Текст книги "Москвест"

– …морда литвинская!

– …ворота татарве откроет…

– …дед не смог, думаешь, ты смогешь?!

Ответить не было никакой возможности: стоило Остею открыть рот, как толпа принималась орать с новой силой. Казалось, ничто не может перекрыть этот невообразимый гам.

Но выяснилось, что казалось так напрасно. Нос вдруг вскочил на бочку у стены и, заложив четыре пальца в рот, выдал потрясающий свист. Стоящие рядом зажали уши. Мишка на какое-то время забыл о зудящих мышцах. Остей дернулся и побледнел.

И самое главное – толпа удивленно затихла. Не в один миг, конечно, но Нос продолжал свистеть долго, пока не замолчал последний болтун. Было просто удивительно, как в таком невзрачном человеке может поместиться столько воздуха. Нос замолк, выдернул пальцы и звонко крикнул:

– Ну и дурни! Деда Ольгерда вспомнили! – Кто-то попытался вставить возмущенную реплику, но дружинник не собирался давать такой возможности. – А чего ж его батьку, Дмитрия Ольгердовича, да дядьку, Андрея Ольгердовича, не помянули? А они на Куликовом поле бок о бок с Боброком бились! И Александр Дмитриевич не посрамит чести! Не сбежал ведь мой князь, хаця и литвин, вернулся, так? А вы тут орете…

Только теперь Нос позволил себе передышку. Мишка заметил, что сейчас его речь течет почти чисто по-московски, с легким раскатистым «аканьем». Может, поэтому вся площадь слушала внимательно.

– И вообще, – продолжил Нос, – какая разница: мы литовские, вы московские, а всё одно мы русские! Так что, русский русскому помочь не может?

– Да какой ты русский, – раздался пьяный голос из задних рядов, – литвин поганый!

Пьяного никто не поддержал.

– Поганый?! – Нос даже на цыпочки встал от возмущения. – Да я православный, в Полоцкой Софии крещеный!

И дружинник напоказ вытащил из-под кольчуги нательный крестик, показал всем вокруг и, поцеловав для убедительности, спрятал.

– Так что слушайте Александра Дмитриевича, он знает, что делать.

Нос спрыгнул с бочки, а Остей вздрогнул, будто проснувшись. Похоже, на него тоже подействовала короткая, но прочувствованная речь Носа.

– Москву не отдадим. Все, кто может збр… оружие держать, – начал Остей, и голос его понемногу набирал силу, – подойдете к моим дружинникам, будем на десятки вас бить и на стены ставить.

– А жрать чего? – крикнул кто-то басом.

– Всех накормлю! – князь говорил все увереннее. – Тут какие бояре сбегли… так мы их погреба откроем. Будет вам мясо, – замялся на мгновение, но все-таки закончил, – будет и мед.

Вече взорвалось восторженным ревом. Мишка удивился: неужели тут так любят сладкое?..

…Мед оказался очень хмельным напитком, так что татарскую конницу, которая жарким августовским полднем подошла к городу, на стенах Москвы встретило довольно организованное, но не слишком трезвое войско.

– Где князь Дмитрий? – визгливо спросил разведчик, предусмотрительно остановившийся в отдалении.

– Где-где!.. – весело и пьяно ответил голос Секиры.

И сообщил такие удивительные подробности местонахождения великого князя, что защитники города взорвались хохотом, а разведчик, заругавшись по-татарски, развернул коня и припустил к своим.

* * *

Татары пришли… Что происходило в Москве, жители Бабьего городка не видели. До них доносились крики и рев, но они верили в то, что город не сдан.

На второй день их маленькую крепость окружили всадники с желтыми лицами и страшным рычащим говором. Метнув несколько стрел, они покричали за ограду. Кричали несколько раз одно и то же, явно ожидая от тех, кто внутри, какой-то реакции.

– Что они хотят? – спросила Маша.

– Хотят, чтоб сдались, – объяснили ей.

– И что мы будем делать?

– Сначала побьемся, а потом, верно, вырежут нас всех, – прохлюпала носом Клаша.

– Нет! – заявила Маша и сама испугалась. Но внутри нее все сопротивлялось тому, чтоб ее вырезали какие-то необразованные дикари. – Нет! – повторила она еще тверже.

