Текст книги "Златокудрая Эльза"

– Мы уже боялись, милый Рудольф, что вовсе не увидим тебя сегодня! – воскликнула Елена, протягивая ему руку.

– У меня оказалось больше дел в Л., чем я предполагал, – отозвался он, не садясь на предложенный ему стул, а опускаясь на диван рядом с сестрой, так что Елизавета, поднимая глаза, была вынуждена смотреть прямо на него. – Впрочем, я вернулся уже полчаса назад, только Рейнгард задержал меня в связи с делом, требующим немедленного решения, поэтому я чуть было не лишился удовольствия пить кофе у тебя, дорогая Елена.

– Противный Рейнгард! – капризно проговорила Елена. – Он мог бы и подождать немного – свет от этого не перевернулся бы.

– Ах, милое дитя! – вздохнула баронесса. – Есть вещи, которые мы никогда не сможем изменить. Мы всю жизнь должны быть рабами своих подчиненных.

Фон Вальде повернул голову и окинул ее взглядом с ног до головы.

– Почему ты так смотришь на меня, милый Рудольф? – не без некоторого смущения спросила она.

– Я только хотел убедиться в том, что тебе удается эта роль.

– Всегда встречаю насмешку, когда ищу сочувствия, – вздохнула баронесса, стараясь, чтобы в ее голосе звучала печаль. – Не каждый обладает, – она снова вздохнула, – твоим завидным равнодушием. У нас, бедных женщин, существуют нервы, заставляющие вдвойне волноваться по любому поводу. Если бы ты видел, в каком состоянии я была сегодня утром!..

– Вот как?

– Мне до сих пор неприятно об этом вспоминать. А во всем виновата эта несносная мисс Мертенс!

– Она тебя обидела?

– Какое выражение, милейший Рудольф! Как могла обидеть меня особа ее положения? Она меня страшно разозлила.

– Я вижу, к своему огромному удовольствию, что ты не так-то легко покоряешься игу, о котором упоминала.

– Мне пришлось в последнее время вынести так много от этой ужасной особы, – продолжала баронесса, как бы не услышав слов кузена. – Материнские обязанности для меня священны, а поэтому я считаю необходимым присутствовать на уроках. К сожалению, я убедилась, что познания мисс Мертенс очень ограничены, а ее взгляды на жизнь вовсе не соответствуют тем, какие, по моему мнению, следует прививать Бэлле. Сегодня утром я слышала, как эта глупая мисс Мертенс говорила ребенку, что благородство души стóит гораздо выше благородства по рождению. Ты, вероятно, согласишься, дорогой Рудольф, что с такими взглядами Бэлла будет играть очень незавидную роль при дворе, а ведь я забочусь о ней и рассчитываю, что со временем она станет фрейлиной.

– Против этого я ничего не могу возразить.

– Ну, слава богу! – воскликнула баронесса, облегченно вздыхая. – Я немного беспокоилась, не зная, как ты отнесешься к тому, что я отказала мисс Мертенс, заслуги которой ты переоценил.

– Я не имею никакого права предписывать тебе что-либо относительно твоих подчиненных, – холодно заметил фон Вальде.

– Но я стараюсь по возможности действовать сообразно твоим желаниям, милейший Рудольф. Не могу выразить, как я рада, что мне больше не придется видеть эту противную английскую физиономию!

– Мне очень жаль, но совсем избавиться тебе от нее не удастся: она останется в Линдгофе, так как Рейнгард, мой секретарь, полчаса назад обручился с нею.

Вышивка выпала из рук баронессы. На этот раз не только на щеках ее выступили пятна, но даже лоб побагровел.

– Похоже, этот человек лишился рассудка! – вскричала она, выйдя, наконец, из оцепенения.

– Не думаю. Ведь он только что доказал обратное, – спокойно проговорил фон Вальде.

– Ну, он и здесь проявил любовь к древностям! – язвительно произнесла баронесса и расхохоталась.

Гольфельд тотчас подхватил ее смех. Елена бросила на него томный взгляд. Елизавета почувствовала, что этот смех будто ножом режет ее сердце.

– Я надеюсь, – снова начала баронесса, – что ты не потребуешь от меня, милейший кузен…

– Что такое?

– Чтобы я оставалась под одной кровлей с этой особой.

