Текст книги "Мальчики с кладбища"

12

Все брухи собрались во дворе за церковью. Здесь проводились мероприятия – от свадеб до дней рождения. В камне были вырезаны арки того же цвета, что церковь. Двор был заставлен длинными столами, накрытыми мексиканскими скатертями-серапе. На них стояли глиняные вазы с гвоздиками из папиросной бумаги. Сверху свисали десятки разноцветных папель пикадо и бумажных фонариков.

Столы по краям двора между столбами ломились от еды: там были пан де муэрто, рис, бобы и большие алюминиевые тарелки с ропа вьеха[85]85
  Мясное блюдо с гарниром из овощей, распространённое на Кубе и в некоторых других странах Латинской Америки.


[Закрыть]. Измельченная говядина, приготовленная со специями и красным перцем, была одним из фирменных блюд Литы.

Лита поторопила всех молодых брух к столу и раздала им поручения. Восемь брух в возрасте от шести до четырнадцати лет работали над украшениями для Дня мертвых. Слепленные из сахара черепа ждали, пока их украсят. Ящики, полные свежесобранных бархатцев, хризантем и темно-фиолетовых гладиолусов, были аккуратно сложены сбоку, отчего в воздухе витал сладкий, будто яблочный запах.

Ядриэль последовал за тио и схватил тарелку еды, а затем двинулся к толпе, окружившей его отца. Лица у всех были напряженными, а голоса – тихими. Он увидел тио Айзека, которого сложно было не заметить. Высокий и широкоплечий, он был по крайней мере на голову выше всех остальных. Но с ним не было ни тиа Софии, ни Паолы.

Удерживая тарелку в одной руке, Ядриэль вытащил телефон с помощью другой и набрал большим пальцем сообщение для Марицы.

Все в церкви. Ты где?

Марица ответила почти сразу.

В заложниках. Заставляют примерять платья. На помощь.

Ядриэль фыркнул.

Буду молиться за тебя.

Отец Ядриэля стоял в центре с взъерошенными усами и мотал головой из стороны в сторону, пока его засыпали вопросами.

– Энрике, – позвал тио Катрис. Он указал на Ядриэля, и отец встал на носки, чтобы увидеть его.

Ядриэль сжался, когда все повернулись и уставились на него.

Энрике облегченно вздохнул, и Ядриэль виновато улыбнулся ему. Он протиснулся сквозь толпу брух и подошел к папе.

– Где вы были? – спросил отец. В голосе мелькнуло раздражение, но главным образом он звучал попросту устало.

Ядриэль снова почувствовал укол вины. Папа выглядел измученным. Под налитыми кровью глазами образовались темные круги. Сколько часов отец выделил на сон за последние сутки? Вероятно, немного.

– Прости, пап, – искренне сказал Ядриэль. Он не хотел беспокоить отца. У того и без сына было дел по горло.

– Ты все время убегаешь и поздно приходишь домой, – сказал Энрике с вопросительной интонацией.

Ядриэль попытался придумать оправдание. Что сказала бы Марица?

– Я просто…

– Он был со мной, эрмано[86]86
  Брат (исп.).


[Закрыть], – сказал тио Катрис с извиняющейся улыбкой и положил руку на плечо Ядриэля. – Мы так заболтались, что потеряли счет времени. И в мыслях не было тебя потревожить, – мягко и искренне объяснил он.

Ядриэль удивленно уставился на него.

Энрике нахмурился, глубокие складки избороздили лоб. В глазах что-то бурлило, но Ядриэль не мог понять, что именно. Судя по всему, отцу не понравился ответ брата, но затем он коротко кивнул.

К счастью, Ядриэля не будут отчитывать – по крайней мере, не сейчас. У отца были дела поважнее.

– Как же так – ни следа Мигеля? – спросила молодая бруха, и группа вернулась к спорам и вопросам. Они вновь сомкнули круг возле отца, оттеснив Ядриэля и его тио.

– Спасибо, – сказал Ядриэль Катрису. – Ты не обязан был меня покрывать. – Меньше всего ему хотелось втянуть в этот переплет кого-нибудь еще – и уж точно не тио.

Катрис усмехнулся.

– Никому не скажу, если ты не скажешь, – подмигнул он.