– Да что ж нам делать? – пожала плечами одна из баб. – У них оружие, у них кони. Этих покалечим, так новые придут. Сколько сможем поубиваем, но всех не перебьем.

– Давайте подумаем, – сказала Маша, – Они мужики. Они все одинаковые. Эгоисты, они не любят никого, кроме себя…

– Его… кто они? – спросила Клаша.

– Егоисты, – ответила баба.

– Не важно, – сказала Маша, – главное, их легко обхитрить, понимаете? Обдурить! Объегорить! Мы их не силой, а хитростью взять должны!

Бабы сильно озадачились, и Маша уже отчаялась что-то им объяснить, но тут красавица Варвара сообразила. Рослая блондинка, коса до колен толщиной в хорошо накачанную руку, грудь, на которой может спать полгруппы детского сада… Маша и раньше думала, что ее помыть, причесать да подкрасить, – все современные модели месяц рыдали б от зависти. А тут она встала, выпрямилась, глаза засверкали!

– Я придумала, бабы! – сказала она. – Эта татарва на девок сильно падки, они как нас увидят, так все свои луки покидают и вообще забудут, что воевать сюда шли.

– И что? – спросили у нее.

– А то! – хихикнула она. – Мы их внутрь заманим, а пока они все из себя такие разомлевшие, их голыми руками брать можно.

– А остальные?

– А с остальных можно потом выкуп потребовать! – предложила Маша.

– Разберемся с остальными, – махнула рукой Варвара. – Пойду умоюсь, что ль… А то такая замараха, даже эти уроды не покусятся…

«Есть женщины в русских селениях», – твердила Маша как заклинание, глядя на преображение Варвары и трех ее подружек.

Когда Варя перелезла через изгородь и пошла навстречу татарве, Маша зажмурилась. Она была уверена, что ее сейчас разнесут в клочья.

Но нет. Татары загоготали, заулюлюкали и стали подбираться к ней поближе. Варя ждала. Чуть задрав подол сарафана и спустив рубаху с одного плеча, она стояла на ветру с выражением скуки на лице. Мол, когда вы, дураки, сообразите подъехать.

Дураки сообразили. Варя оценивающе оглядела их, выбрала самого представительного, подошла поближе к нему и встала рядом с его лошадью, привалившись к ней голым плечом. Даже издалека было видно, что косые глаза татарина окосели еще больше, а остальные чуть не свернули себе шеи, глядя на Варин бюст. Варвара взяла лошадь под уздцы и чуть потянула ее в сторону крепости.

– Пойдем со мной, – сказала она, а потом развернулась, улыбнулась через плечо и расслабленной походкой отправилась к Бабьему городку.

В рядах врагов начался полный разброд. Они хором стали орать, сначала друг другу, потом вслед Варе, но когда над укреплением показались еще три красавицы… Их подняли так, чтоб пышная грудь лежала на изгороди, чтоб татары могли получше рассмотреть…

Забыв всякую осторожность, мужики кинулись к Бабьему городку, и Варя на чистом русском языке, но так, что они поняли, объяснила, что их тут ждут вечером, без оружия (ошалевший монголоид позволил Варе вытянуть у себя из ножен клинок и выбросить его под ноги) и с подарками.

– Ты думаешь, они придут? – спросила Маша.

Варя только хмыкнула.

– Ты его глаза видела? – спросила она. – Был мужик, нет мужика…

* * *

Всю ночь праздновали победу.

Татары, хоть и крутились с истеричным визгом вокруг стен, высматривая слабину в обороне, хоть и постреливали навскидку – но на штурм не шли.

– Всё! – подбадривали друг друга москвичи. – Спекся мамай.

Сначала Мишка удивился: ему казалось, что Мамая разбили где-то в другом месте, – но потом, прислушиваясь к разговорам, понял, что мамаем называют вообще любого татарина.

К ночи стало окончательно ясно, что сегодня штурма не будет. Кто-то самовольно снова вскрыл боярские погреба, Остей сделал вид, что ничего не заметил, – и всю ночь Москва гуляла. Даже Мишка попробовал мед, но этим и ограничился, пить не стал. Не понравился ему этот напиток.

Утром стало не до шуток. И не только из-за поголовного похмелья, которое мучило почти всех защитников, но и из-за подошедшего татарского войска. Оказалось, что вчерашняя конница – просто передовой отряд, что-то вроде разведки.

