Текст книги "Москвест"

То, что мед – это алкогольный напиток, а вовсе не лакомство, Мишка выяснил еще пару веков назад. Мед варили каким-то хитрым способом и, в зависимости от того, кто варил и как, крепость напитка получалась разная. И в обозе был кувшин, из которого очень любил хлебнуть денщик на долгих привалах. Судя по тому, что он уже минут через пять после того, как опрокинул стаканчик, начинал завывать странные песни и разговаривать невнятно, градус в этом кувшине был выше среднего.

– Ты что, хочешь это выпить? – страшным шепотом спросила Маша, глядя на Мишу с кружкой меда в руке.

– Нет, – скривился Мишка, – я его светлость хочу напоить, чтоб подобрел.

Маша внимательно посмотрела на кружку, потом на посла…

– Нехорошо, конечно, – сказала она. И тут же продолжила: – Давай лучше я отнесу, чтоб он подумал, что прислуга принесла ему попить.

– О, попить! – сообразил Мишка. – Точно! Он хватанет меду, нужно, чтоб запил чем-нибудь, чтоб наверняка. От смеси еще круче развозит.

– Ты, брат, я смотрю, соображаешь, – сказал у Миши за спиной денщик.

Ребята вздрогнули, а Мишка попытался спрятать кружку за спиной.

– Вот это нам нужно! – денщик протянул Маше вторую кружку. – Одно поверх другого, и он трое суток спать будет. Или пить… Это уж как повезет.

Маше быстро всучили в руки поднос, поставили на него две кружки и отправили к послу.

– Не забил бы он ее потом до смерти… – тихо сказал денщик.

Миша занервничал и решил посмотреть на шоу поближе. Маша подошла поближе к англичанину, который как раз высказал все, что хотел, и в очередной раз сообщил, что немедленно безо всяких провожатых отправляется в Москву, чтобы рассказать царю о том, как над ним издевались в дороге.

Афанасий Юрьевич, как и в прошлый раз, стал багровым и нервно хватал ртом воздух.

– Извольте испить на дорожку, – мелодично пропела Маша, подсунув послу поднос.

Посол фразы не понял, но догадался, что ему предлагают попить. Что-то его насторожило. Англичанин недоверчиво посмотрел в честные Машины глаза, пытаясь найти подвох.

– Дорога до Москвы длинная, на улице жарко, – продолжила Маша, – испейте на дорожку.

– Убью дуру, – прохрипел Афанасий Юрьевич и замахал руками.

Посол, глядя на его конвульсии, схватил с подноса кружку и влил ее себе в рот, почти не глотая. Через секунду его лицо стало такое же багровое, как у Афанасия Юрьевича, а руками он махал еще интенсивнее.

– Воды! – прохрипел он.

Маша радостно подсунула ему второй сосуд.

Англичанин жадными глотками начал запивать содержимое первой кружки и опомнился не сразу.

– Я же просил воды! – рявкнул он.

– Нету воды, – начала оправдываться Маша, отскакивая. – Ноу вота! Но я сейчас принесу… Джаст а момент!

Посол, чтоб погасить непривычный пожар внутри себя, сделал еще пару медленных глотков и уставился в кружку.

– Интересно, – начал он, с трудом оторвавшись от созерцания дна. – А в какой стороне Москва?

Англичанин обвел присутствующих не очень ясным взором, ожидая ответа.

– Что он говорит? – спросили Мишку со всех сторон.

Мишка перевел, внутренне давясь от смеха.

– Я вам покажу! – взвился самый сообразительный дьяк из свиты пристава. – Я вас провожу.

Дьяк с Мишкой подлетели к послу и подхватили его под руки с двух сторон.

– Это хорошо! – согласился посол и оперся на своего провожатого. – А куда это ты меня ведешь?

– К вам в избу, ваша светлость, – затараторил дьяк, – надо ж вам вещи собрать, что ж вы, так и поскачете в Москву без вещей? И коня вам нужно подготовить. Мы с вами посидим, подождем, и коня снарядят, самого лучшего…

Мишка переводил, посол кивал, в избе шустро накрывали на стол.