Ядриэль улыбнулся в ответ. Вот бы брухи относились к тио лучше. Катрис был хорошим человеком и всегда заботился о Ядриэле. И пускай быть изгоем среди брух – отстой, по крайней мере, у него был тио Катрис. «Интересно, – подумал Ядриэль, – изменится ли что-нибудь, когда все узнают, что я брухо?» Перестанут ли они с Катрисом дружить? Расстроится ли он? «Вряд ли», – подумал Ядриэль.

По крайней мере, он надеялся, что вряд ли.

– Ешь, собрино, – сказал ему тио Катрис, подталкивая Ядриэля плечом. – И постарайся не вляпаться в неприятности.

Ядриэлю не нужно было повторять дважды. Он был так голоден, что тут же начал запихивать еду в рот. Он медленно бродил среди увлеченно беседующих брух, подслушивая и собирая любую полезную информацию.

– Клаудиа и Бенни обратились в полицию? – спросил тио Айзек, легко прорезая болтовню глубоким голосом. – Мигеля объявили пропавшим без вести?

Энрике кивнул, проведя пальцами по усам.

– Да, сегодня утром, но все пошло не по плану. – Уголки его губ опустились.

– В смысле? – спросил Диего. Они с Андресом протиснулись в центр группы, пытаясь казаться важными.

Ядриэль закатил глаза и положил в рот еще одну большую порцию ропа вьехи.

– Клаудия и Бенни плохо говорят по-английски, – объяснил Энрике. – Они настаивали на переводчике, чтобы ничего не упустить и предоставить полиции как можно больше информации. Это, разумеется, вызвало определенные трудности, поскольку они не могли сказать, что Мигель мертв, не объяснив, откуда они это узнали, – сказал он группе.

Ропот нарастал.

Ядриэль хорошо понимал, о каких «определенных трудностях» идет речь.

– Но полицейские отказали им в переводчике и продолжили задавать вопросы. – Папа покачал головой. – До конца не понимаю, как это произошло, но к тому моменту, как я приехал на выручку, полиция совершенно отмахнулась от их просьбы и вместо этого начала спрашивать, являются ли они и Мигель законными гражданами США.

Люди вокруг рассердились, и Ядриэль тоже. В последние годы депортируют все больше и больше людей из их сообщества – брух и не только. Полиция раскалывала семьи и отрывала ни в чем не повинных людей от дома, поэтому к ней боялись обращаться за помощью даже тогда, когда была необходимость.

Брухи держались вместе и суживали ряды. И без того сплоченное и тесное сообщество окончательно потеряло доверие к посторонним.

– Они испугались, что полиция найдет повод для депортации, поэтому ушли ни с чем, и даже не составили заявление. Теперь они слишком напуганы, чтобы вернуться.

Катрис медленно покачал головой, скривив уголки губ в отвращении.

– Мрак.

– Санта Муэрте, los ayude[87]87
  Помоги им (исп.).


[Закрыть], – пробормотал пожилой брухо и перекрестился.

– Мигель вернется в День мертвых, – настаивала молодая женщина. – И расскажет нам, что произошло.

– Но что, если он не вернется? – спросила другая, и все взорвались новыми вопросами, пока двор не заполнился какофонией из голосов.

Ядриэль вцепился в пустую тарелку, внезапно почувствовав тошноту. Их единственная новая зацепка – то, что полиция не нашла тело Мигеля. Но где же он? Они должны были его найти.

Пусть до Дня мертвых и оставалось всего два дня, Ядриэль не собирался просто сидеть сложа руки, дожидаясь возвращения Мигеля в мир живых. К тому же если он не вернется, значит, его дух где-то неподалеку – в ловушке привязи. Мысль о том, что Мигель где-то застрял и не может с ними связаться, была невыносимой. Где же он и почему его никто не может найти? Не то чтобы в Восточном ЭлЭй повсюду колодцы, да и обрывов нигде нет. А если бы рухнуло здание, они бы узнали об этом из новостей.

Пропал без следа. Совсем как Джулиан.

Что-то подсказывало Ядриэлю, что тело Мигеля было там же, где тело Джулиана. У них с Марицей было преимущество перед остальными брухами. По крайней мере, они знали, где пропал Джулиан, а завтра проверят, смогут ли Донателло и Микеланджело отследить его тело по запаху.

– Ой, как хорошо, что ты закончил есть!

Голос Литы отвлек Ядриэля от мыслей.

Прежде чем он успел ответить, она выхватила из его рук бумажную тарелку и подвела к столу, где скучковались брухи помладше.