Москвичи на стенах молча ждали. Большинство из них обучили на скорую руку, как и Мишку, но в целом город к обороне подготовился. Все деревянные дома и даже деревья вокруг стены были выжжены, так что нападающим приходилось преодолевать голое место. По всему периметру стены были загодя разложены камни, стояли чаны с кипящей водой и смолой. На всякий случай (хотя Мишке это показалось перестраховкой) между каменными зубьями стены поставили прочные деревянные перегородки. Арбалетчики и лучники стояли наготове. Кое-где Мишка заметил здоровенные ружья.

А главное – повсюду стояли заряженные пушки.

– Не сунутся, – успокаивал то ли Мишку, то ли себя Нос. – У них и осадных орудиев нету… Налегке пришли.

Но татары сунулись.

Они и до того визжали, но это, оказалось, были цветочки. Когда многотысячная орда несется на тебя с диким тонким визгом, размахивая над головой кривыми саблями – это… «Это жесть!» – подумал Мишка. И еще он подумал, что если бы дело происходило в чистом поле, упал бы на землю и закрыл уши руками.

Но они стояли на прочной каменной стене, и командовал ими молодой боевой князь. Он выждал, когда конница окажется в зоне поражения лучников, и махнул рукой, отдавая команду. Видимо, его жест одновременно продублировали командиры десятков, потому что первый залп вышел кучным и заметно проредил первые ряды. Но татары не замедлили ход, только рассыпались пореже, так что стрелкам пришлось выцеливать.

Громыхнули пушки. Однако большая часть нападавших все-таки добралась до стен.

Те, кто были ближе к воротам, попытались с ходу атаковать их, но тут же отскочили под струями кипятка и дегтя. (Вот теперь Мишка наконец своими глазами увидел, что такое «бежит как ошпаренный».) Остальные посылали на стену одну стрелу за другой. Хуже всего, что некоторые стрелы были зажигательными, скоро Мишка услышал за спиной:

– Горит! Воду давай!

Он не обернулся. Остей и об этом позаботился: повсюду в непосредственной близости от стен стояли бочки и кадушки с водой.

Татары суетились под стеной, но по всему было видно, что они плохо понимают, как атаковать эту крепость. Раздалась гортанная команда – и конница отступила так же молниеносно, как и атаковала.

– Ага, татарва! – заорал Секира. – Выкусили! – И добавил что-то на татарском.

Один из отступающих, который скакал чуть не последним, неожиданно развернулся в седле и навскидку послал стрелу. Секира рухнул со стены, схватившись за пробитое горло.

* * *

Вечером бабы в городке ждали татар, собираясь, как на праздник, как на последний праздник. Паники не было, была собранность и сосредоточенность. Мыли детей, стирали одежки, точили ножи и топоры. Буднично, слаженно, спокойно. Подумаешь, придут враги и их нужно будет взять в плен. Делов-то…

«Есть женщины в русских селеньях», – заело в голове у Маши.

– Еду-у-ут! – крикнула Варвара.

Она встретила своего представительного утреннего знакомого на входе в городок. Она провела его внутрь. Она показала ему, что внутри только женщины. Она ластилась к нему и вертелась вокруг, как веретено. У бедного татарина даже глаза открылись, когда он увидел, кого они собирались штурмовать.

Как они там с Варварой разговаривали, никому не известно, но, выйдя обратно, он что-то прогавкал своим людям, и они на входе в городок оставляли оружие. Они пытались устроить драку, потому что никому не хотелось сторожить снаружи, всем хотелось внутрь. Но «главный» рыкнул, и беспорядки утряслись.

Татары прибывали и прибывали, Маша насчитала уже несколько десятков мужиков.

– Не справимся, – пискнула она.

– Справимся, – уверенно ответили ей. – Ты, главное, не высовывайся. И детей придержи.

А дальше…

Дальше начался какой-то ужас. Варвара принялась раздеваться прямо при всех, вихляя бедрами и раскачивая грудями. Татарва кинулась засыпать ее подарками, напяливая ей на руки кольца и браслеты, а что-то невообразимое – на шею. При этом вид у них был совершенно свинский, только что слюна изо рта не капала. Потом их «главный» рявкнул, все присмирели, и Варя увлекла его в землянку под завистливое шипенье и улюлюканье.