– Заставить тебя, я, конечно, не могу, Амалия, точно так же, как не в моей власти запретить своему секретарю жениться.

– Но ты можешь сказать ему, что его выбор делает невозможным пребывание в твоем доме близких тебе людей.

– Этого я тоже не могу, потому что он состоит у меня на службе пожизненно, и я только что назначил пенсию его будущей жене на случай его смерти. Я вполне одобряю выбор Рейнгарда и выделил ему комнаты в первом этаже северного флигеля. Он заберет к себе тещу.

– Ну-с, поздравляю его с таким приобретением! – воскликнула баронесса. – Простите меня за прямоту, но я ни одного дня не желаю видеть возле себя эту особу. Пусть она отправляется куда хочет. Тем более что жениху и невесте не полагается жить под одной кровлей.

– Если позволите, – обратилась Елизавета к Елене, – я попрошу своих родителей разместить мисс Мертенс у нас. Места хватит всем.

– Ах, пожалуйста, сделайте это! – промолвила Елена, протягивая Елизавете руку.

Баронесса бросила на Елизавету яростный взгляд.

– Значит, дело уладилось ко всеобщему удовольствию, – сказала она, с трудом сохраняя самообладание. – Да, между прочим, – обратилась она к гостье, – я только что вспомнила, что ваш гонорар за уроки уже несколько дней лежит у моей горничной. Постучите к ней мимоходом, она отдаст вам деньги и счет, на котором я попрошу вас расписаться.

– Амалия! – испуганно воскликнула Елена.

– Я исполню ваше приказание, сударыня, – спокойно отозвалась Елизавета.

Она заметила, что при словах баронессы в глазах фон Вальде вспыхнул гневный огонек, но тотчас его лицо приняло чрезвычайно насмешливое выражение.

– Советую вам с осторожностью входить на половину баронессы, потому что там – не смейтесь! – даже днем бродят нечистые духи, – обратился он к Елизавете. – Не заботьтесь больше об этом деле, мой управляющий все уладит. Он вполне надежен и умеет устраивать подобные дела с таким тактом, какому могут позавидовать многие дамы.

Баронесса поспешно свернула работу и встала.

– Будет лучше, если я до конца дня удалюсь в свою комнату, – сказала она, повернувшись к Елене. – Иногда случается, что самые невинные поступки истолковываются как весьма неприглядные. Я прошу заранее извинить меня, поскольку не буду присутствовать за чаем.

Она церемонно поклонилась брату и сестре и, взяв под руку сына, у которого был очень смущенный вид, вышла из павильона.

Елена поднялась со слезами на глазах и хотела последовать за ней, но фон Вальде, нежно взяв сестру за руку, снова усадил ее на диван.

– Что же, ты не хочешь посидеть со мной, пока я выпью кофе? – ласково спросил он.

– Хочу, если тебе это будет приятно, – нерешительно ответила Елена. – Но я попросила бы тебя немного поторопиться, потому что фройляйн Фербер пришла на урок, она и без того вынуждена была ждать.

– В таком случае мы можем сейчас же идти, но только с условием.

– С каким?

– Чтобы мне было разрешено слушать…

– Нет-нет, этого нельзя, я не в лучшей форме. Твои уши не перенесут моего ужасного бренчания.

– Бедный Эмиль! Он, вероятно, не подозревает, что разрешением слушать ваше музицирование обязан своему «музыкальному» слуху!

Елена покраснела до корней волос. Она до сих пор не говорила с братом о визитах Гольфельда и думала, что это ему безразлично. Оказалось, что нет. У нее было такое чувство, как будто ее поймали на месте преступления. Елизавета понимала, что происходит с Еленой, и, смутившись вместе с ней, также покраснела. В эту минуту фон Вальде повернулся к девушке, и его пронизывающий взгляд скользнул по ее лицу. Он нахмурился, и между бровями у него появилась складка.

– А что, во время этих так называемых уроков фройляйн Фербер играет свои фантазии? – спросил он.

– О нет! – Елена обрадовалась перемене темы разговора. – Разве бы я назвала это бренчанием? Я позволила Эмилю присутствовать только потому, что, по моему мнению, нужно развивать просыпающуюся любовь к музыке в ком только возможно.

Едва заметная усмешка тронула губы фон Вальде, но хмурая складка между бровями не разгладилась и его взгляд оставался мрачным, когда он снова посмотрел на Елизавету.