– Заботы взрослых детей не касаются, – строго сказала Лита.

– Лита, – огрызнулся Ядриэль. Пускай украшениями для праздника занимаются дети – его место было среди взрослых. – Я не ребенок…

– Знаю! – фыркнула Лита, приостанавливаясь у ящиков.

Ядриэль нахмурился, ни на секунду не поверив ей.

– Но ты лучше всех украшаешь калаверы! – возразила она, хлестнув юбкой.

Ядриэль посмотрел на коробки с пустыми сахарными черепами и на тюбики с неоновой глазурью, разбросанные по столу. Старшие дети сидели без дела до одури со скучающими лицами – между ними были разложены от силы пять законченных калавер, украшенных без особого энтузиазма.

Между тем Лео и Лена, шестилетние близнецы, сидели на краю скамьи, выжимая неоновую глазурь синего и зеленого цветов друг другу в рот. Они безудержно смеялись, совершенно ошалев от сахара.

Украшение маленьких черепов из белого сахара было любимым занятием Ядриэля в День мертвых, но сейчас у него были дела поважнее.

– Лита, это обязательно? – спросил он, стараясь не походить на плаксивого ребенка.

– Всего двое суток до Día de Muertos! – причитала Лита, тяжело усаживаясь в кресло во главе стола. – А еще столько всего нужно приготовить и испечь!

Подростки продолжали говорить между собой. Лео и Лена гонялись друг за другом, размазывая глазурь по рукам.

Ядриэль хотел сбежать и вернуться в дом, где он мог бы поговорить с Джулианом. Тот, вероятно, еще злился, но Ядриэль надеялся, что у него было достаточно времени, чтобы остыть и прислушаться к разуму.

Когда никто не отреагировал на ее слова, Лита нахмурилась.

– Ай-ай-ай, как спина болит! – объявила она громче, глубоко вздохнув, а затем выжидающе огляделась.

Алехандро, тринадцатилетний брухо с раздувшимся эго и скверным характером, закатил глаза.

– Ага, Лита, – снисходительно сказал он, откусывая большой кусок сахарного черепа.

На удивление шустро в руке Литы появилась тапочка.

– ¡Cállate! – рявкнула она, ударив Алехандро по затылку.

– Ай!

Остальные рассмеялись.

Ядриэль мысленно вздохнул. Он не сможет встать из-за стола, пока не выполнит требование Литы, поэтому смирился и улыбнулся ей.

– Мы ценим твою тяжелую работу, Лита, – сказал он ей, стараясь звучать как можно искренне и не саркастично. – Офренды в этом году даже красивее, чем в прошлом. Ты так много работаешь, – повторил он, садясь и выдвигая коробку с сахарными черепами.

Довольная Лита улыбнулась и взмахнула рукой.

– ¡Oh, gracias, mi amor! Но я бы ни за что не стала жаловаться – работа мне только в радость.

Алехандро прыснул, но когда Лита посмотрела на него с прищуром, он зашелся деланым кашлем.

Ядриэль взял несколько кондитерских мешочков с неоновой глазурью разных цветов и принялся за работу. Чем быстрее он украсит пару калавер, тем скорее сможет улизнуть оттуда. Ядриэль кропотливо нарисовал желтые цветы, фиолетовые ресницы и зеленую паутину на сахарном черепе для мамы.

Каждому предку, которого они приветствуют в День мертвых, полагалось по черепу – их имена были указаны на лбах.

– Так и не залез под потолок, как я просила, – сказала Лита, привлекая его внимание. – Я до сих пор не нашла la garra del jaguar.

– Чего-чего? – спросила Химена, маленькая бруха, чей кинсес состоится следующим летом.

– ¡La garra del jaguar!

Маленькие брухи обменялись недоуменными взглядами.

Ядриэль покачал головой, но ничего не сказал. Он научился предугадывать лекции от Литы, поэтому просто продолжил работу. Он нанес желтые и голубые завитки на костлявые щеки калаверы.

Лита фыркнула, теперь уже всерьез обидевшись.

– Четыре священных клинка! Древние артефакты для запрещенных жертвоприношений.

Алехандро разинул рот:

– Чего?

Лита напыжилась под внезапным безраздельным вниманием.

Ядриэль аккуратными петлями нанес имя матери на лоб калаверы красной глазурью.

«Камила».