Как только ушел «главный», остальные воины накинулись на баб, или бабы на воинов. В общем, неважно, кто на кого накинулся, но началось такое непотребство, что Машу затошнило.

Но это был далеко не весь кошмар. Даже сквозь зажатые руками уши Маша слышала сладострастные крики. Первый вопль ужаса и боли заставил ее подпрыгнуть.

Растрепанная Варя выскочила с окровавленным ножом в руках. Это был сигнал. Через несколько минут ни одного живого татарина в Бабьем городке не осталось.

* * *

Атаки продолжались с тем же результатом. Теперь в городе царило деловитое оживление. Все только и обсуждали, что мамай обмишулился, пришел без стенобитных орудий Москву брать. И что провианта хватит на долгую осаду. И что скоро Дмитрий приведет ополчение, а тогда татарве вообще конец.

Остей старался успеть повсюду, не доверял даже Носу: следил, чтобы не было больше погромов, чтобы смола и кипяток в котлах не остывали. И чтобы защитники учились владеть оружием, хотя это казалось Мишке уже совсем не нужным. Его все больше переполняла уверенность – город татарам не сдадут.

На радостях он все свободное время посвящал поискам Маши. Очень хотелось показать ей, какой он теперь бывалый дружинник, небрежно рассказать почти правду – как он Остея спас.

Но Маша как сквозь землю провалилась. Мишка не расстраивался, утешал себя тем, что в этой толчее вообще трудно кого-то найти. А вообще все было хорошо.

Уже вечером, когда Мишка готовился спать, он случайно подслушал разговор Остея с Носом. И разговор этот ему очень не понравился.

– А скоро Дмитрий с войском подойдет? – начал Нос. – До Костромы кольки верст…

Голос князя был жестким:

– Ну ты сказал… Какое там в Костроме ополчение?!

– Но як жа…

– Ды няма́ в Костроме никого… Гадо́в семь таму навагаро́дския укушуйники там пашуравали. Всех мужеского полу булгарам в рабство продали…

Нос удивился:

– Так куды ж великий князь поехал?

Остей вздохнул:

– Ведать бы… И чаго Тохтамыш на Маскву пошел?..

Мишка про себя удивился: «Что значит «чего»? Иго же! Татары русских угнетают все время!» Но Нос, кажется, не разделял Мишкиных мыслей, он тоже считал вопрос риторическим.

– Татарва неблагодарная! – пробурчал он. – Апосля того, как Димитрий Иоанович на Куликовом поле Мамая побил, он по гроб обязан! Мы же столько голов поклали, лишь бы Тохтамышу в ханах утвердиться, а он…

На этом разговор оборвался – Остея позвали. Мишка лежал и почесывал давно не мытую макушку. «Дмитрий Донской за татар воевал? – напряженно думал он. – На Куликовом поле? Может, мы с Машкой в альтернативную реальность попали?»

КОЕ-ЧТО ИЗ ИСТОРИИ. На Куликовом поле русские и литовские полки сражались не против «монголо-татарского ига» вообще, а конкретно против мятежного хана Мамая. Власть законного хана Орды Тохтамыша великий князь московский не оспаривал, позже принял ярлык на великое княжение из его рук. Так что Мишка оказался в самой обычной реальности…

* * *

В бабьем городке наступило затишье. Татарские дозорные, которых оставили возле городка, несколько часов потоптались, потом начали кричать, видимо, звали своих. Варвара высунулась и томно сказала:

– Спят все, умаялись. Что кричите? Разбудить хотите?

Они еще пару часов потоптались и ускакали.

Маша все это время находилась в состоянии за гранью шока, когда реальность перестает восприниматься вообще. «Есть женщины в русских селеньях» она твердила как молитву. Все представления о добре и зле летели в тартарары, унося за собой юношеский максимализм вместе с остатками девичьих грез. Как жить, если ты убил человека? Оказывается, нормально. Можно не только жить, но и играть с дитем, шутить с подругами. Только руки от крови отмыла и пошла себе спокойно, как ни в чем не бывало. То, что раньше воспринималось как конец света, тут, в этом времени, стало обыденностью.

К исходу дня прискакал еще один отряд татар. Они долго бродили вокруг и гортанно кричали.

– Они, видно, предводителя своего зовут, – догадалась Варвара.