– Ты права, Елена, – наконец холодно проговорил он. – Но какая же притягательная сила, производящая такие чудеса, заложена в этих уроках!.. Еще недавно Эмиль предпочитал лай своей Дианы любой сонате Бетховена.

Елена молча потупила глаза.

– Мне опять пришла в голову история с этой несчастной мисс Мертенс, – вдруг произнес ее брат уже совершенно другим тоном. – Я думаю, было бы лучше, если бы фройляйн Фербер теперь же уладила это дело.

– Конечно, – согласилась Елена, радостно хватаясь за эту мысль, давшую разговору другое направление. – Мы отменим сегодня урок, – обратилась она к Елизавете, – чтобы вы, моя дорогая, могли заняться этим. Идите к своим родителям и попросите их от моего имени приютить бедную мисс.

Елизавета встала. Одновременно с ней поднялась и Елена. Ее брат, заметив, что она собирается покинуть павильон, взял ее на руки с такой легкостью, словно это была пушинка, и посадил в кресло, стоявшее у двери, затем заботливо укрыл ее ноги, подложил под спину подушку и, раскланявшись с Елизаветой, покатил кресло к замку.

«Она заполняет все его сердце, – думала Елизавета, поднимаясь на гору. – Мисс Мертенс ошибается, предполагая, что какая-либо женщина может стать ему такой же дорогой, как и его сестра. Он ревнует ее к своему кузену и, к сожалению, имеет для этого основания. Как такое возможно, что именно Гольфельд стал настолько значимым для Елены?»

Ей снова пришло в голову, что фон Вальде как-то по-особенному посмотрел на нее, когда речь зашла о Гольфельде. Быть может, он считает ее поверенной своей сестры и перенес гнев на нее, горячо желавшую, чтобы так внезапно вспыхнувшая любовь этого господина к владычице его сердца как можно скорее остыла.

Но этого она никому не могла сказать, даже самому фон Вальде, а потому ей оставалось только сердиться на себя за то, что совершенно некстати и без всякой причины сильно покраснела в тот момент.

Глава 12

Родители сразу же согласились приютить у себя англичанку, и Елизавета немедленно отправилась в особняк за мисс Мертенс. Когда девушка вошла в комнату англичанки, та стояла у стены и смотрела на наполовину уложенную корзину у своих ног. Шкафы и комоды были открыты, повсюду лежали платья, белье и книги. Елизавета быстро подошла к гувернантке, заключила ее в свои объятия, и та подняла залитое слезами лицо.

– Я так поражена внезапной переменой в своей судьбе, – сказала она после того, как девушка сердечно поздравила ее, – что должна время от времени закрывать глаза, дабы собраться с мыслями. Сегодня утром все вокруг было так мрачно, и я буквально не знала, куда направить свои стопы, земля уходила у меня из-под ног. И вдруг передо мной открылась новая перспектива. Человек, которого я глубоко уважаю и о чувствах которого ко мне, бедной гувернантке, я и не подозревала, согласен вместе со мной идти по жизни и быть верным спутником. Кроме того, исполняется мое заветное желание – я смогу сама холить и лелеять свою старую матушку.

Далее мисс Мертенс сообщила Елизавете, что через несколько недель Рейнгард сам поедет в Англию, чтобы привезти ее мать, его патрон настаивает на этом и берет на себя дорожные расходы. Всякий раз, когда англичанка начинала говорить о фон Вальде, у нее на глазах появлялись слезы, и она то и дело повторяла, что все, что сделала ей худого баронесса, он тысячу раз компенсировал, поскольку не выносит, чтобы в его доме совершалась какая-нибудь несправедливость.

Предложение Елизаветы привело мисс Мертенс в восторг. Она собиралась на первых порах снять номер в маленькой линдгофской гостинице, а потом подыскать себе жилье в деревне.

– Теперь мы как можно скорее отправимся на гору! – воскликнула она, сияя от радости. – Баронесса только что передала мне жалованье и просила ни в коем случае не беспокоить ее. Бэлла даже не удостоила меня взгляда. Это было так больно, ведь я берегла ее, как зеницу ока. Девочка раньше была очень болезненной, и, пока мать веселилась на балах, я просиживала над ней целые ночи… Ну да теперь все это будет забыто.