Он осторожно поставил череп в коробку рядом с другими законченными калаверами, а затем взял следующую и положил себе на колени. Тем временем Лита погрузилась в свой рассказ. Она говорила по-испански, чтобы не прерываться ради столь важной истории на тонкости английской грамматики.

Лита с детства рассказывала ему легенду о Бахламе, боге-ягуаре. Он знал ее практически наизусть.

Бахлам, бог-ягуар, был правителем Шибальбы. После смерти люди должны были пройти через Шибальбу, чтобы попасть в безмятежный мир загробной жизни, где правила Смерть. Некоторым Госпожа даровала безопасный и прямой переход в загробную жизнь – скажем, тем, кто погиб в битве, во младенчестве или во время родов, – но большинство были обязаны выдержать испытания Шибальбы.

А для этого требовались ум и смелость. Шибальба – или «место страха» – была заполнена монстрами и богами смерти, которых нужно было обхитрить и победить.

Шибальбой правил Бахлам. Он пожирал духи всех, кто терпел неудачу на своем пути. Наполовину человек, наполовину зверь, он был грозным, жестоким и ненасытным. Ему было недостаточно духов тех, кого он ловил в Шибальбе, поэтому он обманом заставил людей помочь ему перейти в царство живых, чтобы прокормиться.

Устрашением и манипуляциями он подчинил людей своей воле. Те, во избежание его гнева, должны были приносить ему человеческие жертвы. В случае, если его голод не будет утолен, он угрожал уничтожить мир живых, чтобы принести смерть и разрушение и лишить всех возможности попасть в загробный мир.

А чтобы добиться расположения самых эгоистичных, Бахлам предложил в обмен на жертвы огромную силу.

Угроза смерти и обещание власти сделали свое дело: ряды последователей Бахлама множились. Он дал своим жрецам коготь ягуара. Жрец должен был воткнуть четыре ритуальных клинка в сердца четырех человеческих жертв, повязав на шее амулет в виде головы ягуара. Ритуалы проводились в сенотах[88]88
  Особые карстовые образования – озера, колодцы и целые пещерные комплексы с подземными реками и временами доступом морской воды.


[Закрыть]. Колодцы и подземные бассейны были воротами из мира живых в Шибальбу. Кровь жертв стекала в сенот, и как только последняя капля падала в бассейн, появлялся Бахлам.

Он вылезал из сенота в виде чудовищного ягуара и затаскивал людей в Шибальбу, где лакомился их духом. В обмен на жертвы Бахлам даровал людям силы, заключенные в амулете. Его носитель умел гасить жизнь щелчком пальцев и воскрешать из мертвых по мановению руки. Но сила, полученная в обмен на человеческую жизнь, развращала разум и отравляла тело.

Последователи Бахлама безжалостно убивали. По всему миру вспыхнули войны, затеянные порочными жрецами.

Баланс между жизнью и смертью был нарушен из-за того, что многие духи застряли в Шибальбе, вместо того чтобы перейти в мир мертвых, где правила Смерть. Увидев боль и пытки во имя бога-ягуара, Госпожа оставила свой трон, чтобы сразиться с Бахламом.

Война длилась три дня и три ночи. Бахлам был силен, но Госпожа была умна. Она обманом заманила Бахлама в Шибальбу и уничтожила все когти ягуара, чтобы никто не сумел призвать его вновь.

– Кроме одного, – сказала Лита, подняв палец с хитрым видом. – И этот последний набор клинков Госпожа завещала самому первому семейству брух. Эти люди хотели помочь Госпоже вернуть равновесие в мир живых и мертвых. Она благословила нас даром исцелять раненых и безболезненно сопровождать мертвых в загробную жизнь, чтобы никто больше не проходил испытания Шибальбы. Она доверила нам последний la garra del jaguar в качестве напоминания о том, на что способны жадность и бесчестье. И наш род продолжает эту традицию, служа Госпоже. В обмен на нашу помощь она подарила нам День мертвых – единственный раз в году, когда брухи могут вернуться в мир живых. Поэтому мы на два дня и встречаемся с умершими близкими. Так-то.

Лита замолчала, вероятно, ожидая охов и ахов или хотя бы аплодисментов.

Но…

Ядриэль огляделся. Лео и Лена едва не плакали. Даже Алехандро был глубоко расстроен.

– Так вот что случилось с Мигелем? – спросила Химена, широко раскрыв глаза. Ее подбородок дрожал. – Бахлам поймал его?