* * *

– Ты думаешь, я не понимаю, – медленно говорил англичанин, глядя мутными, но проницательными глазами. – А я все понимаю. Я не первый раз в этой… ик… стране. Ты думаешь, я не знаю, что этот надутый индюк пристав мои деньги ворует? Знаю. Думаешь, не знаю, что он больше всего боится, что его на кол посадят, если я от него сбегу? Знаю! Да я их всех тут знаю! Но поделать ничего не могу…

Мишка, открыв рот, слушал откровения английского посла.

– Мне же нужно до царя вашего добраться, чтоб грамоту ему передать. Не передам, меня дома по головке не погладят. У меня тоже служба…

– Так почему вы тогда возмущаетесь? – спросил Миша.

– Да потому! – гаркнул посол. – Не буду возмущаться, меня вообще за человека считать не будут. У вас же только того, кто за себя постоять может, уважают.

Посол влил в себя еще глоток и поправился:

– Нет, не уважают. Боятся. Уважать у вас даже себя не умеют…

Мишка уже открыл рот, чтоб возмутиться, но англичанин остановил его, властно махнув рукой.

– Не спорь. Хочешь, я тебе про царский пир расскажу?

– Я хочу! – тихо сказала Маша, которая принесла в избу очередную порцию еды и питья.

Афанасий Юрьевич со всей свитой отдыхали от очередного потрясения в соседней избе, периодически справляясь о состоянии дорогого гостя. Маша докладывала: все хорошо, гость изволил напиться в стельку. О душещипательной беседе с Мишкой она умолчала.

– А? – вздрогнул посол, оглянувшись на Машу. – А, это ты… Обманула ты меня, девка. Я уж думал, меня тут больше не обманут. Ладно, не жмись, прощаю. Все равно б я никуда не поехал, смысл мне ехать? В лучшем случае убьют по дороге…

– А в худшем тогда что? – спросила Маша.

– Видно, мало ты видела, – мрачно сказал посол, – счастливо живешь… – Его светлость на секунду прикрыл глаза, но быстро очнулся и перебил сам себя. – Так вот, пир, – сказал он. – Ооооо! Это зрелище! Сам царь сидит с непокрытой головой, справа от него лежит шапка – колпак, а слева палка – посох. Все челом бьют, все ему кланяются, все готовы из себя выпрыгнуть, чтоб царь их заметил.

Незаметно для себя посол стал добавлять в английскую речь русские слова. От этого рассказ становился не то чтобы понятнее, но точно колоритнее.

– Говорят, что если он кого ударит или за волосы оттаскает, то это великая честь. А если кто упадет смешно, так, что царя развеселит, то это чуть ли не в доблесть записывается. И бояре эти тупые всё стараются из себя вылезти – упасть там, или уронить на себя что-нибудь… Царь улыбнется, а им большей награды и не надо. Я, правда, не видел сам…

Посол вздохнул с явным сожалением, и Мишка подумал: «Не сильно ты от царских холопов отличаешься, ваша светлость».

– При нас все прилично было, – продолжил посол. – А служители вокруг все в жемчуге и с каменьями, а посуда на столе сплошь из золота. А как начнется пир, так затянется до ночи. А царь всё блюда за другие столы посылает, и нужно обязательно вставать каждый раз, как царь эту милость оказывает. Я перестал вставать к середине обеда. Они все шикали, делали круглые глаза, а я что… я ж иноземец. Я ж ничего не понимаю…

Англичанин захихикал и закинул в рот кусок мяса с тарелки.

– Царь хлеб передаст, все от счастья немеют, а уж если соль передаст, то могут и чувств лишиться, такое это счастье. При мне какой-то боярин начал солонку целовать, прямо слезами облился… Дурак…

Миша, который уже не рад был, что все это выслушивает, сказал:

– Ну и что тут такого? Ну любят бояре своего царя, что смешного?

– Любят… – скривился посол. – Да они его сожрать готовы. В своих заговорах уже сами скоро запутаются. Кто за кого против кого и кого кто хочет убить и кого на трон вместо царя посадить. Мне объясняли, я не осилил. Мерзость… – Англичанин поежился. – Пир до часу ночи, а потом еще обратно на постоялый двор. С нами еще человек десять увязалось, чтоб развлекать. И пить, пить, пить до утра… У вас же как – пока все гости мордой вниз не спят, праздник не удался. Это я потом уже научился, после первой чаши руки на стол и делаю вид, что сплю. Эти дурни потешаются, что иноземцы хилые, пить не умеют, сами через час под столы валятся… Погуляли… Я с тех пор у вас не пью, под стол все выливаю. Сегодня вот хитростью напоили, а так бы я…

– Господи, – тихо сказала Маша, – да что же это такое! Неужели вы о нашей стране… земле… ничего хорошего сказать не можете?

