бы с этой несчастной, но теперь убедилась, что лучше отказаться от этой затеи.

Елизавета в течение всей недели ходила в Линдгоф. Елена фон Вальде стала быстро поправляться с того дня, как они пили кофе и когда вернулся сын баронессы. Елена с особым рвением разучивала несколько музыкальных пьес в четыре руки и под большим секретом сообщила Елизавете, что в конце августа будет день рождения ее брата. Она готовила сюрприз к этому дню – хотела, чтобы он первый раз после долгого перерыва снова услышал ее игру, что, без сомнения, обрадует его.

Елизавета ждала этих уроков с каким-то странным чувством, соединяющим в себе радость, страх и неприязнь. Она не понимала, почему это так, но замок и парк приобрели для нее особую прелесть. Девушка даже чувствовала необычайную привязанность к той скамейке, на которой сидела с фон Вальде, и всегда делала небольшой крюк, чтобы пройти мимо нее. А вот поведение Гольфельда внушало ей страх и неприязнь. После того как она несколько раз уклонилась от встречи с ним в парке, свернув на другую дорожку, он без церемонии явился в комнату Елены, когда Елизавета была там, и попросил разрешения присутствовать на уроке. К ужасу Елизаветы, Елена с радостью согласилась. Он стал приходить постоянно, молча клал несколько свежих цветов на рояль перед Еленой, вследствие чего та неизменно брала несколько фальшивых аккордов, затем садился к окну, откуда мог прекрасно видеть играющих, и прикрывал глаза рукой, как бы желая отрешиться от мира. Однако Елизавета, к своей величайшей досаде, заметила, что, закрывая лицо, он следил за каждым ее движением.

Елена, очевидно, даже не подозревала о тех хитростях, с которыми Гольфельд шел к намеченной цели. Она часто прерывала игру и оживленно беседовала с ним, принимая его суждения, как изречения оракула.

За несколько минут до окончания урока Гольфельд обычно уходил. В первый же раз Елизавета в окно, из которого была видна большая часть парка, заметила, что он ходил взад-вперед по дорожке, ведущей к лесу, по которой должна была пройти она. Девушка нарушила его планы тем, что прошла к мисс Мертенс и просидела у нее больше часа. Гувернантка всегда принимала Елизавету с распростертыми объятиями, и та очень привязалась к этой женщине, так что не могла пройти мимо двери ее комнаты, чтобы не заглянуть к ней.

Мисс Мертенс обычно бывала очень печальной и удрученной, очевидно из-за того, что ее существование в Линдгофе становилось все нестерпимее. Баронесса, лишенная теперь власти, испытывала смертельную досаду. Перед родными она должна была носить маску довольства, а потому срывала свой гнев на гувернантке.

Желая как следует проучить и помучить свою жертву, баронесса приказала, чтоб отныне уроки проходили под ее личным наблюдением, и в присутствии ученицы беспощадно критиковала методы учительницы, а иногда даже прерывала урок и читала англичанке нотацию. В тех случаях, когда баронесса чувствовала себя недостаточно уверенной, она звала на подмогу учителя Меренга. Госпожа Лессен прекрасно знала, что он плохо говорит по-французски, и тем не менее нередко просила его присутствовать на уроках этого языка, чтобы поправлять выговор гувернантки.

Часто Елизавета заставала мисс Мертенс в слезах, и та говорила, что только любовь к матери заставляет ее терпеть подобные мучения. Старушка жила лишь тем, что посылала ей дочь, а потому потеря места тяжело сказалась бы на ней. Но в каком бы удрученном состоянии ни пребывала англичанка, ее лицо светлело, когда в двери показывалась головка Елизаветы и девушка спрашивала, можно ли войти.

Эти послеобеденные визиты имели еще одну тайную прелесть для Елизаветы, хотя она не созналась бы себе в этом ни за что на свете. Окна комнаты мисс Мертенс выходили в большой двор, который девушка называла монастырским садом: четыре высоких стены отделяли его от внешнего мира. Несколько развесистых лип бросали густую тень на зеленую траву двора, его украшали мощеные дорожки и колодец, стоявший посередине и снабжавший имение прекрасной водой. В этот двор выходила дверь кабинета фон Вальде, и в солнечные дни она обычно оставалась открытой. Иногда появлялся и он сам и прохаживался по дорожкам.

Мисс Мертенс уверяла, что фон Вальде вернулся из путешествия совсем другим. До отъезда у него было лицо, как у статуи, теперь же оно стало гораздо живее. При этом англичанка таинственным голосом добавляла, что он, вероятно, привез очень приятные воспоминания, и у нее есть предчувствие, что в скором времени все должно измениться в Линдгофе. Однако мисс Мертенс ни разу не заметила, что ее юная подруга при этих словах всегда хваталась за сердце и сама не замечала этого.

Фон Вальде нередко был вынужден прерывать свои уединенные прогулки под липами, так как к нему приходили разные люди по своим делам. Это были рабочие, подрядчики, а также бедные и несчастные со всей округи, причем последние обычно уходили взбодрившимися и утешенными.

В один из дней Елизавета отправилась в замок на полчаса раньше. Ее отец, возвращаясь из лесничества и торопясь к обеду, встретил в лесу мисс Мертенс. У нее было заплаканное лицо, и она, похоже, не могла говорить, потому что только ответила на его поклон и быстро пошла дальше. Это известие не давало покоя Елизавете, и она была не в состоянии ждать до конца урока, чтобы навестить англичанку.

На лужайке, примыкавшей к опушке леса, стоял очень красивый павильон, окруженный с трех сторон кустарником. Этот маленький домик до сих пор обыкновенно был заперт, но сквозь щели между занавесками Елизавета видела, что он обставлен очень нарядно. Сегодня, выйдя из леса, она сразу же заметила, что дверь павильона открыта. Оттуда вышел лакей с подносом и сделал Елизавете знак подойти. Приблизившись, она увидела Елену, баронессу и Гольфельда, пивших в павильоне кофе.

– Вы сегодня пришли слишком рано, дитя мое, – сказала Елена, когда гостья переступила порог.

Елизавета пояснила, что хотела навестить мисс Мертенс.

– Ах, отложите это! – с живостью воскликнула Елена, тогда как баронесса с чрезвычайно язвительной насмешкой подняла глаза от своей работы. – Сегодня из Лейпцига прислали массу новых нот, – продолжала барышня фон Вальде. – Я их просмотрела, все это чудные вещи. Может быть, мы найдем какую-нибудь особенную пьесу для нашего концерта. Посидите с нами, мы потом пойдем вместе в замок, – и она, пододвинув Елизавете корзиночку с печеньем, положила прекрасную грушу ей на тарелку.

В эту минуту через порог перескочила собака фон Вальде. Елена устремила взор на дверь, изо всех сил стараясь придать своему лицу как можно более спокойное и беззаботное выражение. Баронесса бросила свою работу, проверила рукой, достаточно ли горяч кофейник, приготовила чашку и сахарницу и пододвинула к столу еще один стул. Язвительная улыбка исчезла с ее уст, она постаралась придать себе как можно более достойный вид. Гольфельд, увидев собаку, поспешил в парк и пару минут спустя вошел в павильон вместе с фон Вальде. Тот, по-видимому, возвращался с прогулки, так как его пальто запылилось, как и круглая войлочная шляпа.