О нет. Ядриэль выпрямился, обеспокоенно взглянув на Литу. Наверное, сейчас было не лучшее время для рассказов о Бахламе.

– Нет-нет-нет, конечно, нет! – сказала Лита, пытаясь отшутиться. – Aye, nena.

Она подошла к Химене и обвила ее плечо рукой.

– Бахлам заперт в Шибальбе. Он не может сбежать. Госпожа этого не допустит, – сказала она. – И мы не допустим.

Ядриэль воспользовался ситуацией, чтобы сбежать. Он засунул только что законченную калаверу в карман худи, чтобы спрятать в своей комнате на будущее.

Пока Лита была занята, он отошел назад и покрался сквозь тени вдоль внешней стены. Однако остановился, услышав знакомые голоса.

Папа и тио стояли лицом к лицу возле одной из арок. Катрис был спокоен – лишь одна небольшая складка на тяжелом лбу. Отец стоял к нему спиной, но Ядриэль видел, как напряжены его плечи.

Ядриэль подкрался ближе и встал за колонной, чтобы услышать, о чем они говорят.

– Времена меняются, эрмано, – серьезно и едва не умоляюще сказал тио. – Мы должны измениться, чтобы выжить. В роду ослабевает магия.

Ядриэль напряг уши. О чем они? Он придвинулся ближе, и это движение привлекло внимание Катриса. Его темные глаза переметнулись на Ядриэля. Тот попытался отпрянуть, смущенный, что его поймали за подслушиванием, но что-то в лице тио Катриса изменилось.

Он снова сосредоточился на брате.

– Мы не должны отказываться от различий, даже если они нас пугают, – взмолился Катрис. – Не должны их отвергать и отталкивать.

Грудь Ядриэля переполнилась гордостью и благодарностью. Неужели Катрис говорил о нем? Идея трансгендерного брухо по-прежнему казалась большинству членов их сообщества невообразимой, и отец явно не знал, что с этим делать.

Ядриэль улыбнулся. Наконец-то за него кто-то вступился. И разумеется, из всех это мог сделать только его дядя. Катрис знал, каково это – быть отвергнутым из-за то, что не соответствуешь традиционным представлениям о брухо.

В жилах бурлили волнение и предвкушение. Он обогнул колонну и осторожно шагнул вперед. Может, стоит просто сказать им? Но подходящий ли это момент? Может быть, отец прислушается к нему при дяде? Он мог бы рассказать им, как они с Марицей устроили собственный кинсес. Как Госпожа приняла его, благословила и привязала к портахе.

Он сделал еще один решительный шаг вперед и потянулся за кинжалом.

– Катрис.

Ядриэль застыл, прижав пальцы к рукояти.

Тон папы был твердым, почти сердитым. Он произнес имя брата с каменным лицом – словно предупреждение.

– Я больше не хочу этого слышать.

Сердце Ядриэля ухнуло в пятки.

Катрис сложил ладони вместе:

– Умоляю, постарайся понять, эрмано, – продолжил он. – Если мы откажемся от всего, что лежит за пределами традиций…

– Катрис…

– …то обречены на вымирание.

Слова на мгновение повисли в воздухе. Катрис и Энрике впились друг в друга глазами.

Отец заговорил, не повышая голоса, но непреклонно:

– Я уже сказал тебе, что думаю на этот счет. И не передумаю.

Вместе с тем, как поникло лицо тио Катриса, рухнула последняя надежда Ядриэля.

Катрис покорно выставил руки, признав поражение коротким кивком.

Стыд кипел под кожей Ядриэля и жег глаза.

Тио посмотрел на него виноватым взглядом.

Энрике обернулся. Ядриэль решил не дожидаться слов отца. Он старался держать голову высоко и уйти как можно увереннее, хотя чувствовал, как сердце разбивается на куски. Он приготовился к тому, что отец попросит его остановиться и снова начнет оправдываться или вынужденно извиняться.

Но никто не крикнул ему вслед – ни во дворе, где он пронесся сквозь толпу брух, ни когда он покинул церковь. Лишь мертвые наблюдали за тем, как он бежал домой мимо надгробий, да и те молчали.