Посол задумался.

– Ну отчего ж, – сказал он, – город у вас красивый… Как выезжаешь с дороги, прямо дух захватывает: купола сияют, крепость красивая белая. Как она у вас называется?

– Кремль, – подсказала Маша.

– Да, Кремль… И люди у вас хорошие. Много хороших людей. Но правят ими дурные бояре и надутый царь. Приказали – и все побежали на улицы нас встречать. Знаете, какая толпа была, когда мы по городу ехали? Домов не видно! Я спрашиваю: зачем, мол, эти люди тут стоят? А мне отвечают, что это для того, чтоб показать могущество русского царя. Так в чем могущество, а? Куча народу, всех от работы оторвали, под ногами у коней вертятся… Дурь…

Маша хихикнула.

– Миш, у меня подруга живет в Минске. Она рассказывает, что их там до сих пор гоняют на праздники флагами махать…

– А, знаю еще хорошее! – воскликнул посол. – У вашего царя удивительное книгохранилище! Я там был, меня пустили. Какие книги, боже, какие книги! Я переводил немного с греческого, но переводил-то на английский, вашим толку никакого… А забрать с собой мне ничего не дали. Говорят, ваш царь много языков знает, – вот за это уважаю. Столько книг не каждый владыка соберет. Хотя, говорят, ваш царь все книги целиком вывез, все собрание, не сам их собирал… С другой стороны, многие на книги вообще внимания не обратили бы… Мне кажется, ты оценишь…

Посол посмотрел Мише прямо в глаза.

– Мне кажется, ты вообще не тот, за кого себя выдаешь. Взгляд у тебя нездешний, открытый. Не лебезишь… Но это твои дела, я в них лезть не буду. Хочешь быть толмачом, значит, тебе это для чего-то надо… Я возьму тебя с собой, покажу книгохранилище. Его не охраняет никто, боюсь, скоро вообще забудут, что оно есть…

– Что я, книг, что ль, не видел? – буркнул Мишка.

– Как знаешь… – тихо ответил посол. – Ладно, идите, скажите, что я пьян. И дня три носите мне питье и еду, а всем говорите, что пью горькую. А я буду здесь сидеть. Не хочу никого видеть, надоели эти рожи… Кстати, вы знаете, кровать очень удобная оказалась. Сначала дико было спать лежа, а теперь уж и привык. Хоть с собой ее забирай.

Маша и Миша тихо выбрались из избы посла и постарались забиться подальше. В избе у пристава гудели, громко гогоча и в сотый раз пересказывая друг другу, как они обхитрили тупого иностранца.

Маша забилась в сено на повозке, стараясь не слушать пьяные вопли, Миша был непривычно тих.

– Маш, ты спишь? – спросил он через полчаса.

– Нет, – тихо ответила девочка.

– У меня такое ощущение, что меня помоями облили, – сказал Миша. – Приехал в страну, всех опустил, всех ненавидит. Царь – дурак, бояре – индюки… А сам-то? Можно подумать, у них там лучше!

– Значит, лучше, – тихо ответила Маша.

– И ты туда же! – взвился Мишка. – Нельзя же так! Нужно любить свою страну!

– Да? – спросила Маша. – А мне кажется, что любить мало… Нужно еще и что-то менять… Пора уже, тебе не кажется?

Миша сердито засопел и отвернулся. Спал, не спал, неизвестно, но больше с разговорами не лез.

А наутро выяснилось, что пристав приказал всыпать Маше десять ударов розгами за то, что она подбивала посла к отъезду. Пока Миша пытался ее удержать от разборок и попыток найти справедливость, Митька порол за дальней избой мешок с травой, вопя при этом высоким девичьим голосом.