Поскольку никакого ответа не было, татары начали постреливать через заграждение.

– Что делать будем? – спрашивали все.

И решили ждать. Потому как, если город отобьют, то и их вызволят. А если не отобьют, то всяко не жизнь…

Двое суток между небом и землей, почти без сознания, то есть не сознавая то, что происходит, провела Маша с другими женщинами в Бабьем городке. На второй день набежавшей татарской рати, которая уже активно волновалась и пыталась нападать, выкинули головы убитых. Сначала за стенами поднялся нечеловеческий рев, а потом все стихло.

– За подмогой пошли, – зашептали бабы. – Хоть бы их от города отбили.

Вечером все молились, понимая, что серьезную атаку им не пережить, а ночью случилось чудо, на которое никто уже и не надеялся.

Тихий плеск раздался со стороны реки.

– Ой, бабоньки, только не убивайте, свой я, – прошептал голос из темноты, – Наш воевода про вас прослышал да велел в Кремль вывезти. У нас тут лодки, грузитесь потиху.

Перевозка прошла почти бесшумно, в крепость входили под покровом ночи. Благо темень была, хоть глаз выколи. Встречали их как героев. Сразу еды надавали, питья налили. Бабы, захмелев, принялись пересказывать, что с ними случилось, а Маша глотнула из стакана и то ли заснула, то ли потеряла сознание.

КОЕ-ЧТО ИЗ ИСТОРИИ. По легенде, переданной В. Н. Татищевым, в 1382 году, когда на Москву шел Тохтамыш, сбежавшиеся с окрестных деревень несколько сот баб, которых воевода не пустил в город из опасения голода, укрепились недалеко от Кремля, в лесу. Появившиеся на третий день татары захотели их тотчас взять, но бабы попросили, чтобы к ним въехало 50 татар, а когда татары, «понахалившись», въехали, убили их всех и головы «выметали». После этого они защищались еще два дня, пока воевода не прислал за ними ночью лодки. Это место теперь называется Бабий городок, сохранились даже 1-й и 2-й Бабьегородские переулки.

* * *

Мишка всю ночь дежурил на стенах, слушая страшилки бывалых воинов про то, что татары мастера зазевавшихся часовых арканами со стен стаскивать. Из-за этого он перенервничал и утром, когда его сменили, рухнул спать прямо у подножья стены, благо ночи были теплые.

Но выспаться ему не дали. Только уснул, растолкал его Нос, заставил умыться и даже переодеться в чистое – в нарядный кафтан, выглядевший как новенький. Только у сердца маленькая, почти незаметная под штопкой дырочка. Мишка быстро оделся, стараясь не думать о том, откуда эта дырочка взялась и где сейчас бывший хозяин кафтана.

– Будем при князе, – объяснил Нос, тоже переодеваясь в чистое (но свое). – Татары скоро мурз пришлют. Переговоры будут говорить.

Видимо, Остей все-таки выделял Мишку.

В залу бежали вприпрыжку и лишь успели занять места за креслом Остея (он тоже по этому поводу приоделся), как вошла делегация парламентариев. К удивлению Мишки, татарами оказались только двое. Еще двое имели явно славянские рожи. Они со слегка насмешливыми улыбками поклонились Остею (татары просто уставились на него немигающими глазками).

– Здоров будь, Александр Дмитриевич! – радушно произнес один из славян.

– И вы будьте, – сухо ответил Остей, – Симеон Дмитриевич и Василий Дмитриевич.

«Князья тоже, – сообразил Мишка. – Братья, что ли?»

Симеон и Василий, действительно, немного походили друг на друга. Только Симеон был живее, а Василий смотрел хмуро и почти неподвижно.

– Чего надобно? – так же сухо продолжил Остей.

– Эх, – вздохнул Симеон, – воин ты добрый, а вот с послами говорить не умеешь.

– А вы послы? – уточнил Остей, и в голосе его просквозило презрение.

– Да как сказать, – весело развел руками Симеон. – Когда послы, а когда заложники…

– Ты дело говори! – буркнул Василий.

– Да, мы чего пришли, – Симеон вел себя явно не по протоколу, и Остея это злило. – Дмитрия Иоанновича точно в городе нету?

– Нету, – отрезал Остей.