13

Проскользнув обратно в свою комнату, Ядриэль обнаружил Джулиана лежащим на кровати. Он лениво растянулся, как дикий кот, заложив одну руку за голову. Пуркассо свернулась калачиком на подоконнике. Ее хвост медленно покачивался туда-сюда, как маятник часов. Джулиан уставился в окно. Вдали, за стенами кладбища, мерцали огни с холмов – единственное подобие звезд в большом городе. В темноте простирался парк из надгробий и мавзолеев. На подушке рядом с Джулианом лежал старый айфон Ядриэля, а возле уха – наушник. Он подбрасывал скомканный лист бумаги в воздух и ловил его снова и снова.

Когда дверь за Ядриэлем с щелчком захлопнулась, Джулиан обернулся.

Его кожа была залита серебристым сиянием. «Интересно, – подумал Ядриэль, – это луна или следствие того, что он дух?» Джулиан молча наблюдал за ним, держа в руке комок бумаги.

Ядриэль впервые не смог с ходу определить, о чем тот думал, – лицо было непривычно маловыразительным.

– Слушаешь мою говенную музыку? – спросил Ядриэль, стягивая худи и бросая его в шкаф.

– М-хм, – промычал в ответ Джулиан.

Ядриэль вытащил портахе и сунул его в рюкзак, а затем присел на край кровати. Он посмотрел на Джулиана, приподняв бровь:

– И как?

– По-прежнему говенная, – сказал Джулиан, но уголки его губ приподнялись, а на щеках появились ямочки.

Ядриэль фыркнул. Джулиан придвинулся ближе к окну, и Ядриэль прилег, засунув второй наушник себе в ухо. Хриплый голос мягко пел поверх мечтательных аккордов. Джулиан продолжил играть с комком бумаги.

В точке, где рука Ядриэля почти соприкасалась с рукой Джулиана, у него пробежали мурашки. Он вздохнул и закрыл глаза, давая музыке проникнуть в голову и ослабить напряжение, сковывавшее тело. Мягкое шуршание, с которым Джулиан подхватывал комок, постепенно слилось с ровным ритмом.

– Грустная песня, – сказал Джулиан.

– Не грустная, – пробормотал Ядриэль. – Просто… тихая. – Хотя, если задуматься, то именно по этой причине она и не понравилась Джулиану. Песня не соответствовала его натуре.

Джулиан перестал подбрасывать комок, и какое-то время они лежали и слушали. Тело Ядриэля потяжелело – он словно проваливался в кровать. Усталость подзуживала ко сну. Одеяло под пальцами было мягким. Ядриэль уже парил где-то между реальным миром и сном, когда его позвал голос Джулиана.

– Мне жаль.

– Хм?

– За то, что произошло. Вел себя как мудак.

Ядриэль с усилием открыл глаза и повернул голову.

Джулиан уставился в потолок, нахмурив лоб и вращая комок в руках.

– Я бы мог оправдаться тем, что я призрак, но я и при жизни не умел себя сдерживать, – признался он, не глядя на Ядриэля. Джулиан неловко поерзал в ожидании ответа.

– Вау, – сказал Ядриэль. – А ты не часто это делаешь, да?

Джулиан наконец повернулся к нему, нахмурившись.

– Делаю что?

Ядриэль усмехнулся:

– Извиняешься.

– Да иди ты! – процедил он, бросая комок в Ядриэля. Тот отскочил от его лба и приземлился на кровать между ними.

– Шучу, шучу! – настаивал Ядриэль, трясясь от смеха. Джулиан фыркнул, и Ядриэль заставил себя подавить смех.

Воцарилась долгая тишина, сопровождаемая плавным потоком музыки.

– С какой стати ты должен доказывать им, что ты брухо? – внезапно спросил Джулиан, хмуро уставившись в потолок.

Вопрос застал Ядриэля врасплох. Джулиан, вероятно, по-прежнему думал о том, что услышал из саркофага.

– С какой стати ты вообще должен кому-то что-то доказывать?

Ядриэль неловко поерзал.

– Так заведено и так было всегда. Чтобы они разрешили мне стать брухо…

– Тебе не нужно разрешение, чтобы быть собой, Ядз, – перебил он резким от раздражения голосом.

Ядриэль и сам был недоволен:

– Потому что…

– Ты ведь призвал меня – значит, у тебя есть силы брухо, верно? – продолжил он. Он снова взял комок и рассеянно завозился с ним. – Ваша Госпожа что, решает, кого считать мужчиной, а кого – женщиной? А как же небинарные персоны? Интерсекс-люди? Агендеры?

Ядриэля удивило, что Джулиан вообще знал эти слова.