– Ты только не забудь, что теперь сидеть не можешь, – сказал он Маше, приведя приговор в исполнение. – А то я, вишь, хворостину-то извел…

* * *

Наконец к концу второй недели их странного путешествия примчался гонец с радостной вестью – царь Иоанн Васильевич готов принять иноземного посла. Гонец прошептал это на ухо Афанасию Юрьевичу, но новость мгновенно разлетелась по лагерю, который все больше походил на цыганский табор. По веселому виду гонца догадались, что тягомотина кончилась. Пристав еще приказ не успел отдать, а везде уже суетились люди, собирая походный скарб и седлая коней.

А потом Мишке некстати вспомнился Пушкин, которого зубрил накануне: «Не праздник, не приемный дар, она готовила пожар нетерпеливому герою».

Гарью запахло еще на подъезде к городу. Обещанных послом толп празднично одетых людей не наблюдалось: народ попадался все больше мрачный и вымазанный сажей.

Но хуже всего было в самой Москве. Собственно, Москвы не было – только церкви и монастыри торчали закопченными свечками да кремлевская стена упрямо возвышалась над пепелищем. Все остальное – даже мощная стена Китай-города – или выгорело дотла, или обуглилось до головешек. Машу поразило отсутствие отчаяния у москвичей. Мрачные, злые, но не убитые горем, они деловито копались на пепелище. Кое-где уже попадались подводы, груженые бревнами. Никто не рвал на себе волосы, все старались отстроиться побыстрее.

– А чего убиваться? – пожал плечами Митька на вопрос Маши. – Как будто в первый раз…

Так они добрались до ворот Кремля. Посол в некотором оцепенении проехал в крепость и там скрылся за воротами, свита Афанасия Юрьевича куда-то рассосалась, а английские купцы остались под стенами, не зная толком, что теперь делать.

– Плохо, – вздохнул Тейлор, – не вовремя посол приехал. Не даст Иоанн Васильевич теперь нам монополии.

Купец прикусил язык, явно сболтнув лишнее, но толмачи сделали вид, что ничего не заметили. Оценив их такт, Тейлор попросил:

– Покрутитесь тут в округе, послушайте: о чем говорят, в каком товаре нужда больше, как цены поменялись…

Маша и Миша переглянулись. Все-таки купец и на пожарище купец. Однако спорить не стали. Самим было интересно, что такое случилось.

Помня печальный опыт времен Дмитрия Донского, разделяться не стали, пошли вместе и слушали в четыре уха.

На площадях говорили, что пожар начался не пойми с чего, чуть ли не с копеечной свечи, так что тут не без колдовства. И даже виновных называли (сначала шепотом, а к концу дня уже смело) – князья Глинские. Самые языкастые рассказывали ужасные подробности ворожбы, но когда Маша услышала про вымоченные людские внутренности, добытые в могилах, ее начало мутить. Мишка увел ее подальше от болтливой бабки, но остальные слушатели внимали ее бреду с жадностью.

Часто поминали дурную примету – упавший недавно колокол.

И все громче раздавались крики:

– К царю пошли! К Иоанну Васильевичу, пусть выдаст колдунов!

А когда пронесся слух, что одного из «проклятых колдунов» Глинских разорвали в клочья прямо на площади (Маше снова стало нехорошо), горожане словно сошли с ума. Мишка с Машей так честно и сообщили Тейлору, который разместился в уцелевшем доме на дальней окраине.

– Не будет пока торговли, – сделал вывод купец. – Надо уезжать. В Новгород. Спасибо вам, толмачи, вот расчет!

Так толмачи оказались без покровительства, хотя и с приличной суммой в кошельке. Ночевали под открытым небом, на повозке англичан (последняя милость Тейлора), но никак не могли уснуть.

– Слушай, – сказала Маша, – я тут с ними скоро начну в мистику верить. Действительно ведь: колокол упал – и город выгорел.

– Да-а-а, – зевнул Мишка, – колокола тут волшебные… Они большую силу имеют.

– А ты не издевайся, – обиделась Маша. – Может, и правда, у них какая-то… сила есть.

Мишка встрепенулся:

– Колокола, – произнес он, как будто во сне, – колокола.

– Колокола, – не зная зачем повторила за ним Маша.

– Каждый раз колокола били! – чуть не завопил Мишка. – Помнишь: то по рельсу какому-то лупили, то просто колокол, то набат!

– Да тут каждые полчаса колокола бьют, – не поняла Маша. – Ты о чем вообще?