– А сестры нашей? – неожиданно тревожно поинтересовался Василий.

– Великая княгиня, – максимально официально ответил Остей, – с младенцем уехала из города еще тыждень… неделю тому.

Братья-князья переглянулись, кажется, с облегчением. Мишка удивился еще больше: «Так они братья жены московского князя? И помогают Москву захватить? Как тут все запутанно…»

– Великий хан Орды, – наконец перешел на официальный тон и Симеон, – пришел сюда искать князя Дмитрия…

– Великий князь Дмитрий Иоаннович, – с нажимом поправил Остей, – не в столице.

– Мы видим, – миролюбиво улыбнулся Симеон, – и потому великий хан предлагает вам открыть ворота и вынести поклонный дар. К чему дальнейшее кровопролитие?

– Ни к чему, – согласился Остей. – Так что великий хан может просто уйти. Безо всяких даров.

Наверное, с минуту посланники и Остей буравили друг друга взглядом.

– Ладно, – Симеон снова перешел на доверительный тон, – стены у города крепкие, пушки, опять же. Взять его не получится…

Остей с вызовом кивнул.

– Но уйти просто так великий хан не может. Это позор, а он позора не любит, знаешь ведь.

Остей снова кивнул, но уже неохотно.

– Значит, пойдет окрестные веси и городки разорять. У тебя сколько беженцев? Ну так можешь им передать, что возвращаться им будет некуда. Все пожгут. Кто остался – в полон заберут.

Остей покраснел и закусил губу. Мишка снова ощутил, что князь – совсем еще пацан. Оборону города он организовать может, а вот переговоры вести – не очень. Мишка покосился на Носа. Тот с выражением страдания жевал бороду. Ему явно было что подсказать князю, но он не мог влезть в разговор.

– Ничего, – наконец через силу произнес Остей, – отстроятся. Не впервой.

– Ясно, – грустно сказал Симеон.

– Да что с ним говорить, – зло усмехнулся Василий, – его Литву небось не тронут.

Это так задело Остея за живое, что он вскочил:

– Я князь русский! Я за Москву живот положу!

– Ага, – по лицу Василия было видно, что он не прочь сплюнуть, но в парадной зале неудобно, – положишь… За стенами сидючи. А людишки русские без домов да хозяйств точно положат… Пошли, брат, видно, кроме нас с тобой, тут больше некому за русских людей печалиться…

Князья уже собрались развернуться и уйти (даже не кивнув на прощание), когда Остей сдался:

– Ладно… Клятву дадите?

Симеон разулыбался:

– Конечно!

– Неси икону! – потребовал Василий…

…Процессию к татарам Остей, как и все прочее, организовывал лично. И Мишке на сей раз места возле князя не нашлось. Это было обидно.

Нос подошел и положил ему руку на плечо:

– Можа, оно так и надо… Остею чего? Он князь, князей на войне не забивают… Поди пока погуляй…

Мишка пошел, хотя и не понял, к чему Нос заговорил про убийство.

* * *

Все познается в сравнении! Теперь Маша это знала точно. Потому что прекрасно выспалась на мешке, под вопли нападавших и обороняющихся, в осажденном татарами Кремле. По сравнению с их жизнью в Бабьем городке, здесь было тихо, надежно и спокойно.

Маша отправилась искать своих боевых подруг, но все разбежались кто куда, даже Клаша. Видимо, отправились узнавать новости и разведывать обстановку.

Жизнь в Кремле била ключом. Самое большое оживление царило на стенах города, но Маша уже так навоевалась, что даже подходить туда ей не хотелось. В центре крепости было поспокойнее, тут готовили еду, перевязывали раненых и точили оружие, обеспечивая тыл тем, кто стоял на передовой.

От нечего делать наматывая круги по городу, Маша в очередной раз вышла на Соборную площадь. Побродила вокруг Успенского собора, зашла внутрь. Ее внимание сразу привлек тихий старичок, забившийся в угол. «Что же он делает?» – удивилась Маша и ускорила шаг, чтобы проверить. Да, действительно, старичок что-то медленно и вдумчиво писал на большом листе толстой бумаги.

– Ой, вы грамоту знаете? – обрадовалась Маша. Было чему радоваться, это был первый грамотный человек, встреченный ею за двести лет!

– Обучен, обучен, – прошептал старик. – Неужто и ты тоже? Можешь прочесть?