– Я первый трансбрухо… – попытался объяснить он, но Джулиан прервал его саркастичным смехом.

– Нет, не первый.

– Первый!

Джулиан покачал головой и для большего удобства перекатился на бок:

– Да не может такого быть.

Ядриэль попытался возразить, но Джулиан прервал его:

– Не может такого быть, чтобы за тысячу лет вашего существования не родился ни один человек, который бы не вписывался в дурацкие гендерные рамки. – Джулиан звучал так убежденно, так уверенно. Обсидиановый взгляд встретился со взглядом Ядриэля. – Может, они прятались или сбегали, фиг их знает, но ты точно не первый, Ядз.

Ядриэль уставился на него.

Он не знал, что сказать. Он так долго жил в полной изоляции – с уверенностью в том, что он единичный случай, отброс, вызывавший всеобщую растерянность, – что никогда бы не подумал, что в их роду могли встречаться брухи, подобные ему.

Он ничего не ответил. Джулиан плюхнулся на спину, сжав комок ладонями:

– Видимо, магии лучше знать, да? – подумал Джулиан вслух. – Или Смерти – уж не знаю, кто у них там принимает решения. Ты провел церемонию и сумел призвать меня, так?

– Так, – сказал Ядриэль, все еще осмысляя предыдущее откровение.

Джулиан кивнул:

– Значит, ей пофиг. – Уголок его губ растянулся в ухмылке. – И ты не заморачивайся.

Ядриэль посмотрел на статуэтку Госпожи на алтаре. Конечно же, она знала – она видела, кем на самом деле был Ядриэль. Она дала ему понять это, когда благословила портахе. Но он никогда не задумывался о полностью забытой линии брух вроде него. Джулиан был прав: теперь ее существование казалось ему очевидным. Он не первый и точно не последний.

– Ну так что, – вернулся Джулиан в начало. – Почему этого недостаточно?

– Этого недостаточно для других брух, – возразил Ядриэль. – Они потребуют доказательств.

– Недостаточно для них или недостаточно для тебя? – спросил Джулиан, наконец взглянув на него.

Вопрос ударил его в грудь.

– Все сложно…

– Потому что – и я сейчас не пытаюсь отказаться от нашего уговора, – но если ты просто хочешь проявить себя перед ними…

– Но они же моя семья…

– Ну так пошли они к черту, если из-за них тебе приходится страдать! – рявкнул Джулиан.

Ядриэль метался между желанием защитить свою семью и признанием слов Джулиана. Но на первый план вышли усталость и раздражение. Он устал от борьбы на всех фронтах.

– Все не так просто…

– Вот возьми Флаку – то, что люди не видят в ней девушку, не значит, что она ею не является, – продолжил Джулиан. – То, что она не принимает гормоны и не «сходит» за девушку, не означает, что другие могут за нее решать, кто она такая. То же самое касается и тебя.

Щеки Ядриэля вспыхнули жаром.

– Ни хрена ты никому не должен, – сказал ему Джулиан, и в его темных глазах забурлил гнев.

Джулиан, бесспорно, был мудаком – резким, а порой и откровенно грубым, не проявляющим особого такта. Но по какой-то причине сердце Ядриэля все равно затрепетало в груди.

Он моргнул, глядя на Джулиана и не зная, что сказать. С его слов все казалось таким простым, таким идиллическим. В реальном мире все куда сложнее.

Призвать Джулиана, получить привязь в виде портахе и благословение Госпожи в виде золотого света – всего этого было недостаточно. Он должен был сделать все, что могут сделать мужчины, прежде чем просить брух принять его в сообщество. Он не мог допустить ни одной ошибки, до которой те смогли бы докопаться.

Он любил свою семью. Самое худшее, что они могли сделать, – это полностью от него отказаться. Он видел, как они обращались с ним и с тио Катрисом. «Если они узнают, чем я занимаюсь, до того, как я освобожу дух, – взволнованно подумал Ядриэль, – то изгонят меня навсегда – и даже папа не поможет».

Но как объяснить это Джулиану?

– Хотелось бы мне обменять свою семью на твою, – сказал Ядриэль со слабым смехом. За то короткое время, что ему удалось провести с ними, он понял, что, даже не будучи кровными родственниками, они – и особенно Джулиан – неистово оберегали друг друга.

– Я бы не обменял их на все деньги мира, – твердо сказал Джулиан.