– О нас! Нас каждый раз по истории мотает под колокольный звон!

Тут и Маша вздернулась:

– Точно! И в самом начале тоже… Колокол бил, помнишь?

Они помолчали, переваривая открытие.

– Все, – решил Мишка, – надоело мне тут. Надо дальше двигаться. Завтра будем историю вспоминать…

* * *

Назавтра в город было страшно выйти. Толпы людей, лишившихся крова и страдавших от невыплеснутой злобы, носились по городу.

Город хоронил погибших. Боже, как же их было много! Но оставшиеся в живых не скорбели, а жаждали расплаты.

Подтверждали, что Глинского – дядю царя – выволокли прямо из Успенского собора во время службы и до смерти забили камнями на площади. Говорили, что целая толпа отправилась в Воробьево, куда бежал из погорелого Кремля царский двор, и требовала там выдачи остальных колдунов.

Маша уже не могла слушать все эти россказни, ее трясло от страха. Они с Мишкой забились в дальний угол трактира, который частично уцелел при пожаре, и старались никому не попадаться на глаза.

– Ну и где же этот хваленый царь? – спросила Маша. – Почему б ему не выйти сейчас на площадь и не успокоить всех?

– Так как же он выйдет, страшно же… – мрачно ответил Мишка. – Спецназа еще нет для охраны.

– А может, и царя нет? – спросила Маша. – Кто его живьем видел?

– Я видел, – ответил увязавшийся с ними Митька. – Много раз видел.

– Да? – удивилась Маша.

– Так государь, пока маленьким быть изволил, частенько по улицам скакал. Лихой был такой! Как поедут они, значит, с друзьями кататься, так торговки и прячутся, да и детей с улиц уводят. Потому как зазевался – каюк. Одному пареньку, помню, шею своротило, пискнуть не успел. А второй раз ехали, я видел, мужик дурной стоял посередь дороги! Прям вот стал и стоит! Ну недолго стоял, быстро отмучился. А еще, помню, котят он с колокольни кидал. Во забава была…

– Подожди, – перебила его Маша. – Царь давил людей на улицах и кидал котят с башни?

– Так по малолетству! – объяснил Митька. – Он потом остепенился…

– Миш, я знаю, кто сейчас царь, – стуча зубами, сказала Маша. – На экскурсии в Александровской слободе рассказывали: он по малолетству котят скидывал, а потом людей. Смотрел, как медведи живых купцов задирают… Он садист, больной человек!

– Кто?! – возмутился Митька.

– Иоанн ваш. Миш, это Грозный, точно Грозный, но мы попали во время до того, как его так прозвали.

– Кто больной человек?! – наступал Митька.

– Да подожди ты! – отмахнулась Маша.

– Царь наш больной? Да ты че!.. Да он у нас святой! – заорал Митька.

– Ага, – съязвила Маша. – Людей лошадьми давить – это святость?

– Да за царя!..

Митька рванул драться, Маша с трудом увернулась.

– Да он! Да богом данный!

– Идиот! – заорала Маша. – Он полстраны угробит! Его веками вспоминать будут!

– Маша, уймись! – Миша попытался оттащить разбушевавшуюся подругу, но она вошла в раж и ничего не слышала.

– Да где у вас глаза? Вы можете видеть что-нибудь, кроме своего носа? Страной правит психопат, и все за него готовы друг другу шеи свернуть?

Митька от возмущения и ужаса захрипел и рухнул ниц.

– Боже, спаси и сохрани царя нашего, батюшку, кормильца нашего и защитника…

– Клиника… – тихо сказала Маша.

Мишка силком вытащил ее на улицу.

– Миш, я одного не понимаю, – в отчаянии сказала девочка, – зачем все это? Зачем история нас сюда привела, что она хочет нам сказать? Мне после всего, что мы видели, вообще жить не хочется!

В церкви недалеко от трактира начал медленно и торжественно бить колокол, видно, справляя панихиду по погибшим.

– Миш, я все думаю, ну должна же быть логика в том, что происходит! Ведь если мы прогуливали уроки истории… Уроки… Уроки…

Маша резко остановилась.

– Миша, вот же настоящие уроки истории! Нам показывают время, чтоб мы извлекли из него уроки, понимаешь? Чтоб мы учились на чужих ошибках!