Маша попыталась, но буквы были незнакомые, да и почерк, мягко говоря, сложный.

– Нет, не могу, – расстроилась она.

– Ну ничего, ничего, – сказал старик. – Научишься еще, я тоже не сразу смог.

– А что вы пишете? – полюбопытствовала девочка.

– Летопись, – ответил старик. – Должен же кто-то записывать, что происходит. Чтоб не забыть, чтоб не путать потом, что и когда было…

– И вы знаете, какой сейчас год? – перебила его Маша.

– Как не знать, конечно, знаю. 6890-й…

– Какой?! – воскликнула Маша.

– …от сотворения мира, – спокойно продолжил старик.

Маше осталось только тяжело вздохнуть.

А старик заботливо свернул свою летопись и, шаркая ногами, понес ее внутрь храма, рассказывая по дороге, что у него хранится полное описание всех московских событий, и что вместе с церковными книгами это бесценное богатство, которое оценят только те, кто будет жить много позже.

«Интересно, – задумалась Маша. – Почему тогда историчка говорила, что почти никаких подлинных документов в Москве не сохранилось…» Маша вышла обратно, на площадь, щурясь от яркого света, и тут ее буквально сшибло с ног.

– Ты жива! Машка! Ты жива!..

Миша орал как одержимый, при этом он сначала стиснул девочку в объятьях, а потом начал трясти ее, как молодую яблоню.

Маше потребовалась пара минут, чтоб сообразить, что происходит.

– Миша? – шепотом спросила она. Голос у нее пропал – видимо, на нервной почве.

– Машка, блин! Ты жива!..

«Заплакать, наверное, нужно от счастья» – пронеслось в голове у Маши, но глаза остались сухими. Из опустевшей головы не выливались даже слезы. Первая осознанная мысль, которая ее посетила, заставила ее подпрыгнуть в Мишиных руках.

– Миша, раз ты нашелся, мы, наверное, можем вернуться домой!

– Да это не я нашелся, это ты нашлась! – заорал Мишка.

– Миша, послушай, – перебила его девочка. – Раз мы вместе, давай попробуем вспомнить историю. Где мы?

– Ты помнишь, когда была Куликовская битва? – спросил Миша.

– Нет, – огорчилась Маша, – тысяча триста какой-то там год… А что?

– А то, – сказал Мишка, – что это было пару лет назад. А теперь Тохтамыш зачем-то приперся к Москве, а князь Дмитрий зачем-то свалил в Кострому… Тут все так запутанно…

– Дмитрий, Дмитрий… Донской, что ли? – спросила Маша.

– Ну наверное, – пожал плечами Мишка.

Маша изо всех сил пыталась вспомнить параграф из учебника истории. Она вспомнила картинку с профилем Донского, вспомнила, что во время того урока Юрка Петровский совсем распоясался и непрерывно хамил учительнице, а она рассказывала о том, что…

– Что-то тогда с Москвой случилось, – сказала Маша. – Донской рыдал на развалинах города. Точно. Юрка очень похоже это изображал.

– А кто же, интересно, ее развалил? – поинтересовался Мишка.

И тут…

Маша и Миша так и не поняли, что произошло. Так и не узнали, что в этот момент открылись ворота города, и полчища разъяренных татар хлынули в город. Они только услышали чудовищный крик сотен людей, потом зазвонил колокол…

И реальность задрожала.

Мишка едва успел подумать: «Ничего… Князей на войне не убивают…» и вцепился в древко подсадочного ножа…

КОЕ-ЧТО ИЗ ИСТОРИИ. С 1240 по 1377 год ни один из удельных или великих князей Владимирской Руси не погибал на поле битвы. Обычно их пленили для выкупа. Но своего князя Нос сглазил – Остей погиб при разграблении Москвы. Возможно, захватчики были слишком озлоблены неожиданно упорным сопротивлением города, в котором почти не осталось войск… Если верить летописи, князь Остей шел впереди процессии. Возможно, он предчувствовал свою гибель, но надеялся собственной смертью отвратить беду от русских людей. Не вышло. Без предупреждения монголы набросились на безоружных москвичей и стали их рубить саблями. Остей был убит первым, «а потом начали сечь попов, и игуменов, хотя и были они в ризах и с крестами, и черных людей».