Ядриэль улыбнулся. Он завидовал всем, кого Джулиан удостаивал своей пылкой преданностью – теплой и непоколебимой силой, защищавшей от любых невзгод.

– Они вроде норм.

Джулиан бросил на него испепеляющий взгляд.

Ладно, особого дружелюбия к ним никто не проявил, кроме Луки.

– Разве что Омар… сложный, – уступил Ядриэль.

– Это да. – Джулиан нежно ухмыльнулся, поигрывая со свисающим хвостом Пуркассо.

Ядриэль вспомнил все слухи, упомянутые подругами Марицы в школе, и бурную реакцию Джулиана.

– А он, типа… в банде?

Он стрельнул взглядом в Ядриэля:

– Чего?

Упс. Ядриэль пошел на попятную.

– Или, э, состоял в банде?

Джулиан рассмеялся.

– Не. – Он нарисовал что-то пальцем на подоконнике, а затем небрежно добавил: – А вот Лука – да.

Настала очередь Ядриэля выстрелить взглядом:

– Что? Лука? – Голова шла кругом. Милый мальчик с застенчивой улыбкой? Что-то не складывалось. – Но… он такой… Он не подходит…

– Ну разумеется, подходит, – нетерпеливо сказал Джулиан. – От Омара они держатся подальше – его в банду, кроме как силком, не затащишь. А вот Лука? – Джулиан недовольно покачал головой, словно родитель, чей ребенок натворил что-то глупое. – Ты же видел его. Он как щенок – просто хочет нравиться всем и не быть чужим. Он на все готов, лишь бы почувствовать себя своим. Это делает его легкой добычей для банд.

Джулиан был раздражен, даже зол, но Ядриэль не понимал, на кого – на Луку или на тех, кто воспользовался им.

Наверное, на всех.

– Его родителям плевать на него, – продолжил Джулиан, скривив губы в отвращении. – По большей части они даже не замечают, дома ли он, а когда замечают, то обращаются с ним как с мусором. Они выставляют его ночевать на улице за малейший проступок – даже за грязную посуду в раковине. А папаша, кусок говна, тушил о его руку сигареты. – Гнев Джулиана был осязаемым, вокруг него словно образовалась грозовая туча. – Поэтому он и не явился тогда на съемку для ежегодника – из-за фингала под глазом.

Живот Ядриэля скрутило.

– Иисусе… – Теперь он понимал гнев Джулиана. Он встретил Луку всего несколько часов назад, но при мысли о том, что кто-то способен причинить ему вред, у него вскипела кровь.

– Он угодил в банду, как только поступил в среднюю школу, – продолжил Джулиан. – Мы не видели его несколько недель, а родителям было все равно – одним поводом для беспокойства меньше. Когда мы наконец-то нашли его в притоне, они уже заклеймили его своими татухами. – Джулиан провел пальцем по щеке.

Ядриэль вспомнил шрам Луки:

– И что было дальше? – спросил он, зная, что ответ его не обрадует.

– Мой братан, Рио, – лицо Джулиана немного смягчилось, – был в той же банде в нашем возрасте. Он вызволил Луку, а это ох как непросто. – Джулиан пожал плечами. – Я никогда не спрашивал, как ему это удалось. Может, они ему задолжали или типа того? Фиг его знает. Но просто так оттуда не уходят. Когда Рио привел Луку домой, то свел все его татуировки.

Ядриэль втянул воздух. Джулиан, должно быть, услышал это, поэтому добавил:

– Обычно за вступление и выход платят кровью, так что эта альтернатива была получше.

Ядриэль невольно поежился. Такую боль он себе даже представить не мог. Для него и обжечься о плиту было почти невыносимо.

– У Рио такие же шрамы на руке. Лука лежал у нас на диване несколько недель. Он все время спал, а когда бодрствовал, то стонал от боли, – сказал Джулиан, морщась, словно до сих пор слышал эти звуки.

– Почему вы не отвезли его в больницу?

– Нет страховки. Лука сильно заболел. Мы сделали все, что смогли, но в рану все равно попала инфекция. У него поднялась температура. Тогда Рио обратился к какой-то женщине, которая лечит всякими вонючими травками-муравками. Она заставила его пить отвар, от которого несло средством для мытья посуды. Через несколько дней ему стало лучше. И шрам на щеке выглядит куда лучше, чем у Рио. Что бы она там ни сделала, это сработало.