Низко, утробно загудел басами колокол, и реальность подернулась мутью.

Глава 8. Мишка льет

Миша и Маша стояли посреди шумной улицы большого торгового города. Светило солнце, отражаясь в куполах церквей, вкусно пахло выпечкой. Ни следа пожара, ни следа погромов.

Маша чуть не села на землю посреди мостовой, Миша с трудом отволок ее к стене дома. Минут десять просто молчали.

Вдруг Мишка взвился, вскочил как безумный, руками замахал.

– Что? – равнодушно спросила Маша.

– Библиотека! – страшным шепотом сказал Мишка.

– Где? – изумилась девочка.

– Аа-а-аа! – закричал Мишка. – Никто не знает!

Маша уже испугалась, что Миша повредился умом при переносе во времени, но он все-таки пояснил.

– Меня посол звал в царскую библиотеку!

– И что?

– А то! Это же была библиотека Ивана Грозного!.. И он мог мне показать, где она! А я отказался! Сам! Во дурак…

Этот всплеск истощил и Мишкины силы. Он привалился к стене рядом с Машей и прикрыл глаза.

Трудно сказать, сколько они так пролежали, но очнулись от вопроса:

– Сомлели, что ли?

Путешественники во времени подняли головы. Перед ними стоял человек странной наружности: высокий, плечистый, кафтан и сапоги ярко-красные, мохнатая шапка надвинута на самые брови.

– Да нет, – Маша старалась казаться бодрой, – все отлично. Просто передохнуть решили. А сейчас кто…

Мишка понял, что Маша решила спросить о теперешнем царе, и перебил ее:

– Мы с сестрой поспорили, добрый наш царь-государь или не очень. Как думаете?

Маша недоуменно покосилась на него, но Мишка и ухом не повел. Не хватало еще, чтобы эта неврастеничка снова с кем-нибудь сцепилась из-за царствующей особы.

– Грамотный вопрос, – странно ответил странный человек, – не в лоб, и узнать можете все, что нужно. Только не говорите «царь-государь», это из сказки какой-то. Говорите «царь-самодержец».

После чего сдвинул шапку на затылок и оказался Городовым.

– А мы уже решили, что вы нас бросили! – Маша хотела рассердиться на верзилу, но больше все-таки обрадовалась.

– Да вас уже и бросить не грех, – усмехнулся страж времени. – Обжились, глупостей не творите, на князей не бросаетесь…

– Да на них не особо бросишься, – вздохнул Мишка. – Их теперь увидеть – и то проблема. Отгородились от народа, понимаешь…

Городовой с улыбкой покачал головой, но ничего не сказал – только носом повел, будто вынюхивая.

Маша забеспокоилась:

– Вам опять пора?

Городовой коротко кивнул.

– Вы хоть скажите, – заторопился Мишка, – мы про уроки истории правильно угадали?

– Ага, – рассеянно ответил здоровяк, который теперь не только принюхивался, но и прислушивался. – Иначе время вас вперед не перекинуло бы.

– А кто сейчас царь? – задала Маша вопрос, который готовила с самого начала разговора. – Уже не Грозный?

– Сын его, – только и успел ответить Городовой, после чего исчез на полуслове.

– Сын… – тупо повторил Мишка. – Странно. Он же сына вроде убил?

Маша потерла лоб, припоминая. Она тоже помнила что-то такое…

– А! – обрадовалась она, выудив нужное воспоминание. – Ты про картину?

– Да. «Иван Грозный убивает своего сына».

Маша кивнула. В каком-то учебнике она видела эту репродукцию: безумные глаза царя-тирана и окровавленная голова царевича.

– Слушай, – Мишка снова начинал приходить в энергичное состояние духа, – а если это все-таки альтернативная история? И сына своего Грозный не убил…

– Мишка! – поморщилась Маша. – По-моему, вся история – альтернативная. В смысле… совсем не такая, как в учебнике. Но это все равно наша история. Просто мы ее раньше не знали.

– А, ну да, – ответил Мишка, который продолжал думать о своем. – У Грозного ведь могло быть два сына. Пошли!

Этот переход от слов к делу слегка сбил с толку, и только пройдя десяток шагов, она спохватилась:

– Куда пошли?