Мисс Мертенс пошла проститься с Еленой и с теми обитателями замка, к кому она здесь успела привязаться, а Елизавета занялась укладкой книг. Англичанка брала в новое пристанище самые необходимые вещи, все остальное должно было храниться в жилище будущей супружеской четы.

Укладка книг англичанки доставила Елизавете большое удовольствие: все это были сочинения, очень заинтересовавшие ее. Девушка не довольствовалась тем, что читала только заглавия, но, стоя, торопливо глотала целые страницы. Мисс Мертенс, переезд – все забылось, ее мысли были поглощены мощной фигурой Иосифа II, героя произведения Гете.

Вдруг на раскрытую книгу упала свежая роза. Елизавета вздрогнула было от неожиданности, а потом улыбнулась и продолжила читать, смахнув цветок, – она решила, что мисс Мертенс, видимо, стоявшая сзади, не должна торжествовать. Но внезапно девушка вскрикнула, так как из-за ее спины показалась красивая мужская рука. Елизавета мгновенно обернулась: позади нее стояла не англичанка, а Гольфельд, который, улыбаясь, протягивал к ней руки, словно желая схватить ее в объятия.

Испуг Елизаветы тотчас сменился негодованием, но она не успела произнести ни слова, поскольку позади нее раздался повелительный возглас:

– Эмиль, тебя ищут по всему дому! Твой управляющий желает сообщить тебе что-то важное.

Елизавета, повернувшись к открытому окну, увидела, что в нем, опершись руками на подоконник, стоит фон Вальде и смотрит в комнату.

Это он произнес слова, которые заставили Гольфельда немедленно ретироваться. Каким хмурым было в эту минуту лицо фон Вальде и какое пламя полыхало в его глазах! Он еще несколько мгновений смотрел на дверь, за которой исчез Гольфельд. Наконец его взор снова упал на Елизавету, неподвижно стоявшую на месте, но явно намеревавшуюся отойти от окна.

– Что вы здесь делаете? – резко спросил он.

Девушка почувствовала себя глубоко оскорбленной подобным тоном и уже собиралась так же резко ответить, но вспомнила, что находится в доме этого человека, и спокойно ответила:

– Я укладываю книги мисс Мертенс.

– Вы хотели сказать что-то другое. Я хочу знать, что именно!

– Я хотела сказать, что не намерена отвечать на вопрос, заданный таким тоном, но затем вспомнила, что здесь вы имеете право повелевать.

– Прекрасно, что вы признаете это, потому что я как раз хочу воспользоваться этим правом. Наступите на розу, которая лежит у ваших ног.

– Этого я не сделаю, потому что она ни в чем не виновата.

Девушка подняла розу и положила ее на подоконник, однако фон Вальде схватил цветок и, швырнув его на траву, насмешливо проговорил:

– Там эта роза умрет поэтической смертью, травы закроют ее, а вечерняя роса прольет на несчастную жертву несколько слезинок.

Его лицо немного прояснилось, но взгляд был все таким же инквизиторским, и тон не особенно смягчился, когда он спросил:

– Что вы читали, когда я имел несчастье потревожить вас?

– Гете, «Правда и вымысел».

– Вы уже читали эту книгу?

– Только выдержки.

– Как вам нравится трогательная история Гретхен?

– Я ее не знаю.

– Да ведь она перед вами!

– Нет, я читала о коронации Иосифа II во Франкфурте.

– Покажите!

Елизавета протянула фон Вальде открытую книгу.

– Действительно. Но посмотрите, какое безобразное зеленое пятно на этой странице! Вы, наверное, слишком сильно прижали к ней розу. Этого мисс Мертенс, Гете и император не простят вам.

– Это пятно давнее, я до розы и не дотрагивалась.

– Но вы улыбнулись при виде ее!

– Да, но я думала, что ее бросила мисс Мертенс.

– Боже, какая трогательная дружба! И вы были разочарованы, когда вместо вашей подруги увидели моего красивого кузена?

– Да.

– Как странно звучит это «да»! Я люблю лаконичные ответы, но лишь тогда, когда они не оставляют во мне сомнения. Как следует понимать это «да»? Оно звучит одновременно и сладко и горько, и к тому же выражение вашего лица… Почему у вас меж бровей появилась суровая черточка?

– Потому что я думаю, что всякое право имеет свои границы.

– А я и не знал, что в настоящую минуту пользуюсь своим правом.