– К колокольных дел мастеру, конечно! Пойдем, по дороге все растолкую…

* * *

По версии Мишки, главное колдовство заключалось в колокольном звоне. Значит, надо найти колокольных дел мастера, разобраться, как колокола льют, – и воспользоваться «колокольным колдовством» на полную катушку. Маша спорить не стала, хотя ей теория эта показалась бредом чистой воды. После пережитого пожара и бунта она чувствовала себя выжатой как лимон.

Зато Мишка от шока оправился очень быстро. Он бойко завел разговор с несколькими прохожими, которые показались ему потолковее. И выведал не только, в какой стороне колокольная слобода, но и кто нынче на царском престоле.

– Федор Иоаннович! – гордо сообщил он Маше свое открытие. – Правда, говорят, что он так, пустое место. Молится – и все. Править боится, воевать не любит.

КОЕ-ЧТО ИЗ ИСТОРИИ. Федор Иоаннович действительно был сыном Ивана Грозного. По отзыву англичанина Д. Флетчера, этот царь был «росту малого, приземист и толстоват, телосложения слабого и склонен к водянке; нос у него ястребиный, поступь нетвердая от некоторой расслабленности в членах; он тяжел и недеятелен, но всегда улыбается, так что почти смеется… Он прост и слабоумен, но весьма любезен и хорош в обращении, тих, милостив, не имеет склонности к войне, мало способен к делам политическим и до крайности суеверен».

Хотя имя «Федор Иоаннович» Маше ничего не говорило, она сразу прониклась симпатией к царю, который не любит воевать.

– А правит за него его шурин, – Мишка задумался. – Слушай, а шурин – это кто?

– Родственник какой-то, – ответила Маша без особого энтузиазма.

– Короче, этот родственник… Борис, кажется… так он все за царя решает.

И тут они вышли на Красную площадь.

– О! Собор Василия Блаженного! – воскликнула Маша.

– Это получается, что при Грозном построили, да? – уточнил Мишка. – Надо же, такая мерзость была вокруг, а собор красивый.

– А по легенде его архитекторам потом глаза выкололи, – сказала Маша.

– В это верю! – согласился Мишка. – Хотя я уже не очень доверяю историческим легендам…

Ребята медленно шли через площадь, осматриваясь.

– Лобное место! А на месте ГУМа торговые ряды! – воскликнула Маша.

КОЕ-ЧТО ИЗ ИСТОРИИ. Как вы уже, наверное, поняли, центр Москвы все больше похож на то, каким он станет в XXI веке. Очень хорошо это видно по гравюрам того времени.

– Это ГУМ на месте торговых рядов… – поправил Миша.

– Пушка! Пушка? Царь-пушка, что ли?

Маша кинулась к огромной пушке и стала ее рассматривать.

– «Повелением благоверного и христолюбивого царя и великого князя Федора Ивановича, государя самодержца всея великия Россия при его благочестивой и христолюбивой царице великой княгине Ирине», – прочитала она. Потом обежала пушку с другой стороны: – «Слита бысть сия пушка в преименитом граде Москве лета 7094, в третье лето государства его. Делал пушку пушечный литец Ондрей Чохов».

– Как они достали своим летоисчислением, – вздохнул Мишка.

– Но мы же уже умеем пересчитывать, – приободрилась Маша, – если 7055 – это 1547, то 7094 – это… 1586! Что-то мы недалеко ушли. Такими темпами мы всю жизнь проведем в Средневековье…

– А это точно Царь-пушка? – засомневался Миша. – Что-то я на ней надписей не помню. И, может, она тут уже сто лет стоит!

– И я не помню надписей… Вот попадем домой и проверим. Э, мужик, а давно эта пушка тут стоит? – обратился Мишка к бородачу, тащившему тяжелый мешок к торговым рядам.

– Не знаю, не тутошний, – отмахнулся бородач.

– Ну вот, – скривился Миша, – я уже чувствую себя дома.

И они отправились собирать информацию. Уже было понятно, что самый надежный способ, проверенный временами – просто ходить по улицам и слушать разговоры. Как только услышишь что-то интересное, можно начать задавать наводящие вопросы или просто восклицать: «Да вы че!» или: «Да не может быть!» Задетый за живое горожанин тут же заводится и выкладывает новость во всех подробностях.

– Ой, а говорят, за далеким морем люди-кошки живут, – рассказывала одна торговка, – Говорят, они скоро на нас пойдут. Мне сказывала одна красавица, она к нам из Новгорода приехала, что там их уже видели. Ходют, говорят, на четырех лапах, орут громко и детей воруют!

– Зачем?

– А они их потом воспитывают и тем кошакам помогают охотиться.

– Ох, ну надо же…

– А мне говорили, что есть такие горы, из которых огонь вырывается!

– Прям огонь?

– Ну да! Все вокруг выжигает, дымом застилает, целые города пламенем сносит!

– Ужас какой, прости Господи…

– А мне говорили, что…

Маша недоуменно шепнула Мише на ухо:

– Слушай, это похоже на страшилки, которые в лагерях после отбоя рассказывают.

– Угу! – хихикнул Миша.

– …и говорит он человеческим голосом! – закончила свой «ужас» женщина.

Судя по ахам и охам, человеческим голосом говорило какое-то страшное существо.

– А вот еще что мне рассказывали…

– Э! Чего уши-то развесили? – весело крикнул мужичонка, проходивший мимо. – Колокола льют, байки заливают! Вы что, не знаете, что Чохов три новых колокола отлил? А?

К полному недоумению Маши и Миши, кружок слушателей тут же рассосался.

– Интересно, а причем тут колокола? – спросила Маша. – И Чохов – это тот, который царь-пушку сделал?

Миша тут же сорвался с места и рванул за мужиком. Вернулся быстро, запыхавшийся, но довольный.

– Короче, этот Чохов работает на московском пушечном дворе. Давай найдем его. Надо разобраться с колоколами. И почему их делают на пушечном заводе?

КОЕ-ЧТО ИЗ ИСТОРИИ. К сожалению, о мастере, создавшем Царь-пушку, мы знаем крайне мало, хотя имя его и широко известно. По историческим документам и сохранившимся образцам его работы установлено, что Андрей Чохов начал работать на московском Пушечном дворе в 1568 и работал там по 1629 год. Он создал целую школу мастеров литейного дела.

* * *

Пушечный двор стоял на высоком берегу Неглинки и по виду не производил впечатления большого производства. Высокий деревянный забор казался совсем не новым, и поскольку калитку сразу обнаружить не удалось, ребята быстро пролезли через щель в заборе.

Внутри порядка тоже не наблюдалось. Было грязно и воняло…

– Аа-а-аа! – послышалось изнутри барака. – Не бейте, только не бейте!

– Да чего тебя бить, дуралея, рук жалко. Пшел вон!

– Нет, нет, тогда лучше бейте! Ну что не так? Вы скажите, что не так, я сделаю!

– Да уж сколько говорил! Это не колокол у тебя будет, а било или клепало!

КОЕ-ЧТО ИЗ ИСТОРИИ. Вы еще помните, что била и клепала – предшественники колоколов на Руси? Молодцы!

Миша с Машей не успели отскочить, и из дверей барака на них вылетел высокий, крепкий бородатый мужик с закатанными по локоть рукавами рубахи и в длинном переднике с замусоленными краями. Вид у него был сердитый. За ним бежал худенький паренек с небольшим колокольчиком в руке.

– Но он же звонит! – воскликнул паренек.

– У тебя, что ушей нет? – воскликнул мастер. – От такого звона все прихожане сбегут, прости господи!

Мастер перекрестился, паренек скис.

– У тебя не трезвон, а… а…

Мастер не нашел подходящего сравнения и махнул рукой.

КОЕ-ЧТО ИЗ ИСТОРИИ. В современном представлении «трезвон» означает громкий звон во все колокола. Но когда-то это слово имело другое значение: гармоничное созвучие трех основных тонов колокола. Основной, самый низкий, тон рождается в районе нижнего диаметра колокола. Тон у верхнего диаметра – выше на октаву. Тон в середине – на большую или малую терцию или же чистую кварту. Только в этом случае все три тона складываются в гармонический аккорд. Терминов «октава», «терция» и «кварта» тогдашние литейцы не знали, но созвучие на слух умели подобрать идеально.

– Слушай! – требовательно сказал он, вытащил из кармана передника колокольчик и звякнул. Звяк получился звонкий, внушительный. – А у тебя что?