– Это станет вам ясно, как только вы зададите себе вопрос: обращались бы вы со мной так же грубо в доме моего отца?

Фон Вальде сильно побледнел, крепко сжал губы и отступил на шаг. Елизавета взяла книгу, положенную им на подоконник, и подошла к шкафу, чтобы запереть его.

– При подобных обстоятельствах я и в доме вашего отца говорил бы с вами точно так же, – после минутного молчания сказал он уже спокойнее и снова приблизился к окну. – Вы своими неопределенными ответами раздражали меня. Как мог я из одного слова понять, приятно или неприятно были вы разочарованы? Итак, что же вы скажете?

Он перегнулся через подоконник и стал пристально смотреть ей в лицо, словно думал прочитать на нем ответ, но она с досадой отвернулась. Ужасно! Неужели он мог подумать, что Гольфельд приятен ей? Разве лицо и все ее существо не выражало ясно отвращение к этому ненавистному человеку?

В эту минуту в комнату вошла мисс Мертенс. Она закончила все дела и зашла за подругой, чтобы вместе идти на гору. Елизавета тихонько вздохнула и пошла ей навстречу, а фон Вальде, отойдя от окна, несколько раз прошелся взад и вперед. Когда он опять приблизился, мисс Мертенс низко поклонилась и направилась к окну. Она сказала фон Вальде, что уже несколько раз приходила к нему в покои сегодня, но все не заставала его, и что она очень рада возможности поблагодарить его за доброту и заботу.

Фон Вальде движением руки остановил поток благодарностей и пожелал ей счастья в супружестве.

Он говорил сдержанно, спокойно и будто по волшебству преобразился: снова был окружен сиянием величия и неприступности, так что Елизавета, глядя на него, недоумевала, как она осмелилась упрекать в невежливости этого человека. Его глаза, недавно пылавшие страстью, теперь серьезно смотрели на мисс Мертенс, низкий голос сделался мягким и чарующим; нельзя было и предположить, что несколько минут тому назад он выражался резко и язвительно насмехался и в каждом его слове слышалось раздражение и желание уколоть и отомстить.

Фон Вальде был сегодня зол на своего кузена, это было ясно Елизавете. Но разве была виновата она в том, что этот ненавистный человек попался ему на глаза? И разве ее не оскорбила назойливость Гольфельда? Так почему же она должна была сделаться мишенью гнева, который по справедливости заслуживала только одна Елена?

Девушка почувствовала острую боль в сердце при воспоминании о том, с какой нежностью и всепрощением фон Вальде поднял на руки свою сестру. Даже взглядом не упрекнул он ее за посещение Гольфельда… Елизавета же, бедная учительница музыки, вынужденная переносить его присутствие, сделалась громоотводом для хозяйского недовольства. А может быть, он видел, как Гольфельд бросил ей на книгу розу, и его аристократическая гордость оскорбилась тем, что его высокородный кузен ухаживает за простой, незнатной девушкой?

Эта мысль, подобно молнии, пронзила Елизавету.

Да, это наверняка так, иначе чем же объяснить его поведение? Он требовал, чтобы девушка растоптала цветок и таким образом уничтожила доказательство того, что фон Гольфельд способен хотя бы на минуту забыть о своем высоком происхождении.

Вот почему он заговорил с ней так грубо и высокомерно, таким тоном он, по всей видимости, обращался только к провинившимся перед ним простолюдинам. И по этой же причине он хотел знать, какое впечатление произвело на нее внезапное появление Гольфельда.

В эту минуту Елизавета охотно подошла бы к фон Вальде и откровенно объяснила, как ей противен его высокородный кузен и что она не чувствует себя сколько-нибудь польщенной его вниманием, а, напротив, считает это оскорблением для себя.

Но было уже поздно. Фон Вальде так спокойно и любезно разговаривал с мисс Мертенс о предстоящей поездке Рейнгарда в Англию, что было бы смешно возобновлять неприятный разговор. К тому же он не удостаивал ее больше ни одного взгляда, несмотря на то что она стояла рядом с мисс Мертенс.

– Я думаю поехать с ним в Англию, – сообщил он. – Рейнгард возвратится сюда с вашей матушкой, а я намерен поручить ему приглядывать за Линдгофом, сам же проведу зиму в Лондоне. Весной отправлюсь в Шотландию…

– И снова долгие годы вас здесь не будет? – прервала его мисс Мертенс с испугом. – Неужели Тюринген не имеет для вас никакой притягательной силы?

– Напротив, но я страдаю здесь, а вам, думаю, известно, что смелая операция иногда быстро и успешно излечивает рану, между тем как при постепенном и нерешительном лечении она может сделаться опасной. Я полагаю, что шотландский воздух будет очень полезен для меня.

Последним словам он постарался придать шутливый тон, но глубокая морщина на его лбу обозначалась все резче, поэтому Елизавета сомневалась в его веселом настроении.

Он поклонился мисс Мертенс, затем медленно пошел по дорожке и вскоре исчез за клумбами.

– Вот тебе раз! – печально произнесла англичанка. – Вместо того чтобы, как я надеялась, привезти к нам в Линдгоф молодую хозяйку, он опять отправится скитаться по свету и будет пропадать годами. Впрочем, если принять во внимание здешнюю атмосферу, это вполне понятно. Баронессу фон Лессен он терпеть не может, а между тем постоянно вынужден видеть, так как Елена заявила, что только в обществе баронессы забывает о безотрадности своего существования. К своему кузену он также не питает симпатии, и неудивительно – по моему мнению, фон Гольфельд – ужасный человек, и я хорошо понимаю господина фон Вальде, переживающего за Елену, которая отдала тому свое сердце.

– Значит, и вам это известно? – спросила Елизавета.

– Ах, деточка, это давно знают все. Елена любит Гольфельда так глубоко и с таким самопожертвованием, как только может любить женщина, но это чувство, которым она, по сути, живет, заставит ее когда-нибудь жестоко разочароваться. Господин фон Вальде видит это, но не хочет открывать сестре глаза, чтобы не причинить ей смертельной боли.

После этого разговора Елизавета и мисс Мертенс вышли из особняка и стали подниматься на гору и вскоре встретили Рейнгарда, возвращавшегося из деревни. Англичанка передала ему слова фон Вальде относительно поездки в Англию.

– Он мне еще ничего не говорил об этом, – сказал Рейнгард, – но вид у него был такой, словно он готов уехать из Линдгофа сию же минуту. Еще бы: хозяин дома, а должен изображать пятое колесо в повозке! Я бы на его месте показал бы им всем!.. Слава богу, господин Гольфельд уехал на несколько дней в Оденбург. Управляющий привез известие, что его ключница внезапно отказалась от места. Да ни одна и не останется – он слишком скуп.

В замке гостья была встречена с распростертыми объятиями. Ферберы приложили все усилия, чтобы ей было у них уютно. Ее комната была прибрана, повсюду лежали салфетки, на письменном столе тикали часы, на окне красовались цветы.

Пока мисс Мертенс раскладывала свои вещи, Елизавета занялась приготовлением чая. Тем временем подошел и дядя со своей неизменной трубкой в сопровождении Гектора. Рейнгард остался, так что собралось целое общество. Лесничий был в очень хорошем настроении. Елизавета сидела около него. Она прилагала все усилия, чтобы отвечать на его шутки, но ей это плохо удавалось. Дядя очень быстро заметил это и воскликнул:

– Эльза, да что с тобой? Тут что-то неладно! – Он взял ее за подбородок и заглянул в глаза. – Ну конечно, глаза совсем не такие, как обычно. Ну так что означает это печальное лицо монашенки?

Елизавета покраснела до корней волос, постаралась отделаться шуткой и села за рояль, за которым дядя никогда не трогал ее.

Как благотворно подействовало на ее сжимавшееся сердце то, что она могла излить свои чувства в мощных аккордах! Оно говорило теперь сильным, могучим голосом. С души девушки как бы спала пелена, окутывавшая ее до сих пор, она с радостью и бесконечной мукой поняла, что любит…

Сколько времени она играла, Елизавета не знала, но пришла в себя, только когда из дверей на бюст Бетховена упала яркая полоса света. Мать зажгла большую лампу, и дочь увидела, что дядя сидит возле нее на подоконнике. Он, вероятно, подошел очень тихо.

Когда она убрала руки с клавишей, он осторожно провел рукой по ее волосам и растроганно произнес:

– Видишь ли, дитя, если бы я уже раньше не видел, что с тобою происходит нечто особенное, то узнал бы это теперь из твоей игры.